Дружба с оговорками

— Я хотел… Цинсюань задержал дыхание. Он понимал, что сестра друга умерла. Иначе он не говорил бы о ней в прошедшем времени. И почти сразу вспомнил сплетни, а также слова Хэ: он убил лишь плохих людей, виновников. Вероятно, Хэ Сюань отомстил за смерть своей сестры. Интересно, была ли она старшей? Или младшей? Да и вообще, какой была та девочка, о которой Сюань говорил с такой тяжестью и словно болью? — Я бы поступил также… — тихо сказал сам себе Ши Цинсюань и вздохнул. Он действительно так думал. Если бы кто-нибудь обидел его старшего брата, то он бы обязательно отомстил. Изо всех сил. Так если Цинсюань отомстил бы за брата, то, естественно, что и Сюань совершил месть. Несправедливо, что к нему отнеслись с таким предубеждением. Хэ было больно вспоминать прошлое. Больно вспоминать те полные радости и веселья моменты, ведь все они окрашивались в цвет печали или тонули в водопаде алой крови. Те, другие, страшные воспоминания накладывали на них отпечаток: знание того, что случилось с сестрой, не оставляло Сюаня ни на минуту, а потому самые теплые воспоминания причиняли Хэ самую острую боль: контраст от их нежности и грядущей боли, которая постигнет Мяо-эр, был невыносим, а потому так четко отражался на лице Хэ. Отражался, но Сюань и не прятал его. Ему грустно, ему больно, ему выть хотелось — ужасно не только то, что случилось с сестрой, но и то, что Хэ не смог это предотвратить. Не смог защитить. Не смог спасти. А потом не смог и правосудия добиться, хотя бы посмертно воздав по заслугам. Хэ не смог н и ч е г о. Ощущение этого бессилия уже не заставляло Хэ чувствовать себя никчёмным — о нет: никчёмным он был раньше, когда сносил все пощёчины судьбы, но ныне он больше не никчёмный. Он уже убил всех, кто принес ему и его семье страдания. Он больше никогда не будет ничего терпеть — хватит, натерпелся. И никогда он больше не будет полагаться на правосудие: он сам им станет. А потому ощущение этого бессилия не вгоняло Хэ в тоску, но приближало его к панике: больше всего на свете он боялся снова смотреть, но не быть в состоянии ничего не сделать — больше всего на свете он боялся снова попасть в такую ситуацию, ход которой он будет изменить не в силах. Хэ Сюань сделает всё, чтобы такой опыт в его жизни не повторился. Цинсюань, конечно, не слышал мысли Хэ, но видил его состояние. И Хэ предполагал, что юноша будет спрашивать про сестру. Своими словами он лишь подтверждал, что обо всё догадался. Хэ хмыкнул: у Цинсюаня тоже ведь есть брат, пусть и старший. Цинсюань может понять боль Хэ и его желание проливать реки крови тех, кто посмел обидеть его сестру. Что ж, Цинсюань всё понял, а значит вопроса, от которого Хэ погрузится ещё глубже в свои воспоминания, не избежать. Хэ прикрыл глаза и готовился его услышать. За сестру ли он мстил? Да. Но не только. Как она умерла? Хэ не хотел об этом вспоминать. Какой она была? Лучшей. Веселой и жизнерадостной. Сколько ей было? Пятнадцать. Она была ещё слишком молода, чтобы переживать такой кошмар. Хэ прикидывал возможные вопросы, и от каждого из них ему становилось лишь хуже. Он медленно выдохнул, ощущая острое одиночество — сил у него больше не было стоять одному против всего мира, он устал. Он хотел объятий. Наивных, глупых, но таких тёплых и искренних объятий. Таких, какие, кажется, во всей Небесной столице только Цинсюань и способен был подарить. «Промолчи и обними, — чуть ли не молился Хэ. — Просто обними. Обними». Цинсюань закашлял. Затем громче, словно это был самый важный вопрос, спросил то, о чём совсем недавно даже не думал: — Ты сам сделал качели? Это невероятно здорово! Они такие красивые и изящные! Знаешь, у тебя руки мастера, это я ещё молчу о том, что они очень удобные! Неправильный вопрос. Ему хотелось больше узнать о сестре Хэ, но он понимал, что не стоит тревожить рану. Потому сам для себя принял лучшее решение: спуститься в мир людей, прийти в городок Богучжэнь и аккуратно расспросить про Хэ Сюаня, про его сестру. Может быть, он сможем чем-то помочь. Хэ хотелось тишины и объятий. Но Цинсюань не обнимал и не молчал. Однако вопрос оказался вовсе не о сестре, а о лавочке. Хэ открыл глаза и подозрительно сощурился: неужели ему показалось, что Цинсюань всё понял? Но он ведь в этом уверен! Или же Цинсюань вдруг решил пожертвовать своим любопытством? — Руки мои удобные или лавочка? — с добродушной иронией в голосе спросил Хэ. Конечно, он понял, что Цинсюань говорил о лавочке, но не пошутить он не мог. — Сам сделал. Не знал, кто в Небесной столице может заниматься подобным. Неделю мучился, — добавил Хэ. Не такой он уж и мастер. С тушью и бумагами, учебниками и книгами он явно умеет обращаться лучше. Лишь сейчас Хэ отпустил руку Цинсюаня и неторопливо спрыгнул с качающейся лавочки. Поймал её, остановил, придержал, дабы Цинсюань слез. «Следует ли мне оставить его одного?» Но Ши Цинсюань, не задавая вопрос вслух, уже знал собственный ответ: нет. Не следует. Только не после того, как стал свидетелем гаммы эмоций на лице Сюаня, как увидел часть боли и как поймал себя на искреннем желании помочь, сделать хоть что-нибудь. Младший чиновник всё для себя решил. Он с лёгкостью называл Хэ Сюаня своим другом и будет продолжать это делать. Потому что юноша понимал: Хэ не должен быть один. Если у него пока нет друзей, то им станет Цинсюань, даже если сам бог литературы будет против. — Хэ Сюань… — тон младшего Ши был непривычно серьёзен. Он говорил от сердца, спокойно и твёрдо. Иногда можно отбросить лёгкость, связать и заткнуть любопытство и изо всех сил постараться не переключать внимание. — Ты не один. Больше не один. Я рядом и всегда буду. Я с тобой. Ши Цинсюань протягул руку, коснулся ладони друга и сжал его пальцы, словно стараясь передать тому частичку своей уверенности. — Пора выходить. Пока дойдём до дворца Линвэнь, как раз будет середина утра. Мгновение, несколько вдохов и Ши Цинсюань широко улыбнулся. Он потянул Хэ Сюаня за руку, запомнив дорогу, а потому зная, как покинуть дворец Холодных Рос. В этот раз тишина не держалась долго, и Ши, стремясь, чтобы Хэ Сюань не обратил внимания на те слова, которые произнёс младший чиновник со всей решимостью и верой, переключил своё внимание. — Мои волосы не слишком растрепались? — пустой вопрос, но Ши Цинсюань знал, что подобные разговоры способны притупить внимание. Наверное, многие за глаза жалели Ши Уду: с младшим братом ему не повезло. Болтливый, легкомысленный, глупый юноша, который слишком часто суетился и не был способен долго усидеть на месте и заниматься одним делом. Но Уду знал, что когда они ещё жили в мире людей, младший брат после того, как демон вновь нашёл их и Цинсюань постоянно слышал навязчивый шёпот, умудрялся проводить без движения долгие часы. Вот только младший Ши за своей болтливостью скрывал то, что на самом деле он был одинок. Брат проводил время в заботах или встречах с друзьями, а Цинсюань был предоставлен сам себе, если на словах не находился под домашним арестом. Ши был привычно говорлив. Ему трудно было молчать, ведь вокруг происходило так много интересного! Особенно теперь, когда уже несколько лет нет в его жизни божка-пустослова, когда Ши не вздрагивает в испуге от предсказаний, а в его душе не поселяется мрак. А ведь Цинсюань смог опровергнуть одно из предсказаний: у него теперь есть друг и ради него Ши готов на всё. — Знаешь, если мои волосы растрепались, я точно начну носить в рукаве гребень. Волосы всё же главное украшение, и я не пережил бы, если бы из-за колтуна пришлось отрезать клок! Юноша пригладил волосы, но те действительно оказались в беспорядке, пускай всё было не так кошмарно, как могло показаться мнительному в некоторых вопросах младшему чиновнику. Цинсюань был действительно удивителен. То он порывался спросить о сестре, но потом передумывал и задавался глупым вопросом о лавке, то он вновь пытался поддержать, напоминая, что Хэ теперь не один и у него есть друг, то вновь уводил тему и беззаботно болтал о своих волосах, кажется, действительно беспокоясь о своём внешнем виде. Хэ оставалось лишь поражаться тому, как быстро у Цинсюаня меняется настроение. Но он и не был против, а единственное, что ему сейчас хотелось, чтобы его обняли. «Раз ты со мной, то обними», — подумал Хэ даже немного в обвинительном тоне, но быстро выкинул эту мысль из головы. Нет, нет, нет. Цинсюань, конечно, добрая доверчивая лапочка, Цинсюань, конечно, уже считает Хэ своим другом, но Хэ не смеет так использовать юношу. Всё же они едва знакомы — да и не должен Цинсюань Хэ ничего. Так что нет причин у Хэ требовать от Цинсюаня объятий — нет и не будет. — Растрепались в самый раз, — хмыкнул Хэ. И немного улыбнулся. У Цинсюаня на голове пусть и не гнездо, но волосы хорошо так были взлохмочены. Неожиданно было слышать от юноши такие слова об украшении и волосах: обычно нечто подобное ожидаешь услышать от благоухающих цветами девушек. — Ты так часто забываешь расчесаться перед выходом? — спросил Хэ, когда речь зашла о гребне. А сам он мысленно поставил себе галочку в голове: надо Цинсюаню подарить какой-нибудь симпатичный гребень. Всё же он так старался над этим свитком со списком — нельзя такой колоссальный труд оставить без благодарности. — Не то чтобы часто… не то чтобы забываю… просто в этот раз я поспешил… — пробормотал Цинсюань, виновато опуская голову. Двери дворца открылись и… первым вышел Ши Цинсюань, следом — Хэ Сюань, который и закрыл двери своего дворца.