Мик и Блик

      Просыпаясь по утрам, я каждый день принимал целую серию радикальных решений. Меня волновали учёба, деньги, моё здоровье и, конечно же, Нина. Если честно, в глубине души я всё ещё надеялся поразить её, когда мы вновь увидимся.       Весело насвистывая, провести по модным ресторанам, дать ей почитать мои любимые книги, вместе делать домашку, предложить, как бы между прочим, пойти в выходные после обеда за покупками каких-нибудь нарядов, которые освежили б её гардероб. Девушкам же нравится ходить по магазинам, так? Рассматривать косметику, мерить одежду… Может быть тогда она пожалела, что упустила такого кавалера?       Пока я потягивался на кровати, мне казалось, что заполучить Стрельцову проще простого: надо только проявить решительность, параллельно поискать стабильные места для заработков, заняться спортом, выбрать приличный бассейн, где можно плавать ни на что не натыкаясь, одолжить у кого-нибудь денег, чтобы в следующую среду сводить Нину в кино. Я радовался, что так хорошо всё спланировал. И главное, верил в реальность своих планов.       Но, встав с постели, я готов был умереть, поскольку меня одолевала жуткая мышечная и головная боль. Я с ужасом обнаружил, что на часах десять утра.       Я вскочил на ноги. Начал метаться по дому, что-то искать, меня обуревали тревожные мысли, от которых через пять минут не оставалось и следа, всё затмили страдания: меня тошнило, шатало, бросало то в жар, то в озноб. В общем, собрался кое-как. И уже сидя в прихожей — одетый, запыхавшийся, голодный, в одном несчастном ботинке и с рюкзаком за спиной — вроде бы был готов бежать сломя голову на пары… Но я никуда не пошёл.       Еле дополз до кровати, по пути теряя одежду. У меня не было сил, чтобы что-то с ней делать сейчас.       Когда я уже лежал, страдая от невыносимой головной боли и желудочных спазмов, мне позвонил Вася. Я взял трубку и жалостливо произнёс:       — Гореть тебе в аду.       У меня в телефоне раздавался слабый Васин голос:       — Чувак… я уже.       О последствиях вчерашней ночи я спрашивать не хотел, но Вася, как следователь в суде, доложил мне в красках и подробностях о пикантных деталях моего поведения:       — Ты заснул в сортире. Не знаю, сколько часов ты смущал девчонок, лёжа с рулоном туалетки под башкой, но, судя по отзывам, чувствовал ты себя довольно комфортно.        — А-а, — сокрушился я. Думать было тяжело. Голова раскалывалась.       — Когда тебя разбудили, ты был никакой. Чёта какие-то наговоры там шептал, срочно пожелал поехать в лес, пока я пытался тебя с третьего на первый перетащить. Пару раз пёзднулся на лестнице, конечно же…       — Ну конечно же…       — В такси я тебя закинул с Божьей помощью, Микита, и ты почти сразу заснул. Хоть дома щас?       — Да, — я поглядел по сторонам, чтобы убедиться. — Наверное, да.       — Повезло, — вздохнул Вася. — Похмелье долбит?       — Не знаю. Наверное, нет.       Мне с детства говорили о печальных побочках светской жизни. У матери часто болела голова после «посиделок с девочками». Папа отчитывал её за то, что та пила какое-то сладкое-полусухое в больших количествах. Я тогда ещё не понимал, думал, мама меня разыгрывает и просто хочет подольше полежать на диване, вместо того, чтобы заниматься домом, которым в итоге занимался я… если бы кто-то мне тогда сказал, что похмелье — вот такое какое-то. Я б не пил. Никогда.       Повезло ещё, что пропустил приём таблеток. Инстинкт самосохранения у меня отменный.       — А меня долбит… — Напомнил о себе Вася. — Я проспал первую пару. И планирую проспать все остальные, — в динамике зашуршало одеяло, заскрипел старенький диван, который Вася урвал с барахолки. — А ты как?       — К чёрту, — выдохнул я, — никуда не пойду.       — Значит всё-таки долбит, — усмехнулся Вася. — Всё, я поплыл, — болезненно засмеялся Вася, отдаляясь от микрофона. Я сбросил вызов.       Холодок в комнате был даже приятен — бодрил. Отопление ещё не успели включить, так что каждое осеннее утро начиналось с негласного ритуала, в котором приходилось устраивать затяжной прыжок из одеяла в толстовку со штанами. Но сейчас я просто лежал на кровати, полностью готовый к решительным действиям, и был одет, в полной боевой готовности, исключая ботинок и рюкзак. Мой мозг кипел, требуя интеллектуальной разминки, но тело не откликалось. Механизмы, отвечающие за жизнедеятельность, не запускались. И я лежал так, может, полчаса; может, час. В этом чувствовался какой-то сюр. Меня удручало неожиданное вторжение порока в мою жизнь.       Я сделал над собой усилие, вспоминая вчерашние знакомства, их улыбки, позы, подумал, что они такие весёлые и беззаботные. Но ни фига: кроме раздражения, что они такие весёлые и беззаботные, я ничего не ощутил. Значит, не моё. Я сделал вывод раз и навсегда: повторять не стоит. Лучше заблудиться и остаться жить в лесу.       С этой мыслью я перевернулся на бок и заснул.

***

      Перед тем как пойти на пары, я промаялся целый день. «Понедельника» для меня просто не существовало, я сразу переместился во вторник. Даже замазал похмельный понедельник в блокноте красным маркером, чтоб сильно не мозолил глаза. В итоге всё это имело обратный эффект.       Уже в метро я замазал всё чёрным маркером. Но как-то не так схватился за колпачок… в итоге маркер потёк. Я весь вымазался в чернилах.       Ну чего ещё можно было ждать после того, как побывал в «аду». Теперь мелкие неприятности будут преследовать меня до тех пор, пока я не искуплю грехи. Визит в церковь внёс в календарь.       Когда я зашел в аудиторию, там вообще никого не было. Даже Нина ещё не пришла. Кажется, таким образом я хотел загладить вину за прогул перед самим собой.       Нецелесообразность раннего прибытия меня не смутила. У меня было свободное время для рутинных дел, которыми я с охотой занялся, заполучив ключ от аудитории.       Вася пришёл только ко второй паре. Нина весь день суетилась, озабоченная своими делами. Мы перекинулись парой фраз во время большого перерыва. На большее у меня не хватило смелости. Вася сказал, что я размазня. Я нашёл в себе немного храбрости, заключил в ладони накопившееся раздражение и отвесил Васе подзатыльник.       В остальном день был нормальным. Никаких сюрпризов, прям как я и хотел.

***

      На следующее утро я позволил себе прийти как обычно, в восемь. Нина подоспела к восьми тридцати. Она всё чаще приходила в это время, когда в аудитории было уже хотя бы несколько человек, помимо меня. Мы обменивались взглядами, кивками, но не более. Наше общение сократилось до холодно-приятельской учтивости.       Я чувствовал себя паршиво. Но, наверное, так даже лучше. Чем меньше я контактировал с Ниной, тем стабильней ощущал себя физически, хотя под сердцем продолжал вынашивать какой-то тяжеленный груз. Каждый раз я хотел выбросить его, прогуливаясь мимо урн, но никак не мог перебороть своего внутреннего озлобившегося ребёнка. Доставал из кармана зип-пакетик с грязным пластырем. Разглядывал его, оказавшись наедине со своими тараканами. Водил большим пальцем по упаковке. Вздыхал. Житие у меня тяжкое было.       В среду, ближе к вечеру, пошёл дождь. Ливень, если быть точным.       Я стоял в университетской арке и глядел на блестящие мраморные ступени.       Все уже давно разошлись. Засидевшихся можно было сосчитать по пальцам: я, да ещё парочка ребят, которых дома, видимо, никто не ждал.       Но под арку кто-то зашёл. Я тут же перевёл взгляд и рефлекторно нахмурился.       Меня поприветствовал блуждающий взгляд сощуренных глаз. Власов прислонился к арке плечом: в клетчатой рубашке, спортивных штанах, с голыми щиколотками — а ведь на улице собачий холод. Он кивнул мне, здороваясь, пошарил в кармане, вытащил пачку сигарет и зажигалку, закурил. Молча пускал дым ноздрями, глядел на меня в открытую, беспокоил пристальным вниманием.       В его взгляде поселилась лихорадочная веселость, он казался слегка чокнутым. Глаза прищурились, в уголках морщинки. Я отвёл взгляд. Он меня оценивал. И я был обеспокоен этим. Но быстро взял себя в руки. В отличие от него, я выглядел безупречно, и моё лицо было в порядке, и с одеждой всё супер.       — Ты что-то в последнее время появляешься повсюду, где тебя меньше всего ждут, хочешь меня достать?       — Да нет, — усмехнулся Власов, шумно затянулся и продолжил, — я как дворняга, хожу куда хочу и когда хочу. А вот ты, какого-то хера, решил подышать воздухом злачных мест. С хуя ли?       — Ты, что ли, ищейка, чтобы разнюхивать подробности моих похождений?       — Верняк, люблю разнюхивать. Дворняга ж, говорю, — он снова затянулся. Я замолчал. Долгая жадная затяжка, после которой клубы дыма вместе с запахом достигли меня. Я обернулся на одном длинном выдохе Власова. Схлестнулся с ним в зрительной дуэли. Но Власов не сражался со мной по-настоящему, а просто играл. Это бесило.       — Слушай, — произнёс я робко, сам не веря, что собираюсь сказать следующее. — Давай перестанем друг друга травить, а? Раз уж Нины не видать ни тебе, ни мне, может… заключим перемирие? Перестанем замечать друг друга, как раньше. Вернёмся к истоку.       — Тебя парит наша развлекуха? — Прищурился Власов.       Я напряжённо кивнул и произнёс слова, которые хотел бы оставить при себе:       — Я устал.       С первого взгляда это всё, конечно, незаметно. Если глаз не наметан. Но я на последнем дыхании бежал на длинную дистанцию. Если Власова удалить из этого марафона, я смогу хотя бы перевести дух.       Пока я смотрел на Власова в ожидании одобрения, Власов загадочно глядел вдаль. Мне даже начало казаться, что он из чистого упрямства пошлёт меня и выкинет очередной болезненный подкол. Но он просто докурил и затушил сигарету о стену.       — Не делай так, — я сделал ему замечание. Хотя меньше всего хотел сейчас с ним собачиться. Вдруг это станет последним грузом в чаше весов, и он не примет мои условия?       Власов бросил окурок, вытер рот тыльной стороной ладони и прокашлялся мокротой, которую потом сплюнул.       — Заебёшь, — сказал он тихо, покачнувшись в мою сторону и смотря себе под ноги.       — Что?..       За секунду Власов подлетел ко мне и впечатал в стену, наматывая на кулак мой воротник. Он странно посмотрел на меня. Один из тех взглядов, которые скорее чувствуешь, чем видишь.       — Давай, да. Ну, ладно. — Он улыбнулся, как душевнобольной. Я не шевельнулся. Уж лучше получить в ухо, чем в лицо. — Думаешь, что твое «не делай ничего» прокатит?       — А? — переспросил я.       — Сделал уроки?       — Что?       Он заржал.       — Кое-что в этом мире не меняется. Луна всходит и заходит, река течёт, а Мик продолжает говорить то, что думает, — он резко потянул меня на себя, а затем вновь впечатал в стену. Да так, что выбил весь воздух. Я стиснул зубы и зажмурился в ожидании удара. Путь бьёт, раз ему так надо. Лишь бы согласился. Я готов был стерпеть хоть сотню ударов, лишь бы он оставил меня в покое. Но удара не было. Власов меня не отпускал. — Ты, сука, бля, — Власов резко оттолкнулся и отпустил мой воротник. Я наконец-то открыл глаза и наблюдал за тем, как этот придурок водит ладонью по своей тупой башке. — Бля-я, — протянул Власов, не глядя в мою сторону. Он снова закурил. — Да и хер с тобой. Раз устал — отдыхай, больше я за Нину, — он поднял на меня свои глаза, — с тебя не спрошу, — и сказал так, прежде чем рванул к воротам, докуривая по пути.       Я слегка ошалел и чувствовал себя сконфуженно. Но то, что я решил эту проблему, меня сильно успокоило. Так что остаток вечера я мог быть самим собой. И я пошёл домой, искренне надеясь, что наш конфликт был исчерпан.       Уже дома я поужинал и решил, что стоит порадовать себя хотя бы немного. Всё было запланировано через пару часов — на субботу, как раз по прогнозу дождей быть не должно. Наш выезд клуба натуралистов состоится уже на этой неделе. В этот раз точно.       Ведь, в конце концов, нельзя каждый день проводить в печали, если тебя бросила девушка… которая даже не твоя девушка… и которая тебя даже не бросила.

***

      Ну и вот, настал тот самый день.       Я стоял на станции с походным рюкзаком, вооружившись всем необходимым. Только был не так приветлив, как обычно; мне на нервы действовало не только то, что Нина выглядела как самая сияющая звезда на небосводе, у меня ещё и другие проблемы были.       Первая и, наверное, главная — то, что Ратников забыл взять походный рюкзак, который мы приобрели ему на деньги из нашего клубного бюджета. Я больше не мог смотреть на этот его кожаный портфель размером с тарелку. А ещё Светлана Крыжовникова, девчонка-прогульщица с факультета права, надела неуместную юбку, ещё и не по сезону, ещё и коротенький свитеришко, узкий, почти тесный, накрасила губы в ярко-алый и напудрила щёки, и глаза у неё блестели — она глядела на Павла Панаева, футболиста, атлета, скалолаза, который не отличался интеллектом и делился похабными анекдотами со своим приятелем — таким же футболистом — Сергеем Козловым, у которого та же проблема с интеллектом, что и у его товарища. И все эти люди были членами моего клуба натуралистов. Кто-то приходил за галочкой, чтобы не капали на мозги в деканате по поводу необходимости участия в университетских активностях, а кого-то сюда занесло на волнах страстей.       Я взглянул на Стрельцову, которая болтала с Антоном Власовым.       — Еб твою мать, — прошептал я.       Это, кстати, последняя моя проблема. Я бы даже сказал, последняя капля в море моего отчаяния. Сейчас расскажу.       Нина прибыла на станцию с опозданием. Минут десять назад. Я ещё издалека заметил, что шла она не одна, и шла очень медленно. Как только я опознал в чертах лица компаньона Стрельцовой знакомые нотки, мне стало совсем худо. Чем ближе Нина с Власовым подходили, тем паршивей мне становилось. Никакое похмелье с этим не сравнится.       Власов остановился рядом с нами, как в чём не бывало, и улыбнулся по-дурацки приветливо.       — Это Блик, — представила его Нина. Власов ударился жать всем руки, подмигивать,       — Микита, Блик написал мне вчера вечером и изъявил желание присоединиться. Ты не против?       — Но он не участник клуба, — процедил я.       — Блик сказал, что если ему понравится, то он с удовольствием присоединится, — мило улыбнулась Нина.       — С удовольствием, — подтвердил Власов.       «По правилам моего клуба, чужаки не могут участвовать в походах. И тебе, Стрельцова, стоило написать мне лично, прежде чем приводить этого ушлёпка сюда. Так что — нет, я против. Верни его туда, откуда взяла, и возвращайся одна».       Но это я только подумал. А вслух сказал:       — Не против.       Через десять минут мы уже все тряслись в одном из вагонов электрички, где пахло так себе.       Ехать с этими людьми было всё равно что слушать музыку в режиме "на повторе": мозг привыкал, жил своей жизнью, решал маленькие проблемы, временами реагируя на внешние раздражители.       — Говорят, в том лесу маньяк зарезал четверых. Три трупа нашли в позапрошлом месяце. По кускам собирали, — шепчет Панаев.       — Да гонишь, — махнул рукой Ратников, но второй спортсмен, Козлов, поддержал друга:       — Не, это реальная история. Я по телеку видел. В новостях показывали.       — Реально? — Беспокоится Крыжовникова, прибиваясь поближе к своему объекту воздыханий.       — Ага.       — Да, там реально псих, чтоб такое творить… но что-то есть в этом такое… ебанутое!       — Ладно, а мотив?       — Те, у кого есть мотив, кожу со своих жертв не сдирают, сама подумай, так поступают чокнутые.       — Вот уж не знаю.       — В телеграмме есть канал, где куски этих тел показывали. Хочешь посмотреть?       — Фу-у, нет!       — Мне покажи, — кивает Ратников.       — Ребят, — вздыхает Нина. — Тише.       За окном светило белое солнце, по-осеннему тёплое, а по полу тянулся холодок. Когда из тамбура кто-то заходил в наш вагон, Крыжовникова оглядывалась.       — Говорят, перед нападением этот псих любит побегать за своей жертвой. Так что если услышите странные звуки рядом с собой — бегите и не оглядывайтесь.       — Я уже не хочу в лес!       — А ты не отходи далеко от нас.       — А если потеряюсь?       — А если потеряешься…       Стрельцова сидела напротив меня. Ловя наши сливающиеся отражения в окне, я находил их элегантными.       — Тебя грохнут! — Заорал Козлов. Крыжовникова взвизгнула.       Я оглянулся на ребят: Крыжовникова пыталась дотянуться до лица Панаева, чтобы отвесить ему подзатыльник, её свитерок задрался. Нина сидела тихонько в углу, листая книгу. Рядом со мной, облокотившись на широко расставленные ноги, сидел и любовался влюблённой парочкой Козлов, справа от него посмеивался Ратников. Я бросил взгляд на соседний ряд, где Власов сидел, закинув ногу на ногу и откинув голову на спинку сидений: глаза закрыты, в ушах наушники, руки в карманах. Он, кажется, спал. Или делал вид, что спал.       Чуть позже в вагон зашёл продавец безделушек, одетый в куртку в зеленую клетку. Он обошел всех, но люди посылали его взглядом и отворачивались.       Я подумывал ретироваться на другой ряд, чтобы тоже немного почитать.       — Похоже, вам весело? — Спросила Стрельцова, без подтекста или чего-то такого, я слышал это ровно. Но Ратников решил прицепиться к словам, ответил с наскока:       — А что, хочешь нас отчитать?       — Тише ты, — шикнула на него Крыжовникова, взглянула на Нину. — Лично мне уже не так весело, особенно после всех этих историй!       — Осторожно, — я всё-таки встал со своего места, чтобы пересесть на ряд вперёд, — ты вляпался в блевотину.       Я сказал это, потому что Ратников и вправду вляпался — хоть лужица и была небольшая.

***

      К часу дня мы прибыли на станцию «платформа 41 километр». Я шёл во главе, поглядывая на свою грибную карту. Опят здесь должно было быть столько, что мне хватит ещё на неделю.       Я вывел всех на улицу и повёл в лес, стараясь не обращать внимания на разговоры позади.       — Там точно нет маньяка?       — Да не трясись ты.       — Но мне стрёмно!       — Погибать, так с песней! — Объявил Козлов и врубил музыку. Я оглянулся, но промолчал. Будь мы охотниками, это была бы самая бестолковая охота. Но я предпочитал охотиться на тех, кто даже при большом желании не сможет убежать. В каком-то смысле, получается, что я тоже маньяк…       Как только мы добрались до точки, которая меня устраивала, я указал на бревно и заявил:       — Тут разместимся.       Ребята начали трудовую деятельность. К счастью, многие из них не первый раз «на воздухе» и знали, что от них требуется. Крыжовникова отправилась искать ветки для костра. Козлов пританцовывал под музыку, молотил воздух. Панаев и Ратников двигали брёвна, чтобы организовать наше место. Власов закурил, и это всё, что он сделал.       Я выловил Нину, пока та не бросилась помогать Крыжовниковой, и шепнул:       — Отойдём ненадолго?       Она кивнула, тоже шепнула:       — Ладно.       Стояла сырость, поэтому всё было влажное, холодное, земля под ногами чуть проседала.       Как только я раздвинул какие-то ветки, на голову мне упал паук. Но я молча стряхнул его и последовал за Ниной. Так мы, в тишине, отдалились от нашего «лагеря», пока не вышли на небольшую полянку.       — Зачем ты его привела? — Спросил я строго, оценивая найденные ветки на сухость. Начал собирать подходящие, чтобы отнести для костра.       — Ты про Блика?       — Да.       — А что в этом такого? — Искренне не понимала Стрельцова. Я стиснул зубы от негодования.       — Он не член клуба.       — Но если, исходя из такой логики, отвергать всех приходящих, то в нашем клубе больше никого не будет.       — А зачем кто-то ещё? — Я тоже её не понимал.       Она пожала плечами и что-то пробормотала. Я понял это так, что она пытается извиниться, чтобы не услышал я. Или я всё неправильно понял? В любом случае, Нина снова заговорила через пару секунд:       — Прости, Микита. Кажется, мне действительно стоило обсудить это с тобой. Я просто не подумала, — её голос звучал виновато. Она действительно раскаивалась, так что теперь виноватым уже чувствовал себя я.        — Ну, — промямлил, — проехали. Ты же не можешь думать обо всём и сразу, как-никак, ты староста, ещё и не последняя в клубе натуралистов.        — Да, тут ты прав, — согласилась Стрельцова и замолчала. Она тоже нашла подходящие ветки и принялась их собирать. Я опустился на корточки рядом с ней и начал ей помогать.        Я всё пытался решить, как лучше задать свой вопрос, и когда. Но момент более подходящий никак не подворачивался, а я так ничего и не надумал. Поэтому решил не оттягивать неизбежное, спросил сейчас:       — Тот чувак у ворот с цветами… твой парень? — Волнение обожгло мои лёгкие вместе с холодным осенним воздухом. Я даже хворост перестал собирать.       — Ну да, — она улыбнулась. Но смотрела почему-то в другую сторону. — Думаешь, я ему не подхожу?        — Скорее, наоборот, — выдохнул я. У меня чуть кольнуло сердце, но я стерпел. Это была не очень сильная боль. Я подготовил себя к худшему заранее, так что… всё было в порядке.        — Вообще-то мы с ним поженимся через месяц, — добавила Нина. — Никак не могу избавиться от ощущения, что я недостаточно стараюсь, и что недостаточно хороша для него.        Я сорвал маленький цветок с белыми лепестками и позвал Стрельцову:       — Нина.        Она повернулась ко мне, глаза на мокром месте.       — Ты достойна лучшего, — сказал я и заправил цветок ей за ухо. — Надеюсь, он сделает тебя счастливой. Но если ты вдруг поймёшь, что счастья с ним не обрести, помни, что он один из, а ты — единственная.        Вот так: разговор о чём-то другом, и вдруг — всплеск эмоций, мгновенная радость на губах и милый смешок. Нина вытерла глаза и согласно кивнула:       — Спасибо, Микита.       Я забрал оставшиеся ветки и мы вернулись к нашему «лагерю». Власов уже раздувал костёр.        — Кто развёл? — Спросил я. Ратников и Панаев ткнули на Власова. Тот ухмыльнулся, продолжая ламинированным журналом стимулировать пламя. — Неплохо, — бросил я, и палки бросил, но не в костёр. Раз уж у этого придурка есть опыт, пусть сам ими распоряжается. У меня есть дело поважней.       Я прихватил из рюкзака барсетку и объявил для всех:       — Ушёл за грибами. Кто со мной?       Ребята как один начали изображать бурную деятельность: двигали брёвна, перекладывали палки, пересчитывали еду… в общем, всё, чтобы показать свою занятость и нужность в лагере, а не где-то там, под кустом в лесу. Но это нормально, никто из них не любил грибы так, как их любил я.        Отойдя от «лагеря», я проверил нож и достал из барсетки пакет. И всё глубже погружался в лес.        Цивилизация осталась где-то позади. Только глас природы и пение ветра. Полный дзен.       И тут я увидел его… маленький, дивный, блестящий маслёнок в окружении мха. Я склонился над ним, поблагодарил фортуну и ловко срезая почти под корень. Первый трофей. И столь скоро! Ну красота.        Я осмотрелся и двинул дальше, накинув капюшон. Маслята всегда росли семейками. Если нашёл один — будь уверен — где-то рядом прячется ещё как минимум парочка. Иногда даже целые поляны!        После разговора с Ниной я чувствовал себя легче. Меня как будто отпустило. Немного, но отпустило. И постепенно заполняющийся маслятами пакет тоже имел к этому отношение.        По моим ощущением прошло всего минут двадцать, но, судя по времени на часах, не меньше двух, когда абсолютную тишину потревожил звук чьих-то шагов. И он меня напряг, но встретить ещё одного грибника в лесу — не редкость. Поэтому я просто шёл вперед. Почти выкинул из головы мысли о чужом присутствии. Но внезапно в моём сознании всплыли разговоры ребят: «Говорят, в том лесу маньяк зарезал четверых». Я замер.        Птица вспорхнули с криком с соседних ветвей. Загудел ветер.        Я тряхнул головой, отгоняя тревожные мысли. Хотя сердце у меня застучало так громко, что вполне могло бы разбудить лешего.        Я медленно повернул голову, как будто оказался в фильме ужасов в главной роли, но никого там не было. И я пошёл дальше, но уже крадясь и прислушиваясь.        Странные звуки продолжили преследовать меня. Я озирался по сторонам и прибавлял шаг, надеясь на то, что это просто моё воображение. На меня накатывал смутный страх. Я чувствовал что-то, чего не мог видеть. Но нож в моей руке придавал уверенности.        И тут я снова замер. Пауза. Антракт. Внезапно опустившийся занавес под треск веток у кого-то под ногами. Я вдохнул и рванул с такой скоростью, с какой никогда прежде не бегал, чудом не теряя свой пакет с грибами. За мной кто-то бежал. И я не хотел оглядываться.        Перескакивал через обвалившиеся деревья и торчащие поломанные ветки, я бежал изо всех сил, как не бегал на физкультуре со времён старшего класса. Даже не заметил, как передо мной образовался крутой склон. Затормозил на самом краю. Сила притяжения поманила меня вниз. Тогда-то меня и догнали: дёрнули за капюшон и повалили наземь.       — Ебанулся? — Выкрикнули, когда я уже упал, роняя и нож, и пакет с грибами. Власов держал меня за капюшон, тяжело дышал и сидел на корточках напротив с ошалевшим видом. — Лучший друг камикадзе — гравитация, знаешь?       — Ты… — выдохнул я, и тут же начал дышать с удвоенной силой. — Это ты за мной бежал?! — То ли спросил, то ли обвинил его я, всё ещё задыхаясь.        Власов весело оскалился:       — Ну, а кто ж ещё?        — Сука, — я знал, что я сказал это, но почему-то это было совсем не похоже на мой голос.        Впрочем, Власова это развеселило, и он начал смеяться. Тогда я не раздумывая пнул его в грудь, и Власов упал назад, и закашлялся, прежде чем продолжил ржать.       Я поднялся и стал дрожащими руками собирать свои вещи и грибы.       — Всё путем, приятель?        Я не отзывался. Власов подобрался ко мне и тоже стал собирать грибы. Я на него зло зыркнул.       — Что тебе надо?       — Ничего, — ответил Власов.       — Тогда отвали.       — Эй, — он заглянул мне в глаза. — Я помочь хочу.       Мудила. Помочь он хочет. Себе помоги не быть таким мудилой, подумал я.        Неожиданно дерзко для самого себя я выдернул свой нож из его руки и двинул обратно к «лагерю», только другим маршрутом, чтобы поискать ещё немного грибов. Но тот, кто плёлся позади, никак не давал мне расслабиться. Иногда я останавливался и оглядывался, чтобы подождать Власова и пропустить его вперёд. Как-нибудь отвязаться от него. Но этот мудак никуда не торопился, и тоже останавливался, если останавливался я.        — Ты же сказал, что больше не будешь меня доставать? — Не выдержал я, когда в очередной раз присел заглянуть под куст.       Власов, не вынимая рук из карманов, а сигареты — изо рта, ответил:       — Не, — дым сочился у него из ноздрей, — я сказал, что не буду доёбывать тебя из-за Нины. Кстати, я уже больше пары часов в лесу и ни разу не выпил.       — Поздравляю, — процедил я и раздражённо тряхнул пакетом; пошёл дальше.       — Я заслужил какой-то приз? — Он усмехнулся и увязался за мной.       Всю дорогу Власов задавал мне глупые вопросы, на которые я не отвечал. Про лес, про грибы, про клуб натуралистов. И мне бы, может, хотелось всё это обсудить, но точно не с ним. Он даже реалистично восхитился покрытым опятами пеньком! Но я не поверил.       Когда Власов понял, что я принципиально его игнорирую, то начал петь. Это меня добило. Так что в «лагерь» я вернулся бледнее и слабее, чем тень отца Гамлета. Зато с целым пакетом грибов, которые сразу сложил в свой рюкзак.       — О, вот и вы! — Обрадовалась Нина. — Садитесь есть, — и пригласила к столу.       На пеньке уже стояла тарелка с шашлыком и сосисками, часть которых активно поглощали участники нашего выезда. Не сказать, что у меня особо был выбор. Есть-то хотелось после стольких часов стресса. Так что я сел вместе со всеми и был вынужден слушать те бредни, которые тут обсуждали.        — Блик! — Заорал Ратников, когда я выбирал между горелой и чуть менее горелой, но лежавшей на земле сосиской. — А правда, что ты в группе играешь? Нинка рассказала!        Власов подошёл к нашему «столу» с каким-то подозрительным опозданием и сел на пень рядом с Крыжовниковой. Та свела колени и прижалась к Панаеву.       — А то, — ответил Власов, наколов себе сосиску с земли. Я был впечатлён. Самую малость. Он начал её отряхивать. Прям руками. Грязными.       — И чё, как успехи?        — Пару концертов в год есть. Несколько альбомов тоже имеется.        — А ты гитарист или солист? — Замурлыкала Крыжовникова, чуть развела колени.        «Он садист», — подумал я, жуя сгоревшую сосиску.        — Не, — махнул рукой Власов, налил в тарелку кетчупа и майонеза. Всё перемешал и только потом начал есть. — Я барабанщик. Иногда пою с солисткой в дуэте.        — Сколько бабла за концерт мутите?       — По-разному. Вы сами чё делаете?        — Я модель, — похвасталась Крыжовникова.        — Футболист.       — Развиваю бизнес с батьком.       — Консультант в Бершке.        — Репетитор, — нежно отозвалась Нина, — помогаю детям с ЕГЭ.        Я чувствовал, как они меня прожигают взглядами. Они требовали, чтобы я ответил. Так что я дожевал, проглотил, вытер рот рукавом и сказал:       — Я всё могу.       — А работаешь-то кем, — кивнул Ратников.        — Кем угодно, — я пожал плечами. — Если заплатят.        — На какой-то трассе я это уже слышал, — коротко заржал Панаев. Нина пихнула его в плечо. Я так и не понял, что в этом смешного, но больше до меня не докапывались.       Примерно через час мы начали собираться. Постепенно темнело.        Поезд сильно задерживался и поднялся ветер, пошёл мелкий дождь, так что прибытию электрички все очень радовались. Хотелось хоть немного посидеть в тепле.        Внутрь мы ворвались всей толпой. Сели почти так же, как сидели до этого, только на месте Власова теперь уже сидел я. На соседнем ряду. В одиночестве. Власов занял место посерёдке. Справа от него сидела Стрельцова и читала книгу, а слева Крыжовникова строила Власову глазки. Панаев, что ещё недавно был объектом её вожделения, вовсе не выглядел расстроенным.       — А чё, какие песни хоть играете? — Спросил Козлов, подозрительно довольный.        — Пост-панк.        — Сами их пишете?        — А то.        — А как группа называется?        Я потянулся за рюкзаком, чтобы достать бутылку воды. Как только его открыл, заметил прям сверху на пакете белоснежную гроздь, мать его, кораллового ежовика. Я его не находил. Значит, его нашёл кто-то другой… я взглянул на Стрельцову, но та была полностью поглощена чтением. Пробежался глазами по остальным, но никто не отозвался, и тогда я неизбежно напоролся на Власова. Он смотрел мне прямо в глаза и ухмылялся.       У меня сердце заколотилось в темпе вальса.       — А зачитай что-нибудь?        — Бля, — Власов отвёл взгляд, — ребзи, ща так лень, давайте потом.        — Ну зачитай, прошу!       — Вставай на колени, раз просишь. А я подумаю, — он сказал что-то забавное. Ребята рассмеялись.       Я глядел на него, затем снова в свой рюкзак. Из всех событий, случившихся в этом лесу — этот удар оказался самым жестоким — Власов не только нашёл ежовик снова, но и отдал мне. Неосязаемая расцепка, неожиданный выход из боя. Я почувствовал себя немного малодушным, потому что был готов простить Власову половину того дерьма, которым он меня накормил. И всего лишь за гриб… редкий, мать его, гриб.       Я прижал кулак ко рту и отвернулся к окну. Дурацкая улыбка всё рвалась наружу, и колено тряслось от радости. Я уже представлял, каким вкусным будет мой ужин. Стыда я почти не чувствовал, но пару уколов вины меня коснулись. Как-никак, гриб из красной книги. Тут и сомнения пропали. Стрельцова точно бы не стала беспокоить такой важный гриб.       Примерно через минут сорок мы прибыли на исходную точку. Вышли не все. Только те, кому надо было в метро. Власов вышел вместе со мной и Ниной, и мы втроём спустились в подземку, где проехали молча две станции. На третьей вышла Нина.        — Пока, парни, — попрощалась она, помахав нам рукой. Власов отличился, посылая ей воздушный поцелуй.        Ещё одну станцую мы проехали всё в том же молчании. Я оттягивал момент до последнего. Уже даже думал, что разговор не начну, но Власов меня окликнул:       — Я погнал, — зачем-то сообщил он, когда поезд начал останавливаться. — Чао-какао.        Я кивнул. Власов отвернулся, и я необдуманно вцепился в его плечо. Отступать было поздно. Я пробормотал:        — Стой.        Он оглянулся и уставился на меня, пока я в ускоренном режиме запихивал руку в свой рюкзак и доставал оттуда гриб. Обычный опёнок. Всё равно Власову не понять ценности ежовика.       — Возьми.        — Да не на…        — Возьми, — я его перебил и буквально заставил принять этот гриб. — Заслужил.       Власов ничего не ответил, что вполне меня устроило.       Как только раздалось название станции и люди начали вставать со своих мест, я поднял взгляд и посмотрел в лицо напротив. Власов неотрывно глядел на меня. Глядел странно, как будто сквозь мою голову, и сквозь стены тоже. Двери в вагоне открылись. Власов потянулся ко мне. Я отшатнулся — смутный страх дал команду прежде, чем мозг переварил информацию. Мой ужас заставил его улыбнуться. Власов закусил губу вместе с пирсингом и дёрнулся на выход. В последнюю секунду он выскочил наружу. Поезд тронулся. Власов остался стоять у края платформы.        Теперь я чувствовал себя неуютно в этом замкнутом пространстве, но до дома добрался без происшествий.       В квартиру я зашёл, напевая себе под нос гимн Бразилии. Настроение у меня, несмотря на все маленькие неприятности, было замечательное. Ежовик сразу же отправились купаться вместе с остальными грибами. Я не помылся сам, зато помыл грибы.       Затем переместился на кухню и поставил кастрюлю на плиту. Ежовик мне достался здоровенный. Я аккуратно, почти любовно его порезал и кинул вариться.       Пока вода кипела, я успел сполоснуться и переодеться. Планировал пожарить грибы вместе с картошкой и с набитым желудком завалиться спать. Хотя готов был уснуть уже сейчас, но держался, терпел. Гедонизм был сильнее усталости.       Примерно в это же время из-за соседней стены начали доноситься стоны. Соседка дала знать, что проснулась. Воплем... Стонала и хрипела, словно ей по очереди то выдирали ногти, то массировали ноги, и всё повторяла и повторяла: «Жёстче! Сильней!». Как молитва, прерываемая стуком и грохотом.       Мне даже захотелось включить музыку. Я уже потянулся за телефоном — тот завибрировал у меня в руке, на экране всплыло уведомление. Я пробежался глазами по тексту.

А сырым его хавают?

      Итак, я решил сделать исключение, и просто смахнул смс. Думал удалить позже. Затем включил музыку и вернулся к плите, медитируя над кипящими грибами.       Стоны становились всё громче… Я включил гимн Бразилии.