Запретные линии: Тайны КДМ

      — Вижу на Некрасова, — слышится в наушнике, — поворачивает на Восстания в сторону Баскова, нет, стой, к Озерной, нет… чёрт…       Игорь тормозит на пятках, в сердцах срывает кепку, швыряет её на асфальт и матерится сквозь зубы. Мокрая майка липнет к груди и спине, влажную шею обдаёт прохладным ветром — майор гнался за этим плюгавцем от Литейного, Зайцева вела его по наружным камерам, и всё равно они упустили щенка.       Гром поднимает кепку, отряхивает от пыли, поглубже насаживает на мокрую голову, поправляет воротник кожанки и идёт на пересечение улиц Некрасова и Восстания. Весна только зашелестела своим теплом, а народ уже повыползал на поребрики и жестяные подоконники у баров. Сейчас бы пивка, жареной картошечки. Игорь мечтательно хмыкает, проходя мимо любимого кабака Пчёлкиной, почти решается притормозить, чтобы выпить чашечку кофею, но всевидящее око в лице Зайцевой рушит все планы:       — Гром, вижу движение. Всё-таки идёт по Восстания к площади!       — Какая скорость? — майор ускоряет шаг и переходит на трусцу.       — Средняя, около четырёх километров. Он не спешит—       — Думает, что отбился, падла, — Игорь даже не скрывает злости.       — Не вижу его.. Чёрт, почему он, ах, да, торговый центр! Игорь, поспеши!       Гром ускоряется. Он бежит, слушая бормотание Ксюхи, что нет доступа к камерам ТЦ и что ей не обойти протокол защиты; он бежит, игнорируя сигнал светофора, рукой задевая капот едва успевшей притормозить машины; он бежит мимо магазина электроники, мимо здания администрации, чудом не попадает под колёса порша, вылетевшего из подземного паркинга, потому что капитан в этом время кричит:       — Лифт, Гром, он зашёл в лифт и поехал на парковку! Быстрее! Если он сядет в тачку…       Игорю бы тоже не хотелось переводить погоню на трассу, поэтому он машет руками водителю порша, извиняясь за беспорядок, и ныряет в ТЦ через служебный вход, вечно открытый для сотрудников-курильщиков. Кишка коридора быстро выводит его к отдельному лифту, Гром заходит в него и не глядя жмёт на самую нижнюю кнопку.       Из школьного курса математики Игорь знает, что расстояние равно произведению скорости и времени. По ощущениям служебный лифт торгового центра двигается с той же скоростью, что и все остальные лифты в жизни майора. Времени он не засекал, но прошло явно больше необходимой минуты, чтобы спуститься на минус первый этаж. Свет в лифте, как назло, мигает, кабину начинает шатать — Игоря выкидывает на пустую площадку.       — Эй! — он промаргивается, оглядывается. Впереди — бетонная пустота, скрывающаяся в полумраке парковки. Позади — шахта лифта.       Майор угрозыска Игорь Константинович Гром тянется к кобуре и ловит в пальцах осиротевший без макарова хлястик. Голос Зайцевой в наушнике хрипит и квакает — это невероятно раздражает, поэтому Гром вынимает наушник, оставляя его болтаться на шее. Фонарика у него с собой, разумеется, тоже нет — образцово-показательный оперативник.       Игорь спешит покинуть облитый светом участок парковки, чтобы перестать быть настолько очевидной мишенью. Шестое чувство подсказывает, что он на этом этаже не один. Тот, за кем Гром гнался от Литейного, притаился где-то в полумраке и ждёт. Игорю с самого начала показалась эта заваруха подозрительной. Пацан устроил дебош в Мариинке, отмахался от медперсонала и врачей и вылетел из ворот прямо в Игоря, как раз раскрывшего пасть для торжественного куся любимой шавы. А дальше — да и так понятно, Гром за мелким не угнался. 1:0 в пользу молодости и отсутствия вредных привычек. Игорь пятится, прикрывая спину шахтой лифта — из неё нападения он ждёт меньше всего, и правильно. Как только тень паркинга скрывает майора, по помещению эхом разносится собачий вой.       — Ссука, — шипит Гром, прикидывая варианты. Лифт всё ещё рядом и манит своей безопасностью. Гордость плачет кровавыми слезами со стыда.       Майор прижимает ладонь к бетонной стене и продолжает уходить глубже в полумрак. Вой повторяется, но из-за эха, гуляющего по пустому помещению с высоким потолком, не понятно, становится звук ближе или дальше. Игорь на всякий случай снова вставляет наушник, но там только белый шум. Тихо, насколько возможно, мужчина шарит по карманам, находит перочинный нож, щёлкает лезвием — сантиметра четыре.       Лифт всё ещё совсем рядом, вой — неизвестно где. Игорь медленно крадётся в подозрительной для паркинга темноте. Шаг, второй — издалека и вокруг лязгает что-то металлическое. Снова раздаётся вой. Гром крепче сжимает нож во вспотевший от напряжения руке. Ещё один шаг, снова металлический лязг, вой, резкий свет не то фар, не то фонаря. Игорь машинально закрывает лицо согнутой рукой, слышит свист покрышек и не замечает, как из-под колёс тачки выпрыгивает псина и вцепляется майору в руку. Игорь пытается отмахнуться, зовёт водителя машины на помощь, но вокруг — снова темнота и пустота. Ни собаки, ни машины, ни фонаря.       Гром трясёт головой. Руку тянет. Он пытается ощупать её здоровой рукой, действительно ощущает порванную ткань куртки и что-то влажное: то ли кровь, то ли слюни дворняги. Теперь ещё от столбняка прививаться и новую куртку искать, — успевает подумать майор, хочет развернуться к лифту и падает. От удара головой об каменный пол теряет сознание.

Х Х Х

      — Чё думаешь, оклемается?       В палату заглядывает мужчина, кидает в травматолога яблоко и без приглашения — он же тут главный — усаживается на единственный свободный стул. Илья ловко ловит яблоко в полёте, опускает в карман халата и пожимает плечами на вопрос руководителя.       — Не, ну здоровый же? — продолжает шеф.       — Укус сильный, — Илья для вида заглядывает в больничную карту.       — Время ещё терпит, — Иван Петрович поднимается со стула и подходит к больничной койке. — Смотри, — натянув рукав посильнее, он задирает верхнюю губу пациента, стараясь не касаться тканей, и показывает побледневшие дёсны с опасно заострившимися зубами.       Илья не смотрит, но кивает. Он вынимает яблоко, на всякий случай протирает о лацкан халата и кусает, покрепче впиваясь зубами в глянцевый зелёный бок.       — Ну, а если ты и так в курсе, то… — Старшов внимательно оглядывает врача. — Зацепило?       Третьяков рассеянно ведёт плечом и сам не замечает, что кивает. Его предупреждали, что однажды это может произойти: внутренняя ищейка зациклится на чьём-то уникальном следе, и это сильно усложнит работу всему подразделению. Вот только о том, что тянуть будет как магнитом, не говорили.       — Иди дела свои делай! — шеф взмахивает руками, как бы прогоняя Илью. Третьяков ему подыгрывает, отступает от больничной койки, но не к двери, а к окну, за занавеску — к своему неизменному пункту наблюдения вот уже неделю. — Илья! — Старшов грозит ему пальцем, за что Третьяков испытывает благодарность. Шеф не собирается делать ему мозги, или не прямо сейчас. И вообще, наверное, в своей почти нечеловеческой манере сочувствует.       Травматолог выбирается из-за занавески, подходит к кровати и замирает у изголовья. С этого ракурса пациент кажется просто спящим. Внутренняя сущность Ильи призывно вибрирует, и он чувствует, как судорогой сводит лицо от напряжения.       — Илюшенька, душа моя, — устало и спокойно говорит начальник. — Он или выживет после первого полнолуния, или нет. Тебе здесь, голубка моя, всё равно нечего делать в это время. Скушай яблочко, Индрик-зверь ты мой расчудесный.       Третьяков до сих пор не смог разобраться, издевается над ним Старшов или нет. С Иваном Петровичем вообще всё сложно. Одно Илья понял точно: с шефом шутки плохи, если это не его шутки. Поэтому сейчас покорно кивает, возвращает карту пациента на место и, верный своему прозвищу, растворяется в пространстве: ему велено тут не быть, он и не…       — Вон, я сказал!       Голос у Ивана Петровича приобретает те жуткие нотки, которые выдают всех вековых ведьмаков. Третьяков послушно покидает место своего дозора.

Х Х Х

      Игорь приходит в себя резко, как от толчка. Первым делом порывается подскочить и побежать спасать мир, но с удивлением обнаруживает себя пристёгнутым за руки и ноги к кровати. Чего только не было в бурной молодости с Громом, но такие ролевые игры он не припомнит. Насколько хватает мобильности, мужчина вертится, пытаясь оценить обстановку: похоже на больничную палату, и это, судя по ноющей боли в затылке и бинтам на руке, вполне закономерное развитие событий. Не исключено, что у него сотрясение, и крёстный лично попросил пристегнуть буйного потерпевшего.       Гром откидывается на подушку: по белому потолку ползёт трещина. Рядом с кроватью пищит какой-то прибор, с другой стороны стоит капельница. Майор прислушивается к себе — занятие довольно непривычное. Под ложечкой сосёт — очень хочется есть и пить. Игорь снова закрывает глаза, представляя, что бы он сейчас пожевал, и с удивлением отмечает, что вожделенным неожиданно оказывается стейк слабой прожарки. От фантазий о сочном куске мяса килограмма на полтора рот наполняется слюной, а желудок скручивает. Когда уж теперь представится поесть что-то приличное? Мужчина устало вздыхает и замирает — кажется, будто в комнате кто-то вздохнул вместе с ним. Игорь, распахнув глаза, вертит головой, но комната, насколько хватает обзора, пуста — разве что занавеска колышется странно, окно же закрыто. В юности, насмотревшись “Хищника”, Игорёк так же присматривался ко всему “подозрительному”.       Дверной замок, наконец, щёлкает, и в комнату, судя по шагам, входят двое: один потяжелее, второй полегче. Первый ещё шоркает при ходьбе, и Игорь даёт ему про себя имя Лапа. Походка второго мягкая, как будто крадущаяся. Его майор называет Котом.       — Как Вы себя чувствуете? — тот что побольше, Лапа, наклоняется над койкой, чтобы попасть в поле зрения майора. На нём белый врачебный халат, на шее болтается стетоскоп, к карману халата прикреплён бейджик, но имени не разглядеть. Зато Игорь отчётливо видит чернильное пятно на кармане от ручки и чует запах кислых щей от врача.       — У Вас ручка потекла, — хрипло от пересохшего горла замечает Игорь.       Лапа удивлённо приподнимает брови, оглядывает себя и, заметив пятно, улыбается, обнажая мелкие, пожелтевшие, как будто от курева, зубки. Кот мелькает где-то рядом, потом снова исчезает, а затем Игорь замечает его у той самой подозрительной занавески. Мужчина стоит к кровати спиной, но майор фантазирует, что выражение лица у того сейчас хмурое, может быть, даже строгое.       — Ну, а в остальном? — Лапа шуршит бумагами, проверяет показания приборов и совершенно игнорирует дискомфорт, который сопровождает Игоревы попытки вывернуть себе шею и разглядеть всё в комнате.       — Да развяжи ты его, — устало вздыхает Кот.       — Так он же…       — Безопасен? — почему-то у занавески спрашивает Кот, затем кивает и снова поворачивается к Лапе. — Развязывай.       Лапа со вздохом раздражения принимается исполнять приказ. Теперь, на контрасте со своими руками, Игорь понимает, насколько этот врач огромный. Майор с облегчением трёт запястья, которые совсем не хочется чесать, но этот жест — что-то бессознательное у тех, кого держали в кандалах или наручниках. Наконец Гром садится, разминает шею, спину, не получая никаких комментариев, что подвижность ему сейчас не рекомендуется. Закончив с растяжкой, он обращается к своим надзирателям:       — Где я?       — Показатели в норме? — спрашивает Кот у Лапы. Тот кивает. — Выйди.       Голос у Кота очень приятный, тёплый, но чувствуется в нём какая-то мощь, которая не позволяет никаким здоровякам с ним спорить. Лапа, ссутулив плечи, безмолвно разворачивается и уходит, действительно — замечает Гром — подворачивая левую ногу и оттого шаркая правой по полу. Когда дверь за ним закрывается, Кот опять смотрит на занавеску.       — Там что-то есть? — не выдерживает Игорь.       Кот переводит взгляд грустных карих глаз на майора и пожимает плечами:       — Что-то, или точнее кто-то там есть, — Игорь открывает было рот, чтобы продолжить эту странную беседу, но Кот ему не даёт: — Иван Петрович Старшов, главный в этой богадельне. — Губы майора опять дёргаются в попытке спросить, а чего, собственно, сам главврач к нему зашёл, но тут он понимает, что этот Старшов не в халате и вообще, судя по выправке, скорее военный, чем медик. Может быть, военный медик. Доктор Ватсон такой, петербургского, судя по выговору, пошива. — Что Вы помните?       — Гнался за шкедом, который сбежал из больницы, потом парковочный этаж ТРК, потом машина, свет фар, собака… Где Прокопенко? — майор уверен, что Фёдору Ивановичу уже сообщили о его состоянии.       Кот, то есть Иван Петрович, кивает на каждое слово Грома.       — А дальше?       — Упал, ударился головой, потерял сознание, — если бы Игорь был на допросе, такие показания он бы принял за филькину грамоту. Укусила собака, а он упал и потерял сознание. И откуда вообще на паркинге собаки.       Видимо, мысли эти отразились у него на лице, потому что улыбка у Старшова очень уж понимающая.       — У нас в КДМ—       — Да знаю я, что шкед несовершеннолетний, — перебивает его майор. — Но сначала надо было поймать, а потом уже звать ваших. Слушайте, когда меня отпустят? Я есть хочу, домой бы ещё позвонить, потеряли, наверное…       Сам Игорь не уверен, что его действительно потеряли. Сколько времени вообще прошло? Зайцева же точно должна быть в курсе, что майор загремел в больничку? Занавеска снова колышется, и только Игорь хочет спросить, что это за сквозняк такой странный, как из-за тюля выходит человек. Гром моргает, трёт глаза.       — Чё за фокусы…       — Так вот, — чуть ворчливо повторяет Старшов, — у нас в КДМ такие события называются “контактами”. Обычно они проходят бесследно, не без нашего участия… — Игорь слушает в пол-уха. Он внимательно следит за материлизовавшимся из пустоты парнем. Тот тоже в белом халате, так что, наверное, такой же врач, как Лапа. Разве что…       — Это призрак? У меня галлюцинации?       “Призрак” наклоняет голову набок и улыбается так широко, что на щеках появляются ямочки.       — Не мог подождать? — ворчит Кот на “призрака”.       — У него очень устойчивая психика, мы бы с ним вошкались до второго пришествия.       — Знакомьтесь, — вздыхает Старшов, — Ваш лечащий врач, Илья Евгеньевич Третьяков.       Илья Евгеньевич бесшумно оказывается с другой стороны от кровати и протягивает руку. Игорь пожимает её, отмечая, что она очень даже тёплая и осязаемая.       — Не призрак… — признаёт очевидное майор.       — Я могу продолжить? — Иван Петрович строго смотрит на Третьякова, но Игорь, привыкший к напускной строгости Фёдора Ивановича, замечает, что эти двое тоже в довольно близких отношениях. — У нас в КДМ—       — Комитет по Делам Магии, — вставляет Третьяков.       — Илья, сгинь! — тот, наоборот, подбирается ещё чуть ближе.       Игорь второй раз за минувший час прислушивается к себе и понимает, что даже Чумной Доктор по сравнению с этими фокусниками — детский утренник. Илья Евгеньевич едва уловимо мерцает, и чем ближе он оказывается к Игорю, тем сильнее это мерцание. Гром и хотел бы, но взгляда отвести не может — очень уж это всё дико.       Старшов закатывает глаза, за чем-то лезет в карман и бросает это во врача:       — Скушай яблочко, мой Индрик-зверь.       Третьяков ловит яблоко не глядя, но переключается на новый объект и наконец перестаёт мерцать.       — С ним иногда сложно, — зачем-то откровенничает Иван Петрович. — В общем, Игорь Константинович, поздравляю с зачислением в КДМ, — разводит он руками.       Видимо, не такую приветственную речь планировал Старшов. Гром понимает, что упущено очень много вводных данных. И вместе с тем он понимает, что это не галлюцинации — они не бывают массовыми, и с ума коллективно не сходят, а чудеса Третьякова только что видели они оба.       — Чё? — только и может выдавить из себя майор.       — Вас укусил оборотень.       — Чё? — севшим голосом повторяет Игорь.       — Вы теперь тоже оборотень.       — Чё?! — голос даёт петуха.       Старшов теребит усы и вздыхает:       — Витя Вам всё расскажет.       Очередное “чё” Игорь сказать не успевает — эти двое уходят из комнаты, но Игорю кажется, что они оба растворяются в воздухе, едва ступив за порог.

Х Х Х

      — Смотри, короче…       Мелкий, едва майору по плечо, мужик примерно одного с ним возраста с хриплым и сиплым голосом, заводит Грома в просторную комнату метров на пятьдесят. Вдоль стен стоят стеллажи с папками и книгами, по всей длине комнаты столы с зелёными лампами. Щетков ведёт Грома по проходу между столами и останавливается у одного из них.       — Этот теперь твой, — Гром покорно сгружает на него коробку со своими вещами. — А тот, — Виктор указывает вправо и по диагонали, — мой. Понял?       — Понял, товарищ майор.       — Давай вот без этого, — резко отмахивается Виктор.       — А как тут вообще…       Игорь отлёживался в карантине ещё неделю — Старшов ждал Луны, чтобы убедиться наверняка.Майор Щетков навестил новоиспечённого оборотня в тот же день и в общих чертах объяснил, что теперь Игорь у него в подчинении, так что его с нетерпением ждут. Больше, не считая странного врача, посетителей у теперь уже бывшего майора Грома не было.Каждую ночь Игоря пристёгивали. Илья Евгеньевич объяснял, что это нужно для его же — Игоря — безопасности, хотя сам он считал это всё ненужным —он всё ещё отказывался принимать действительность происходящего. Лечение в больничке в целом мало чем отличалось от обычного: лежишь себе, пердишь, скучаешь.Из-за сильного сотрясения даже книжек не давали, так что единственным развлечением в этой богадельне, как сказал Старшов, были разговоры с Третьяковым. Тот в красках рассказал, насколько болезненная ждёт Игоря трансформация. Дальше было что-то про изменение биохимии крови, повышенную регенерацию, но майор слушал в пол-уха. Отвлекал вполне рациональный страх боли и загадочное мерцание врача.       А на третью ночь “это” случилось — худшее, что могло случиться в жизни взрослого мужчины. Третьяков не предупреждал, что во время превращения в здоровенную животину, от боли Гром опорожнит и кишечник, и мочевой пузырь. И всё это — на глазах у Третьякова, которыйне только лично пристегнул к койке, хотя обычно это делал Лапа, но и лично убирал за Игорем, обмывал его и успокаивал.Уши от воспоминания о таком позоре горели до сих пор. Вторая метаморфоза далась легче,и Илья опять был рядом. Игорю даже казалось, что молодой врач держал его за руку (или за лапу?).А ещё через две ночи Гром внезапно обнаружил собственное сознание в теле животного. И вот это было действительно волшебно: зверем он почувствовал себя сильнее, стал острее ощущать жизнь, а невидимого Илью Евгеньевича смог различить по тому самому мерцанию, незаметному простому глазу, но различимому волчьему.В память навсегда въелось ощущение заботы, непривычное само по себе и особенно странное от практически незнакомого человека.       В базах КДМ майор Гром теперь числился новичком в стае Виктора. По человеческим понятиям Игорь — летёха в подчинении майора Щеткова.       — Непросто, Игорёк, непросто тут, — с пониманием дела признаёт Виктор, — но ты разберёшься.       — Откуда такая уверенность? — Гром выкладывает на стол корпоративный ноут и канцелярию, раскладывает это почти так, как было в УВД, и чувствует в груди что-то похожее на сожаление.       — Твой богатый послужной список. К тому же, наш волчонок — не первая хтонь, с которой ты столкнулся.       — Ты про Доктора? — Витька кивает. — А он чё такое вообще?       — Тварь высшего порядка, — Игорю в этом замечании слышится уважение. — Так что ты справишься.       Грому бы такую уверенность, но загрузившийся комп не даёт распускать нюни — едва пройдя минимальный курс обучения, Игорь получил дело с тем самым волчонком. По итогам станет понятно, какую социальную роль он будет играть в новой стае, и это, ну, подзадоривало.       — Значит, смотри, — Щетков наклоняется над его столом, так что отросшие русые волосы закрывают половину лица. Игорь чувствует незнакомую робость от близости с другим зверем — он чувствует альфу, но габариты Витьки-человека никак не вяжутся с представлением, что это самый сильный волк в стае. — База пускает тебя по биометрии. Можешь делать это отпечатком пальца или сканом сетчатки глаза. Лучше иметь в профиле обе сетчатки — человеческую и волчью, чтобы—       — Как я в форме волка зайду в сеть? Зачем вообще?       — О, поверь, дерьма на работе бывает много, иногда это просто необходимо для удалённого доступа или для экстренного вызова.       — Современно, — хмыкает Гром.       — Серверная столица, ёпт. Разработки Титова, спешл СейнтПи эдишн.       Игорь в этой тарабарщине понимает ровно нихрена, но на всякий случай кивает. Витька показывает иконку запуска их серверов и базы — синенькая эмблема с иксом, в углах которого символы четырёх стихий. Дальше система просит подтвердить код доступа, Гром прижимает указательный палец к кнопке на клавиатуре. Система мигает экраном загрузки и впускает его в базу.       — Охренеть, — выдыхает майор, разглядывая интерактивную карту города.       — Нам сюда, — Щетков отбирает у него мышь, подкручивает колёсико, увеличивая карту, и кликает по их району. — Вот, наслаждайся.       И уходит, оставляя Игоря играться с современными технологиями.       Примерно через час Игорь признаёт, что крутой интерфейс скорее мешает, чем помогает разобраться во внутренней базе КДМ. Он возит курсором по иконкам, но то и дело возвращается к первой заставке с городом. Отчаявшись добиться хоть какого-то результата, Игорь вертит головой в поисках кого-нибудь, кто бы мог помочь, но все остальные сотрудники либо заняты, либо отсутствуют за своим рабочим столом.       — Нажми “Эскейп”, — вдруг слышит Игорь у своего уха. Но рядом никого, разумеется, нет.       Гром неуверенно нажимает кнопку. Интерактив сворачивается, открывая обычную базу данных, почти такую же, как и у людей. Игорь находит кнопку “Личного кабинета”, и дело наконец-то двигается с мёртвой точки. “Молодец”, — снова слышится где-то рядом. Гром передёргивает плечами. Он догадывается, кто ему подсказывает, и в груди разгорается благодарность, но думать о загадочном даже для этого места докторе себе запрещает.

Х Х Х

      Общее собрание в КДМ мало чем отличается от тех, к которым Игорь давно привык: здесь для этого тоже используются большие залы, собирают представителей всех ведомств, выводят на мониторы схемы и планы. Короче, Игорь нисколько не волнуется до тех пор, пока в комнату вслед за Старшовым не входит какая-то девица в красной мантии, а за ними — Третьяков, уже без белого халата, а в обычной толстовке и джинсах.Присутствие Третьякова, которого Игорь с момента выписки толком и не видел, разве что слышал, снова вызывает тепло в груди.Гром не понимает, что делают медицинские сотрудники на таких совещаниях. Щетков, замерший рядом, как гончая, учуявшая след, видимо, чувства Грома разделяет. Игорь косится на майора и сглатывает — за месяц работы этот голодный острый взгляд он выучил. Витька готов ухватиться за любую зацепку и вытягивать из жертвы всё до последнего.       — Вить? — неуверенно шепчет Гром.       — Нам пизда, — оборотень кивает острым подбородком на девушку в красном.       — А кто это?       — Шефова провидица.       — И нахрена она здесь?       — Не знаю, Игорёк, не знаю.       — А Третьяков тут зачем? — Гром прикусывает щёку, но уже поздно.       Щетков, однако, заминку не считывает, и продолжает объяснять так же, как делал это всегда и раньше: спокойно и по делу.       — Он только официально травматолог, а по факту один Петрович в курсе, какими силами обладает эта неведома зверушка.       — Вить? — Игорь поворачивается к оборотню, уже нисколько не скрывая удивления.       Но Виктор не отвечает. Старшов поднимается, и все в зале затихают.       — Виктор, будь добр, выведи на экран, — оборотень передаёт изображение со своего планшета на большой монитор. Илья Петрович кивает, и продолжает: — Ареал нападений примерно ясен. Первый зафиксированный “контакт” в районе Пяти углов, но мы не можем гарантировать, что нулевой пациент из этих краёв. Перекрёсток мутный сам по себе, демоны давно оккупировали эту территорию и ни в какую не хотят сдавать позиции. — Игорь листает заметки в блокноте, чтобы проверить, есть ли у него записи об этом. — Далее вспышка на “Звенигородской”. Затем “контакты” движутся на север по Пятой линии. Мы уже решили было, что там на Севере и поймаем, но полтора месяца назад был новый “контакт”, опять у нас, на Восстания. — Старшов указывает рукой на Игоря. Все смотрят на него, и он неуверенно поднимает руку и машет ей в неловком приветствии. — Нам повезло перехватить пострадавшего и даже приобщить к нашей работе. Лейтенант Гром ведёт это дело на себя. Что ж, Игорь, излагайте.       Экран на мгновение гаснет, а затем Гром выводит на него собственную карту расследования.       — Наверх, — так в КДМ, спрятанном под землёй, называют территорию людей, — поступил сигнал: вспышка заболеваний неизвестной этиологии у подростков. Я гнался за одним, сбежавшим из Мариинки, до ТРК на Восстания, где на паркинге щенок перекинулся, покусал меня и скрылся в неизвестном направлении. Меня по камерам вела бывшая коллега, капитан Зайцева, она прислала фотографии подозреваемого, но опознать его пока возможным не представляется.       — Погоди, — встревает крепкий мужик с другого края стола. — Ты на своих двоих догнал полуобращённого оборотня?       Игорь неуверенно кивает, пожимает плечами и снова переключается на доклад. На экране высвечивается несколько фотографий мальчишки, лицо его скрыто маской, всё ещё популярной наверху, и капюшоном. На одном из кадров видно руку с татуировкой на ладони.       — Рисунок пробивают по базам, но татуировщиков, частников и салонных, в городе больше, чем продуктовых магазинов. Я предполагаю, — Гром увеличивает кадр, — что выбор эскиза не случаен. Голова волка—       — Оторванная, — подсказывает Витя.       — Оторванная голова волка, — исправляется Гром. — Однако слепок укуса последней жертвы, — ещё одно фото появляется на мониторе, — показывает, что обращение было не полным. — На фотографии действительно отчётливо видно, что следы зубов оставлены челюстью в переходном состоянии: количество зубов соответствует человеческому, но челюсть шире, а клыки явно больше.       — В протоколе записано, что потерпевший видел собаку, — подаёт голос женщина в красном.       — Это… — Игорь мнётся, — это не точно. Потерпевший не уверен. Ему кажется, что он видел собаку, но свет фар слепил глаза.       — Фар? Там была машина?       — Да, — чуть раздражённо отвечает Гром. — Вернёмся к делу. Если предположить, что кто-то случайно вывел помёт неполноценных оборотней, то такая татуировка может быть символом их стаи. Мы можем начать искать всех, у кого имеется подобная татуировка. Это, конечно, равносильно попытке найти иголку в стоге сена, но…       — Позвольте поинтересоваться, — тот же крепкий мужик поднимается из своего кресла. — Как этому недопёску удалось обратить человека?       — При первых симптомах заражения мы усилили процесс, — все оборачиваются к Третьякову. Так вот зачем он здесь.Губы Игоря дёргаются в улыбке, когда он ловит на себе взгляд травматолога.       — Каким, скажите-ка, образом?       — Попросили другого оборотня помочь, — Илья Евгеньевич легко пожимает плечами и садится, как будто не раскрыл только что засекреченную от остальных отделов информацию.       — И как? Помогло?       Игорь нервно сглатывает и садится. Витя кладёт руку ему на плечо, и это, по сути, публичное признание, что Игорь — его щенок. Волчья кровь от такого густеет, сердечный ритм замедляется, и Игорь успокаивается. Он под защитой.       — У нас была гипотеза, что лейтенант Гром сможет услышать кровь своей первой стаи, — снова подсказывает Щетков.       — Да. Я сопоставил карту заражений и наш маршрут “контактов”, — фото снова появляется на общем экране, — совпадение по трём пунктам из пяти. Более того, я проследовал по верхнему маршруту, но волчью кровь не услышал. Отсюда у меня есть два предположения. Первое: они не являются полноценной стаей. И второе: татуировки — это метка их секты. Так главный распознаёт своих.       — Или вы просто не слышите кровь первой стаи, — резонно замечает крупный мужик.       — Олег Владимирович! — Старшов стучит ладонью по столу. — Мы собрали совет не для перепалок между видами и отделами!       — А зачем тогда вы собрали совет? Очевидно же, что это дело оборотней. Пусть и вынюхивают, — мужик не выглядит ни задетым, ни заинтересованным.       — Потому что без голосования совета мы не можем запросить помощи Зверя, — Витька переключает всеобщее внимание на себя. — Пошёл второй месяц спокойствия, но гарантий, что всё прекратилось и эта стая покинула регион, нет. Мы бессильны, а в лаборатории есть образцы слюны из раны и крови до полного обращения Грома, — Витя переводит взгляд на Третьякова, и тот кивает, соглашаясь. — Так что мы хотим попросить Зверя выйти на след.       — Исключено! — Игорь впервые слышит такой голос Ивана Петровича. От него буквально стынет кровь. Все невольно замирают, даже красная ведьма, и только травматолог кажется таким же беспечным, как и всегда.       — Почему? — немного с наездом, как кажется Игорю, спрашивает этот борзый Олег Владимирович.       — Да, — отмирает и Щетков, — почему? В протоколе нигде нет запрета на запрос. Всё решается на голосовании.       — Мы не будем просить Зверя о помощи, — уже спокойнее отвечает Старшов.       Игорю кажется подозрительным то, как напряжены все, особенно Иван Петрович, и как спокоен один только Третьяков. Как будто его вообще не касается всё происходящее.       — Мы попросим Яну, — начинает было Старшов, но его тут же перебивает гвалт возгласов со всех сторон.       Игорь наклоняется к шефу:       — Чё не так с Яной?       — Петрович хочет обратиться к магии крови для поиска.       — И чё?       — Это очень опасно. Она возьмёт образец твоей крови, но если что-то пойдёт не так, она найдёт не тех перевёртышей, а всех твоих генетических родственников, дальних и близких.       — У меня нет никого.       — Ты этого не знаешь наверняка. И лучше не проверять, поверь. Магия крови — худший из вариантов. Она официально запрещена ещё в 730-м.       — В 1730-м?       — Нет, просто в 730-м. Ещё до крещения Руси.       Игорь откидывается на спинку кресла, пытаясь переварить услышанное. Это же сколько веков всё это существует. Это же сколько ему ещё нужно узнать. А нужно ли? В общем шуме собственные мысли растворяются. Игорь слышит обрывки доводов Старшова и контраргументы представителей отделов и стихий. Он чувствует поддержку Щеткова и сначала долго смотрит на монитор, думая, как можно выйти из этой странной ситуации. А затем что-то будто дёргает его внутри, и он поднимает голову в сторону президиума: Третьяков сидит с хитрой ухмылкой, прикрытой усами-щёткой. Глаза его тоже прикрыты, но Игорю мерещится, будто смотрит травматолог прямо на него, и по слабому мерцанию, едва заметному в полумраке зала для переговоров, Гром понимает, что не ошибся.       Иван Петрович, видимо, устав от бесполезных споров, снова хлопает открытой ладонью по столу.       — Никакой помощи от Зверя! — повторяет он. — Зверь не найдёт перевёртышей.       — Он находит любой отпечаток магии даже сквозь землю, — не унимается Олег Владимирович.       — Зверь, — вздыхает старший ведьмак, — он, — Игорю кажется, что тому неловко. Но разве может быть главе КДМ неловко? — Он запечатлел Грома и для поисков сейчас бесполезен.       На секунду мерцание Третьякова становится ярче, а затем стихает. Врач отворачивается от Игоря, бросает хмурый взгляд на начальника и вжимается в спинку кресла, пытаясь стать незаметней. В зале повисает тишина.       — Кто, кто за то, чтобы обратиться к магии крови? — голос ведьмака звучит устало.       Руки, одна за другой, неуверенно поднимаются вверх. Игорь видит, какие сложные у всех лица: кто-то смотрит на него, кто-то на Илью Евгеньевича. В этих взглядах Гром читает удивление, отвращение, непонимание. Чужие эмоции тяжёлым одеялом падают на него самого. Своей руки он не поднимает. Остальные оборотни тоже. От магии крови официально отказались.

Х Х Х

      — Чё не так с этим Олегом Владимировичем?       После неудавшихся переговоров они сидят в чебуречной недалеко от “Ленфильма”. Помещение и веранда битком, вокруг снуют туристы и простые жители, Игорь, уже немного наловчившийся, слышит магический фон от некоторых тварей.       — В смысле? — Витька, растеряв охотничий азарт, выглядит расслабленным.       — Я ему не нравлюсь как будто?       Щетков, разливая по кружкам горячий чай, поднимает на Игоря взгляд:       — И тебе это важно?       Грому хочется сказать, что нет, не важно, но он и сам понимает, что это враньё. Не спрашивал, если бы не волновало.       — Не бери в голову. У него огонь вместо мозгов.       Игорь про таких уже слышал, но впервые столкнулся с живым саламандрой. Почти ребячье желание выспросить подробности поднимается к горлу, но явившийся с подносами официант сбивает.       Ещё в первые дни Витька объяснил, что если бы Игорь был первородным, при трудоустройстве в КДМ ему пришлось бы проходить испытательный срок. Но так как Гром и “контакт”, и бывший мент, то зачисление в штат произошло как будто автоматически. Два месяца спустя Игорь приходит к мнению, что это решение было ошибочным.       За прошедшее время он хоть сколько-нибудь разобрался в работе базы данных, немного понял про иерархию существ и окончательно убедился, что не понимает ровным счётом ничего.Сложно так быстро переключиться с привычного на совершенно незнакомое. Гром метался между осознанием себя оборотнем и желанием разобраться в специфике работы. Мысль, что всё это дурацкий карнавал, плохая шутка или бред воспалённого сознания, а сам он валяется в коме, нет-нет да проскальзывала. Вот ты тридцать с лишним лет живёшь человеком, делаешь свою вполне нескучную работу, получаешь производственную травму, а потом — хрясь! — и ты уже не человек. Или не вполне человек.       Каждое утро Игорь внимательно изучает своё лицо в зеркале, проверяя, изменилось ли что-то. И не находит существенных отклонений. Клыки разве что стали острее, а рожа как будто волосатее, но второе, может быть, просто возраст или лень? Но стоит выйти за порог квартиры, как мир наваливается какофонией звуков и обилием запахов. Игорь, никогда не жаловавшийся на слух или нюх, теперь время от времени испытывает приступы тошноты или головокружения. Слишком всего… много. Третьяков, к которому Гром просто обязан ходить раз в неделю на профилактику, говорит, что это нормально, что это пройдёт. И Игорь вынужден ему верить, потому что иначе — совсем тоска.       Хуже же всего было то, что официально КДМ не требовал от него разрыва всех прошлых контактов, но запрещал разглашать свои тайны. И запрет этот ощущается на каком-то особенном, подсознательном уровне. А это существенно осложняет общение с близкими. И без того не слишком человеколюбивый майор теперь старается лишний раз нигде не светиться: из управления — домой, из дома — в управление.       До работы в КДМ Игорь никогда не задумывался, почему в мегаполисе после восьми вечера вдруг тормозит весь транспорт. И если ситуация наверху ему более-менее понятна, — пробки, город стоит — то что происходит с движением поездов метро было загадкой. Теперь же, дожидаясь пятую минуту своего состава, Гром примерно представляет, что где-то в тоннелях ведутся работы сотрудников Комитета. В Москве, говорят, у них вообще своя ветка. А в Петербурге для этого лифты. То, что Игорь попал не на подземный паркинг в ТРК, а на уровень ещё ниже, на уровень М, ему объяснил доктор Третьяков во время карантина. Илья говорил, что иногда граница между мирами истончается и обычный человек в пылу адреналина может случайно проскочить на уровень М. Особенно если идёт по следу другой магической твари.       Игорь сверяется с часами, рассчитывая время, и достаёт телефон. “Сегодня не успеваю”, — отбивает он дядь Феде. Ничего удивительного, что два больших начальника знакомы. Странно, что Фёдор Иванович так спокойно принял переход Игоря. Это до сих пор немного задевает. Как будто Прокопенко переложил проблему с больной головы на здоровую.       Поезд наконец прибывает, Игоря вносит в вагон человекопотоком, он вжимается в угол кабины и продолжает думать о своём. О том, что Дубин был замечательным другом, о том, что с Юлькой у них что-то начинало наклёвываться, и, наверное, неправильно вот так бросать их, ничего не объяснив. А с другой стороны, что тут можно рассказать? Юльк, ты прости, мы не можем быть вместе, потому что я новорожденный оборотень, и хз, как там у волков это всё происходит, ну его нахер, да? Игорь фыркает себе в кулак, а потому перестаёт слепо таращиться мимо чужих голов и замечает сжимающую поручень руку со знакомой татуировкой на ней. Быстро строчит Щеткову, что видит подозреваемого, сбрасывает свои координаты и включает маячок на телефоне. От этого противоестественного для себя поступка до сих пор воротит, но Витька как-то признался, что из-за глубокого залегания станций под землёй стаю почти не слышит.       Гром аккуратно пробирается ближе. Сложно сказать, тот же это мальчишка или какой-то другой, но парню явно не больше шестнадцати лет. Игорь принюхивается: одежда у парня пахнет кислой грязью, молодым потом, мокрой псиной и куревом. Но волком — настоящим волком — от пацана не пахнет. Игорь думает, как бы так аккуратно сфотографировать щенка, но поезд прибывает на следующую станцию, и парня выносит потоком из вагона. Обратно он уже не возвращается, а Игорь просто не успевает выскочить вслед за ним. Отмечает только, что всё происходит на “Горьковской”. И это вроде и их зона поиска, и вроде и совсем другая.       Он делает крюк: проезжает ещё одну станцию, пересаживается в другую сторону, бегом поднимается по эскалатору и всё равно теряет драгоценные минуты. Запаха пацана на улице он не слышит. Здесь таких же беспризорников по весне — каждый второй. На всякий случай идёт в сторону “Грота” — во времена его молодости там вечно собирались толпы подростков, вряд ли за годы что-то сильно изменилось.       Интуиция его не подводит. На месте бывшего пивняка он, правда, находит модную кофейню, но среди посетителей замечает того мальчишку. Игорь выстаивает очередь, забирает свой бамбл (чем бы это ни было) и присаживается за соседний от пацана стол.       — Отвечаю, док гений! — визгливо пищит тот своей, такой же молоденькой, подружке. — Он может сделать тебя сильнее, быстрее, кайф, короче!       — Рофлишь?       — Да нунах! Смотри! — пацан задирает манжету толстовки и показывает татуировку. — У нас у всех такая. Мы типа стая!       Щенок так этим гордится, что, видимо, и правда разгоняет крупицы волчьей крови — теперь Игорь тоже её слышит. Она слабенькая, не как у парней в КДМ. Может, и не волчья даже, а собачья.       — Фу, оторваннная! — девчонка брезгливо отдёргивает руки.       — Потому что мы им бошки оторвём всем!       — Кому?       — Другим.       Игорь думает, как лучше поступить. Можно вызвать своих прямо сейчас и схватить пацана прямо на месте. Они привлекут к себе внимание, но всегда можно списать на то, что взяли закладчика — пацан несёт такую чушь, даже его подружка согласится, что он под кайфом. Можно попробовать послушать ещё, а потом проследить за ними, и тогда есть шанс выйти на логово. Можно… Третий вариант Игорь додумать не успевает, потому что щенок вдруг вскакивает, хватает свою подружку за куртку и тащит на выход.       — Пусти! Пусти! — она тормозит его, поэтому он бросает её и выбегает из кофейни.       Игорь бросается за ним.       Всё повторяется. Он несётся по городу за мелким щенком, который явно пытается укрыться от него — от Игоря. Но теперь Гром — волк, скоро очередная Луна, и он быстрее и выносливее, чем был в конце зимы. Ему не помогает Зайцева, но зато есть нюх и острое зрение. Малец петляет как заяц. Игорь слышит его сбивчивое дыхание и рваный ритм сердцебиения. Азарт, почти охотничий, одолевает оборотня. Он чуть замедляется, давая жертве ложную надежду на спасение. Щенок тоже тормозит, пытается перевести дыхание, и ровно в этот момент Игорь настигает его и скручивает, вжимая лицом в вязкую после оттепели землю.       — КДМ, вы задержаны по подозрению в нападении на людей, статья 130 часть 2 УКМ РФ.       Наручников у Игоря с собой нет, но он ловко выдёргивает шнурок из капюшона толстовки пацана и связывает им его руки. Затем вздёргивает парня, заставляя подняться на ноги.       — Вить, забирай нас, — Щетков сбрасывает, не дослушав до конца.

Х Х Х

      — А говорил, что бессильны! — счастливая улыбка на лице Щеткова больше похожа на звериный оскал. Взгляд уже опять стал голодным и цепким, Игорь до сих пор от него ловит табун мурашек.       — Повезло просто.       — Повезло не повезло, а один из перевёртышей у нас в допросной.       Гром выпрямляется и переводит взгляд с монитора на майора. Он ещё не видел его в звериной форме и всё ещё с трудом представляет Витьку матёрым волком, скорее, поджарым сеттером. Что бы Витя ни говорил про отсутствие испытательного срока, а на общую охоту Игоря ещё ни разу не брали. Проверяют. Ждут.       — Ну, я пойду? — не очень уверенно спрашивает он у Щеткова?       — Ну, пойди? — хитро ухмыляется Витя и провожает его до переговорной.       Здесь они точно такие же, как наверху: небольшое помещение со столом, по углам камеры, со стороны оперативника ещё одна на штативе. Гром замечает красный огонёк на ней, выдыхает, успокаиваясь, и садится за стул. Меньше чем через минуту приводят мальчишку. Игорь раскрывает папку с делом.       — Добрый вечер, — он думает начать игру в “хорошего полицейского”, и если не получится — позвать Витю.       Пацан вскидывается на приветствие, капюшон съезжает с сальных как попало отросших волос, и Игорю едва хватает выдержки, чтобы не дёрнуться: лицо у мальчишки в жутких шрамах.       — Ага, — выдавливает пацан.       Гром чует, как усиливается запах псины. Краткий курс анатомии оборотней дал примерное представление о работе желёз и выработке феромонов от всплеска адреналина. Игорь и за собой замечал приступы вонючести от волнения, и потому активно практиковал глубокое дыхание на восемь счётов. Это нихрена не помогало.       — Лейтенант Игорь Константинович Гром—       — Чё, понизили? — язвит подросток. — Наказали за сбежавшего Дока? — Говорит щенок как-то странно, будто с трудом.       Игорь игнорирует попытки его раздраконить. Он снова зачитывает статью, по которой задержали пацана, выкладывает перед ним на стол несколько жутких фотографий с мест нападений.       — Эт-то не я, — и вправду запинаясь, блеет пацан. Он пытается отъехать на стуле подальше от стола, но мебель здесь прикручена к полу.       — И я тебе верю, — мягко начинает Игорь. Несколько фото, попроще, он убирает в папку, а вот те, где крови побольше, осторожно подталкивает к мальчишке. — Но ты же понимаешь, что отвечать придётся тебе, если не сдашь стаю.       Щенок отворачивается и сжимает руки под столом. Что-то кажется Игорю во всём происходящем странным и неправильным. Будто он упускает одну деталь, и если он не поймёт, что это, то…       Пацан вскакивает со своего места с диким воем, сжимает руку с татуировкой в кулак, а второй трёт волчью голову.       — Не буду, не буду я за них отвечать! И их я тебе не сдам, шавка государственная. Все вы про закон говорите, про порядок, а на деле? Где ты был, когда со мной вот это сделали?!       Он не успевает договорить: трансформация начинается почти мгновенно. Парню буквально разрывает лицо, когда начинает расширяться челюсть. Игорь слышит хруст рвущихся тканей — мальчишка растёт на глазах, но не превращается в волка или собаку, а застывает в странном гибридном, но прямоходящем состоянии. Гром наконец понимает, что всё это время не мог понять, почему подозреваемый без наручников.       — Тихо, тихо…       Игорь поднимается на ноги и выставляет вперёд руки, чуть сгибается, готовый в любой момент сгруппироваться. Он надеется успеть отойти к двери и выскочить из допросной, но полузверь-получеловек бросается на него в один прыжок, и последнее, что Игорь слышит, это грохот выстрела.

Х Х Х

      Индрик-зверь — существо мифическое даже по меркам КДМ. Все о нём слышали, да никто не видел. Когда после развала Союза всякая чернь полезла наверх, чем только усугубила положение в стране, экстренным совещанием Совета Стихий было принято решение о необходимости восстановления организации, способной контролировать всё это бесоёбство. Старшов, повидавший на своём веку не один дворцовый переворот, обещанием найти загадочного Зверя быстро пробился в верха. А затем и правда несколько раз будто бы взывал к силе хранителя земли. Так в карьере беглого холопа появилось ещё одно звание: глава Комитета по делам магии Севера и Северо-Запада. И персональная головная боль в лице молодого врача-травматолога.       Иван Петрович вставляет ключ в замочную скважину и даже удивляется, что дверь заперта. Свет в квартире не горит, но он и не помог бы в поисках невидимого существа. Ведьмак осторожно ступает по тёмному узкому коридору до комнаты.       — Я знаю, что ты здесь.       Илья на слова не реагирует.       — Выходи.       С Третьяковым всегда было не просто. Если тот упирался рогом, то переубедить носителя древней магии не удавалось даже крёстному.       — Илья Евгеньевич, — устало вздыхает Старшов, включает в комнате свет и садится на незастеленную кровать. — Выйди, пожалуйста.       Мужчина достаёт небольшое зелёное яблочко из кармана, протирает о штанину и подбрасывает на руке. Третьяков тут же ловит фрукт и материлизуется у кровати.       — Всегда срабатывает, — ухмыляется глава КДМ.       — Вань…       Илюха не вгрызается в яблоко как обычно, но крепко держит его и не выпускает, даже пока корячится в изголовье кровати, чтобы усесться поудобнее. Свечение, исходящее от молодого человека почти всегда, почти погасло.       — Это нечестно, всё равно что нищего и голодного заманивать теплом и хлебом, — ворчит Третьяков, рефлекторно потирая яблочко.       — Поговори мне ещё тут о честности.       Они смотрят друг другу глаза в глаза, и Илья сдаётся первым и отводит взгляд. Ему и правда совестно, что он устроил в допросной, но вариантов было немного: или дать перевёртышу сожрать Игоря, или выдать себя под запись. А так всего лишь внутреннее расследование, отстранение от работы, завершение едва начавшейся карьеры.       — Ты мне объясни, зачем стрелял? Там же Щетков за дверью стоял, прикрыл бы. — Количества бумаг, подписанных Старшовым, чтобы как-то решить эту проблему, хватило бы, чтобы застелить все полы во дворце Меньшикова.       — Он бы не успел, — ворчит врач.       — Он, в отличие от тебя, оперативный сотрудник, у него есть на это полномочия, а Гром, как ты сам указал в его же карте, здоровый сильный мужик. К тому же оборотень!       — Перевёртыш хотел перегрызть ему горло.       — Ты этого не знаешь.       — Я это слышал в его мыслях!       Иван Петрович устало вздыхает:       — Ты был в допросной?       Конечно, он там был, зачем спрашивать. С первого дня Грома в КДМ Илья таскается за ним, как привязанный.       — Илюш, ну, не твоего полёта эта птица.       — Сам знаю.       — Так чего тогда?       Третьков наконец кусает яблоко и отворачивается к окну. Он бы мог сейчас раскрыть шефу все свои мысли, и тот бы принял, скорее всего. Со скрипом, упрямо бодаясь, но согласился бы, что так бывает. Кто, если не Иван Петрович, вообще понимает, каково это. Но Илья молча грызёт яблоко до самого черенка.       — Я отстранён?       — Хорошо бы.       — А что тогда? — удивление в голосе неподдельное. Самый честный человек на земле никогда бы не пошёл против протокола.       — Ты же подавал заявление на перевод в оперативную группу полгода назад?       Илья заторможенно кивает.       — Подписал, как будто дал согласие ещё тогда.       — Ты?! — он на четвереньках подползает к краю кровати. — Гонишь!       — Когда я гнал-то?       — К Щеткову?       Третьяков опять начинает едва заметно мерцать, поэтому Ивану Петровичу жаль, что он скажет нет.       — К Бережному.       — Но почему? — крестник взмахивает руками. — Это же другое ведомство, сплошная политика, там кругом ведьмы и колдуны, ничего интересного у этой шушеры…       — Шушера для тебя это как раз оборотни и их уголовка. Илюш, — Старшов ловит его руки и сжимает в своих. — Илюш, ну, нельзя так.       Третьяков ловит боль во взгляде Ивана Петровича. Он как-то по глупости перестарался и забрался ему в голову, чтобы подсмотреть, о чём тот так печалится, и увиденное парню совсем не понравилось. Иван этого тоже не оценил.

Х Х Х

      Гром открывает глаза и видит трещину на знакомом потолке. Над ухом пищит прибор, палец сжимает датчик кислорода. Руки и ноги в этот раз не пристёгнуты. Игорь вздыхает, снова закрывает глаза и пытается вспомнить, что было в допросной. Перевёртыш заводится. Вскакивает. Трёт татуировку. Нет, тереть начинает до того, как поднимается на ноги. Да, зачем он трёт татуировку? Затем переход, неполный и чудовищный. А потом молниеносный прыжок в его сторону и выстрел. Кто стрелял? Витька ворвался буквально на секунду позже. В воздухе уже пахло порохом, макаров лежал на столе. Но не Витькин — его был в руках. И не Игоря — он по-прежнему не носил табельного. Кто же стрелял? Щенок уложил Игоря на пол, очередное сотрясение, опять больничная палата. Значит, Третьяков должен быть где-то рядом, как в прошлый раз. Он же всё время где-то рядом.       Оборотень переворачивается на бок и открывает глаза. Занавеска на окне-муляже висит скучно и совсем не подозрительно. Если травматолог и был в палате, то сейчас его тут явно нет.       Игорь снова закрывает глаза. Что-то с этим врачом не так. Какой-то он мутный даже для этой организации. Был на Совете, хотя других сотрудников госпиталя там не наблюдалось, везде таскается за Старшовым, странно мерцает.       Дверь в палату чуть скрипит, и Игорь оборачивается на звук.       — Вот те на, — он приподнимается на локтях. — Товарищ майор! — Щетков в накинутом поверх кителя халате проходит в комнату и садится на стул у кровати. — И при погонах!       Игорь тянется пожать руку и снова откидывается на подушки — голова ещё немного кружится.       — Только что с заседания, — как будто извиняясь за свой внешний вид, отвечает оборотень.       — Выяснили, кто стрелял? — Гром пытается улечься так, чтобы и Виктора видеть, и самому не болеть.       — Илья Евгеньевич стрелял. Больше некому, он один невидимый даже через фильтры камер.       Гром хмурит брови:       — Чё он вообще такое?       — Тебя только это волнует? — Игорю кажется, что майор злится. — А то, что у нас посторонние нелюди на допросе? Или что подозреваемый убит? Это тебя не волнует?       — Ну, — теряется лейтенант, — да? Вить, голова кругом. Соображаю через раз, очень высокий пинг.       — Я понял, — оборотень похлопывает Игоря по руке. — В остальном как?       Игорь на секунду задумывается, что такое это его остальное теперь. Если раньше он торчал на работе и получал от этого удовольствие, причиняя миру добро, а городу обновление брусчатки, то теперь он просто торчит на работе. Он живёт на работе. Он болеет на работе. Он ест, спит — всё делает на работе и совсем не приносит никакой пользы. Все эти мысли, наверное, отражаются на его физиономии, потому что Витька снова сжимает его руку.       — Чё с перевёртышем-то? Что с делом?       Щетков вздыхает:       — Забрали у нас дело. Никакие они не оборотни. По камерам чётко видно, что для обращения он тёр эту татуировку, вскрытие тоже показало, что это разная магия. Так что дело пошло выше, — Витя поднимает взгляд вверх.       — А мы?       — А мы с парнями едем на рыбалку после твоей выписки.       — Вот так просто?       Игорь не понимает, как такое возможно. Они же не просто не раскрыли дело, они его запороли. И всё? Просто рыбалка?       — Нет, Игорёк, не просто. Но жизнь, она такая, понимаешь, долгая. Если всё время заморачиваться, проморгаешь всё хорошее.       Витька сидит с ним ещё немного, и уходит, обещая заглянуть перед выпиской. И только попрощавшись, Игорь понимает, как ловко оборотень соскочил с разговора про Третьякова. Что-то с этим травматологом точно не так.