Запретные линии: Тайны КДМ

Вокруг тускло и глухо, как в утробе матери, только гул вентиляционной шахты разносится по пустынным тоннелям. Антон сроднился с ним настолько, что ему трудно представить свою работу без этого монотонного шума. Метр за метром он продвигается вглубь, внимательно осматривая каждую деталь металлических вен. Останавливается, чтобы смазать стыки канифолью, и тихо напевает под нос: — «Не забывай свои корни, помни. Есть вещи на порядок выше, слышишь»— Неподалёку раздаётся шорох, похожий на шебуршение крыс в мусорном баке. Антон бросает взгляд вперёд, подсвечивая пространство фонариком. Луч света охватывает первую пару метров, где ожидаемо никого нет. Он поднимается с корточек, вздыхает и убирает грязную тряпку в сумку-чехол. Продвигается неспеша вперёд. «Стой», — слышит неразборчиво за спиной и разворачивается. Позади ничего кроме бетонных стен, переплетений толстых кабелей и металлических рельс, огибающих тоннель полукругом. Вдалеке виднеется яркий свет ближайшей станции, но здесь, в нескольких десятках метров от него, тоннель освещен небольшими тусклыми лампами, едва подсвечивающими тёмные закутки и узкие служебные переходы. Окружающая атмосфера давно не производит на Шастуна пугающего эффекта. За одиннадцать лет службы в московском метрополитене он ни разу не столкнулся ни с чем паранормальным, а вот залётных котов, псов, грызунов и летучих мышей повидал предостаточно — только возни с ними, хотя животных, даже самых несуразных, Антон любит. Коллеги даже прозвали его Белоснежкой, потому что ему чаще других везёт по части находки в тоннелях всякой живности. Но вот слышать голос — это было чем-то новеньким. Не пил вроде ни накануне, ни перед работой тем более. Слуховые галлюцинации за собой не замечал. Что это? Игра воображения, усталость? Антон делает несколько шагов вперёд и снова слышит шорох — теперь откуда-то слева. Светит фонариком в сторону звука и видит узкий проход. Никаких пикетных табличек или других опознавательных признаков. Если там служебное помещение, оно, должно быть, давно заброшено. Антон заносит ногу над рельсом, как слышит опять: «Стой» Голос неразборчивый, не понятно, кому принадлежит — мужчине или женщине. Он похож на шелест осенних листьев на лёгком ветру, сливается с гулом вентшахты. Никого здесь нет, — думает мужчина и делает мысленную пометку записаться к сурдологу. Переступает рельс и идёт дальше по шуршащему гравию. «Антон!» Так, а это уже стрёмно. Мужчина застывает в метре от тёмного прохода. Свет фонаря упирается в одну из стен, а за спиной проносится сильный поток ветра, вздувая оранжевую жилетку и холодя позвоночник до неприятных мурашек. Антон сглатывает, боясь лишний раз моргнуть. Ему не нужно туда, нет ни единой причины ступать за угол. Животное само может выбраться, а если и нет — это не его забота. Впереди ещё два километра пути, а время истекает: уже через пару часов метро заживёт привычной жизнью, перенося по своим жилам миллионы людей. Он всего лишь маленький винтик в гигантском организме. Безусловно, важный винтик, потому что малейшая ошибка потянет за собой цепную реакцию в виде аварии и многочисленных заторов поездов. Просто нужно шагнуть назад и вернуться к работе. Просто… Антон шагает в темноту, не отдавая отчёт тому, что делает. Очухивается, когда уже стоит посреди тесного коридора. Фонарик беспорядочно мигает и шипит электрическим треском. Голова и кончики пальцев немеют как перед потерей сознания. Антон делает глубокий вдох, но грудь и плечи словно что-то сдавило. В раздражении он бьёт по фонарику ладонью, свет загорается в нормальном режиме, его луч попадает на что-то синюшно-бледное, на что-то… На чью-то сморщенную голень и стопу. Антон вдыхает прерывисто, сглатывает и медленно ведёт лучом выше: на обвисшую кожу на бедренных костях, частично скрытых под мини-юбкой, на впалый обнажённый живот, на обвисшую грудь в коротком топе, скрюченные в защитном жесте руки, на длинную гусиную шею, скорчившийся в немом крике рот с гнилыми жёлтыми зубами и застывшие от ужаса белёсые глаза, в которых отражается бездыханная пустота. Антон отворачивается, силясь справиться с накатывающей тошнотой. Дрожащими руками тянется к рации на поясе, но та сопротивляется. — Давай сука, — через бесконечно долгие секунды ему удаётся открепить рацию и нажать на кнопку: — Обнаружил тело в одном из проходов. — Какое тело, Антош? — хихикает на том конце диспетчер. — Опять крысу дохлую нашёл? — Женщина пожилого возраста. Повисает тишина, за время которой Мария Фёдоровна переваривает полученную информацию. — Жди на месте, — серьёзным тоном сообщает она. — Высылаем патруль. Не надо было идти, — вздыхает Антон, выбираясь обратно в тоннель. В голове сплошная пустота и монотонный гул, и лишь одно желание — поскорее отмыться, встать под тёплые струи душа и смыть с себя страшную картину, застывшую перед глазами: уродивое скрюченное тело старухи, бледно-синее, бездыханное. А ведь голос, галлюцинация или что это было предупреждало его, не послушал. И в то же время что-то тянуло его туда.

***

В животе начинает неприятно урчать, а ещё курить хочется до одури. Антону не сказали, когда его отпустят, а в допросной не было часов, чтобы понять, сколько его уже продержали. Вот так выполняй гражданский долг и сообщай о трупах. Раза три он пересказал всё, как было, опустив галлюциногенные детали. Заставят ещё тест на наркотики проходить или, того хуже, отправят в дурку. Что они ещё пытаются из него выудить? Он уже сообщил всё, что знал. Но его всё-равно попросили подождать, оставив в одиночестве среди жёлтых облупленных стен за протёртым деревянным столом. В коридоре раздаются динамичные шаги, и через секунду скрипучая дверь отворяется, в проёме появляется высокий стройный мужчина в чёрном бадлоне по самый подбородок и в обтягивающих штанах. Проходится по фигуре Антона цепким сканирующим взглядом кристально-голубых глаз и захлопывает дверь. Не здоровается, не представляется, а молча садится напротив. Достаёт из кармана что-то маленькое круглое и кладёт на середину стола. Предметом оказывается зеркало в серебряной оправе. Мужчина откидывается на спинку стула, но держится ровно, по струнке, закидывает ногу на ногу. Щурит глаза, вновь сканируя. Под его ледяным взглядом становится неуютно, Антон ощущает себя обнажённым. Сглатывает и старается занять как можно более непринуждённую позу. — Антон Андреевич, — голос бархатный, глубокий, но холодный и далёкий, — расскажите всё, что видели и слышали в тоннеле. — Мужчина скрепеляет руки в замок, смотрит выжидающе. — Я уже всё рассказал вашим коллегам. — Они, — резко, будто лезвием по коже, — не мои коллеги. Антон хлопает ресницами. А кто тогда сидит перед ним? Мужчина будто мысли его читает, ухмыляется кончиком губ и наклоняется ближе: — Мне можно рассказать всю правду, как бы странно она ни звучала. Этому гипнотизирующему голосу хочется подчиниться, рот Шастуна приоткрыватся, чтобы выдать всё как есть, но он вовремя себя одёргивает: — Мне нечего добавить. Мужчина хмурит тёмные брови и поджимает недовольно губы. — Значит, по-хорошему не хотите, — говорит про себя. — В вашем маршрутном листе указан конкретный участок пути, на котором вы обязаны провести проверку и ремонт при необходимости. По какой причине вы от него отклонились? — Услышал шорох, исходящий из прохода. Мужчина переводит взгляд на зеркало. — Какой шорох? — Как от животного. — Допустим. Зачем пошли на шорох? — Проверить. — Проверить что? — Ну, мало ли, животное потерялось или вляпалось во что-нибудь, и ему надо помочь. — Сердобольный какой, — снова ухмылка, а комментарий так вообще никак к допросу не относится. — Больше ничего не слышали? — Взгляд на зеркало. — Нет. — Ложь, — голубые глаза пронзают насквозь. Антон теряется. Это какой-то психологический трюк? Или дело в этой штуке на столе? Он сглатывает и вжимается в спинку стула, чувствуя от незнакомца нечеловеческую угрозу. Тот неожиданно выдыхает, черты его лица смягчаются, а взгляд теплеет. — Антон Андреевич, у меня нет никакого желания торчать здесь целый день и играть с вами в кошки-мышки, да и вы наверняка устали. Я очень хочу отпустить вас поскорее домой и заняться расследованием, так что давайте поможем друг другу. Я знаю, что некоторые вещи могут звучать безумно. Стены комнаты сужаются и дрожат, растворяясь в дымке, оставляя в фокусе только бледное лицо и ярко-голубые глаза. Голова идёт кругом, как в пьяном угаре, и всё существо тянется навстречу мужчине. Антон опускает поплывший взгляд и видит чужие пальцы, обхватившие его запястье. — Антон, говори правду, — на громкости гула ветшахты раздаётся мягкий, но властный голос, забирается в подкорку мозга, почёсывая затылок. — Я слышал голос, — во рту сухо как с похмелья, язык передвигается лениво. — Какой голос, Антон? — Не знаю. Тихий, как ветер. — Что он говорил? — «Стой». — Не хотел пускать тебя туда? — Да. — Хорошо. Туман рассеивается, комната становится нормальных размеров, возвращаются прежние звуки: Антон слышит голоса сотрудников полиции, доносящиеся из коридора. — Видите, ничего страшного, — мужчина улыбается надменно, пряча зеркало обратно в карман брюк. — Что вы со мной сделали? — Не берите в голову. Постарайтесь лучше хорошенько отдохнуть, — он поднимается со стула и направляется к двери. — И ещё одно, — оборачивается, бросая холодно напоследок: — Не смейте об этом где-то трепаться, даже самым близким.

***

В тоннеле темно, воняет бетоном, мазутом и ещё каким-то мусором, прохладно. Арсений плотнее кутается в пальто и вздыхает. Специально громко, чтобы коллега принял во внимание его раздражение. Но мужчина даже ухом не ведёт, поджигает чёрную свечу, заслоняя дрожащее пламя ладонью. — Саш, ну, долго ещё? Шепс косится на него как на неразумное дитя. — Я похож на вышку пять-джи? — отзывается низким голосом. — Ща, блять, сигнал проведу и поговорим. Арс поджимает губы, затыкаясь. Саша возвращается к делу: направляет свечу к тёмному проходу и шепчет под нос заклинания. Прикрывает глаза, наклоняя голову в бок, — прислушивается. — Назови себя, — требует у невидимого собеседника, и через секунду транслирует Арсению: — Аким. Дрожащими от холода пальцами Арс печатает имя в заметках на телефоне. — Аким, расскажи, что здесь произошло. Покажи мне, как убили девушку… Что?! — Саша распахивает широко глаза. Арс дёргается в его сторону, но тот жестом его тормозит. — Аким, а ты не прихерел ли часом? Саша явно раздражён, редко какой фантом выводил его из себя. — Чего он там? Шепс разворачивается на пятках, скрипя кожаными ботинками на высокой шнуровке. — Говорит, будет разговаривать только с пацаном, как его там? — обращается опять к фантому. — Да, точно, Антон. Арсений нервно смеётся, потирая переносицу. — Да он угорает. — Могу заставить. — Не по протоколу, Саш. Шепс пожимает плечами. Мог бы на протокол и положить, но коли такой принципиальный: — Ищи пацана. Всё с этим делом не слава богу с самого начала. Поз ему ни бе ни ме: «Высосали». Что высосали — не понятно. То ли кровь, то ли дух, то ли всё сразу. Ясно одно: тело молодой девушки иссохло до тела дряхлой старухи за считанные секунды, а кто-то вкусно полакомился. После допроса обходчика подозрения пали на духа, бродившего по тоннелю. Думали, заложный, но Шепс возразил: «Хиловат для заложного, обычный фантом. Тут работал и окочурился, не хочет уходить, следит за порядком», — всё, что ему этот Аким сообщил, дальнейшие свидетельские показания (а спрашивать больше некого) через парня-обходчика. Такая он невинная ромашка, животных спасает — Арс справки наводил, — не хочется его во всё это впутывать, но выбора, похоже, нет. Второй труп им не нужен, а нужно поскорее выяснить, какая хтонь вышла из-под контроля, и устранить угрозу. Если эта дрянь ещё и силы собирает за счёт высосанного, это будет очень плохой новостью. Арсений чертыхается, пока Шепс складывает свой волшебный саквояж. Ему бы и самому хотелось сейчас нарушить протокол, запрещающий проводить насильственные действия над духом, если он не несёт угрозы. Как-никак между миром живых и мёртвых заключён многовековой договор, и если хоть одна сторона его нарушит, будут серьёзные последствия. Начальство Арсения первым даст люлей за такое. Но этого никогда не случится, все знают, что Попов соблюдает регламент безукоризненно. Так что нравится-не нравится — едем за «Красавицей».

***

«Есть вещи на порядок выше» Хотел ли Антон узнать о них? Нет. Спрашивал ли кто-то, чего он хотел? Нет. Гул вентшахты и шелест голосов с каждым часом становится громче. Антон слышит их повсюду: в душе, на кухне за столом, на балконе с зажатой между пальцев сигаретой, из динамиков телевизора, когда речь ведущего очередного шоу превращается во что-то неразборчивое и обращённое к самому Антону. Он слышит их даже во сне, мечтая найти кнопку «выкл» и заткнуть многоголосый трёп. Но слышать оказывается не так страшно, как видеть. Урвав минуты спокойствия, когда организм обессилел от борьбы за тишину в голове, Антон проваливаться в сон. Он так близко, только руку протяни — и ты в блаженном царстве Морфея. Спину обдаёт холодом. Ещё до того, как мозг начнёт подбирать логичные оправдания происходящему, Антон понимает, что он в комнате не один. Это ощущается каждым нейроном позвоночника и затылка, который ласкает чьё-то ледяное дыхание. Антон распахивает глаза, задерживая дыхание на вдохе. Никуда «оно» не денется, даже если продолжить притворяться, что он «в домике». Антон вспоминает слова, которые ему когда-то говорил дед: «Страх останавливает действие, а действие — останавливает страх», и медленно поворачивается. Ещё не закончив движение, он выхватывает периферийным зрением бледную прозрачную фигуру. Ей оказывается мужчина средних лет с потемневшим ртом, выпученными глазами и ярко-красной полосой на шее, от которой в разные стороны расходятся фиолетовые капилляры. Между их лицами половина протянутой руки, фигура как будто лежит с ним на постели, но в действительности парит в воздухе. Мужик дышит, это понятно по вздымающейся груди, и лицо Антона обдаёт холодом. — Что тебе нужно? — выдавливает из себя полушёпотом. Мужик поднимает руку, что покоилась вдоль его туловища, и тянет почерневшие пальцы к лицу Антона, челюсть его ходит ходуном, и из кривого рта доносится неразборчивое мычание. Палец касается виска, и Антон проваливается. Падает, падает в бездну, пока не оказывается на своей же кухне. Только пространство вокруг пожелтевшее и вязкое, напоминает не то мёд, не то кисель. Он слышит шебуршание за спиной — кто-то ставит на пол стул — и разворачивается в сторону коридора. В проёме стоит тот же мужик, но вид у него посвежее. По шпагатной верёвке, перекинутой через домашний турник, Антон понимает, что последует дальше. Отворачивается, крепко зажмуриваясь. Обратно, обратно, ему нужно вернуться обратно! Но видит даже сквозь сомкнутые веки (картинка транслируется прямо в голову): мужик встаёт на шаткую табуретку, накидывает на шею петлю, перекрещивается, закрывает глаза и выбивает одной ногой табуретку. Хруст, судороги, руки и ноги болтаются во все стороны, изо рта течёт пена, глаза выпучиваются, в них лопаются капилляры, а потом всё резко заканчивается: тело замирает словно маятник в состоянии покоя. Скачок. Вокруг вечерние сумерки. В коридоре зажигается свет, что-то падает с грохотом на пол. К бледным висящим ступням на цыпочках подбирается маленькая девочка, держа сложенные ручки у рта. Она смотрит испуганным взглядом, хочет закричать, но не может. Задыхается, из синих глаз текут горячие слёзы. Мужчина оказывается рядом с Антоном, живой, опрятный, каким был до того, как залез в петлю. Он смотрит на девочку виновато и печально. Приближается к ней, садится на корточки, пытается обнять, но руки проходят сквозь её тело. Скачок. Они в детской. Эту комнату Антон узнаёт, сейчас здесь его спальня. Мужчина подходит к старому книжному стеллажу, перебирает книги и достаёт одну. Смотрит на обложку, улыбается нежно и проводит пальцем по серому корешку. Переводит взгляд на Антона и протягивает ему книгу. Шастун подходит неуверенно и забирает её: «Сказка о потерянном времени». Что это значит? Какой-то шифр? Смотрит непонимающе в карие глаза. Но мужчина молчит и смотрит выжидающе в ответ. Пространство вдруг прорезает громкая трель, оглушающая, звонкая. Лицо Антона невольно кривится, он жмурится от навязчивого звука, а когда распахивает большие глаза, оказывается в своей постели: без книги в руке и мёртвого мужика за спиной. Трель повторяется, и Антон понимает, что это дверной звонок. Выползает неохотно из постели, ощущая, как ноют все конечности и невыносимо кружится голова. Незваный гость не перестаёт звонить, так и хочется ему пальцы оторвать. — Да иду я, иду! Антон открывает дверь, в эту же секунду соображая, что на нём ничего кроме боксеров. Осознаёт свой проёб, только когда встречается с обескураженным взглядом голубых глаз, невольно скользящим по его фигуре. Шастун вздыхает, никак не оправдываясь за свой внешний вид, и шире распахивает дверь, отходя в сторону. Стоять в таком виде на пороге и вести диалог было бы ещё страннее.

***

Взгляд падает сначала на жуткие тёмные круги под глазами парня, а потом ниже: на оголенную шею, ключицы и торс. То, что это неуместно, Арсений понимает, только когда доходит взглядом до стройных бёдер. Антон отшагивает, пропуская его внутрь. Судя по его измученному виду, одним подземным фантомом парень не отделался. Они проходят на кухню, Антон приглашает жестом сесть за стол. Что Арсений и делает, вешая пальто на спинку стула. — Чай, кофе? — Кофе, пожалуйста. Без молока и сахара, — добавляет Арсений на вопросительно изогнутую бровь. Какое-то время проходит в тишине, неуютной, но и не напряжённой. Антон ставит чайник, засыпает в две кружки растворимый кофе, в одну добавляет несколько ложек сахара и заливает всё это кипячёной водой. — Когда это закончится? — спрашивает, ставя кружки на стол, и садится напротив. Арсений опускает взгляд, поджимая губы, и Антон понимает ответ. — Класс, — тянет он и отпивает из своей кружки. — Может, есть какие-нибудь колёса, чтобы хотя бы поспать? — Это да, что-то вроде того есть, — бормочет Арсений, ощущая почему-то вину перед парнем. К его внезапно открывшимся способностям он лично не имеет никакого отношения, хотя чисто по-человечески ему Антона жаль. — Позже я отведу вас в подразделение для постановки на учёт. Это необходимо по протоколу, — оправдывается под натиском хмурого взгляда. — Никаких экспериментов, вы просто ознакомитесь с регламентом для медиумов, вам также будет предложено пройти курс управления способностями. По желанию. — Медиумов? Это я? — Антон тычет пальцем в свою грудь, всё ещё не веря в происходящее. Арсений коротко кивает. — Я понимаю, вы в растерянности, это нормально. Но нам нужна ваша помощь в расследовании— — А вы, собственно, кто? Ещё не понятно, кто из них в большей растерянности. Арсений совсем забыл представится как следует. — Меня зовут Арсений Сергеевич Попов, капитан спецслужбы КДМ — Комитета по делам магии. Антон замирает в совершеннейшем ахере, только его вздёрнутые брови и наклон головы говорят: «Чего, блять?!». Ожидаемая реакция, которая не трогает ни единый мускул на холодном лице Попова. Арсений спокойно делает глоток кофе, давая мужчине переварить полученную информацию. — Типа Хогвартс? — Что ж, юмор — естественная защитная реакция. — Скорее «Территория». — Колдуны, оборотни и бабки-ёжки? — Волколаки, и Баба-Яга — это должность, а не конкретный персонаж. Антон медленно моргает, отворачиваясь и пожимая плечами, — всё ещё в шоке и отрицании. — А я, значит, общаюсь с мёртвыми? — Верно. — А вы кто, спешл эджент? Дин Винчестер, древнерусский богатырь или колдун? Околдовали меня на допросе. Арсений усмехается столь очаровательной формулировке. — Я не колдун, не маг, не ворожей и не ведьмак. Так, знаю пару простых приёмов, которые без заговорённых предметов не работают. Как вы уже верно подметили, я — «спэшл эджент», боевая единица. Антон вздыхает, прикрывая веки, и переходит к фазе торга: — Что вам от меня нужно? — Фантом, который выходил с вами на связь… Который пытался остановить вас на пути к телу потерпевшей, хочет общаться исключительно с вами. Аким не даёт нам никаких свидетельских показаний— — Как вы сказали? — Шастун подбирается и сглатывает нервно. — Имя фантома. — Аким. Антон вздыхает и скрепляет руки в замок, стараясь скрыть дрожь в пальцах. — Мой дед, — поясняет, смотря Арсению в глаза. — Савельев Аким Филиппович, двадцать первого года рождения, погиб во время службы на путях. — Так даже лучше. Между вами кровная связь, будет легче установить контакт. Как я уже сказал ранее, нам необходимо получить свидетельские показания. Если Аким предупреждал вас, значит, он знал, что в переходе произошло убийство и там находится труп. Всё, что он мог видеть или слышать, нам важна любая зацепка. Антон опускает голову, глядя на свои скрепленные руки. Размышляет о чем-то с минуту и уточняет: — Выбора у меня всё равно нет? — Есть, но я бы не рекомендовал делать его в пользу отказа помощи следствию. Вы и так под подозрением, Антон Андреевич. Вряд ли, конечно, но Арс использует эту уловку, чтобы надавить. Чёртово время идёт, кто-нибудь ещё может пострадать, пока они на кухне Шастуна кофе распивают. — Хорошо, я попробую. Только дайте мне время собраться. — Конечно. Вы не против, если подожду вас здесь? Антон поднимается со стула, возвышаясь во весь свой внушительный рост. На допросе он не казался таким крупным и широкоплечим, а сейчас Арс мог рассмотреть каждый изгиб его тела, хоть картину анатомическую пиши. Ему снова приходится себя одёрнуть, упирая взгляд в чашку с коричневой жижей. — Чувствуйте себя как дома, — произносит Шастун и перед тем, как скрыться в ванной, добавляет тише: — Я себя так уже не чувствую.

***

Ничто не смывает усталости, она как будто въелась подкожно, поселилась в теле как вирус. Но хотя бы несколько минут удается провести в тишине и одиночестве, наслаждаясь звуком разбивающихся об эмалированную поверхность струй воды. Шипящий приятный звук. Арсений как там его по-батюшке странный. Антон ничуть не верит в то, что он сам не хтонь какая-нибудь. Слишком строгий, слишком бледный, слишком холодный. А всё мёртвое — холодное, Антон хорошо это усвоил. Хочет, чтобы он с дедом поболтал. Счастливое семейное воссоединение. Если бы… — «Не забывай свои корни, помни. Есть вещи на порядок выше, слышишь», — напевает он, выплёвывая изо рта тёплую воду. Как одевается, как садится в черный джип Арсения — не особо помнит. Делает всё на автопилоте. Только размышляет, глядя из окна на ночные огни неспящего города, о том, что странно ехать на работу, но не на работу. И что вообще будет с работой, если он теперь видит мёртвых. Сколько вообще людей погибло в метро? Антон молчит, и Арсений молчит с ним тоже. Включает тихо радио на какой-то джазовой волне, и это хорошо, успокаивает. Антон не замечает, как проваливается в короткий поверхностный сон. Просыпается от мягкого тормошения за плечо, и видит, что они уже на парковке станции. Выйдя из машины, Арсений открывает багажник и достает оттуда то, что повергает Антона в больший шок, чем покорёженное лицо трупа в его постели. В кожаной кобуре сияет одноручный серебряный меч с позолоченным эфесом и круглым навершием, на котором изображен рыцарь на коне, а по центру гарды — щит с крестом. — Не ведьмак?! Арсений усмехается и ловким движением крепит кобуру на пояс, накидывая сверху длинное пальто. — И как мы с этим пройдём в метро? — не унимается Антон, пока мужчина ставит машину на сигнализацию. — Пойдём через служебных вход. Если что, скажем, что я ролевик, — всё ещё улыбается Арсений, хлопая парня по плечу и направляя его в сторону входа. — Зачем вообще меч? — тише интересуется Шастун, когда они проходят вахту, на которой сегодня дежурит молоденькая Арина. — О! Антош, привет, — щебечет радостно девушка. — А ты чего сегодня? Не твоя же смена. — Молодой человек помогает следствию, — Арсений протягивает девушке удостоверение сотрудника МВД. А где же масонские символы? — Ах, это же связано с тем телом, которое ты нашёл, — Арина прикрывает ротик ладонью, смотря широкими глазами на Шастуна. — Его же не подозревают, нет? — беспокойно уточняет она у Арсения. — Ничего подобного, — вежливо улыбается тот, источая волны спокойного обаяния. Привычный холод на точёном лице вмиг испаряется. — Антон Андреевич важный эксперт, который помогает нам распутать это дело. Только это тайна, Ариночка, — замечает имя на бейдже Попов. — Никому не говорите. Он, что, рисует его перед Ариной? Вот уж бесполезная затея, которая вызывает у Антона рефлекторное закатывание глаз. — Мы идём? Попов расписывается в журнале прихода и кивает. — Меч, Антон Андреевич, — возвращается к прежней теме Арсений, когда они спускаются по железному мостику в тоннель, — идеально бесшумное оружие, которое поражает некоторые частично бессмертные сущности эффективнее огнестрела. — Бессмертные? — Антон застывает на месте, разворачиваясь лицом к мужчине. — Вы сказок не читали? Тусклое освещение ламп ложится контрастно на красивое лицо капитана, делая его самого персонажем из сказки. И лицо это уже не кажется таким холодным, как прежде. Всё ещё сложным и строгим, но не безжизненным. — Никто не готов к тому, что сказки вдруг окажутся былью. Арсений улыбается краешком губ. — Хорошо сказано. В задумчивой тишине они доходят до нужного поворота. Здесь всё так же мрачно и глухо, слышится монотонный гул вентшахты и шуршание гравия под ботинками Арсения и кроссовками Шастуна. Присутствие рядом другого человека успокаивает. Страх Антон по-прежнему не ощущает, только неприятное оцепенение, что абсолютно нормально с учётом не самого приятного разговора, контакта с миром мёртвых и красочных картинок убийства, которые ему предстоит увидеть. По дороге к месту преступления Арсений поделился, что тело принадлежало студентке, а не какой-нибудь старухе, что объясняло откровенный наряд, в который та была одета. — Кто это мог сделать? — задаётся логичным вопросом Шастун. — Много кто. Упырь, вурдалак, лихо, дух, даже русалка, но это сомнительно — рядом нет водоёма. — То есть мне готовиться к максимально отвратительному зрелищу? Арсений вздыхает и берёт паузу, подбирая, по всей видимости, осторожные слова. — Не обязательно. Всё-таки они стараются придерживаться человеческого облика, чтобы лишний раз себя не выдавать. — Но мне быть готовым ко всему? Мужчина коротко кивает. И на этом спасибо, что хотя бы не лжёт, хотя очевидно пытается обогнуть острые углы. Кто ещё из них сердобольный. — Как мне это сделать? Я пока никого не слышу. Антон видел в «Битве экстрасенсов», как всякие ведьмы, медиумы и чернокнижники плясали с бубнами, свечами, зеркалами и даже кровь пускали. А у него при себе ни ножа, ни смелости, чтобы такую дичь вытворять. — Все делают это по-разному, смотря что помогает войти в медитативное состояние: огонь, портал в отражении, особая техника дыхания, монотонный повторяющийся звук. Звук. Тот, что всегда был здесь, тот, который Антон впитывал с детства, когда дед брал его с собой на работу гулять по безлюдным тоннелям старого метро. Хорошо знакомый, почти родной — звук огромных лопастей вентиляционной шахты, разносящийся на десятки километров подземки. Антон прикрывает глаза, вслушиваясь в гудение. Кажется, вот-вот, и в дыхании ветра послышится металлический скрежет, стук многотонных колёс и протяжный гудок, а в следующее мгновение темноту пронзит ослепляюще яркий луч. Антон видит его, чувствует мощный поток встречного ветра. — Антон, — раздаётся шелест над ухом. Шастун открывает глаза. Перед ним прозрачной рябью виднеется бледное лицо с проседью в бороде и тусклыми голубыми глазами. Губы Антона подрагивают, глаза наполняются влагой. Ничего не прошло, ничего не забылось. — Зачем? — задаёт он самый волнующий вопрос. Дед тупит глаза, сжимает губы в тонкую полоску и заламывает пальцы, как это часто делает сам Антон. — Дурак, — пожимает плечами Аким. И это правда, да только легче от неё не становится. — Бабушка так переживала. — Знаю, — тихо и виновато. Слёзы-предатели льются из глаз, оседая солью на потрескавшихся губах. — Я бы никогда не простил, а она простила. — Знаю, Антош. — Плевать, — Антон смахивает грубым движением ладони непрошенную влагу с лица. — Девушка тут погибла. Ты видел, как? Аким кивает. — Покажи. Антон уже понял, как это работает: картинки загружаются прямо в мозг, так, что не нужно уточнять множество деталей. Аким подходит ближе и поднимает обожженную ладонь к лицу внука. Антон набирает в грудь воздух, но за его спиной раздаётся громкий рык. Он резко поворачивается и видит перед собой спину Арсения, который уже достал меч из ножен и крепко держит его на готове. Чуть поодаль от мужчины, широко расставив чёрные лапы, нахохлившись, стоит огромная псина с жутким слюнявым оскалом. Глаза бешеные, одержимые. Антон нервно сглатывает, пятясь назад. Спотыкается о рельсу и чуть ли не падает, пошатываясь. Псина срывается с места, стремясь в прыжке напасть прямо на него, но вдоль собачьего бока проходится острейшее лезвие, заставляющее животное перевернуться, упасть и жалобно заскулить. У Антона от этого звука сердце сжимается. Кажется, будто в тёмных глазах проскальзывает крик о помощи. Он дёргается навстречу сжавшемуся комочку, но его с силой припечатывают к бетонной стене. — Обалдел? — взрывается Арсений. — Стой на месте! — Антон, он прав, — соглашается Аким. — Это уже не собака. Пёс скулит, дёргается и снова, как по команде, подрывается на лапы, не обращая никакого внимания на кровоточащую рану. Арсений крепче сжимает рукоять меча и чуть пригибается, занимая боевую стойку. Он весь как натянутая стрела, дыхание медленное глубокое, немигающий взгляд сосредоточен на враждебном объекте, жадно ловит каждое его движение. Пёс скалит пасть, рычит и приседает, готовясь к очередному прыжку. Слева от Антона раздаётся мычание. Он переводит взгляд на фигуру деда. — Что такое? — не успевает закончить растерянно: лицо Акима искажает гримаса боли, а его прозрачные ладони покрываются темными, стремительно растущими пятнами. Они пожирают фантомное тело как чумные наросты. — Деда! — Что происходит? — бросает через плечо Арсений. — Он исчезает! — Твою мать! Как же так быстро, как он мог узнать? — бормочет про себя капитан. — В метро! Чёртово метро! Антон, часть тела твоего деда находится где-то здесь? — Часть тела? — Да. Зубы, волосы, прах, остатки крови — что угодно! Животное срывается с места, нападая на Арсения. Тот поджимает губы и одним слитным движением вонзает меч в грудную клетку твари, проворачивает его внутри мягких тканей и резко вынимает с кровавой жижей наружу. Псина, издав последний всхлип, падает замертво, из её рта вытекает густая тёмная кровь, растекаясь по бетонным шпалам. — На станции установили мемориал деду, там лежит рубашка, в которой он погиб, — безжизненно отзывается Антон. Арсений быстрым, наверняка, годами отточенным движением, вытирает кровь на мече о тёмную брючину и убирает его обратно в ножны. — Там камера есть? — Есть. Аким тихо стонет, Антон, сводя брови к переносице, обращает всё внимание на него. Фигура фантома практически полностью растворяется в тёмных пятнах. — Прости, — шепчет дед. — Я вас очень люблю, — и исчезает, теперь навсегда. Антон не кричит, не содрогается в тихих рыданиях, не бьёт кулаком по стене — всё это было двадцать пять лет назад, а сейчас осталась лишь пустота. Так глупо просрать последнюю возможность поговорить с дедом. Он соврал, когда сказал, что не простил его, просто хотел позлить. Но дед это и так знал. — Антон, — Арсений делает неуверенный шаг в его сторону. Наверняка хочет поторопить с координатами мемориала, — думает Шастун, но капитан удивляет: — Мне жаль. В голубых глазах раскаяние и неозвученное стремление к чему-то ещё. Антон моргает недоумённо. Что ему жаль? В чём здесь его вина? — искренне не понимает он. Скорбь на чужом лице и опущенные плечи отрезвляют. Всё в порядке: старое уже отболело, прошлое можно отпустить, а сам Антон жив и даже царапины не получил. Хватит драмы. — Идём.

***

Антон ожидаемо молчит, уходит в себя, как бы ни храбрился. Они доходят до станции, где в начале платформы обнаруживается мраморный мемориал Савельеву Акиму Филипповичу 1921-1999 гг. рождения и смерти, заслуженному работнику московского метрополитена. На подвесной полке в грязной луже воды плавают остатки красной флисовый рубашки. Вокруг с ведром и шваброй суетится женщина восточной внешности и охранник в серой униформе. — Антон! — Мужчина подбегает к Шастуну, хватается сухими пальцами за рукава его куртки.— Прости старика, не уследил. Этот бешеный как с цепи сорвался: взял да из бутылки керосин вылил и зажигалкой поджег. Я-то почём знал, что у него в этой бутылке? На вид обычная пепси-кола. Прости, а! Виноват, перед тобой и перед Тамарой Ильиничной. — Да всё в путём, Геннадий Палыч, — Антон аккуратно перехватывает пальцы старика, сжимая своими его худые запястья. — Что мне эта рубашка? Память, она в голове, не переживай так за тряпку. Старик чуть успокаивается, выдыхает и выпускает руки из чужого захвата. — Прошу прощения, — вклинивается Арсений. — Могу я проверить камеры видеонаблюдения для установления личности подозреваемого? Капитан МВД Арсений Попов, — светит ксивой перед лицом старика. — Конечно-конечно. Гуля, закончи тут. — Хорошо, — отзывается женщина, отжимая тряпку в ведре. На записях молодой человек в оранжевой жилетке работника метрополитена уверенным шагом направляется к мемориалу, достаёт из кармана бутылку керосина и выливает содержимое на рубашку погибшего, а в следующю секунду поджигает край рукава зажигалкой. — У нас такой не числится, начальник, — комментирует охранник. — Первый раз его вижу. — А как пропустил, если первый раз видишь? — Арсений даже не смотрит в его сторону, печатая параллельно в телефоне. — Дык не я пускал, начальник. Это к вахте все вопросы. — Понятно, — Попов убирает телефон в карман пальто и не прощаясь покидает кабинет, легким касанием предплечья призывая Антона следовать за ним. И даже хорошо, что тот молчит, это помогает Арсению сосредоточиться на том, чтобы предпринять необходимые меры, и в то же время где-то под рёбрами это неуютное молчание давит. Арина кажется ещё более растерянной и напуганной, когда капитан сообщает ей о произошедшем. Её глаза наполняются влагой, она рассыпается в проклятиях на саму себя и извинениях, что отошла буквально на десять минут с вахты в дамскую комнату. Этим моментом злоумышленник и воспользовался, беспрепятственно минув стеклянные дверцы с помощью поддельного электронного пропуска. Алиби девушки подтверждают показания уборщицы Гульнары, которая видела Арину в этот момент в коридоре к туалету, а также записи с камер видеонаблюдения. — Получается, он заранее готовился к этой акции? — задаётся вопросом Антон, когда в предрассветных сумерках они выходят на прохладный воздух. Он достаёт из кармана куртки пачку сигарет с зажигалкой и даже предлагает Арсению. — Спасибо, не курю, — изо рта вырываются клубы пара, смешиваясь в воздухе с сигаретным дымом. — Похоже на то, но мне не даёт покоя одна вещь. Никто не знал заранее о том, что мы придём на место преступления брать показания у твоего деда. Об этом знал только я и один медиум из КДМ, но ему никакого резона работать на обе стороны. В любом случае его сейчас допросят, но мне всё же больше верится, что кто-то слишком хорошо осведомлён о том, какой именно дух был на месте преступления. А знать это мог только— — Убийца. — Который также знал, что мы находимся там с целью допроса Акима. И если я очевидно следак, то ты, исходя из логического умозаключения, медиум. Теперь он и это знает. Антон на это откровение никак не реагирует, спокойно выдыхает порцию дыма и делает очередную затяжку. — Получается, он следил за нами с момента, как мы зашли через служебный вход? — Я бы тоже так подумал, если бы не псина, — Антон вскидывает недоумённо бровь, поэтому приходится пояснить: — Пёс зачарованный — под заклятием управления, но для его осуществления контролёру необходимо находиться в постоянной ментальной связи с объектом подчинения. Невозможно делать это и параллельно осуществлять сложные физические действия вроде поджога. — Их двое? — сигарета дотлевает, пепел падает на тонкие пальцы. Антон бросает в урну бычок и кутается плотнее в куртку, зарываясь в ворот покрасневшим кончиком носа. — Да. Сообщники, или же убийца подчинил себе волю парня, заранее его приворожив и запустив триггер в нужный момент. Не удивлюсь, что так оно и окажется, когда мы его найдём. Скорее всего подозреваемый — это мощный колдун или ведьма. Так что совсем бесполезной нашу вылазку назвать нельзя. — Ура? — звучит устало. — Антон… — осторожно начинает Попов, но его тут же перебивают: — Что дальше? — сочувствия тот явно не ждёт. — Наши ребята уже получили записи с камер видеонаблюдения. Установят личность поджигателя, попробуют найти его связь с убийцей. Это пока всё, что мы можем сделать. Но есть вещь, куда более важная — твоя безопасность. Мне не нравится, что он теперь в курсе, что ты можешь общаться с мёртвыми. — Да какая теперь разница? Деда больше нет. — Не совсем. Это аннигиляция фантома, привязанного с помощью его останков — в данном случае рабушки — к месту смерти. Но его дух не исчез, он переместился в мир мёртвых и находится сейчас на восстановлении. Ты можешь вновь связаться с нимчутьпозже. Правда, это будет сложнее. Антон промаргивается, и Арсений надеется, что это от облегчения. — И что, мне теперь тоже с мечом ходить? — Ещё чего! Чтобы им пораниться? Есть два варианта: мы едем в подразделение, и ты отсиживаешься там, пока мы не найдём убийцу, либо я нахожусь при тебе, обеспечивая безопасность. — Личный телохранитель, значит? — Шастун хмыкает. — Честно говоря, всё, что я сейчас хочу, это спать и желательно не в компании боевых офицеров-охотников на хтонь. Одного хватит. Арсений издаёт смешок, разгоняя в голове образ охотников за привидениями в одноименном фильме, но с погонами и фуражкой. — Тогда к тебе или ко мне? — знал бы Арс, что когда-нибудь произнесёт эту фразу при совершенно других обстоятельствах, не поверил бы, но у его судьбы всегда было мрачное чувство юмора. Антону оно, видимо, приходится по вкусу: он усмехается до кокетливых ямочек на щеках, и впервые за эту долгую ночь выглядит живым. — Сразу скажу, что у меня безопаснее. — Пентаграммы, руны, железные подковы и все дела? — любопытное представление, на самом деле не такое уж далёкое от истины. — Я согласен, только заскочим ко мне за вещами. — Не вопрос. Арсений снимает с джипа сигнализацию, водружает серебряный меч с засохшими потеками крови в багажник и занимает место на водительском кресле. Дорога ранним московским утром пустынная, искрит алым пожаром рассвета, отражающимся в окнах машины и многочисленных высоток столицы.

***

В квартире капитана действительно тихо, и речь не только о звуке. Здесь нет присутствия посторонних, или, вернее сказать, потусторонних. Даже когда Антон не видит и не слышит мёртвых, он чувствует их повсюду: в стенах домов, в лифте, даже на парковке. Они смотрят на него и дышат в затылок своим холодом, пытаются докоснуться ледяными руками. А здесь тихо и тепло. Уютно, несмотря на педантичный порядок и тёмные цвета в интерьере. Арсению идёт, как будто его дом не мог выглядеть иначе — обезличенно, стерильно. Он сам как сталь меча: прямой, стремительный, убийственный. Если в общении он кажется более-менее живым, то в моменте перед тем, как сразить свою цель, он выглядел пугающе беспристрастным. Взгляд не то что холодный, он никакой. Не лицо, а маска лица, машины, не способной на ошибку. Выглядел страшнее, чем пёс с клыкастым оскалом. — Чай, кофе? — возвращает гостеприимный жест хозяин дома. — Или что покрепче? — Покрепче. Нервы в послеадреналиновом отходняке ещё пошатывает, Антон не будет храбриться, слишком много всего свалилось за последнее время: труп, голоса мёртвых, бешеные псы, кровавое месиво, дед. Помня о пристрастии парня к сладкому, Арсений подаёт ему ром с колой. Кубики льда приятным звуком бьются о стенки бокала, за окном гостиной собирается дождь, мерно постукивая редкими тяжёлыми каплями о металлический карниз. — В ванной найдёшь всё необходимое. Там гостевое белое полотенце, зубная щётка и прочее. Лечь можешь в моей спальне, белье чистое, я уже пару дней там не ночевал. — Спальня разве не сакральное место? Арсений смотрит на него странным взглядом, чуть наклонив голову вбок, и садится в кресло напротив дивана, где разместился Антон. — Единственная сакральная вещь в моей жизни — это меч. Его я никому не позволю взять в руки. А спальня — это просто спальня. — Он волшебный? — Антон делает пару глотков, обжигая горло — мужчина не поскупился на ром. Капитан снова смотрит на него этим прожигающим насквозь взглядом, прикидывая, вероятно, в своей голове, стоит ли выдавать о себе личную информацию. — Скорее, проклятый. Проклятый ему тоже идёт. Антон делает ещё глоток. — Что случилось с твоим дедом? Вернее сказать, как так вышло, что его рубашка сохранила часть его ДНК и осталась в метро на посмертном алтаре? Арсений мог бы быть отличным нейрохирургом: ловко орудует колюще-режущим и без анестезии забирается в мозг. Ему больше не нужны чары, чтобы Антон сказал правду, потому что тот чертовски устал — не только за последние дни, но и за последние двадцать с лишнем лет. Об асфальт за окном разбиваются миллионы капель, собираясь беспрерывными потоками в ливневые каналы. — Сгорел на контактном рельсе. Даже иронично, — горькая усмешка касается сухих губ, — сгорел сначала он, а потом остатки его рубашки. С опытным работником метро такой случайности произойти не могло, поэтому не трудно догадаться, что сделано это было намеренно. Специфичный способ покончить с собой. — Мне жаль. — А мне нет, — и за бокалом не скрывается вся злость, что кипела годами внутри. — Знаешь, мы даже почувствовали облегчение: по крайней мере никто больше не терроризировал бабушку беспробудным пьянством. — А ты не думал, что он тоже мог видеть? — Что? — парень теряется, округляя глаза в удивлении. — Антон, способность к видению мёртвых передаётся по наследству, — бокал в дрожащих пальцах покачивается, заставляя подтаявшие кубики льда стукнуться о стекло. — КДМ организовали только после развала Союза, и ещё годы ушли на то, чтобы отладить систему, внутри которой начали поиск людей со способностями и постановкой их на учёт. Аким мог просто не дождаться помощи. В повисшей паузе в голову Антона начинают приходить воспоминания, которым раньше он не придавал значения. Вот они с дедом на даче. Пока маленький Антоша под палящими лучами июньского солнца копается на грядке, вырывая тяпкой сорняки, дед беседует с кем-то в сарае. Антону ужасно хочется пить, он залетает в сарай, а там никого кроме деда и стайки курей. Бабушка потом скажет, что старый опять напился и говорил сам с собой. Вот он прибежал домой к бабушке с дедушкой после школы, потому что отпустили с последнего урока. Бабушка борщ вкусный сварила, Антон летит на кухню, а там дед возле раковины с окровавленной рукой, всматривается в лезвие большого ножа пустым неморгающим взглядом. Антону страшно, лямка рюкзака скатывается с худого плеча и падает на пол. Дед очухивается и грозно кричит, чтобы мальчик быстро шёл в детскую. Десятки, может, сотни раз он видел этот зависший взгляд, всматривающийся в пустоту. Дед уходил в себя, пропускал слова собеседника, а потом промаргивался и запивал наваждение очередной стопкой водки. Если это правда, если он годами видел и чувствовал то же, что видит и чувствует сейчас Антон, и рядом не было никого, кто бы сказал, что он не сходит с ума, то его поступок — закономерный исход бесконечных страданий, в которых тот ежедневно варился один на один. — Я не хочу закончить так же, — Антон не замечает, что произносит это вслух. Арсений поднимается с кресла, подходит к нему, садится на корточки и аккуратно перехватывает пальцами полупустой бокал. — Тебе нужно поспать. Антон смотрит на него потерянно, но кивает. Арсений ставит бокал на журнальный столик, пока парень лениво поднимается с дивана и уходит в спальню. Сна ни в одном глазу, хотя тело и сознание полностью истощены. Арсений приходит в спальню и ставит на тумбочку у изголовья небольшую керамическую чашу с прорезями на металлической крышке и садится на край постели. Антон ничего не спрашивает, завороженно наблюдая за действиями мужчины, который извлекает из верхнего ящика прозрачную колбу с каким-то порошком, резную металлическую фигурку и необычную плоскую лопатку. Открывает крышку чаши, ставит фигурку и высыпает немного порошка. Лопаткой распределяет порошок так, чтобы он равномерно просочился в прорези. Поднимает фигурку, и на белоснежной сыпучей массе на дне чаши красивым узором, напоминающим лотос, остаётся порошок. В ход идут спички: Арсений поджигает порошок, тот начинает мерно дымится. Накрывает чашу крышкой, чтобы дым клубился тонкими сизыми струйками. Уже не надо уточнять, что это — комната наполняется ароматом благовоний. — Нероль, лаванда, иланг-иланг, чертополох и ромашка, — поясняет Арсений. — И никакой магии? — Как же без магии? — мужчина наклоняется ближе и знакомым жестом обхватывает чужое запястье прохладными пальцами. На Антона накатывает внезапная тяжесть, тёплыми потоками растекающаяся по телу, словно его накрыли тяжёлым пуховым одеялом. Глаза закрываются от непреодолимого желания спать. Сквозь морок Антон видит губы Арсения, нашёптывающие на незнакомом наречии. — Засыпай, — ловит последнее на краю сознания и погружается в блаженную темноту.

***

Внутри курильницы пепел, на краю тумбочки — записка: «Уехал на допрос подозреваемого. Бери всё, что найдешь в холодильнике. Никуда не уходи, в доме ты в безопасности». Не было необходимости упоминать об этом, Антон и так это чувствует. Тишина, которую он раньше не замечал, которую не ценил, впитывается сейчас всем его существом. Солнечные лучи пробиваются сквозь серые шторы, мягко приветствуя пробудившегося ото сна, выспавшегося наконец Антона. Чужая квартира ощущается более уютной, чем собственная, и нет никаких сомнений, что в этом замешана магия, а хозяин дома по-прежнему как неуловимый дым, обратившийся к утру пеплом. Арсений — загадка, фантом, что не выходит на связь, но постоянно мерещится. Он то холод, то тепло, и это цепляет. Антон мог бы воспользоваться положением и разведать в окружающей обстановке больше о хозяине дома, но так поступать было бы не очень красиво, да и не особо хотелось. Хотелось, чтобы он сам поделился личной информацией. Размеренный полдень за чашкой горячего чая прерывает трель входящего вызова. — Антон, — тихо-тихо раздаётся взволнованный голос. — Мне кажется, за мной кто-то следит. Шастун бросает бутерброд, вытирая замасленные пальцы о спортивки. — Ты где? — На работе, в конференционной: закрылась, сижу под столом. Он ведь не найдёт меня? — Ариш, — Антон поднимается с барного стула и наблюдает за тем, как ясное небо заволакивает огромная дождевая туча, — кто он? — Не знаю, мужик какой-то. Антош, мне страшно, — всхлип. — Я скоро буду. Никому не открывай, слышишь меня? — Да. Он не должен там быть, он не обязан кого-то спасать, но так вышло, что по-другому Антон поступить не может. Внутри всё скручивает, когда он покидает квартиру Арсения, будто предаёт его доверие, но пути назад нет. Поезд мерно стучит тяжёлыми колёсами по рельсам, отдаваясь в голове привычным отзвуком. Сердце бьётся с ним в унисон. Как он защитит Арину, если угроза реальна? Разве что погибнет вместо неё, надеясь, что выкроит девушке время для побега. Серые лица пассажиров раздражающе отстранённые, словно пририсованные к реальности нейросетью. Мертвецы на их фоне выглядят живее. Вахта пуста. На стойке вывеска: «Перерыв. Вернусь через 15 минут». Тишина дурацкая, ни одного знакомого по пути. Коридор к нужной комнате пустынный, кажется, что стены сужаются, хотя в реальности ничего с ними не происходит. Антон оглядывается через плечо, но вокруг по-прежнему ни души. В конференционной темно. Антон дергает за ручку, и дверь со скрипом отворяется, а через секунду захлопывается и со звонким щелчком запирается на замок. Арина стоит у противоположной стены. Ещё до первых её слов Антон всё понимает. — Всегда считала тебя образцом благородства. И хоть некротическая энергия перебивает вкус, сочту за честь полакомиться тобой. Шаги её враждебны. Так пантеры в амазонских джунглях тихой поступью подкрадываются к своей жертве. Стремительным ударом спины о жесткий бетон Антона припечатывает к стене, он стонет и жмурится от боли. — Только не надо сопротивляться, так будет ещё неприятнее, — взгляд исподлобья действует парализующе. — Зачем? — выталкивает из сдавленных лёгких Шастун. Тянет время, надеясь непонятно на что: никто не знает, где он. Арина расплывается в самодовольной ухмылке. — Думаешь, тут будут речи о вселенской обиде и мести? — ледяные пальцы обхватывают шею, миловидное лицо приближается вплотную. — Я просто не хочу умирать или превращаться в стрёмную старуху. Любая девушка воспользовалась бы этой возможностью, будь она на моём месте. А теперь довольно болтовни, открой-ка ротик. Нижняя челюсть Арины ползет вниз, Антон повторяет за ней. Жмурится, хочет сомкнуть губы, но ничего не выходит. Ничего, кроме самой жизни. Силы стремительно покидают тело, делая его мягким, пустым. Невыносимо хочется спать, тьма распахивает гостеприимные объятия. Это конец.

***

Телефон пиликает, уведомляя, что входная дверь была открыта. Арсений чувствует такую волну негодования и возмущения, что хочется смять протокол допроса в комок и запустить кому-нибудь в рожу. Желательно, недотёпе Смоличу, сидящему напротив с глупым выражением лица: «Ничего не помню. Пошёл в бар, встретил красотку, дальше всё как в тумане. Думал, мне снится, что я какую-то тряпку в метро поджигаю», — пустая трата времени. Первые пятнадцать минут Арсений тратит на самообман, полагая, что Антон отправился за сигаретами и скоро вернётся. Но с каждой следующей минутой беспокойство подкатывает к горлу сильнее, заставляя тяжело вздыхать, а жилку на виске учащенно пульсировать. Арс подрывается с места, хватая пальто со спинки стула и, ничего не объясняя, летит на парковку, набирая на ходу коллеге: — Лара, посмотри одного парня: Шастун Антон Андреевич 19 апреля 1991 года рождения. — Одну минуту. Снимает с машины сигнализацию, и, забравшись на водительское кресло, прислоняется лбом к рулю, проводя мучительные секунды в ожидании ответа. — Вижу метро. Зелёная ветка в центр. «Белорусская» или «Маяковская» — не могу разобрать. Дальше как блок стоит, всё рябит. Что-то типа охранного пункта, коридор с белыми дверями. Чувствую страх, но решимость двигаться дальше. Это всё, Арс. — Спасибо, Лар, — Арсений снимает машину с ручника и со скрипом шин выруливает с парковки. Долбанное метро! Можно было и раньше догадаться.

***

Где-то на краю потери создания раздаётся звон. Может, так приходит смерть? С колокольчиком, потому что слепа. Хватка на шее ослабевает, кое-как удаётся разомкнуть тяжёлые веки. Первым в фокусе появляется недовольное лицо Арины с сомкнутыми губами. Она смотрит в бок, на дверь. Антон слабо вертит головой, сползая по стене. Тусклый коридорный свет, тёмная фигура, серебряный меч и сотни осколков на полу. Арсений всё-таки пришёл. Кислород обжигает лёгкие, Антон хватается за шею, оседая на полу. В воздух взмывают осколки, Арсений успевает закрыть его спиной. — Scutum. Осколки осыпаются, разбиваясь о невидимую стену в полуметре от них. Арина скрипит зубами. — Много о себе мнишь, отродье! — она выставляет руку вперёд, вопит надрывно и пригвождает мужчину к стене. Вены на её лбу вздуваются от напряжения. Меч вылетает из руки Арсения на пол. Антон ползет осторожно в его сторону. — Не смей, — звучит жёстко, Антон замирает, — прикасаться к нему, — из последних сил давит Попов. Из Арининых глаз текут кровавые слезы, лицо ходит ходуном, словно под кожей копошатся черви. Она делает медленные шаги по направлению к мужчине, усиливая давление. — Я выверну тебя наизнанку, дрянь, — грозится нечеловеческим басом. Антон подбирает с пола треугольный кусок стекла и вонзает со всей силы в Аринино бедро. Вопль — она хватается руками за окровавленное бедро. Этих секунд хватает, чтобы Арсений поднял меч и произнёс, не отрывая карающего взгляда от ведьмы: — Paterna memoria. Антон видит их сияющим золотом, не как призраков, как духов без чётко оформленных деталей, просто контур, заполненный жёлтым сиянием. Они появляются за спиной ведьмы и заламывают её тонкие руки за спину, давят на лопатки, заставляя упасть на колени. Ведьма ноет, пытается высвободиться, повернуть голову, но та упрямо склоняется к полу. Стекло под тяжелыми ботинками Арсения хрустит, меч взмывает вверх. — Закрой глаза. Антон поджимает губы и делает, что велено. — Последнее слово? — Собаке собачья смерть, — выплёвывает Арина. Секунда, и на пол падает тяжёлое, катится к двери. Антон осторожно открывает глаза, наблюдая, как к нему тянется густая струйка крови, как ручеёк во время весеннего паводка. Поднимает взгляд выше, Арсений привычным жестом вытирает острое лезвие о штанину. Набирает кому-то и говорит будничным тоном: — Зачистка, «Маяковская», служебный вход, конференционная. Через минуту в коридоре раздаётся вой пожарной сирены. Хитро́. Арсений подходит к Антону, садится на корточки и отчего-то улыбается. — У собачки боли, у кошечки боли, а у Антона не боли, — прохладные пальцы мягко касаются шеи, и, кажется, часть боли действительно уходит. — Идём? Мужчина поднимается и протягивает руку. Антон хватается за крепкую ладонь и поднимается с грязного пола. Арсений не холод и не тепло, Арсений — опора, — понимает он наконец.

***

— Не ведьмак? — снова этот вопрос. — Может, я неправильно сформулировал, когда спрашивал, кто ты. Правильнее было бы спросить: что это за меч? Они уже минут десять сидят в джипе Арсения и наблюдают, как в тихом московском дворе постепенно зажигаются уличные фонари. Антона даже тяга к курению не выводит наружу. — Я всё объясню, только не сейчас, — мужчина поворачивает голову, свет режет бледное лицо пополам, оставляя вторую половину во тьме. — С тебя на сегодня хватит. В отделение отвезу завтра, а пока отдыхай. Тишина. Антон поджимает губы, молчит. — Я могу остаться, — Арс предлагает очевидное решение за него. Теперь усмехается: и всё-таки очень живое у него лицо для медиума, совсем светлое. — Не стоит, — даже смущается, почёсывая затылок. Интересно. — Она же не гидра какая-нибудь, бошка заново не отрастёт. Не гидра же? — смотрит опасливо. Забавный. Очередь Арсения усмехнуться, хочется подшутить над бедолагой, придумав какую-нибудь славянскую гидру. Если уж совсем покопаться в мифологии, то что-то похожее наверняка можно найти. Но как он сам отметил, на сегодня с парня хватит. Назад уже ничего не отмотаешь, Антона ждёт новая жизнь и новый дивный мир. Пусть хоть одна ночь будет спокойной. — Бардачок открой, — Арсений кивает подбородком. Неловко ёрзая в кресле, Антон тянется к бардачку, открывает не с первого раза: пальцы дрожат, и он мужественно пытается это скрыть. — Маленькая прозрачная бутылочка. — Арсений, — Антон драматично растягивает вторую гласную его имени. — Ты мне порошок какой-то предлагаешь? Капитан вздыхает: — Помнишь, ты спрашивал, есть ли какие-нибудь колёса, чтобы уснуть. Вот это они, — ловит недоверчивый взгляд. — Господи! Обычные травы, Антон. В чай добавляешь и пьёшь перед сном. Я сам ими пользуюсь, их делает мой друг лекарь, мировой мужик, ему можно доверять. — Хуже уже не будет, да? — вот она — первая надломленная улыбка. Другая его губ ещё не скоро коснётся. Та открытая и искренняя, что была прикреплена к профайлу, уже призрак. Арс отворачивается к рулю. Надо будет Позу позвонить, взять ещё, как только высадит Антона. И чтобы больше добавил того самого, что всё притупляет. Дима снова посмотрит укоризненно, потому что оба знают, что размешивать эту бодягу Арсений будет не с чаем. — Доброй ночи, — возвращает в реальность голос Шастуна,онтянется к ручке на дверце. — Доброй, Антон, — давай же, улыбнись искренне, Арсений. Антон не верит, но подыгрывает — им обоим сейчас это нужно. Кто знает, может, если тысячу раз подумать: «Всё будет хорошо», то так и случится. Хочется верить. Вера так или иначе течёт в его крови, хотел Арс того или нет.

***

Антон стоит в коридоре напротив зеркала и натягивает на долговязое тело безразмерную толстовку. В морге холодно до усрачки, а когда явится фантом, так вообще жопа отвалится, а жопа ему ещё нужна. Как минимум для того, чтобы находить на неё приключения. Раздаётся звонок. Антон бросает бесполезное занятие в виде приглаживания наэлектризованных волос и спешит открыть дверь. Женщина расплывается в вежливой улыбке, Антон отступает на шаг, чтобы пропустить её внутрь. — Антош, спасибо, что вошёл в положение. Ты бы знал, как я испугалась, когда мошенники взломали карту. Ужас просто! Вот так привязывай карты к разным сомнительным сайтам. Антон достаёт из ящика комода конверт и протягивает его женщине. — Нина Петровна, да вообще не проблема, — улыбается широко до ямочек на щеках. Тётушки любят его, он для всех вечный «сынок» и «внучок». — Все мы живые люди, всякое может случится. Женщина прижимает конверт груди. — А, знаешь, я даже считать не буду. Вот тебе я полностью доверяю, Антош. — Зря вы так, — хихикает он. — Вдруг я тоже мошенник? — Странная схема для мошенника, — Нина Петровна прячет конверт в широкий карман плаща, — два года исправно платить, чтобы потом вдруг обмануть. К тому же у меня есть скан твоего паспорта. Уж кто-кто, а ты не такой дурачок. — Эх! — Антон понуро чешет затылок, отыгрывая печаль, чем ещё больше веселит хозяйку квартиры. Время идёт, нужно лететь на «Октябрьскую». Весёлость резко сходит с его лица, и на её место приходит неуверенность. Антон чувствует, как от волнения пульс отдаётся в висках. — Нина Петровна, я тут недавно разбирал антресоль. Весенняя генеральная уборка, — смеётся неловко, чтобы оттянуть приближение неизбежного. Он всё ещё не должен, но по-другому поступить не может. — В общем, мне на голову книжка свалилась. Как-то сама, прям чудеса. Может, призрак в квартире завёлся, — шутит по-глупому, а у самого ладони потеют. — Я подумал: наверное, это знак. Антон берёт с комода тонкую книгу с серым корешком, которая всё это время лежала обложкой вниз, и протягивает её женщине. Нина Петровна сглатывает, косясь на книгу как на чудовище, которое вот-вот напрыгнет на неё и разорвёт лицо в клочья. Она поджимает губы, протягивает дрожащую ладонь и перенимает книгу из рук Антона. Разворачивает выцветшей обложкой вперёд. Отважные советские мальчишки и девчонки держат над головой огромные часы, над которыми возвышаются серые лица злобных чародеев, а на часах надпись: «Сказка о потерянном времени». Нина Петровна, дорогая, простите за ваши слёзы, за ком в горле и искусанные губы, но он хотел сказать что-то очень важное, что-то личное, знакомое только вам двоим. — Спасибо, Антон, — сухим голосом бросает она, кивает чему-то и уходит, крепко сжимая книжку в руках. — «Не забывай свои корни, помни. Есть вещи на порядок выше, слышишь», — в тишину напевает он и резко очухивается: если он опоздает, Арсений его рукоятью меча по башке отделает. Натянув кроссовки, схватив ключи и захлопнув за собой дверь, Антон, не дожидаясь лифта, сбегает по лестнице. Метро, к счастью, находится в нескольких минутах от дома. Всю дорогу до «Октябрьской» Антон беспокойно косится на стрелки наручных часов, хотя Арс уже объяснял ему, что на кольцевой время идёт иначе. Верилось с трудом, но каждый раз, когда он добирался по коричневой ветке, выходило на несколько минут раньше. Это и вправду работало, просто в суете повышенной нагрузки метрополитена люди редко обращали на это внимание, а если и обращали, то списывали на удачу или собственную расторопность. Воздух на улице умеренно прохладный и по-настоящему свежий. Хочется прогуляться по парку под ласкающими лучами весеннего солнца, поближе рассмотреть набухающие почки на кустах и деревьях, сквозь которые потихоньку пробивается яркая зелень. Но на новой работе как нигде ценится пунктуальность, поэтому приходится широким шагом спешить к высокой алюминиевой конструкции с продолговатыми решётками. Антон прикладывает к едва заметному датчику карту, и решётка мгновенно сдвигается, обнажая стальную дверь. Ещё один датчик рядом с тяжёлой ручкой. Лампочка загорается зелёным, Антон проходит внутрь, слыша, как решётка за ним выдвигается обратно, маскируя тайный проход под наружный выход вентиляционной шахты. Длинный коридор ничем не примечательный: голубовато-серые стены, холодные флуоресцентные лампы и лифт в самом конце. — Доброго времени суток, юноша. Как там погодка за бортом? Василий тут как тут, загибает кончик усов в лучших традициях Якубовича. — Расскажу, когда ты расскажешь, как умер, — Антон проходит в открывший створки лифт, фантом следует за ним. — Мы так не договаривались, малец. Ты должен сам угадать, — ну, точно Якубович. Сектор приз на барабане. — Это произошло здесь? — Нет. — В начале прошлого века? — Ты это по одежде понял. Антон усмехается, лифт медленно ползет вниз, минуя неизвестно сколько нормальных этажей. Здесь есть только первый и «P» — подземный. Василий в терракотовом твидовом костюме действительно напоминает типичного интеллигента из поэтического кружка Серебряного века. Может, он и закончил примерно так же, как Есенин? — Самоубийство? — Пф-ф, — Василия это предположение, похоже, веселит и даже немного оскорбляет. Надо будет в следующий раз попробовать расстрел. Лифт, наконец, подвисает в воздухе и плавно останавливается. Створки открываются, и в глубине платформы виднеется знакомая спина. — Ладно, Василий, не хворай. В следующий раз поиграем, — Антон подмигивает, спиной выбираясь из лифта. — «А на дворе цветёт весна». Фантом смеётся и улыбается немного грустно. Антон понимает его, сам бы сейчас не отказался от прогулки на свежем воздухе. — Вы посмотрите, аж на целую минуту раньше, — Арсений картинно смотрит на экран телефона, делая пару шагов навстречу. Какой же он всё-таки язва. — Это прогресс, Шастун. — Завались, — вопреки желанию возмутиться Антон только хихикает. — К этому не так просто привыкнуть. — Привыкнешь, — просто отвечает Арс. — Вот, — протягивает стаканчик. — Я тебе кофе взял, с кучей молока и сахара. — Я растроган, — почти не шутка, это и вправду мило с его стороны. Антон перенимает стаканчик и отхлёбывает немного — в эту секунду к станции с грохотом подъезжает двухвагонный поезд, отворяет пневматические двери и впускает двоих. Антон здоровается с теми немногочисленными сотрудникам КДМ, с кем уже успел познакомиться, Арс скорее вежливо кивает и погружается в изучение протокола нового дела в телефоне. Хотя и прошел уже месяц, до сих пор странно осознавать, что сейчас, пока они едут по засекреченной линии, поезда с тысячами пассажиров обычных веток метро стоят в ожидании разрешения на движение. Антон даже вопросом таким не задавался, почему те могут стоять. Казалось, это из-за пробок: какой-то поезд увеличил или уменьшил скорость, опоздал со временем отправления. Вряд ли это могло существенно повлиять на движение поездов. Любой из них может нагнать опоздание или замедлиться в отрезке от одной до другой станции — московский метрополитен отличается как раз тем, что все поезда движутся в одном направлении и не перекрывают друг друга. Такая банальная вещь, до которой, кажется, никто не додумался. Изо дня в день по несколько поездов стоят на месте по пять-десять минут, и никто из пассажиров даже близко не догадывается, какова истинная причина. «Метро не то, чем кажется», — как-то сказал Арсений. Что-то он объяснил, но Антон чувствует, что это не всё. Арс старался давать информацию дозированно. Наверное, это правильно, но от любопытства иногда сильно распирало. Как, например, сейчас, когда Арс задумчиво поглаживает серебряное навершие меча, упёртого кончиком лезвия в щель между двух белых плиток. — Если расковыряешь, будешь сам за ремонт платить, — бубнит Поз, поворачивая ручку металлической дверцы. Дима выдвигает полку с телом, укрытым в грязно-серую простынь. Арс перестаёт играться с мечом и приближается, как и Антон, к трупу. — Так себе зрелище, конечно. — Умоляю, — Арсений закатывает глаза. — А когда оно было другим? — Тоже верно, — Димка пожимает плечами, хватается за край тряпки и одним резким движением оголяет тело до тазовых костей. На боку совсем юного парня красуется огромный посиневший след от укуса. Челюсть шире, чем у обычного человека, следы от клыков глубже, но количество соответствует человеческим нормам. — Довольно свежий, — комментирует Поз, — неделю назад. — Тришин Глеб Александрович, место рождения — Москва, — сверяется с протоколом в телефоне Арсений, а затем вздыхает: — Местный. — Местный, — вторит Дима. — Сука. Я надеялся, что Питер это порешает и нас эта чума не коснётся. Отчего он хоть окочурился? Дима осторожно касается пальцами в латексных перчатках головы покойника и поворачивает её на бок. Недалеко от затылка зияет дыра с медак. — Залез ночью к одному ветерану на участок где-то в подмосковных ебенях. Тот контуженный не разобрал в темноте, то ли человек, то ли зверь у него в саду шарится. Говорит, предупреждал, что стрелять будет, а это несчастное создание только приближалось — в аффекте, как и питерские. Первая пуля мимо ног проскочила, оборотень начал убегать, но следующая попала в цель. — Думаю, можно приступать к допросу. Антон, ты как? — Да-да, я готов. Шастун периодически выпадал — какая-то часть его психики пыталась абстрагироваться от происходящего. Перед ним лежало тело мёртвого оборотня, с которым ему предстояло вести диалог. Скажи кому такое вслух, в дурку отправят. Но теперь это его новая нереальная реальность. Антон делает шаг к трупу — всё это время он стоял дальше всех от металлической полки, — телефон Арсения пиликает от уведомления. — Да ёб вашу мать! — он потирает пальцами лоб. — Паша направляет к этому долбаёбу с Рублёвки. — А? — не сразу въезжает Поз. — Да тот чинуша с банником, — Дима вздыхает. У них тут уровень «красный» — столица на пороге ликантропной чумы, а в приоритет ставят зажравшихся мира сего. Ничего нового в пиздатском королевстве: кто платит за банкет, тот и музыку заказывает. — Справитесь без меня? — Арсений бросает обеспокоенный взгляд на Шастуна. Тот кивает болванчиком, а Димины брови взлетают до небес от столь приторной картины. Это точно Арс? Так и хочется поязвить, в чём Позов себе не отказывает: — Да ты не беспокойся, Арсень, присмотрю за твоим мальчиком, — и пока Попов от возмущения хватает грудью воздух, выталкивает его за дверь. — Реально готов, Антох? — серьёзнее интересуется Дима. — Если что, можем не торопиться, дождёмся возвращения доблестного капитана с ультра-люкс-лакшери-вилладж. Антон хихикает, шутки Поза ему всегда заходят. Мужик он в хорошем смысле простой, приземлённый, не суетной. К тому же земляк. Дима хоть и потомственный травник, окончил ещё и медицинский, так что в московском филиале КДМ отвечает за множество вещей. Но самое важное — он был близким и, возможно, единственным другом Арсения, у которого можно было выведать хоть какую-то информацию о капитане. Димка в такие моменты долго и пристально смотрел в ему глаза, взвешивал, что сказать можно, а где лучше промолчать, но что-то всё-таки выдавал. — Да всё путём. Я выспался, выпил кофе, полон сил и энергии для просмотра сцен расчленёнки любой степени кровавости. — Да там вряд ли что-то жуткое. Маленький кусь и всё. Главное хорошенько разглядеть, кто тот серенький волчок, что кусает за бочок. — Сразу видно отца двух детей, — Позов хихикает. Антон неловко почёсывает затылок: — Только, Дим, вопрос есть. Дима понимающе хмыкает, складывая руки на груди, и опирается о морозильный шкаф. — Спрашивай. — Он сказал, что расскажет про меч, но уже месяц прошёл, а мы так и не касались этой темы. Ты ведь знаешь? У меня вообще ощущение, что все знают кроме меня. — Не в деталях. А в деталях да, я знаю. — Почему он не хочет мне говорить? Вот он — долгий Позовский пристальный взгляд. — Оберегает. — От чего? Этот меч опасен для меня? Поэтому он запретил к нему прикасаться? — Ты мыслишь в правильном направлении. А знаешь, что? Коснись его. Ты не рассыпешься в прах, зато сразу узнаешь ответы на все вопросы. Что-то мне подсказывает, что Арстаки будет молчать, оттягивая этот разговорнастолько, насколько возможно. А если тебе действительно важно знать, — Дима делает пару шагов, приближаясь вплотную, кладёт ладонь на плечо, чуть сжимая, — если ты по-настоящему готов к правде, коснись меча. За такие советы он бы мне голову открутил, — усмешка, — но давно пора было его растрясти. — А мне он голову не открутит? Дима расплывается в лукавой улыбке, хлопая пару раз по плечу, и мотает отрицательно головой. Антон сглатывает, слабо веря в это заверение. Те светящиеся золотые штуки выглядели очень грозно, но Дима не стал бы врать и подначивать на опасное предприятие. Дело, наверное, не в прямой угрозе жизни или здоровью, а в каких-то скелетах в шкафу Арсения. Готов ли Антон узнать о них? Ещё прежде, чем он задаётся этим вопросом, он уже знает ответ на него. В груди снова поднимается непреодолимая тяга к запретному. Один раз преодолев границу допустимого, отпустив контроль, поддавшись внутреннему влечению знать, остановиться больше невозможно. Они беспокоятся о его состоянии, а правда в том, что Антон ждёт-не дождётся, когда снова прикоснётся к потустороннему. Ему по-прежнему жутко, страшно, тяжело, но желание заглянуть по ту сторону сильнее, оно как зуд, как ломка в ожидании очередной дозы. — Ладно, Поз, давай к делу. Дима отшагивает в сторону, чтобы ничто не стояло между телом и медиумом. Антон делает глубокий вдох, прикрывая глаза. Вставляет в уши подсы и одним движением пальца заставляет зазвучать в голове родной гул вентшахты. Вокруг тускло и глухо как в утробе матери, из длинного тоннеля раздаётся протяжный звериный вой.