Trapeze Swingers

Воспитывать сильных сыновей легче, чем чинить сломленных мужчин.

Фредерик Дуглас

      Драко Малфой наблюдал за кабинетом Целителя Браун с совершенно отсутствующим выражением лица. Это был очень тяжелый день для Департамента в целом и для него в частности. Он все еще не мог прийти в себя после всей этой заварухи с Обливиэйтом магглов и излишне спокойным выражением лица Грейнджер. Она действительно была у него занозой в одном месте. И он был более чем уверен, что Целитель Браун хранила исповедь Драко об их более чем сложных отношениях с Грейнджер длиной в несколько миль где-то там, в своем кабинете.       — Ну что ж, Драко, — начала его Целитель своим обычным спокойным тоном, — как ты сегодня себя чувствуешь?       Малфой едва подавил ухмылку и ехидное замечание, которые вот-вот готовы были сорваться с его губ. Он заплатил за этот сеанс терапии, в конце концов, сейчас бесполезно упражняться с ней в сарказме.       Yesterday all my troubles seemed so far away…        — Я полагаю, Куница уже выболтал вам всё об этой гребанной миссии в центре Лондона, — предпочел вместо этого ответить он.       Целительница вздохнула. — Да, примерно так он и сказал.       Малфой горько усмехнулся.       — Не нужно казаться удивленным, Драко, — мягко продолжала Лаванда.       Волна раздражения и гнева прокатилась по Малфою, и он отвернулся, не глядя ни на что конкретное.       Она продолжала терпеливо говорить:       — Однако у нас сеанс, Драко, и я хотела бы услышать, что именно тебя так расстроило.       Эта простая просьба вернула его взгляд. Он уставился на нее, вынуждая задавать ему дополнительные вопросы.       Браун улыбнулась ему в этой раздражающей манере всех психотерапевтов или священников, и жестом указала на диван.       Малфой неохотно подошел, медленно сел и все с тем же отстраненным выражением лица огляделся.       — Это Грейнджер, — просто ответил он.        — А что с ней? Она сказала или сделала что-то, что заставило тебя чувствовать себя некомфортно?       — Нет, дело не в том. Она по-прежнему была собой, вечно раздражающей выскочкой, и… я ее совсем не понимаю, вот и все! — Малфой наконец выдал свою версию событий, чувствуя себя совершенно по-идиотски       Браун нахмурилась и терпеливо спросила:       — Тогда объясни мне, Драко. Объясни мне Грейнджер и дай мне понять, что именно происходит у тебя в голове. Почему ты снова сосредоточился на ней?       Малфой пожал плечами. — Я не могу понять ее.       — А почему это важно для тебя?       Еще одно пожимание плечами.       Малфой уставился в пол, погруженный в свои мысли.       — Все изменились после Битвы, знаете ли, все стали такими… нормальными, человеческими, я не знаю, как объяснить, правда. За эти годы я видел пьяного Поттера, отплясывающего джигу на мальчишнике у Куницы. Я видел, как Уизли плакал, когда Джордж и Анджелина назвали своего сына Фредом. Черт, я тысячу раз сам распускал сопли в вашем офисе! Но я ни разу не видел, чтобы Грейнджер показывала эмоции. Она всегда такая странная, всегда сдержанная, отстраненная и бесстрастная… Всегда жесткая, излишне саркастичная, подозрительная, чересчур упрямая и готовая идти до последнего. — Он сердито покачал головой и снова вздохнул.       — И почему это вызывает у тебя подозрения?        — Потому что она была совершенно нормальной в наши школьные годы! Да, она всегда махала этой своей рукой в воздухе, и у нее, вероятно, где-то там в голове была ментальная библиотека размером с обе Америки, но она была… не знаю, была живым человеком!       Браун пристально посмотрела на него, буквально на секунду задержав его взгляд, а затем медленно кивнула, сочувственно улыбнувшись.       — Но знаешь, Драко, после того, что случилось со всеми нами, все изменились. Она не исключение.        — Целитель Браун, вы держите меня за дурака? Потому что я никогда им не был. — сердито ответил Малфой и на мгновение замолчал. — Я знаю, что с ней что-то происходит. Случилось что-то ужасное в ее жизни, и это погубило, добило ее окончательно, если хотите, но я не могу уложить в голове, что именно и когда. Я не могу понять, почему прошлые события изменили ее настолько. Я уверен, что Грейнджер способна приспособиться к новым ситуациям без ущерба для себя, но я просто не могу понять, что с ней не так. Видели бы вы этот взгляд, когда она приказала всем убраться с ее глаз и решила стереть память тем магглам. И я не собираюсь сейчас подвергать сомнению этику и мораль ее действий, я, вероятно, сделал бы то же самое, если бы она не оказалась быстрее, суть в том, скорее… На мимолетное мгновение ее маска соскользнула, и я увидел ее панику, шок и разочарование. Я знаю, я ведь тоже был таким же когда-то.       Малфой замолчал и начал потирать виски, снова вздыхая. — А потом ее маска снова вернулась. У нее сложные отношения с заклинанием Obliviate, я более чем уверен в этом, но, конечно, не могу понять почему. Это не потому, что ее моральный кодекс предписывает ей жалеть несчастных магглов, оказавшихся не в то время не в том месте. Ведь мы знали, на что подписывались, когда вступали в Аврорат, вряд ли это место для высокой морали.       Малфой внезапно резко встал и прислонился к окну, заложив руки за спину, посмотрел на улицу.       Браун глубоко вздохнула и написала еще несколько строк в своем деле. У ее пациента была гиперфиксация на Гермионе Грейнджер, вряд ли для нее это стало новостью. Грейнджер оставалась единственным человеком, у которого он все еще не набрался смелости попросить прощения за свои прошлые проступки. Он пытался много раз, но каждый раз обнаруживал, что не может произнести ни слова. Он не был готов. И вряд ли будет в ближайшем будущем, если бы мнение Целителя Брауна о его отношениях с Грейнджер имело хоть какое-то значение.       — Я знаю одного человека, который специализируется на ментальной магии, в частности на заклинании Obliviate, Драко, — начала Лаванда, прекрасно понимая, что она вступила в темные воды, и всё может закончиться плохо.       Малфой схватился за оконную ручку, словно пытаясь разломать ее. Его плечи напряглись.        — Скажите. — Он выдавил одно слово, и маска безразличия вернулась на место, скрывая тревогу.       Лаванда глубоко вздохнула. — Драко, рано или поздно нам нужно будет решить этот вопрос между тобой и профессором Снейпом, и ты это знаешь.       Он резко повернулся к ней, в его глазах плескалась чистая ненависть: — У меня нет желания обсуждать прискорбную ситуацию, связанную с прелюбодеянием моей матери с профессором Снейпом, из-за которого я появился на свет, — прошептал он в холодной ярости сквозь стиснутые зубы. Лаванда Браун слишком хорошо помнила поведение вышеупомянутого профессора Снейпа в подобных ситуациях.       Тем временем Малфой продолжал ни к кому конкретно не обращаясь. — Она…моя мать, предала всех. Моего отца, нашу фамилию, меня, его. Они плели свои интриги, достойные самого Волдеморта, вместе с…крестным, прямо на глазах у моего отца! А он оставался в полном неведении. До конца! Почему он умер? И за что? Он пытался защитить меня, а я даже не был его биологическим сыном! — страстно воскликнул Драко, сжимая кулаки.       Он продолжал ходить по комнате, сердито бормоча: — А потом его не стало, а этот остался жив! Гребанный ублюдок! — Он остановился и снова повернулся к своему целителю, его глаза почти светились тьмой и ненавистью, как было всегда, когда он говорил о Северусе Снейпе.       Малфой стиснул зубы, отчаянно пытаясь прийти в себя.       Было тяжело себя контролировать. Каждое слово этой вымученной речи звучало ужасно. Каждое предложение казалось неправильным. Он не был готов к таким откровениям.       — На кого ты сейчас злишься, Драко?       Сломленный мужчина мельком взглянул на нее, словно пораженный ее вопросом. Затем его губы изогнулись в безрадостной ухмылке. — Конечно, на себя! На кого еще, черт возьми? А теперь, прошу меня извинить, Целитель Браун, я должен закончить наш сеанс, потому что у меня есть неотложное дело, которым нужно заняться. Хорошего вечера!       И с этими словами он схватил летучий порох с ее каминной доски и исчез в зеленом пламени. Вечный трус. Каков отец, таков и сын, кажется, так говорили.       Кровь шумела у него в ушах, когда он назвал адрес Поттера. Он знал, что Уизилетта уехала с отпрысками, а ему ужасно нужна была рюмка-другая, или пять, если уж на то пошло.       Yesterday all my troubles seemed so far away.