Великолепный век. Сила или страсть

Отчаянные крики Мехмета разносились по большим коридорам, когда он баюкал безжизненное тело Елены на руках. Его охватила паника, грызущий страх, которого он никогда не знал. Его разум метался, не желая принимать безжизненный вес её тела. Прибыл Хаджи-ага. Он был потрясён, когда увидел эту сцену. Голос Мехмета дрожал, когда он умолял об объяснениях, его взгляд не отрывался от бледного лица Елены. Хаджи-ага, растерянный, мог только пробормотать, что она была в порядке, когда прибыла. Не желая терять ни минуты, Мехмет снова поднял её и помчался через дворец, полный решимости оказать ей необходимую помощь. В тусклом свете коридора султан Мурад стоял с Дервишем, их разговор прервался, когда они наблюдали за неистовым рывком шехзаде. Они наблюдали, как Мехмет, обременённый беспокойством, промчался мимо них с Еленой на руках. «Кто эта девушка?» — спросил султан Мурад, обеспокоенно нахмурив брови. Дервиш, внешне спокойный, но не выдающий его внутреннего смятения, ответил: «Это Елена, девушка из Боснии. Первая любовь шехзаде Мехмета». Выражение лица султана Мурада изменилось, на его лице промелькнуло редкое выражение удивления: «Я никогда не видел его таким раньше. Приведите его в мои покои немедленно». Дервиш кивнул, быстро повернувшись, чтобы последовать за шехзаде. Тем временем Сафие-султан, совершающая свою обычную вечернюю прогулку с Бюльбюлем-агой, заметила хаос и поспешила к сыну. Её сердце сжалось при виде залитого слезами лица Мехмета, когда он осторожно положил Елену на пол. «Что с ней, шехзаде?» — спросила она голосом, полным материнской заботы. «Она не двигается... она не дышит», — выдавил Мехмет, его руки дрожали, когда он пытался разбудить Елену. Уязвимость в его голосе резко контрастировала с его обычным самообладанием, и это наполнило Сафие глубоким беспокойством. Дервиш подошёл к шехзаде. Его поведение было спокойным, но властным. Он опустился на колени рядом с Еленой, проверяя её пульс. «Шехзаде, султан Мурад немедленно зовет тебя», — сообщил он шехзаде. Мехмет, разрываясь между своей любовью и своим долгом, яростно покачал головой: «Я не могу оставить ее в таком состоянии! Она нуждается во мне!» Голос Дервиша был ровным, с тихим заверением: «Её сердцебиение замедляется, но она всё ещё с нами. Я послал за врачом. Я позабочусь о ней. Доверьтесь мне». Сафие-султан положила руку на плечо Мехмета, успокаивая: «Иди к своему отцу. Мы присмотрим за ней». Мехмет колебался, на его лице читалась тоска. Через мгновение он неохотно поднялся, бросив последний взгляд на Елену, прежде чем направиться в покои отца. Дервиш, подняв Елену с осторожной нежностью, отнёс её в покои, а Хаджи-ага и Бюльбюль-ага следовали за ним по пятам. Его сердце тяжелело от невысказанных обетов защищать её, чего бы это ни стоило. Напряжение в комнате Елены было сильным, когда доктор вынес свой вердикт: «Она была отравлена, моя султанша!» — твёрдо заявил он. В комнате раздались вздохи. Все были удивлены, кроме Халиме, которая оставалась спокойной, на ее губах играла тонкая ухмылка. «Яд? — голос Сафие-султан был резким от недоверия — Кто посмел бы сделать такое?» Глаза Дервиша сузились, его взгляд остановился на Хаджи-аге: «Хаджи! Она была под твоей опекой. Как это произошло?» Хаджи-ага ощетинился от обвинения: «Я ничего не знаю, Дервиш. Она ничего не ела, пока была со мной. Клянусь, я невиновен, султанша». Взгляд Сафие-султан скользнул по комнате, выражение её лица стало жёстче: «Я приказываю всем вам, присутствующим, не говорить об этом шехзаде Мехмету. Если он узнает, что Елена была отравлена в их первую ночь, его ярость поглотит этот дворец». В комнате повисла напряжённая тишина, каждый согласно кивнул. Ухмылка Халиме стала шире, хотя она сохранила выражение лица достаточно тонким, чтобы не привлекать внимания. Доктор снова заговорил, его тон был осторожным: «Мы дали лекарство, султанша. Теперь мы должны подождать, пока она придет в себя. До тех пор её состояние остаётся критическим». Тем временем в покоях султана Мурада атмосфера была наполнена невысказанными словами. Султан смотрел на своего сына со смесью беспокойства и разочарования. «Я никогда не видел тебя таким, Мехмет: испуганным, расстроенным, плачущим», — сказал султан Мурад, его тон был почти недоверчивым. Глаза Мехмета сверкали смесью печали и гнева. «Моя любовь умирает, а вы позвали меня сюда, чтобы говорить о бесполезных вещах, повелитель?» Выражение лица султана Мурада стало жёстче: «Я рад видеть, как в тебе пробуждаются эмоции, но для простой девушки? Рабыни?» «Она не рабыня! — прервал его Мехмет, его голос был яростным. — Она моя любовь! Она живёт здесь!» Он прижал руку к груди, его сердце ныло с каждым ударом. Ярость мелькнула в глазах султана: «Я ожидаю, что ты направишь этот гнев и любовь на свои обязанности. Ты должен вырасти, Мехмет. Я не потерплю такого ребячества!» Отпущенный взмахом руки, Мехмет выбежал, его разум был поглощён Еленой. Он бежал по коридорам дворца, и каждый шаг подпитывался отчаянием, пока он не добрался до её покоев. Он толкнул дверь, и его сердце заколотилось в груди, когда он приготовился встретиться с тем, что ждало его внутри. Напряжение в комнате было ощутимым, когда шехзаде Мехмет наклонился вперед. Его голос был напряженным от беспокойства: «Что с ней случилось?» Лекарь, следуя указаниям Сафие-султан, предложил другое объяснение: «Она съела что-то тяжёлое для её желудка, шехзаде. В результате её состояние ухудшилось. Мы должны подождать, пока она придет в себя». Ночь тянулась в тяжёлой тишине, нарушаемой лишь изредка шарканьем ног или тихим шёпотом беспокойства. Шехзаде Мехмет, Дервиш, лекарь и Хаджи-ага оставались в покоях Елены, не отрывая глаз от её неподвижного тела. Когда в комнату проник рассветный свет, глаза Елены распахнулись, её приземлённый взгляд принес волну облегчения. Сердце шехзаде Мехмета подпрыгнуло, и в нём зародилась новая надежда: «Она проснулась! Проверьте её как следует!» — настоятельно просил он лекаря, в его голосе слышались облегчение и затянувшаяся тревога. Врач провел тщательное обследование и, наконец, объявил её состояние стабильным. «С ней всё в порядке, шехзаде». Взгляд Мехмета смягчился, когда он опустился на колени рядом с ней: «Слава Аллаху. С тобой всё в порядке, Елена?» Голос Елены был слабым, но ровным: «Со мной всё в порядке. Только голова кружится...» Хаджи-ага ободряюще улыбнулся: «Лекарь дал тебе лекарство. Ты скоро поправишься, моя девочка». Её взгляд переместился на Мехмета, в глазах мелькнуло любопытство: «Кто ты?» Мехмет нежно улыбнулся, в его глазах теплилась забота: «Твой защитник. Береги себя». Его слова повисли в воздухе. Это было обещание, окутанное нежностью. Поднявшись, он повернулся к Хаджи-аге: «Позови Дуду-хатун в мою комнату», — приказал он, прежде чем выйти из покоев. Вскоре после этого пришла Дуду-хатун, почтительно поклонившись шехзаде Мехмету. «Дуду-хатун, — начал Мехмет, его тон был твёрдым, но заботливым, — я доверяю благополучие Елены тебе. Всегда будь рядом с ней. Следи за тем, чтобы её питание было правильным, и позаботься о том, чтобы она нашла счастье в этом дворце». Дуду-хатун кивнула, её поведение было спокойным и решительным: «Как прикажете, шехзаде». Она снова поклонилась и ушла, её поручение было понятным. В покоях Елены напряжение спало, когда она отдыхала, не подозревая о буре, которую вызвало её присутствие. Но для Мехмета каждое прошедшее мгновение укрепляло его решимость защищать её, невзирая на цену. На следующее утро Халиме встретилась с Шахином Гиреем в укромном уголке дворцовых садов. Их глаза сверкали общей злобой, когда они обсуждали провал их предыдущей попытки. «Яд, который ты мне дал, не сработал, — прошипела Халиме, едва сдерживая своё разочарование. — Её спасли лекари». Выражение лица Шахина на мгновение помрачнело, прежде чем его губы изогнулись в лукавой улыбке. «На этот раз ей повезло, — сказал он, его голос сочился рассчитанной угрозой. — Но теперь у нас есть другой путь. Пусть она сбежит из дворца. Если она убежит, ее поймают разбойники Джеляли или османские солдаты. Её смерть будет её собственным делом». Они обменялись заговорщическими ухмылками. Их темный заговор обретал форму, пока они наслаждались своими зловещими планами. Тем временем Дуду-хатун вошла в покои Елены, её присутствие успокаивало. Она подошла к кровати, где лежала Елена, её голос был нежным и успокаивающим. «Надеюсь, ты чувствуешь себя хорошо, моя девочка», — сказала Дуду-хатун, и тёплая улыбка озарила её лицо. Елена медленно кивнула, хотя её глаза выдавали её затянувшееся чувство неудобства: «Да, но я всё ещё чувствую себя плохо. У меня кружится голова». Дуду-хатун нежно погладила её по руке: «Ты ослабла, моя дорогая. Тебе нужна правильное питание, чтобы восстановить силы. Я скоро вернусь с вкусным завтраком для тебя». Халиме вошла в покои Елены с мягкой улыбкой на губах и букетом ярких тюльпанов в руках. Она грациозно двинулась к кровати, положив цветы рядом с Еленой, которая всё ещё лежала со слабым проблеском выздоровления в глазах. «Надеюсь, ты в порядке», — сказала Халиме, её голос был сладким, но с нотками чего-то более тёмного. «Да, спасибо... цветы?» — спросила Елена, её голос был всё ещё слабым, но любопытным. Халиме тепло улыбнулась: «Они твои. Красивые, как и ты. Это особые цветы этого дворца». Глаза Елены смягчились. «Спасибо, Халиме. Твоё присутствие дарит мне тёплые чувства в это время. Ты как моя сестра». Улыбка Халиме стала шире: «Действительно... Мы можем придавать друг другу силы. Но то, что случилось с тобой вчера... Мне было очень плохо». «Это был просто несчастный случай», — пробормотала Хелена, пытаясь отогнать беспокойство. Выражение лица Халиме стало серьёзным, её глаза слегка сузились: «Несчастный случай?... Это был не несчастный случай, моя дорогая. Кто-то пытался убить тебя ядом. Никто тебе не скажет, потому что Сафие-султан заставила нас всех замолчать. Но ты имеешь право знать, что ты в опасности. На этот раз ты избежала смерти, но в следующий раз тебе может не повезти». Сердце Елены забилось в груди: «Кто мог попытаться убить меня? Я не нажила себе врагов». Халима слегка наклонилась, её голос упал до заговорщического шепота. «У тебя много врагов, моя дорогая. Ты сейчас любимая рабыня шехзаде Мехмета, и это делает тебя мишенью. У шехзаде Мехмета есть враги, и, соответственно, у тебя тоже». Прежде чем Елена успела ответить, в покои вошёл Дервиш. Его глаза сузились, когда он увидел Халиме: «Что ты здесь делаешь, Халиме-хатун? Ты же знаешь, что никому не позволено входить в её покои». Халиме грациозно поднялась, повернувшись к нему лицом: «Я пришла увидеть её и пожелать ей здоровья». Голос Дервиша был твёрдым: «Теперь ты можешь идти. Так будет лучше для тебя». Халиме кивнула. Безмятежная улыбка скрыла её внутренние мысли, и она вышла из покоев, не сказав больше ни слова. Как только она ушла, Елена повернулась к Дервишу, на её лице отразилось разочарование и замешательство: «Зачем ты сказал ей уйти? Она единственная, с кем я могу поделиться своими чувствами. Позови её обратно». Дервиш покачал головой: «Это невозможно. Таков приказ Сафие-султан». Елена, полная решимости, начала вылезать из кровати: «Позволь мне поговорить с ней. По крайней мере, позволь ей войти в мои покои». Когда она встала, её голова сильно закружилась, а ноги подкосились. Дервиш вовремя её подхватил. Его руки поддерживали её, когда она почти рухнула. «Елена-хатун, пожалуйста, отдохни немного, или ты можешь навредить себе, — мягко, но твердо сказал Дервиш. — Если ты продолжишь в том же духе, шехзаде и султанша накажут нас». Елена слабо сопротивлялась в его объятиях, её голос был слабым: «Оставь меня... Отпусти меня к...» Хватка Дервиша оставалась крепкой: «Елена, пожалуйста, остановись. Ты действительно слаба. Ты не можешь идти прямо сейчас, или ты навредишь себе еще больше». Дервиш осторожно поднял её и положил обратно на кровать. В тот же момент в комнату вошла Дуду-хатун с подносом завтрака. Елена откинулась назад, её разум был закручен зловещими словами Халиме. Пока она ела, её мысли метались: «Мне нужно восстановить силы. Мне нужно поговорить с Халиме. Может быть, она сможет мне помочь». Между тем, каждую ночь шехзаде Мехмет навещал Елену, ему было тяжело от беспокойства. Он молча стоял у ее кровати, наблюдая за ней, пока она спала, его присутствие было молчаливым обетом защиты и свидетельством его растущей любви к ней. Дни шли, и Елена становилась беспокойной. Она жаждала свободы, жизни за пределами позолоченной клетки дворца. Однажды днём, когда во дворце было тихо, она тайно разыскала Халиме. «Мне нужна твоя помощь», — настойчиво прошептала Елена, её глаза умоляли. Халиме наклонила голову, с любопытством: «Что случилось, Елена?» «Я хочу избавиться от этого дворца. Я хочу сбежать», — призналась Елена, её голос дрожал от страха и решимости. Глаза Халимы сверкали интригой: «Но куда ты пойдёшь после побега?» «Я вернусь на родину, в Боснию. Я найду свою семью, отца и сестру-близнеца. Последнее, что я помню, — как наш дом загорелся, прежде чем меня похитили головорезы», — объяснила Елена, её голос был полон надежды и печали. Халиме положила руку на плечо Елены, чтобы успокоить её: «Завтра вечером приготовься. Я расскажу тебе о тайном проходе этого дворца для побега». Следующая ночь наступила быстро. Дворец был окутан тенями, идеальное прикрытие для их тайного плана. Халиме, проведя Елену по извилистым коридорам, наконец остановилась у скрытой двери. «Вот он, — прошептала Халиме, — тайный проход. Он выведет тебя из дворца». Елена повернулась к Халиме, её глаза светились благодарностью: «Спасибо, Халиме. За всё». Халиме мягко улыбнулась, хотя в её голове роились другие мысли: «Я не уверена, что у тебя получится, Елена. Но обещай мне, если тебя поймают османские солдаты, не раскрывай моего имени. Иначе меня казнят». Елена обещающе кивнула: «Я умру, но не предам тебя. Прощай». С этими словами Елена обняла Халиме в последний раз, прежде чем проскользнуть через тайный проход ночью. Она бежала с сердцем, полным надежды и страха, её шаги мягко отдавались эхом в тишине. Позади неё Халиме наблюдала, как она исчезает в темноте, и лукавая ухмылка играла на её губах.