Trapeze Swingers

«В жизни каждого из нас каждый день происходит сотня выборов и не бывает их хороших или плохих. Просто каждый из выборов создает другую жизнь, другой неповторимый мир. Но каждая жизнь заслуживает того, чтобы ее прожить, каждая тропа — чтобы быть пройденной.»

Господин Никто (Mr. Nobody)

      В окна под крышей несмело проникали первые лучи предрассветного ноябрьского солнца. Изморозь вместе с шутником-ветром прокралась в чуть приоткрытое окно спальни, заглянула во все укромные уголки, укусила за нос беспечную хозяйку квартиры и унеслась дальше вершить подвиги. Дыхание осени всё отчетливее ощущалось с каждым новым утром, по привычке проведенным у раскрытого окна.       В туманной дымке раннего Парижа окна старых домов смотрели на мир грустными, потускневшими глазами. За вычурными решетками и резными ставнями пряталась жизнь, которая текла своим тихим, усталым ритмом. Ветви каштанов, тронутые первыми заморозками, роняли листья, шуршащие на ветру, как забытые старые письма. Каменные фасады домов, покрытые мхом и трещинами времени, словно сливались с безмолвной меланхолией осени.       Предрассветное небо было затянуто тонким слоем облаков, кротко пропуская бледные лучи ноябрьского солнца. Оно робко пыталось пробиться сквозь туман, лениво ползущий по узким улочкам. Лучи касались оконных стекол, за которыми едва угадывались силуэты просыпающегося города, и, отражаясь в мелких каплях росы на подоконниках, словно стеснялись своей хрупкой красоты.       Где-то вдали слышался шелест листвы, уносимой ветром, который, словно озорной мальчишка, носился по крытым черепицей крышам, заглядывал в крошечные мансардные окна и тихо постукивал по стеклам. Вокруг витало чувство неизбежного приближения зимы, когда даже в тепле квартиры не удавалось избавиться от лёгкого холода, который пробирался сквозь трещинки в стенах и щели в окнах.       Старые дома, с их высокими узкими окнами, казались хранителями тысяч историй о мимолетных встречах и прощаниях. Теперь они молчали, пропуская сквозь себя дыхание осени, наполняющей город особой печальной красотой. Париж, окутанный туманом и прощальной меланхолией осеннего утра, готовился к новому дню, который обещал быть таким же тихим и неспешным, как и его пробуждение.       Женщина сидела на краешке старого деревянного стула с резной спинкой, склонившись над чашкой кофе, из которой тоненькой дымкой поднимался ароматный пар. Кружка была керамической, с чуть шероховатой поверхностью, на которой виднелись легкие трещинки — следы времени. Простая, светло-бежевого цвета с кобальтовой синей полоской по краю, она идеально вписывалась в уютную обстановку кухни, словно сошедшей со страниц сельского журнала, как напоминание об идеальной жизни, что осталась далеко в прошлом. На боковой стороне чашки красовался едва заметный рисунок — букет полевых цветов, когда-то бывший ярким, но теперь — выцветшим от многолетнего использования.       Кухня была просторной, залитой холодным предрассветным светом, проникающим сквозь окна с деревянными рамами. Легкие занавески с растительными мотивами чуть колыхались на ветру, подступившему к приоткрытому окну. Подоконники были уставлены глиняными горшками с сухими полевыми цветами, напоминая о прошедшем лете. Стены, выкрашенные в светлый кремовый цвет, украшали деревянные полки с выложенными на них банками с вареньем и керамической посудой, каждая из которых имела свою историю.       На широком дубовом столе, слегка потемневшем от времени, лежала простая льняная скатерть с вышитыми на ней узорами. В центре стола стоял небольшой букет из осенних цветов и сухих листьев, который, казалось, как будто собран был в саду за домом. Рядом с чашкой кофейник, тяжелый и массивный, с медной крышкой, отражал тусклый свет от фонаря, висевшего над столом.       На плите, старой, чугунной, дремала медная кастрюля, наполняя кухню ароматами супа, а под ногами хозяйки едва слышно скрипели старые половицы. Казалось, каждый уголок этой кухни, пропитанный теплом и простотой, дышал воспоминаниями, создавая ощущение дома, где время текло медленно, подчиняясь ритму природы и смене сезонов.       В этом утреннем спокойствии женщина с меланхолией наблюдала за паром, поднимающимся от чашки, ощущая на лице прохладное дыхание осени, которое не спешило покидать её уютный маленький мир.       Гермиона стояла перед зеркалом в небольшой светлой спальне, медленно надевая темно-бордовую Аврорскую мантию, подбитую тонкой золотистой тканью. Цвет мантии — глубокий, почти винный — вызывал у неё тёплые воспоминания о днях в Хогвартсе, о друзьях, которых она оставила в Лондоне, и о тех приключениях, что, казалось, были частью другой жизни. Она провела рукой по мягкой ткани, невольно улыбаясь и чувствуя легкий укол грусти, как будто этот цвет напоминал ей не только о её прошлом, но и о выборе, который она сделала, когда решила бросить Лондон и начать всё с нуля во французском отделении Аврората.       Её волосы, чуть более приглушённого каштанового цвета, чем в юности, были собраны в небрежный пучок, от которого несколько прядей свободно спускались по лицу. В глазах отражалось спокойствие, за которым скрывалась легкая тень сожаления. Не о работе — она не жалела о своём решении перевестись во Францию. Здесь было всё иначе: улицы Парижа, пропитанные магией, казались одновременно знакомыми и чужими, а служба в Аврорате каждый день щедро бросала ей новые вызовы. Но иногда в глубине души всплывали вопросы — что бы было, если бы она осталась? Если бы она выбрала другой путь?       За окном утро разливалось холодным осенним светом, улицы Парижа дышали свежестью, смешанной с туманом и дымом. Она медленно застегнула мантию, чувствуя её вес на плечах — символ не только её должности, но и того выбора, который она сделала несколько лет назад. Тогда казалось, что смена страны, смена окружения дадут ей новый смысл, отвлекут от чувств, которые преследовали её в Лондоне. Но с каждым годом одиночество накрывало всё сильнее.       Всё чаще Гермиона думала о том, что потеряла не просто связь с друзьями, но и какую-то часть себя. Да, она продолжала свою важную работу, сражаясь с теми, кто ставил под угрозу магический мир, но личная жизнь будто застряла в том моменте, когда она покинула Англию. Было ли это правильным решением? Оставить друзей, оставить этого навязанного Муди напарника, с его сложными, запутанными чувствами, и искать покой на чужбине? Возможно. Ведь именно здесь она обрела странную форму свободы — вдали от воспоминаний, которые слишком тесно связывали её с прошлым.       Ей уже было за тридцать, и её юношеские мечты о приключениях давно уступили место более спокойным размышлениям о будущем, которое оставалось неопределённым. В её жизни не было никого, кто бы ждал её дома, кроме полок с книгами и чашки остывающего чая, но это одиночество было её собственным выбором.       Она ещё раз бросила взгляд в зеркало, поправив мантию, и, глубоко вздохнув, открыла дверь своей квартиры. В этот момент лёгкий ветер ворвался в комнату, шевеля её волосы, будто напоминая, что впереди — новый день и новые возможности. Гермиона не спешила, но твёрдо знала, что хотя бы здесь, в этой новой жизни, она остаётся верна себе.       Гермиона шагала по узкой улочке Парижа, окутанной лёгким утренним туманом. Ветер тихо шептал что-то о грядущей осени, играя с листьями, кружившими над мостовой. Город, такой красивый и величественный, словно дышал магией, которой она пропиталась с тех пор, как приехала во Францию. Брусчатка под ногами, старинные дома с коваными балконами, утренний аромат кофе и свежего хлеба — всё это должно было принести ей ощущение гармонии. И всё же Франция, при всей своей красоте, никогда не смогла стать для неё тем домом, о котором она мечтала.       Она часто думала о друзьях, с которыми поддерживала связь два раза в год: длинные письма на Рождество и в годовщину битвы за Хогвартс стали для неё неким ритуалом, почти священным. Эти даты были напоминанием о том, как многое они пережили вместе. Письма от Гарри были короткими, полными сухих фактов, но всё равно наполненными теплом. От Рона — нескладными, слегка небрежными, как будто он всё ещё не знал, что сказать. Но эти послания были важны для неё, они связывали её с прошлым, которое, несмотря на всю свою боль, казалось каким-то более полным, чем её нынешняя жизнь.       Однако между строк всегда витал тот, о ком она не решалась написать никому — мсье Малфой, как она мысленно называла его сейчас, находясь вдали от Англии. Его образ всплывал в её голове внезапно, как лёгкий налёт грусти, сопровождавший прохладные утренние часы. Она вспоминала его сдержанные взгляды, насмешливые улыбки, за которыми пряталось нечто большее, чем он когда-либо позволял себе показать. Они расстались на тех самых перекрёстках жизни, где невозможно было сделать шаг вместе. Он остался в Англии, продолжая свою жизнь в мире, который она покинула. Гермиона прекрасно понимала, что это было правильным решением, но с каждым годом его отсутствие ощущалось всё острее, как если бы он был тем, кто мог бы заполнить ту пустоту, что окружала её по ночам.       Никто во французском Аврорате не знал её настоящую. Здесь она была известна под прозвищем «La Fureur Folle» — непоколебимая, неустрашимая, она держала себя на расстоянии от всех. Эта маска непобедимой, решительной женщины защищала её от чужих вопросов и от собственного одиночества. Никто не знал, как порой, лёжа в холодной пустыне своей квартиры, она вдыхала прохладу ночи, вспоминая его руки и шепот на ухо, которого никогда не было наяву, но который преследовал её в мечтах.       С каждым годом воспоминания о Малфое становились всё менее ясными, но от этого не менее болезненными. Она могла вообразить его сейчас — элегантного, сдержанного, в своей просторной библиотеке, где он наверняка держал книги, которые когда-то она посоветовала ему прочитать. Возможно, он так же одинок, как и она, но это знание не приносило утешения. Их дороги разошлись, и нет возврата. Они оба жили жизнью, которую выбрали, но тени прошлого никогда не отпускали полностью.       Она вздохнула, глубоко вдыхая прохладный утренний воздух, и направилась дальше по улице. Сегодня ей предстояла встреча с начальством Аврората. Вновь надев маску Бешеной Фурии, Гермиона заставила себя забыть о мсье Малфое и друзьях, оставшихся в Англии. Но в глубине души она знала: когда наступит ночь и тишина наполнит её пустую квартиру, она снова вспомнит его — того, кого, возможно, никогда по-настоящему не забывала.       Раннее утро опустило на Париж лёгкий туман, который словно укутывал город в тёплую, нежную вуаль. Гермиона шла по старой улице, наслаждаясь тишиной и покоем, которые так редко выпадали на её долю. В этот час на улицах было мало прохожих, и казалось, что весь город принадлежал только ей. Легкий осенний ветерок трепал края её тёмно-бордовой мантии, шелестел в кронах деревьев, из которых один за другим опадали багряные и золотистые листья, мягко ложась на мостовую.       Запах свежей выпечки, доносившийся из ближайшей булочной, наполнил утро особым уютом. Этот аромат всегда напоминал ей о чем-то тёплом и родном, но, как ни странно, не о Лондоне. Париж, с его узкими улочками, скрипучими окнами и неизменным утренним кофе с круассанами, постепенно становился частью её жизни. Она уже давно смирилась с тем, что этот город стал её новым домом, несмотря на частые мысли о прошлом, которые, как и сегодня, накатывали порой внезапно и безжалостно.       В воздухе витали краски осени — приглушённые и меланхоличные. Глубокие оттенки жёлтого, охры и медного заполнили весь её взгляд, и каждый уголок города казался настоящей картиной. Гермиона позволила себе на мгновение остановиться, поднять голову и вдохнуть этот прохладный, свежий воздух, пропитанный влагой и прелыми листьями. Этой красотой, мимолётной и хрупкой, хотелось наслаждаться, ведь скоро зима заберёт последние яркие краски осени.       Но даже среди этих красок, запахов и звуков её мысли всё же ускользнули в прошлое. Воспоминание о Малфое пришло, как тихий отголосок старых чувств, почти неуловимый, но оттого ещё более болезненный. Они расстались так давно, что ей казалось, будто это было в другой жизни, и всё же его образ снова возник, прочно вплетённый в нить её мыслей. В Париже, в городе его мечты, так нечаянно ставшим для нее новым домом, было не спрятаться от самой себя.       «Как некстати», — подумала она, пытаясь прогнать это наваждение. Она не позволяла себе грустить о прошлом, особенно в такие моменты, когда жизнь требовала полной самоотдачи. Но сегодняшнее утро, казалось, специально сплело вокруг неё сеть, из которой сложно было вырваться. Гермиона продолжала идти, но мысли о Малфое всё равно оставались рядом. Её одиночество, которое она научилась прятать за маской уверенности и силы, вдруг вновь проявилось, и стало ещё острее на фоне спокойной тишины осеннего Парижа.       Она глубоко вздохнула, отпустив лёгкую грусть, как бы позволяя ветру унести её вместе с осенними листьями. Париж был её новым домом, и, несмотря на всё, она была благодарна этому городу за тишину, в которой могла быть сама собой. Гермиона прибавила шаг, чувствуя, как её охватывает тихое смирение. Впереди был новый день, и, как всегда, она справится.