Мик и Блик

      — Без меня в мою комнату не входить. Когда я в туалете, желательно меня не беспокоить, особенно если я там сижу дольше получаса. Всегда стучать. Не заваливать кухню упаковками из-под всякой всячины. Если нет воды, спуститься и купить. Стульчак за собой опускать, и смывать.       Вася довольно скоро перестал слушать. Не больно приятное начало. Ощущение, что он думает, будто бы он сотый человек, которого я пустил в свою квартиру. А это, между прочим, нонсенс, о котором я уже жалел.       — Какой чистенький пол, — подметил Вася, опустился на корточки и провёл пальцем по линолеуму в коридоре, воображая себя ревизором. — А где же плюшевые игрушки?       — Я тебя сейчас вышвырну. — Подступала смурь, хотелось лечь, задернуть занавески, запереться, забраться под этот самый линолеум и тихо уединиться. Но я не мог. Близилась олимпиада «Высшей лиги».       Каждый год самый именитый университет столицы проводил олимпиаду, где студенты и выпускники любых вузов могли проверить свои профессиональные навыки и продемонстрировать высокий уровень образования. Главный бонус для победителей — льготы и скидки при поступлении в магистратуру. В прошлом году мест не осталось, но в этом году я заблаговременно озадачился целью принять участие в олимпиаде. И Васю убедил. Мне нужен был сообразительный коллега, который разбирался в другой, отличной от моей, сфере.       — Я зайду? — Спросил Вася, уже раздевшись и сняв ботинки. Хоть какая-то радость — без моего одобрения он не шевелился. Хорошо воспитан — подосиновиковские повадки.       — Заходи, — одобрил его вторжение я, шагая на кухню, — там сядем. — И мы сели.       Временами голова у меня шла кругом, так как я не успевал переварить обуревающие меня эмоции. Вася вёл себя приемлемо, но факт того, что он у меня дома — выбивал почву из-под ног: я то злился, что он зевал, то отчитывал его за то, что он недостаточно сконцентрирован на вопросах, которые мы разбирали. Я сам не понимал, что со мной происходило и откуда эта язвительность, не говоря уже о раздражении.       Думаю, если бы вместо него была Нина, всё было бы иначе. А если бы Власов?.. Мысль пришла неожиданно, как снег в октябре. Я вздрогнул от ужаса, абсолютно уверенный, что если бы вместо Васи ко мне, чьими-то проклятьями, ввалился Власов, я бы повесился у себя в комнате, или утопился в туалете. Но даже тогда бы Власов вошёл без стука — наверняка — и всё бы испортил, и может даже заблевал. В его стиле.       Чуть позже раздражение спало. Я выпил таблетку, сделал ужин, да и Вася ушёл, порадовав меня к концу воскресенья своими блестящими ответами на всякие каверзы.

***

      Но в понедельник от хорошего настроя не осталось и следа.       Во-первых, картошка с ежовиками кончилась. Я всё съел. Во-вторых, Власов сошёл с ума после поездки в лес. Свежий воздух его так или втихаря съеденная под кустом поганка?.. Уж не знал я, да и знать не хотел, но Власов жаждал мне рассказать.       — Слышь, Мик, — по этим двум словам я понял, что мне придётся нелегко. — Как жизнь? — С этими фразами он спустился с верхнего ряда после первой пары и сел позади. Я чувствовал, как этот придурок пинал спинку моего стула. В этот момент я считал его худшим человеком в мире, потому что цифры, которые я выводил, расползлись по тетради. Хуже просто быть не могло. Мудак. — Уже попробовал тот стрёмный гриб?       От такого описания Кораллового Ежовика мне стало дурно, то есть дурно стало вдвойне. Я наградил Власова тяжёлым взглядом и ответил:       — Этот гриб занесён в красную книгу, чтоб ты знал. Его вообще трогать нельзя. Тебя могут посадить в тюрьму, если будешь об этом трепаться, — я смотрел на него через силу. Власова мотало из стороны в сторону. Он не сидел на месте ни минуты. Дёргался как пружинная собачонка на панели автомобиля.       — Так и тя могут, — а ещё следил за мной глазами, скалился и терзал свой пирсинг, перейдя на тот самый раздражающий и небрежный тон. — Ты ж его к рукам прибрал? Прибрал. Походу, ещё и сожрал. Чё в суде скажешь?       — Скажу, что отпустил его обратно в лес, — буркнул я и отвернулся.       — Да? Ну и ладно, доктора щас могут всё пришить обратно, главное — притащить в больницу вместе с тем, кому обрезки принадлежат.       Да какой он мудак? Просто придурок… какой пришить? Какая больница? Грибу? Он сидел тут, пинал мой стул и не закрывал рта. А мне ещё нужно было оформить конспект, и я не успевал, и попросить не мог — вряд ли бы Власов смиловался и отвалил. Зубы скрипели, когда я думал о том, как бы вежливо его послать. В итоге я закрыл тетрадь и поднялся. Власов ногами задвинул за мной стул.       — Чего улыбаешься?       Хоть бы его поносило три недели подряд, подумал я. Опёночек, если ты ещё там, будь любезен, подумал я ещё.       — Я улыбаюсь? — Переспросил Власов, и неожиданно заулыбался ещё шире. — Просто счастлив, наверное. Жизнь — смешная штука, а ты — отличный собеседник.       Какая-то фигня. Я типа глубокомысленно кивнул вместо ответа и ушёл. Но всё омрачило то, что Власов пошёл за мной. И так весь день…       Я пошарил взглядом по двору. Никого. Я осмотрел двор во все глаза. Но там всё ещё никого не было.       — Ты чего?       — Ш-ш, — я прислонил палец к губам. — Власова видишь?       — Нет, — вылупился Вася. Мы пересеклись на улице, и я сразу потащил его за угол.       — Он с ума сошёл, — сказал я, глядя на Васю.       Его дурацкий короткий галстук был затянут так плотно, что воротник торчал, как кол.       — У тебя это, — я указал на его оплошность во внешнем виде. Вася поспешил это исправить, но всё становилось только хуже — где-то его галстук треснул от резких движений — Вася сдавленно зашипел. Я бы помог ему, но мне надо было следить за улицей, чтобы незаметно просочиться внутрь здания и пробраться в аудиторию.       — Капец, что не день, то хуетень. О, а ещё, чувак, у меня боль века, — сокрушался шёпотом Вася, пытаясь ослабить галстук. — Подписался я в твиттере на корейских художников, короче…       Я почти его не слышал. Был слишком далёк и сконцентрирован на своей беде.       Когда-то я считал, что это я такой особенный. Но теперь просек фишку. Просто мир так устроен. От людей никуда не деться. И не смыться. Даже если они уже умерли. Даже если ты вёл себя максимально незаметно и удовлетворял внешние социально-приемлемые нормы. Всё равно обязательно находился какой-нибудь мудила, который хватал тебя за грудки и топил в общественном туалете. Смыться, даже так, вряд ли было возможно.       — И теперь вместо рисунков у меня вся лента в каких-то палочках и закорючках.       Я наконец сфокусировал взгляд и увидел, что происходило у билборда с расписанием, и целой кучей другой, менее полезной информации. Тут уж я забыл про палочки, закорючки, Васю и много ещё про что. Развернулся и пошёл вдоль стены, чтобы зайти в универ через задний ход. Только потому что у парадного меня ждал Власов.       — Что, он там стоит, что ли?       — Да.       — Тебя караулит?       — Определённо.       — А нахуя? — Допрашивал Вася, пока я пёр вперёд, как танк.       — Хотел бы я знать.       Вообще-то, я не хотел.       Честно говоря, меня этот разговор слегка нервировал. Но Вася этого не замечал, он не самый замечательный человек в принципе.       — Вечно с вами, провинциальными гениями, одна проблема — мозгов дофига, а предвидения — нифига.       — Это ты к чему вообще?       — А к тому, что ты оказался не там и не тогда.       Я остановился. Мы как раз подошли к двери запасного хода.       — Чего? — Посмотрел на Васю как на умалишённого. Вася тоже смотрел на меня. Какой-то странный у нас был диалог, в котором я понимал не больше, чем в любви некоторых сверстников к светлому нефильтрованному.       — Короче, — Вася занёс руку и потрогал свой затылок. Как будто бы ему плохо давалось структурировать собственные мысли. Он выглядел так, словно хотел обсудить одно, но сказал абсолютно другое. — Тебе просто не свезло. Я тоже пережил что-то такое, но сейчас всё стало гораздо легче. Обстоятельства сложились в мою пользу, все дела.       Я снова кивнул. Очень глубокомысленно. Иногда диалоги с людьми для меня — как история — крупнокалиберный ребус, где нет уверенности не только в том, что люди скажут в будущем, но и в том, что они говорили в прошлом. Иногда было проще согласиться, чем пытаться понять, о чём вообще речь.       Я потянулся к ручке запасного хода и открыл дверь, но так и застыл на пороге. По лестнице вразвалочку плёлся Власов. Он спустился ещё на две ступени и замер, держа руки в карманах спортивок. И лицо у него изменилось — молниеносное преображение — глаза сощурил, показал в ухмылке зубы, ускорил шаг, нацелившись на меня.       Больше я ждать не стал и захлопнул дверь. Сам отправился к главным воротам, уводя Васю за собой.       Сложный обещал выдаться денёк…       — От меня не убежишь, Мик! — Издевательский голос, преследовавший нас всю дорогу, это подтвердил.

***

      Власов встретил меня в дверях аудитории в восемь утра на следующий день. Мы смотрели друг другу в глаза. Я как будто вернулся в школу. Хотя весьма условно. В школе для любой издёвки находили причину: «ты толстый», «ты очкастый», «ты нищий». И для меня у них нашлась своя причина. Но Власов причин не озвучивал, и до сих пор мои и его издёвки друг над другом имели смысл — мы всё же сражались за внимание дамы. А сейчас… странное чувство. Это приводило меня в замешательство.       — Гутенморген, отличник, — он заговорил первым, облокотившись на косяк.       — Дай пройти, — вздохнул я.       Власов потянул в рот электронную сигарету и, не отрывая от меня взгляда, выпустил дым через ноздри.       Я хотел спросить, чего он привязался, но какое-то внутреннее чутьё намекало, что ответ мне не понравится.       — Уроки сделал?       Моё терпение лопнуло, и я нырнул ему под руку, проскальзывая в аудиторию. Власов увязался за мной. Сопроводил аж до стола — рухнул за соседний слева, широко расставив ноги, и стучал зубами по своему кольцу в губе.       — Недавно анекдот новый услышал…       — Мне всё равно.       — Картавый убийца пообещал вылизать всю мою семью! — Торжественно произнёс Власов и коротко заржал. Мне всё ещё было всё равно, но степень пошлости и отсутствие даже малейшего комичного элемента данного «анекдота» поражала. Поэтому я потёр виски и начал заполнять конспект. — О, а мой любимый зацени, — он покашлял в кулак, приосанился и зачесал волосы, сказал баритоном: — конь ходит Е-2 Е-4, мой дед ходит едва-едва.       Сложно было понять, что творится у него в башке. Я постарался максимально абстрагироваться. Даже на миг понадеялся, что Власов отстанет. Но тот, выдержав небольшую паузу, отнял у меня надежду:       — Сидят в одной тюряге сифилитик и наркоман. Сифилитик нос почесал, а тот — бац — и отвалился, ну он и выкинул его в окно. Потом ухо отвалилось — ну и его в окно. Второе… блядь, а дальше-то чё... А! В окно. Вот… так. А, всё, вспомнил! Наркоман, который молча за этим наблюдал, и говорит «гляжу, ты потихоньку съёбываешься».       — Зачем ты пришёл так рано? — Я изо всех сил зажмурился и поначалу попытался об этом не думать. — Ты никогда не приходил так рано раньше.       — Кажется, ты не веришь, что я хороший мальчик. А я ебать какой хороший мальчик, просто никто меня не ценит.       Я открыл глаза и посмотрел на Власова, который никуда не делся.       — Лжец, — сказал. Вот так, просто. — Ты кусок дерьма.       — И я этого не скрываю, в отличие от остальных, — ухмыльнулся Власов.       Я закрыл тетрадь, с вызовом глядел в лицо рыжего мудилы.       — Работай над собой, если хочешь однажды стать настоящим человеком.       — А ты у нас настоящий человек, что ли?       — Я хотя бы не разлагаюсь на сомнительных пьянках и не терроризирую окружающих, приношу пользу обществу, берегу природу, нормально выгляжу — в конце концов.       — А я?       — А ты… — я тут же выпрямился, почувствовал, что пахнет разборками. — Мне не нравишься. Терпеть тебя не могу.       — Ух ты, прям так?       — На дух не переношу.       — В печёнках сижу?       — Именно. — Я резко встал, желая уйти, избавить себя от радости созерцания глупого лица. Но Власов схватил меня за запястье и развернул обратно. — Что ещё? — Я смерил его взглядом. Голос у меня, наверное, был слегка раздраженный.       — Ты меня не знаешь, — спокойно ответил Власов, скользнул взглядом по моей руке до самого подбородка, затем резко заглянул в мои глаза, добавил: — Вдруг я другой?       — Да мне плевать, — я выдернул руку, которой он всё равно не коснулся — только рукава, — достаточно того, что я вижу сейчас. И то, что я вижу, мне противно. Сильно.       — Насильно, — огрызнулся Власов, а у самого улыбка на губах.       — Отстань от меня.       — Ни в коем случае.       — Да блядь! — Я не сдержался, взмахнул рукой от раздражения. — Почему?       — Вот поэтому, Мик, — он ткнул в меня пальцем и расплылся в паскудной улыбке.       Я хотел послать его, наплевав на вежливость. Но не успел. В аудиторию зашла болтливая парочка. Пользуясь моментом, я просто сбежал. Не мог более выносить того, что сейчас происходило. И весь мой график в тот момент пошёл по одному месту. И это меня убивало…       Но чтобы окончательно меня добить, Вася примчался в столовую во время обеда в мокрой футболке и с выпученными глазами, запыхавшийся, растрёпанный, напуганный; он заявил:       — Богдан вернулся!       Я молчал, пытаясь вспомнить, кто такой Богдан, и печально гонял по тарелке фасоль.       Но Богдан пришёл сам, тем самым помогая мне вспомнить. Последний раз, когда мы виделись, он совсем иначе выглядел — гулял во всяком рванье, немытый и нечёсаный — а сегодня красовался чистенькой рубашкой и клетчатыми штанами, уложенный, загорелый.       — Надо валить! — Паниковал Вася втихую.       — Да не бойся ты, — решил заземлить его я. Богдан выглядел совершенно иначе, и я даже решил, что тот встал на путь исправления после месяца дистанционки.       — Он идёт прямо сюда!       — Ну, может, поздороваться хочет?       — Последний шанс!       — Тихо сиди.       — Вот и всё... — Вася обессиленно упал на соседний стул. Король драмы.       Наконец Богдан подошёл, традиционно окружённый своей свитой неформалов, и улыбчиво поприветствовал нас. От такого вылизанного парня ждёшь исключительной учтивости и вежливости:       — Здорова, педики, — но реальность, порой, жестока.       Его свита расселась на соседних стульях, девушки запрыгнули на край стола, одна из них отодвинула в сторону наши подносы с едой. Богдан наклонился к Васе и впечатался лбом в его висок, говорил шёпотом, но я всё прекрасно слышал:       — Как дела, сучка? Хорошо время проводил, пока я на Бали тух?       — О чём ты, — нервно и коротко рассмеялся Вася. — Ни о чём таком я и не думал. Это было…       — Мне посрать, что это было. Лишь бы этого больше не было, — договорив, Богдан сжал Васю за плечо с такой силой, что последний скульнул от боли. — Выйдем попиздим.       Я потягивал сок, глядя, как сидящие на столе девчонки царапают ногтями рифлёную поверхность дерева, и смаковал уникальный вкус, который бывает только у яблочного сока. Иногда лучше сосредоточиться на таких вещах.       С этой мыслью я метнул взгляд на Васю, что бледнел и съёживался под натиском двухметрового придурка. Когда они проходили мимо, я тихо поставил пустую пачку сока на стол и тоже встал, произнося:       — Богдан, тебя наказали из-за меня.       Вася изумлённо приоткрыл рот и один раз мотнул головой, но так, неуверенно. Наверное, хотел уберечь меня от неминуемой гибели. Но я же обещал заступиться за него перед Богданом… однажды. И это «однажды», видимо, пришло, и меня колотило от ужаса, и я предвкушал побои. Но нашёл в себе силы, чтобы продолжить:       — Не трогай его.       Богдан, нет, эта двухметровая машина с жидким цементом, и весом с боинг, на мозги которого выделен вес, разве что, тормозных колёс, повернулся в мою сторону.       — Кто-то чё-то пизданул? — В притворном удивлении Богдан обратился к своим.       — Дать контакты хорошего отоларинголога? — Почти искренне предложил я.       И тогда Богдан начал ржать. Он ржал, как будто я сказал что-то смешное, а не обычную вещь, которую предлагают все более-менее воспитанные парни вроде меня. Я ведь не сказал ничего смешного? Чужой смех понёсся по всей столовой и, мне казалось, отразился от окон и стен, потому что вернулся ко мне рикошетом, когда Богдан уже стоял напротив и тянул руку к моему лицу.       — Я этого шутника сейчас вырублю, — пообещала эта махина, снова становясь серьёзным. Сердце у меня заколотилось быстрей. Богдан схватил меня за воротник и подтащил к себе. Он — огромная тяжелая бомба и маленький лёгонький самолетик — я.       — Баг, остановись, — сказал кто-то у него за спиной. Кажется, это был Вася. Но я этот полный страха голос не узнал.       — Я тебя, блоха книжная, без зубов оставлю. Ты у меня в этой шараге ебаной сгниёшь на хуй, — весьма доходчиво сообщил Богдан, его слюна брызгами орошала моё лицо, как брызги с отряхивающейся овчарки, но вытираться я не спешил. Был слишком впечатлён серьёзностью намерений. И, чего греха таить, пересрал. Иногда я сомневался, что это просто университет, а это — всего лишь столовая, а не поле битвы и брани. Сюда взрослые вообще не ходили, ни разу тут обедающими преподавателей не видел. А вот всякие царьки и гнилушки, норовящие продемонстрировать, кто самый крутой, это место полюбили.       — Может, э-э… решим конфликт как взрослые люди?       — Не скули, — рявкнул Богдан, хорошенечко меня тряхнул и припёрл к столу так, что тот со скрипом отъехал в сторону. — Терпеть не могу животных, блядь, особенно таких крыс, как ты.       — А сам ты кем будешь? — Очередная фраза исходила из-за широкой спины Богдана. Но в этот раз я узнал того, кто говорил. Богдан, кажется, тоже. Потому что оглянулся, и лицо у него было очень недовольное.       — Блик, — процедил Богдан, крепче стянув мой воротник. Судя по реакции, он был не очень рад его видеть.       — Всё как в детстве, да, Баг? — Блик подходил всё ближе, двигался расслабленно, почти развязно, шнурками подметая пол. — Нашёл котят в подвале и решил набить их задницы петардами? Ой, только вместо петард ты теперь предпочитаешь совать туда кое-что иное? — Произнёс Власов, глядя прямо в глаза Богдана. Затем резко перевёл взгляд на меня, облизал губы, приподнял уголок. Положение у меня было скверное, ещё и Власов! Позлорадствовать, что ли, пришёл? От этой мысли стало вообще тоскливо. Но пульс чуть замедлился. Как будто бы и дышать стало легче. Богдан отпустил мой воротник и полностью переключил внимание на Власова.       — С каких пор ты впрягаешься за этих лохов?       — Ни с каких, — пожал плечами Власов, — просто рожа твоя бесит, и выглядишь ты теперь как самый настоящий пидор, коих щемишь после пар у себя на районе. Типа русского «гетто», ага. Но бить гомиков уже не модно, знаешь? Девчонкам нравятся толерантные засранцы, так? — Власов стрельнул глазами в парочку панкух. Те коротко хихикнули, кокетничая с ним те пару секунд, что он им уделил.       — Завали ебальник, пидор, — рявкнул Богдан, как и в прошлый раз, только ещё более громко и злобно.       — Я не пидор. Я би.       — Да мне поебать, хоть би, хоть еби, ты вонючее чмо, которое забило хуй на кореша.       — А ты мне не кореш. Так, на разок.       — Ты, бля, че это имеешь в виду, мудак недоделанный…       — Ой, или ты забыл? Ну да, ты ж в говно был. А как ты меня уламывал…       — Сука пиздливая! — Взорвался Богдан, летя на Власова с задранным кулаком. Но не ударил, просто толкнул грудью и схватил за футболку. — Я выбью из тебя всё это дерьмо. Прямо сейчас.       — Ты в этом уверен, а? — Власов даже бровью не повёл, и рук из карманов не достал.       — Пойдём выйдем, недоносок ебаный.       — Пойдём, — ухмыльнулся Власов, — выйдем.       Один из панков, прислуживающих Богдану, побежал по рядам, созывая зрителей. По столовой понеслись слухи, люди начали поднимать гул в предвкушении драки. Я почувствовал себя неуютно, глядя в удаляющую спину Антона Власова, которого коршунами преследовали бывшие друзья. Сам не свой, я шагнул вперёд.       — Пойдём, — воодушевился Вася, преградив мне путь, — надо его поддержать! Он же за нас вписался!       У него только что чуть ли не коленки от страха тряслись, а тут он резко воспылал энтузиазмом. Сваливать надо, пока про нас все забыли, а он хотел рвануть на передовую… сваливать!       — Он ведь сказал, что не за нас, и не вписался, — ответил я, ища взглядом пути отступления.       — Да какая разница, что он сказал! Важно то, что он сделал! — Почти кричал Вася, мечась взглядом от меня к выходу, куда стягивалось всё больше народу. Когда я пришёл в себя, Власова уже видно не было.       — Не хочу, — здравый смысл наконец-то пробил ту стену, которую я возвёл, и вернулся ко мне. Я попятился назад.       — Пошли, — не отступал Вася.       — Нет, — и это было моё последнее слово.       Я схватил рюкзак и пошёл на пару, оградив себя от мира наушниками и математическими вычислениями.

***

      Домой вернулся к шести часам. По пути ни на что не обращал внимания, пребывая в странном состоянии, похожим на анабиоз. Вообще-то всё было как обычно, и я обычно пошёл готовить ужин, сортировал одежду, повторял лекцию, занимался подготовкой к Олимпиаде. Всё было обычно, но странно… чувство какой-то тревоги и тоски не покидало меня. Может, стоило хотя бы узнать у Васи, жив там этот несчастный Власов или нет, перед уходом?       Я попытался отделаться от этой мысли, когда сидел над тарелкой сырных макарон в дуэте с котлетой. На салат меня не хватило, хотя обычно хватало.       Примерно в то же время мне позвонили в первый раз. Было это где-то в девять вечера. Но я старался не отвечать на незнакомые номера, а потому игнорировал вызов.       Пошёл заниматься привычными делами, а именно — развешивал вещи, которые валялись в сушилке после стирки. Иногда мне нравилось заниматься бытом, это отвлекало от проблем и бестолковых мыслей. Готовка тоже неплохо способствовала моей отвлечённости бытовыми вопросами. А вот починка не давалась, даже когда я всё делал по инструкции.       — Чёрт, — сетовал я. Тёк и кран, и душ, и всё разом. В интернете советовали подтянуть гайки. Я их подтянул. Со шланга текло, судя по отзывам, из-за порванной прокладки. Так я её заменил — и это не помогло.       Так и оставил до… когда-нибудь, пока не выдастся свободные полчаса и лишние деньги, и новые интернет-советчики.       Где-то после десяти я помылся и собирался укладываться. Но меня продолжали доканывать звонками с незнакомого номера. Спам, может. Я глядел в телефон со странным ощущением какой-то неизбежной беды, которая со мной произойдёт, если я возьму трубку. Но я уже привык, что моё тревожное чутьё только усложняло мне жизнь.       А вдруг звонили из банка, хотели сообщить о крупном выигрыше… или наследстве?       Я сел на край кровати и почти охотно ответил:       — Да?       Сперва послышалось дыхание, затем странные шумы, вроде хрипа. Я уже было решил, что меня разыгрывают, и собирался сбросить, но в динамике появились первые признаки жизни, а затем и голос Власова:       — Слышь, — снова с первых нот узнаваемый, как гимн Бразилии. — Почему так долго?       — Власов? — Не поверил я, голос у него был какой-то нетипичный, а дыхание тяжёлое.       — Блик, — поправили меня скорее замученно, чем настойчиво, — знаешь, тут, как бы, твоя помощь нужна…       — С чем?       — С тем, чтоб ты меня с асфальта соскрёб, — я услышал плевок. Плевал, наверно, Власов. Сразу после этого тяжёлый вздох и ещё какая-то возня. — Бля, лишь бы не зуб.       — Богдан тебя избил?       — Да, если б… его говнюки.       Лицо у меня точно одеревенело. Никаких эмоций.       — Так ты придёшь?       — Поздно уже.       Мы замолчали. Власов тяжело дышал, из него рвались странные хрипы, будто ему лёгкое пробили. Ну, я надеялся, что уж это себе надумал.       — Позвони друзьям, — предложил я, потирая лицо. Ещё и этих проблем мне не хватало для полного счастья.       — У меня нет друзей, Мик. Зачем мне друзья? Один в поле воин, знаешь ли, — эхо было, будто на большом складе лает собака.       — Это твои проблемы, — слова взорвались где-то у меня в голове. — Не мои.       — Знаю.       — Вызови скорую, если всё совсем плохо.       — Ладно, Мик.       Я открыл было рот, чтобы сказать что-то ещё, но не смог произнести ни слова. Сбросил вызов через секунду. Взбил подушку, встряхнул одеяло, погасил свет и лёг.       Во рту у меня пересохло и язык прилип к нёбу. Было уже слишком поздно для всяких сумасбродных поступков. Да и Власов мне никто, хуже этого, я его терпеть не мог. Так я и пролежал, глядя в потолок, чуть больше получаса.       А потом я услышал... дыхание. Стоны. Совокупление. Наверху.       Я долгие годы сидел на жопе ровно, словно никакой несправедливости вокруг не существовало. А потом пришёл Власов и всё испортил. Какое право у него было всё портить? У него, у придурка, который это начал.       Но всё осталось у меня в голове, вслух я ничего из этого не сказал, только ткнул пальцем в экран телефона; спросил, спустя пару гудков:       — Где ты?       И мне ответили.

***

      Через минут сорок я уже топтался на детской площадке, где гулял собачий холод и подозрительно скрипели качели. Пугающее местечко, словно из фильмов ужасов, и меньше всего мне хотелось наткнуться тут на каких-нибудь спортсменов… или патлатых девочек в белых ночнушках. Но я пошёл вперёд, глядя на разноцветную полимерную трубу-горку. Только в тот момент я подумал, что это всё могло быть одной большой ловушкой, спланированной Богданом и Власовым, но бежать уже было некуда.       Я подошёл впритык к горке и заглянул внутрь.       Власова там я еле разглядел. Его лицо оставалось в тени, видна только легкая улыбка. Мы продержались в молчаливом ожидании пару мгновений, может, уставившись друг на друга. Я почти опустился на колено перед трубой, когда Власов заговорил:       — В натуре пришёл.       — Да, пришёл, — вяло подтвердил я. Сам был недоволен этим фактом. — Двигаться можешь?       — Не-а. Ну, может, чутка.       — А почему скорую не вызвал?       — Да ну её, — странно ответил Власов и пополз ко мне. Как только свет фонаря подсветил его лицо, моё собственное, кажется, вытянулось от изумления. У Власова вся рожа была в царапинах и синяках, а по лбу текла кровь, и это всё смотрелось просто ужасно. Я не верил, что он до сих пор говорил с такими побоями, не корчась от боли.       Власов посмотрел на меня одним глазом, второй у него заплыл:       — Из пижамки тебя выдернул?       Я чуть-чуть кивнул головой.       — Сорян.       — Н-нет, — заикнулся я, — ничего, — и прочистил горло, чтобы не размякнуть. Власов не был достоин моей жалости, да и вряд ли в ней нуждался, но я всё же не сухарь и охотно сочувствовал людям, которые получали ни за что. И я был уверен, что клумбу на лице Власова — засадили ни за что. — Куда тебя отвести?       — В морг, — расплылся в тупой улыбке Власов. Его зубы были на месте.       — Не беси меня, а то добавлю.       — Но ты так смешно бесишься.       Всё было как всегда. А я не хотел, чтобы так было. Я пришёл не для того, чтобы посидеть и посмеяться над чужим горем. Я пришёл, потому что Власов по уши в дерьме, и ветер перемен занес меня именно сюда. И вот я здесь — и видел только, что Власов в ещё большем дерьме, чем я мог себе представить.       — Не болтай зря, а то силы кончатся, — я потянулся к плечам Власова и попытался аккуратно извлечь его из этой трубы. Но аккуратно плохо получалось. Я ещё немного протащил его по песку, прежде чем начал пытаться поднять. Всё-таки эта махина оказалась куда тяжелей, чем я думал.       Власов поднялся на ноги и закинул руку мне на плечо. Я был не очень доволен, но тот вцепился в меня, как клещ, и не отпускал. Пришлось схватить его за пояс, чтобы не упасть самому.       — Анекдот хочешь? — Лицо Власова маячило совсем рядом и, несмотря на помятый вид, он казался каким-то излишне довольным. Наверное, потому что вторгся в моё личное пространство и был уверен, что ничего ему за это не будет в таком состоянии. Он клонился всё ближе. От этого я запаниковал и слегка втянул голову в плечи.       — Помолчи, — шикнул на него, направляя к выходу с детской площадки. Власов едва переставлял ноги:       — Заходит как-то улитка в бар, — бормотала эта отбивная.       — Тихо иди.       — И просит виски с колой…       Дурень опять про что-то вещал, но я, как всегда, не обращал внимания. Слишком много слов, и вот я снова ничего не понял.       — Куда нам?       — Направо.       Холодная улица города была почти безлюдной. Мимо нас за всё время пронеслась лишь одна девушка, укутанная в полушубок, и дворовый пёс, такой же лохматый, как и шуба, с упаковкой из-под шашлыка в зубах. Не одновременно, а в разное время. Небо за деревьями было не видать, хотя фонари тут работали во всю силу, некоторые даже гудели от напряжения. В воздухе чувствовался запах бензина, возможно, потому что мы проходили мимо автостоянки.       — А сейчас?       Власов шаркал по асфальту, его шнурки продолжали подметать дорогу. Иногда он извергал из себя мокроту вместе с кровью и сплёвывал под ноги. В такие моменты я отводил взгляд в сторону и морщил лоб.       — Налево… а, не, погоди. Мы не туда свернули.       Чудом не вписавшись в стену жилого дома, я притормозил и с тяжёлым вздохом развернул нас обратно. Чувствовал при этом себя так, будто пытаюсь изменить русло реки. Я чувствовал себя очень сильным.       — А, не, всё же туда…       — Я тебя сейчас брошу.       Власов ничего не ответил, только ржал и айкал. Больно ему всё-таки было.

***

      Спускались в подвал мы с большим трудом, но как только подошли к двери, Власов пнул её, чтобы та открылась — и та открылась, но треснула, — Власов оттолкнулся от меня и сам зашёл внутрь. Я так и замер там, в дверях, глядя на него широко распахнутыми глазами.       — Чё стоишь? — Спросил он со смешком, но всё еще задыхаясь. — Заходи.       — Всё это время ты мог идти сам? — Я чувствовал себя крайней степени обманутым.       Власов поднял и опустил плечи с нелепым лицом, и исчез в тёмной комнате. Чуть позже свет всё-таки появился.       Я немного постоял снаружи, думая про то, про се и про это. Затем встряхнулся, похлопал себя по лицу и шагнул внутрь. Решил, что мне надо убедиться, что Власову не нужен врач, и только после того, как мой гражданский долг будет исполнен, я пойду домой.       — Добро пожаловать в моё гнёздышко, птичка, — когда Власов заговорил, голос у него был какой-то грохочущий, хотя он говорил не громче, чем раньше. — Здесь тусуюсь только я и моя группа. Мы тут репы проводим.       Передо мной раскинулась комната, не больше кладовки, только с дополнительными метрами под сцену, где весь пол был устлан проводами, а по центру располагался микрофон. Позади стояла огромная барабанная установка и две гитары: чёрная и красная, красная вся была в стикерах. Слева подранный кожаный диван в форме буквы «п» и захламлённый кофейный стол, а справа дверь… куда-то, точно, тоже вела. Стены — просто бетон, на котором куча постеров, фотографий и каких-то записок.       Власов прошёл дальше и уселся в углу на пыльном полу. У него в руках уже был бинт, антисептик и пачка сигарет. Он закурил, после чего начал дербанить упаковку с бинтом.       Я перевёл взгляд на стену и подошёл поближе, чтобы рассмотреть записи. На постерах красовались гривастые парни с пепельными лицами и чёрными кругами под глазами, и такими же чёрными ртами и одеждами, в целой куче цепей и шипов. Весьма… агрессивно.       На одном из мятых листков бумаги, приклеенном к стене на бумажный скотч, был ужасный и неразборчивый почерк. Вообще-то, такой же почерк был на половине приклеенных к стене листов, но кое-где я кое-что разобрал.       — Её вырез объёмен, — я зачем-то решил зачитать вслух, — мы уже в проёме. На Садовой в содоме, — и с каждой фразой затихал всё сильней, — бывший твой побывал в этой коме. Его номер на том же гондоне…       — Чё ты там разнюхиваешь? — Коротко рассмеялся Власов. Я перебросил на него взгляд.       Он всё ещё сидел на полу, только уже без футболки и с приспущенными спортивками. На его груди были свежие синяки, на голове всклокочены волосы и всё лицо в засохшей крови. Он затянулся и посмотрел на меня, задержав дым в лёгких. Засыхающая кровь собралась у него под носом и вокруг рта. Его это, кажется, не беспокоило. Он протирал костяшки клочком салфетки, вымоченной в антисептике, эту же салфетку прижал к ране на голове.       — Твои стихи? — Зачем-то спросил я. Вряд ли это было мне интересно, вряд ли это можно было назвать стихами, но я всё же спросил…       — Большинство, — гордо откликнулся Власов, но поморщился, взглянув на салфетку. Та быстро напиталась кровью и уже больше походила на желе. — Иногда тексты пишет Натаха, солистка, но её редко въёбывает вдохновением. Так что обычно за это отвечаю я. То, что ты прочитал — её творчество, и весьма успешное, кстати, в узких кругах.       — Это же просто бессмысленный набор пошлости и брани, — нахмурился я, глядя на стену.       — Уверен, что мои работы тебя тоже впечатлят, — усмехнулся Власов и поднял с пола какую-то старую тряпку. На этой ноте я решил вмешаться:       — Не вздумай её к своей пустой голове прикладывать.       — Поч? — Вылупился на меня этот недоразвитый.       Я посмотрел наверх, надеясь увидеть небо, но никакого неба там не было — лишь бетонный потолок. Я постоял так, может, пару секунд, потирая лоб рукой. Пытался убедить себя, что это не мои проблемы и не надо в них ввязываться. Но так и не смог. Всё-таки, когда дело касалось подобных вещей, какая-то часть меня выселяла меня же из собственного тела, и рулила всеми процессами. Особенно эту часть волновали такие вот мелочи.       — Есть здесь туалет?       — Ага, — Власов кивнул башкой на дверь.       Проходя мимо, я вырвал тряпку из его рук и пошёл в туалет.       Это была маленькая комнатка с треснувшей раковиной, жалким душем — хотя эту лейку на потолке и слив нельзя было назвать душем — и чёрным унитазом в углу.       Я намотал на руку, может, метр туалетной бумаги и хорошенько вымыл руки, предварительно сбрызнув антисептиком, который всегда носил с собой в кармане.       Обратно в комнату вернулся, решительно направляясь к Власову. Тот как раз закуривал вторую сигарету, когда я подошёл и вырвал у него изо рта и её тоже.       — Э, — возмутился тот, но я уже ухватился за фильтр губами и опустился перед Власовым на корточки.       — Показыфай, — я дёрнул головой. Хорошо, что Власов послушно склонил свою башку сразу после этого.       При помощи фонаря на телефоне я смог как следует рассмотреть рану на его голове. Это было небольшое рассечение, и всё-таки рассечение, которое стоило зашить, как и любое подобное, тем более на голове.       — Тебе бы ф трафмпункт, — я втянул дым и почувствовал отвратительный вкус дешёвого табака. Ну и мерзость же он курил. Я затушил сигарету об пол. Ей-Богу, это капля в море.       — Давно куришь? — Спросил Власов, пока я промывал его рану хлоргексидином.       — Я не курю.       Власов издевательски улыбнулся и недоверчиво вскинул брови.       — Ну, иногда. В особые моменты.       — В какие такие особые моменты?       — В моменты стресса, — огрызнулся я, пройдясь туалетной бумагой вокруг раны. — Может хоть кому-нибудь из своей группы наберёшь, чтоб они притащили нормальную аптечку, обезбол там, зелёнку?       — Не, зачем?       — Чтоб за тобой присмотрели.       Я не сразу заметил, что сижу слишком близко, но в комнате было тускло, а раз уж я взялся играть в доктора, то не хотел «проиграть».       — Ты здесь. Зачем мне кто-то ещё?       Я сидел на корточках, глядя на комнату без окон, погрязшую в хламе и расписанную граффити. И на мгновение я предположил, что это не просто комната для репетиций, как выразился Власов. И от этого предположение мне стало дурно.       — Ты что, живёшь тут? — Я произнёс это, не скрывая ужаса в голосе.       — Да, ваще-то.       — Ты поехавший… — прошептал я, глядя Власову в глаза. — Тут же полная антисанитария.       Через пару секунд он перестал ржать и сказал:       — Нормально. На мне всё как на собаке заживает, и иммунитет крепкий. В детстве мать часто в жопу чеснок нам пихала, она вообще всю эту тему любила, с «народными методами». Правда чеснок она пихала, чтоб глистов вывести… но я считаю, что это повлияло и на мой иммунитет тоже. Ну, чеснок же типа полезный. Полезный же, да?       — Да у вас вся семья поехавшая.       Власов прыснул в кулак, и тут же коротко взвыл. Я бросил взгляд на его выпирающие рёбра и плоский живот, и на всём этом красовалась россыпь синяков. Он столкнулся со мной взглядом и тут же его отвёл; закусил пирсинг на губе, которая у него вся была в мелких ссадинах. Было заметно, что терпеть боль для него не в новинку, как для бродячей собаки стерпеть пинок. Но сегодня, может, какой-то особенный пинок? Или он просто не хотел выглядеть перед кем-то слабаком.       — В тему обезбола, — вдруг вспомнил Власов, — подай-ка мне вон ту бутылку. Там должно было что-то остаться со вчера…       Я посмотрел туда, куда он тыкал пальцем. На краю кофейного стола действительно была бутылка. Водки. За ней я, конечно же, не пошёл, тут же осадив Власова строгим:       — Хочешь отъехать в мир иной?       — Было бы славно.       — С такими побоями пить нельзя.       Он надулся, ну прямо как маленький. Потянулся к футболке, но я её у него отобрал. А как только почувствовал ужасный запах пота, брезгливо швырнул её как можно дальше.       — У тебя есть другая одежда?       — Пф, спрашиваешь, её у меня до пизды.       — Чистая?       — Тогда нет.       Я снова вздохнул. Ну и денёк.       Глянул на свою кофту, немного погрустил, потому что это былая моя любимая, но у меня хотя бы была с собой куртка и майка, куда более любимые, чем кофта.       Когда я начал раздеваться, Власов засвистел. Мои недобрые взгляды на него не действовали. Он свистел громче, когда я остался в одной майке.       — Надень это хотя бы. Оно чистое. Ну, чище твоего уж точно.       — С удовольствием, — Власов потянулся за вещью, но я немного придержал кофту у себя в руке и, прежде чем её отдать, пригрозил:       — Верни в таком же виде, в каком сейчас получаешь. То есть чистую и не прожжённую. Понял?       Власов схватился за свой зуб и чиркнул по нему ногтем.       — Так точно, — добавил после.       Жеста я не понял, но кофту отдал. Затем поднялся и накинул куртку.       — Уже уходишь? — Послышался приглушённый голос. Власов застрял, пытаясь просунуть голову в рукав кофты.       — Да, — ответил я, глядя на его попытки протиснуться, не запачкав одежду кровью. Это было весьма любезно с его стороны, но лучше бы он всё-таки сходил в душ перед этим. Хотя сил его отчитывать у меня уже не было. — Завтра на пары надо, — добавил я.       — Понятно, — протянул Власов, всё-таки справившись со своим заданием. — Ну, до пятницы.       — Ты пропустишь два дня? — Я был изумлён такой наглостью.       — Ага, — Власов ткнул пальцем на своё лицо. — Буду зализывать раны.       В общем-то, это был справедливый ответ и мудрое решение. Показываться в таком виде в универе ему пока что не стоило. Хотя я сомневался, что двух дней ему хватит, чтобы «зализаться».       Я уже топал на выход, когда вдруг вспомнил ещё кое-что.       — А Богдан… он...       Власов засмеялся. Утробно так заржал, как может только панк вроде него. Потом заткнулся. Вот так вот, за секунду, как будто никогда не смеялся и вообще не будет.       — Жив, но вас больше не тронет, — этот побитый пёс прислонил два пальца к своей голове, а после дёрнул рукой и ей же вцепился в пачку сигарет.       Не дай Бог он прожжёт мою кофту. Я его сам добью.       С этими мыслями я покинул чужое убежище.