Мик и Блик

      Я начал биться затылком об стену, сначала тихонько, потом всё сильнее и сильнее, говоря себе: «Да ладно, такой, как она, всё дозволено» и «может тебе просто почудилось?». Глаза закрывались, больно было ужасно, но не от ударов.       Внезапно я почувствовал рядом какое-то движение.       — Микита...       Тихий голос настойчиво звал меня, а я не слышал. Голос терпеливо повторял:       — Микита!       Невесть откуда взявшийся Вася с тревогой глядел на меня, опустив оправу на кончик носа.       — Ты чего? — Вася сжал моё плечо и глядел так, будто застал за списыванием. — Обедать идём?       Что за глупый вопрос? По моему пришибленному виду ясно, что больше всего мне хочется вернуться в аудиторию и попытаться привести мысли в порядок. Но я уже минут десять ждал, когда Вася отвяжется от председателя клуба радиовещания. Зачем? Не знаю. Просто ждал, потому что Вася попросил.       Я отрицательно покачал головой, встрепенулся, ответил:       — Ничего. Идём.       В столовой мы заняли последний стол в углу, подальше от окон, чтоб не натыкаться на суетливых и громких людей. Вернее, стол занял я. Вася просто преследовал меня по пятам. Он выглядел так, будто подозревал меня в убийстве или чём-то подобном. Но я не был настроен на занимательный душевный диалог. У меня в груди пробитие, размером с пушечное ядро, неосязаемое и несмертельное, и всё же... пробитие.       — Что есть будешь? — Вася пытался вывести меня на разговор. Я пожимал плечами. Подавал поднос поварихам, принимая молча всё, что те мне подкладывали.       Никогда прежде на моём подносе не было такого изобилия еды. Хотя съем я от силы половину. Аппетита не было вовсе. Вот уже вторые сутки не могу прийти в себя. Даже не думал, что это может настолько меня потрясти.       Вася спросил, на полтона ниже:       — Что после занятий делаешь?       Я так устал, что махнул на всё рукой. Загрузил себя работой, немного выбился из графика, но не жалел об этом.       Прошлым вечером я несколько часов без перерыва таскал коробки, и это полностью заняло мои мысли. Помогало справляться с необъяснимой апатией.       — А на выходные какие планы? — Продолжал докучать Вася. — Не хочешь в воскресенье завалиться на вписку? — Я отрицательно тряхнул головой и направился к столу, но не успел сделать и пары шагов. Меня зацепили плечом на полной скорости. Еда разлетелась по полу вместе с посудой и столовыми приборами. К счастью, ничего не разбилось. — Чёрт! Глаза разуй! — Взволнованно кричал Вася.       Я стоял на месте и глядел на соус, который стекал по моей штанине, как воск по свече. Размазанное по кафелю пюре стало последней каплей. Чувствовал себя я примерно так, как и это пюре. Жалко и подавленно, пюре же. Оттого всё внутри начинало закипать, сопротивляться тому, что я не просто какое-то ничтожество! Я Микита Арефин, медалист, натуралист, реалист. Любовь — для тех, у кого куча свободного времени и минимум стремлений. Для беззаботных.       — Извини, — дежурно отмахнулся второй участник дтп и быстро ретировался.       — Извинений мало, чувак! — Продолжал вполголоса беситься Вася. Не слишком сильно, чтобы не докучать остальным.       Впервые за долгое время я почувствовал: это была моя личная трагедия. Захотелось на кого-нибудь накричать, но я лишь стиснул зубы, затем обратился к поварихам:       — Можно швабру, пожалуйста?

***

      Столкнувшись со мной, Стрельцова подняла на меня свой доброжелательный взгляд и протянула руку. Я ответил на рукопожатие, она задержала мою ладонь в своей. Или мне так показалось. Прикосновение обожгло.       Палка о двух концах. Камень с души, потому что Нина вроде как выглядела обычно, так же, как вчера, и позавчера. И одновременно жутко гадливое чувство — я не хотел видеть её такой и прокручивать в голове воспоминания среды.       — Всё в порядке, — спросила она, но виноватой не выглядела. Нина будто не понимала, или не хотела понимать. — Микита? — Когда она произнесла это имя, пол качнулся у меня под ногами. Я постарался ей улыбнуться, но вышло фальшиво.       — Погода, — ответил слегка растерянно, — испортилась. Ещё и пюре это... — Я поскрёб пятно на рубашке.       — А, точно, — кивнула Стрельцова. Чем-то я её развеселил, — дожди. По прогнозу их не должно было быть до следующей недели.       — Но они есть.       Нина поджала губы.       — Ну, ничто не вечно под луной, — и мило улыбнулась.       Из вежливости я изобразил вдумчивость, сокрушенно покивал головой, глядя в окно.       По стеклу расползались капли дождя. Небо заволокли грозовые тучи. После дождя всегда вылезали грибы, так что до сих пор я радовался этому погодному явлению. Но сейчас я плевать хотел на грибы. Насрать мне было на это. Всё происходило слишком быстро и непонятно. Но меня впрямую уже не касалось. Всё кончено.       — Говорят, дождь будет лить до завтрашнего вечера, — снова подала голос Нина, и я понимал, к чему она клонит.       — Ага, — согласился я и обречённо добавил: — отложим поход.       Нина прикоснулась к моим волосам, убрала их с лица — ловила взгляд, сканировала. Она демонстрировала близость — и это выглядело неуместно. Она выразила сожаление, искреннее, честное, о сорвавшемся походе, после чего ушла, упорхнула. Я ощутил мгновенную пустоту, моё сознание требовало: «Вернись! Немедленно! Беги за ней!».       Меня истязали собственные чувства, но я не поддался. Остался в аудитории. Был внешне непоколебим, как статуя, пока внутри бурлил и кипел. Там же сел. Куда-то на два ряда ниже своего обычного места.       Я пропустил сквозь себя две пары. Ни разу не показал головы среди коридоров, и не взглянул на людей, что потоком то мелькали в аудитории, то исчезали. Время для меня будто перестало существовать. Перестало существовать и всё вокруг, включая мелких раздражителей.       — Микита? — Из размышлений меня выдернул голос преподавателя. Я поднял голову и обнаружил, что в тёмной комнате совершенно один. — Что с тобой?       Я ненадолго завис, глядя во встревоженное лицо женщины. Она включила свет и зашла внутрь. Только тогда я начал собираться, небрежно закидывая учебники в рюкзак.       — Микита? — Повторила она с нажимом.       — Извините, — ответил я, спускаясь вниз по ступеням. — Задумался, — ненадолго притормозил у выхода, что-то промямлил, занервничал, пытаясь изобразить руками раскаяние. Но вскоре понял, что это бестолковое занятие, а потому ушёл, не вдаваясь в подробности персонального горя.

***

      Ледяной ветер мгновенно забрался под куртку. Ещё вчера стояла невыносимая жара, а уже сегодня зубы стучали от холода. Осень окрасила всё в жёлтые и красные оттенки, под ногами хлюпали грязь и пожухлая листва, морось бросалась в лицо и затрудняла движение.       В метро были залиты все полы. Я беспокоился о том, чтобы Нина на них не поскользнулась вновь. Глядел по сторонам, и почти ни о чём не думал, прибившись к поручню у дверей вагона.       Только людей разглядывал, которые в такт движению покачивались на узком ряду сидений: парочку школьниц, обнаживших тощенькие, покрасневшие от холода ляжки. В дождь, без колготок. Кошмар. Женщину с авоськой и маленькой собачкой в корзинке. В ней было что-то очень простецкое, крестьянское, обветренное, воспитанное на сеновале. Но почему собачка в корзинке?.. Она заметила мой взгляд, нахмурилась. Я тут же перевёл взор на седоватого мужчину слева от неё, увлечённого сканвордом. А сразу следом, усиленно болтая ногами, рядом с ним елозил ребёнок, разноцветные гетры, косая чёлка, улыбка до ушей и бегающий любознательный взгляд.       Место освободилось на противоположных сиденьях. Я подождал где-то с минуту, в ожидании какой-нибудь пожилой леди, прежде чем решился сесть.       Ребёнок, сидящий напротив, обратил на меня внимание, закопошился, застучал ногами по полу. Девочка так кропотливо меня рассматривала, будто заметила, что внутри у меня всё превратилось в чёрный пудинг.       Я поднял на неё глаза, желая отпугнуть. Но меня встретила широченная ангельская улыбка, глаза с хитрецой. Девочка пихнула руку в карман своей разноцветной джинсовки и что-то оттуда извлекла.       Когда в вагоне объявили очередную станцию, ребёнок подскочил и сделал два широких шага ко мне. Она ничего не сказала, только швырнула в меня конфету, будто гранату, и шмыгнула к дверям, теряясь за широкими взрослыми спинами.       На конфету я взглянул без особого энтузиазма. Обычный леденец «Дюшес». Я такие не ем. Почти сразу я убрал конфету в карман. Решил не рисковать. Мало ли — отравлена.

***

      Я пришёл домой, вымокнув до нитки, без сил и в состоянии странного беспокойства.       На кухне автоматическим жестом открыл холодильник: там было только мясо и парочка обветрившихся овощей.       Я поставил мясо в микроволновку, думая о завтрашней работе. Стараясь думать о работе, а не о причине своего подавленного состояния.       Завтра с десяти часов я буду раздавать листовки у Казанского вокзала, рекламировать какую-то парикмахерскую.       А вот Стрельцова... она всегда поправляла прическу машинальным движением, не прерывая разговора. И волосок у неё лежал к волоску. Загляденье.       В этой же парикмахерской предоставляли услуги массажа.       Кожа Нины, покрасневшая от холода, материализовалась у меня перед глазами — она бегала прошлой зимой в том же самом наряде, в котором ходила с начала сентября. «Повышаю тонус» — так она говорила.        В этой же парикмахерской красили брови, наращивали ресницы.       Нина всегда почти застенчиво опускала глаза, потом внезапно вскидывала ресницы, вглядывалась — напряженно, пристально — снова отводила взгляд. Ресницы невероятной длины вздрагивали, отмеряя ритм. Они у неё были, наверняка, такие от природы.       Переворачивая мясо, я спрашивал себя, что в её образе было правдой.       Я услышал, как за соседней стеной загудел пылесос. Соседи у меня пылесосили каждый вечер. По крайней мере те, что жили слева. Хотел бы я следовать их примеру, но в моём расписании слишком мало свободного времени. Если быть точным — его нет совсем.       Мясо в духовке съеживалось на глазах.       Я сел за стол и порезал остатки томатов и огурцов. Салат заправил сметаной, пересолил, но не расстроился. Мне всегда нравилась соль. Гораздо больше сахара.       Ужинал в тишине. Даже телек не включил. Не хотел слушать ни новости, ни сплетни, ни узнавать что-то новое о нашем прекрасном мире. Решил устроить выходной собственному мозгу, но даже когда лёг часов в десять, так и не смог заснуть. Ворочался на кровати, как будто бы спал на ножах. Иногда открывал глаза в полной темноте, когда телефон пиликал. Уже тогда знал, кто мне пишет в столь поздний час. Больше мне никто, кроме него, не писал. Но я ничего не читал. Не хотел. Вообще ничего не хотел. Так и промучился до самого рассвета, пока не вырубило.

***

      Утром я чувствовал себя таким разбитым, что впервые в жизни захотел сфилонить и остаться в постели. Но выбора у меня не было. Скоро снова платить дань за квартиру.       Я потянулся за телефоном и, не читая последних двух сообщений, стёр их. Заблокировал абонента. Глянул на время. Восемь сорок утра. Пора ехать на вокзал.       Я отбросил одеяло в сторону и резко поднялся на ноги, направившись в ванну и пытаясь по пути не потерять сознание. В глазах потемнело. До нужной комнаты я добрался наощупь.       Как только всё пришло в норму, я начал метаться по квартире от душа до кухни: поставил воду кипеть, умывался, чистил зубы, вместе с этим заправлял куски хлеба колбасой, застилал кровать, водил расчёской по волосам.       Вновь забегая на кухню, я уже доделал чай, который отхлебнул не задумываясь. Он всё ещё был горячий и обжег мне язык и губы. Я сделал ещё глоток. В этом было что-то мазохистское.       Затем я оделся. Обычные вещи, которые люди надевают, чтобы не замерзнуть, когда планируют долго шляться по улицам.       Дома в толстовке и после чая сразу стало жарко, ещё и беготня подогревала. Но я быстро прикончил бутерброды и уже нёсся в прихожую.       Когда снова взглянул на часы, было уже девять. Я почти уложился в срок, но всё равно волновался, что опоздаю.       Запрыгнув в кроссовки, я схватил рюкзак и вышел за дверь.       Домой заглянул через полминуты, вошёл внутрь полностью и застыл в прихожей. Мне было очень неспокойно. Я долго вслушивался в звуки, но ничего не услышал. Ну, кроме собственного пульса — ничего. Снова никаких сюрпризов в шкафу, или маньяков под кроватью — ничего такого.

***

      Я стоял на месте, изредка протягивая листовки прохожим. Не опоздал, к счастью.       Хотя даже если бы опоздал, супервайзеру как будто бы было плевать. Он молча всучил мне рекламные листы десять минут назад и запрыгнул в тачку. Приспустил окно и сказал, что вернётся через четыре часа с деньгами.       Так начался отсчёт моего веселья в костюме огромных надувных... губ. Оказывается, губы они тоже делали...       Я быстро утомился от стояний на месте и вскоре начал шататься от одного перекрёстка к другому. Ну, знаете, типичные вульгарно-розовые потерянные губы, шатающиеся из стороны в сторону. Вишенка на торте — моё утомлённое лицо — жемчужина в приоткрывшейся ракушке. Лучше бы лица не было видно вовсе. Хотел бы я заглянул в глаза дизайнеру. Воистину, гениально, свежо.       Казалось, мой экстравагантный вид веселил всех, кроме меня. Но больше всего он веселил детей и компании подростков.       Каждый раз, когда мимо прогуливались такие группки, я просто умолял высшие силы, чтобы никто из них не подбегал ко мне с просьбами сфоткаться. И высшие силы меня услышали. Дети не подходили. Зато подошёл какой-то вусмерть пьяный мужик со своим компаньоном. Он с громким ржанием подлетел ко мне и закинул руку на верхнюю губу. Не мою, конечно, а костюма. Махал некому Валере, требуя его сфотографировать. Я натянуто улыбнулся. Потом он повернулся ко мне лицом и, не переставая ржать, стал дёргать тазом. Я пошёл тихонько задом. Но мужик быстро отвалил и вернулся к своему приятелю. Вместе они, чему-то безостановочно веселясь, ушли в закат.       К половине одиннадцатого все рассосались и стало тихо. Дело в дожде, который хлынул внезапно и с огромной силой.       Я спрятался под козырьком некого кафе, пытаясь просушить листовки.       — Не-не-не, — послышалось сбоку. Я оглянулся. — Давай, дуй отсюда, — ко мне обратился мужик в чёрном приталенном пиджаке и таких же брюках. Его налакированные ботинки блестели, как капот нового авто, в руках была зажата сигарета.       — Простите? — Решил уточнить я. Мужчина кивнул на людей, что с веранды медленно перебирались внутрь заведения.       — Не спорь, пацан, просто свали. Это дорогое заведение, — отчеканил он.       Я взглянул на дождь. Затем снова на этого, судя по всему, охранника. Он мне помахал рукой, как какой-то дворняге. Мудак.       Выбравшись из-под навеса я изо всех сил рванул к деревьям. Но прятаться под ними уже не было никакого смысла. Всё равно промок до нитки.       Напитанные влажные губы потяжелели... двигаться было непросто. Листовки тоже вымокли, слиплись.       Я перевёл дух, стоя под рядами худеньких и стройных дубов. Их листва осыпалась под мощным потоком дождя. Я слегонца приуныл, потом вытер лицо и передислоцировался. День был паршивый, но его всё ещё можно было исправить.       По крайней мере, настроение у меня чуть улучшилось, когда супервайзер вернулся.       Правда сделал он это часа в четыре дня, когда у меня кишки крутило от голода, а мышцы ныли от холода.       — Это за шесть часов? — Спросил я, считая деньги. Дождь уже почти закончился.       — За четыре, — ответил супервайзер.       — Но я провёл здесь шесть часов...       — Ага, и три часа из шести стоял под козырьком? Не выдумывай. — С издёвкой ответил он, пытаясь отжать кричаще-розовый костюм, из которого я едва вылез.       Как будто бы... это была несправедливость в чистом виде. Но деньги я всё-таки взял. Я делал всё, что мог, правда. И, кажется, потянул какую-то мышцу в плече или ещё что.       Пока ехал домой, меня просто доканывали прострелы в груди и в руке. А ещё на обратном пути мне позвонил Вася, и впервые в жизни он сделал это без предварительной договорённости. Я просил его лишний раз не разрывать мой телефон, привык, что спонтанные звонки — это всегда плохие вести.       — Слушаю, — процедил в трубку. Я как раз толкался в метро и был раздражён духотой и давкой.       Помехи, грохот колёс и тараторящий Вася слились воедино. Всё, что я понял из его речи, так это то, что завтрашний вечер преподнесёт Васе тонну сорокаградусных приключений с последствиями.       — Харе гнить дома, — орал Вася, и только поэтому я смог его расслышать. — Пошли вместе, расслабишься!       — Нет, — решительно отказал я, тоже крича, — не пойду, — после чего повесил трубку.       Плохая всё-таки была идея обменяться номерами.

***

      Добравшись до дома, я открыл холодильник и загрузил в него пакет продуктов.       Наконец-то он перестал выглядеть так, будто в доме никто не жил.       Я посидел, думал, как мне заработать и не потратить ещё десятку в течение недели. Затем включил телевизор и немного посмотрел новости. Говорили, как обычно, о несущественных проблемах в стране, ну, у нас только о них и говорили.       Я потыкал каналы и нашёл фильм, вроде как интересный. Но прогадал — всего через пару минут какой-то парень снял с девушки лифчик и начал её лапать. Это было ужасно. Я возмутился до глубины души... по ящику такое обычно не показывали.       Но не переключил. Хотел ещё немного поругать телевидение за распущенность.       Я хмуро глядел в небольшой экран с рябью, и вдруг ненадолго прикрыл глаза. Устал.       Телек мне особо не был нужен. Нужно было просто подумать о Нине, как она танцует, или как смешивает краски на огромном холсте, вымазавшись в разноцветной акварели. Я представил, как помогаю ей раскрасить своими отпечатками этот огромный белоснежный островок, превращая его в настоящее искусство. Во всём этом не было ничего эротичного или эфемерного — ни лёгких прикосновений, ни дразнящего ожидания. Но у меня было чувство, что всё скоро будет, хотя сцена быстро превратилась в пыль.       Я открыл глаза. Герои фильма уже были одеты, а у меня в груди поселилось чувство неудовлетворенности. Выключив телевизор, я отправился спать без ужина.

***

      Следующий день копировал предыдущий. Снова плохо спал. Снова опаздывал. Снова спешил на вокзал. И снова простоял в дурацком костюме под мелким дождём. В этот раз я хотя бы захватил с собой зонт, так что кроссовки у меня были почти сухие. Супервайзер снова заплатил мне за четыре часа, хотя сегодня я провёл на улице пять. И снова, снова, снова... мысли о Нине никак не покидали мою голову, обманчиво маскируясь под иные, но маленькими ниточками возвращая к Стрельцовой.       На улице стоял туман, машины еле ползли и всё время гудели. Я глядел в окно маршрутки, на тротуаре пешеходы с недовольными лицами ожидали, когда поток автомобилей остановится и можно будет перейти.       Домой я вернулся часам к пяти. Странное у меня было в тот момент чувство, будто глыба замерзшей крови застряла в сердце. Я кое-как отогрелся в душе и засел на кухне, пытаясь отодрать приклеенный льдом кусок куриной грудки от задней части холодильника. Бил по нему ножом. С особым остервенением, потому что занимался этим вот уже минут семь. И абсолютно случайно зарядил себе по пальцу, когда решил ударить сильнее.       — Твою мать! — Выпустив нож, я отшатнулся от холодильника с шипением. Царапина на пальце тут же начала кровоточить. Крови я не боялся. А вот заражения — очень.       Перекисью и хлоргексидином залив пол ладони и часть пола у себя под ногами, я рухнул на стул и распластался по столу. Палец всё ещё кровоточил. Припух. Заболел. Чёртова врожденная неуклюжесть.       И я вдруг подумал...       Крутя в целёхонькой руке телефон, я глядел в экран лёжа на столе. Сейчас полдевятого. Детское время для большинства моих одногруппников.       И я вдруг снова подумал... а что если?..       — Нет, — произнёс раньше, чем успел эту мысль вообще подпустить к своему сознанию. Был решительно уверен, что она дурацкая.       Я встал и вернулся к незавершённому занятию, предварительно сполоснув нож.       Уже через тридцать минут поверженная курица жарилась на сковороде вместе с овощами. Я заматывал серьёзную царапину эластичным бинтом и слушал, как орут соседи слева. У них вечно что-то было не так.       А что если?..       — Нет.       Я кинул на тарелку золотистое крылышко, перцы и кабачки, заправил их кетчупом и накинулся на еду. Меня терзал животный голод.       А что если?       Я вытер рот вафельным полотенцем и бросил его рядом с грязной тарелкой. Сам поднялся, направившись в спальню. Там шкаф — с меня ростом — и идеальные наряды, висящие на плечиках, без единой складочки, как будто каждый элемент этого гардероба ждал встречи с президентом.       Нет, ну а всё-таки, что если?       Я надел чёрные штаны, чёрный свитер и чёрные кроссовки. Я был в полной боевой готовности. Но не пошёл. Ещё не время.       Я смотрел на себя в зеркало, слушая гудки в телефоне.       Когда Вася мне ответил, уже было десять.       — Да? — Раздался бодрый голос моего товарища. На заднем фоне играла музыка и иногда всплывал женский смех.       — Куда ехать? — Спросил я.       В телефоне что-то затрещало, послышались шаги, а музыка становилась всё дальше и дальше. Тон у Васи изменился, он заговорил быстро и взволнованно:       — Ты чё, реально приедешь? Реально? Офигеть, чувак...       — Я сейчас передумаю, — пробубнил я, чувствуя, что уже хочу отказаться от этой затеи.       — Нет, нет, не надо. Щас, — настаивал Вася. — Я кину тебе адрес, метро пока работает, подъезжай. А потом мы вместе можем уехать. Такси разделим пополам. Как тебе такое?       Звучало неплохо, по крайней мере в теории. Хотя деньги тратить на такси я не очень хотел. Рассчитывал, что при желании смогу найти какой-нибудь поздний автобус.       — Ладно, — вздохнул я. Вася возликовал и сбросил вызов.       Он прислал мне адрес буквально через секунду, и я решил не оттягивать момент перед прыжком.       Обуваясь в прихожей, я подумал: «А что если Нина всё-таки не польский гриб? Да даже если так, стоит ли мне из-за этого умирать? Как минимум метафорично. Всё-таки в лесу, помимо польских, ещё целая куча вкусных грибов».

***

      Всё происходило как в замедленной съемке, как будто что-то пошло не так со звуком, чего-то не хватало в атмосфере.       Я шагал по старой лестничной площадке, держа курс на третий этаж. Мне нужна была восемьдесят первая квартира, но я слышал музыку уже сейчас, пока шаркал по ступеням.       В здании, где не работал даже лифт и перегорела лампочка на первом этаже, кипела жизнь. Перила обнесли, торчали только металлические стержни. Под подошвой хрустело стекло. Всюду валялись бычки. Воняло никотином и женскими духами, а ещё странным перегаром, как будто он въелся в стены. И это ещё не все прелести... Как только я поднялся на нужный этаж, из восемьдесят первой квартиры вылетело два пьяных тела: мужское и женское.       Кровь застучала у меня в висках, кишки едва не вывалились наружу, сознание готово было отключиться от дикого ужаса. Я думал, что сейчас эта парочка мне как минимум втащит за один факт моего присутствия. Но двое влюблённых меня даже не заметили. Были слишком увлечены тем языческим ритуалом, который они проворачивали — варварский пыл — парень повалил девушку на перила и присосался к её рту. Его спутница раздвинула ноги и выгнулась как кошка по весне. Застонала противно, как сирена:       — Да, кот! Да! Выеби меня, бля, вытрахай, чтоб стоять не могла!       — Вообще-то я приглашал тебя на косячок, — скалился её кавалер, раздёргивая ширинку.       — Да похуй на косячок. Дай мне подержаться за твой бонг!       Я кое-как обошёл их и подкрался к двери. Понажимал на звонок, но быстро смекнул, что это не имело никакой ценности. Дверь была открыта — входи не хочу.       Ну, я и зашёл.       Разувшись в прихожей, я огляделся: на полу валялись куртки, джинсовки, толстовки, пара зловонных ботинок. Я всё-таки решил обуться обратно, после того как обнаружил в углу ведро со странным содержимым.       Пробираясь внутрь, я миновал компанию нафуфыренных девчонок с бумажными стаканами. Девицы покачивали головами, переглядывались, находя друг друга смешными. Затем начали украдкой разглядывать меня, захохотали во весь рот, демонстрируя свои плохие зубы. Я смутился и пошёл туда, откуда доносились вибрации.       Это была огромная комната, которая ломилась от людей: три дивана тянулись вдоль стен, негде упасть; между ними кофейный столик, на стене плазма, а на плазме всплывали строчки песни — две блондинки боролись за микрофон — два типа по бокам от них рвали глотки и курили прямо в комнате.       Значит, вот он какой, храм порока... Я его представлял себе посолидней.        Почти всё освещение было синего цвета, горели только две белые лампы над стойкой, отражаясь в рядах бутылок и стаканов. Музыка гремела так, что я чувствовал шевеление перепонок, а вместо разговоров орали, лишь бы донести мысль.       В моменте, когда я уже было собирался развернуться и тихо слинять, меня дёрнули за плечо. Этим кем-то оказался Вася. Он широко улыбнулся, когда я обернулся. В его глазах отражался мой силуэт, но его зрачки блестели не потому что он был рад меня видеть. Спиртное поднимало ему настрой и вызывало смех. Приятное отупение.       — Ты пришёл, — кричал Вася, наклонившись к моему уху.       — Нет, — ответил я, тоже повысив голос. — Как раз ухожу.       — Ни в коем случае, — Вася нахмурился, преградил путь рукой, а затем протянул свой бумажный стакан мне и вдарил по дну. — Пей. Живо.       Пока Вася настойчиво глядел то на меня, то на стакан, я взвешивал все "за" и "против". Последнее пока что выигрывало.       — Давай, — Вася активно помогал мне принять решение в свою пользу. — Забей ты хрен на Нину, здесь столько улётных тёлок, что твоя зубрилка померкнет на их фоне, клянусь, — у Васи плохо получалось.       Поэтому я помог ему, вспомнив, с какой нежностью Нина целовала того парня у ворот.       Я взял стакан. Непривычный и острый ожог в глотке при первом глотке заставил меня сощуриться. Защипало язык, защекотало горло, потом на мгновение вспыхнули пищевод и желудок. Я поморщил нос и, тряхнув головой, передал пустой стакан Васе и, не теряя серьёзности, заявил:       — Не говори о ней в таком тоне, — «иначе я уже не буду с тобой говорить», додумал я, умалчивая о последствиях.       Вася поморщил лоб, но примирительно задрал ладони.       Спустя пару минут, в моей руке снова появился стакан с неизвестным содержимым, который Вася замешивал лично. На мой вопрос «что там?», тот лишь пожимал плечами. Я сделал несколько предположений, затем выпил. Убойная смесь мгновенно вспыхивала в желудке, будто меня поили лавой. Собственно, как я и предполагал. Такая же гадость.       Вася повёл меня в соседнюю комнату, за добавкой.       Я глядел по сторонам. Полки на стенах были забиты книгами. В промежутках висели репродукции картин. Репродукции? У хозяина хороший вкус. Он демонстрировал его, не впадая в вульгарность. Но гости не тянули на ярых ценителей искусства — вон тот парень, что согнулся над диваном и был готов наблевать себе на ботинки — точно нет.       — Знакомьтесь, мой кореш, Микита, — представлял меня всем подряд Вася. Я только и успевал, что кивать, жать руки и принимать очередные стаканы с выпивкой.       Одна из девчонок прищурилась и немного наклонилась, чтобы получше разглядеть выражение моего лица. Кажется, она была сильно пьяна.       — Такой... — залепетала она, — педрилка... утонченный такой, умник, что ли?       У неё было неприятное и похотливое лицо, больше похожее на карикатуру.        — Я люблю красоту. Похоже, вы это поняли. — Сказал я и выпил. Снова залпом. В третий раз эта жижа шла легче и особо не потрясала мой организм.       Девчонка была поражена. Это моя первая реплика — и я произнес её как истинный, достойный джентльмен. Но я переоценил её интеллект... она ничего не поняла.       — Ты чё, — она пошла на меня, выпятив губу и грудь. — Это наезд?       — Он так шутит, шутит, — отмахивался Вася, задвигая меня назад. — Давайте лучше выпьем!       Лица присутствующих вгоняли меня в ещё большее отчаяние. Казалось, вся эта затея — полный провал, и лекарства среди этих немытых обрыганов не найти. Но чем больше стаканов поставлял мне Вася, тем сильнее стирались границы между мной и ими.       Где-то к шестому, где выпивки чуть ли не на донышке, я уже болтал с кучкой парней на кухне и пускал по кругу сигарету. Вася пытался снять окосевшим взглядом без слов самую классную девчонку или двух на вечеринке и сетовал на то, что у него слишком много конкурентов. Каждый клещ мечтал попрыгать на ней — говоря его словами.       — Будешь? — Обратился ко мне бритоголовый парень из толпы, к которой я почему-то прибился. Я даже не понял, как так вышло. Речь зашла о философии — и это была единственная беседа, в которой я принимал участие с удовольствием сегодня вечером.       — Что это?       — Текила. Убойная штука, — усмехнулся щедрый владелец убойной штуки прямиком из жаркой Мексики. Мы стояли рядом, почти соприкасаясь телами. Он вверил мне свой напиток, как смерть вверяет сыну грабли вместо косы.       Я не хотел думать о последствиях. Это будут проблемы завтрашнего Микиты.       Меня потихоньку одолевали головокружение и нега, и я бросался им навстречу.       Я открутил крышку и сделал несколько жадных глотков, прежде чем у меня отняли бутылку. Часть текилы потекла по моему подбородку. Я сцедил капли ребром ладони и слизал их.       — Придурок, — хохотал всё тот же чувак. — А как же соль?       — И лайм? — Поддержала его подружка, что до сих пор молчала где-то у него под рукой. Милая и скромная девушка, не лезла в разговор без надобности, а сейчас тихонько хихикала в бок своему ненаглядному. Эта сладкая парочка производила хорошее впечатление.       Но в ответ на их подколы я лишь махнул рукой. К чёрту соль, лайм, добрый сок. Мне впервые за столько дней стало по-настоящему хорошо. Я ощутил прилив сил и бодрости. Окружающие начали казаться мне вполне неплохими людьми и собеседниками.       Когда я набрался так, что больше был не в силах говорить, кто-то врубил звук на полную мощность.       Я бродил по узким тёмным коридорам со стробоскопами под ногами в поисках новой выпивки, или Васи, или компании, к которой можно бы было присоединиться.       — Чувак, да ты в слюни, — Вася выловил меня на кухне, схватил за затылок и притянул к своему лбу. Я начал смеяться, потому что его лицо казалось совершенно дурацким. А ещё я подумал о том, что его девушкам приходится лицезреть Васю так близко каждый чёртов раз, оттого расхохотался сильней. — Тебе бы пожрать, чувак.       — Мне надо отлить, — сообщил я, задрав палец. Вася коротко заржал и ударил по моей руке, потому что я попал указательным ему в ноздрю. Оно как-то само получилось.       — Пиздуй. До конца и сразу налево, — Вася придал мне скорости, подталкивая в спину. — Не пролей ни капли!       Я не смог ему ответить, язык заплетался. Зато я вскинул руку, пытаясь изобразить знак «окей» пальцами. В итоге запутался и пальцах, и в ногах, врезался в дверной косяк, но устоял. Осторожно по стеночке двигался прямиком к туалету. Ну, как осторожно... как мог, в общем. На моё счастье — никто не сторожил дверь туалета. И я начал расстёгивать ремень прям на ходу. Вмиг я ощутил, что помочиться, на самом-то деле, хотелось ужасно. Просто я был так занят, что раньше этого не замечал.       Я чуть разогнался — ноги не держали — и по наитию влетел в дверь уборной. Глухой звук удара и какой-то грохот едва достиг моего сознания, в глаза тут же ударил холодный свет потолочного светильника. Я пытался одновременно проморгаться и приспустить штаны, а ещё найти туалет.       Нашёл, на своё счастье. Терпеть уже не было сил. Как только я отпустил себя, по телу поползло небывалое удовольствие. И лишь когда я был в самом разгаре процесса, то заметил на полу под раковиной человека.       — Ах-ре-неть, — хриплый низкий голос зазвучал в кафельных сводах, будто взрывы праздничной хлопушки. Музыка тут же начала гаснуть, словно её кто-то медленно убавлял. — Ты ебать как вовремя.       Под раковиной, не отводя от меня взгляда, сидел, развалившись, Антон Власов. Всё его лицо ниже носа было в крови, и зубы, которые он скалил, и подбородок. Кровь стекала на его белую футболку, как из фонтанчика.       — А чё тебя так шатает? — Он широко улыбнулся, без злобы, без смущения, и вгрызся в свою серьгу на губе. Но глаза у него были, как у людей на военных фотографиях. Пустые. — Нажрался? — Власов ждал от меня ответа, но оказался нетерпелив, снова спросил: — Во дела, так ты, что ли, этот, человек всё-таки?       «А сколько голых жоп ты уже видел за то время, что тут отдыхаешь?» — Подумал я, язвительно, чётко, но решил не проговаривать, потому что это будет звучать недостаточно круто в моём состоянии. И не очень членораздельно. Члено... хах.       — Да и похрен, молчи, раз хочешь. Но, знаешь, ты реально спас меня от реанимации, — он кивнул башкой в сторону. Я со скрипом повернул голову туда, куда он кивал, и обнаружил там человека, висящего на бортике ванной.       Какая-то часть меня сводила воедино все факты. Вторая часть отключилась.       — Ты точно заключил договор с дьяволом, — продолжал веселиться Власов. Я как раз закончил справлять нужду и застегнул ширинку. В голове у меня полный хаос.       Я снова кинул взгляд на придурка, растянувшегося под раковиной. Он сидел там с самодовольным видом и утирал кровавые сопли. Столько крови... кажется, ему разбили нос. А он всё равно продолжал вести себя так, будто на нём ни царапинки, и он всех уделал, как чёртов супер-мен. Это выводило меня из себя.       — Я теб да э не узнал-л, — пробулькал я, с трудом выговаривая слова. Власов откровенно заржал, держась за свой нос. Мне захотелось съездить подошвой по его тупому лицу в качестве добавки, но как только я задрал ногу, меня потянуло в сторону. Так что я завалился на дверь и стёк на пол, прямо к Власову, и ботинком в итоге зарядил ему в колено. Власов и не поморщился, продолжал угарать. Хуже дикой гиены. Несколько неудачных попыток снова его пнуть закончились тем, что Власов вдарил ногой по моей занесённой подошве, отбив ногу. Но он не сердился, не злился, ничего такого. Я бы, в любой другой ситуации, ни за что не рискнул на него выделываться. А сейчас как-то осмелел нечаянно, и вёл себя весьма грубо. Но ни о чём не жалел.       В соседней комнате снова загремела музыка. Долбила с ужасной силой. Я попытался встать, но потерпел фиаско. Сила притяжения впечатала меня в пол, я стал тем самым пюре. Один в один. Не отличишь.       — Ты чё тут забыл? — Спросил Власов. Я не спускал с него глаз, хоть и линия горизонта медленно плыла вниз... Я ждал какого-нибудь подвоха, но ничего не происходило. Власов просто сидел под раковиной с разбитым носом и рассматривал меня. Наверное, считал жалким и никчёмным. И в чём-то был прав, наверное.       Я ударил себя в грудь и заявил:       — Страдаю.       Мой ответ вызывал у него усмешку.       — Страдаешь?       — Стрдайю, — повторил я, уже не так чётко.       — Это в нас заложено, тут уж ничего не попишешь.       — Ты-ы, — протянул я, и тут же потерял половину смысла от той фразы, которую хотел произнести. В итоге моя пафосная речь, в которой я по пунктам объясняю Власову, в чём тот не прав и почему мудак, превратилась в чёрт-те что: — здесь. Нас-с двое. Во, — и задирал большой палец, хотя сам уже не видел его, потому что затылком коснулся кафельного пола.       Он ответил тут же — в его голосе не было ни симпатии, ни враждебности:       — Нас двое, и что?       — Смягчаю-ющие обст-тоятельсва, — сказал я и почувствовал, как меня адски потянуло ко сну, как только я оказался в горизонтальном положении. — Не это-о, того само, в общем-м, не делай с собой ниче тока. — Я прикрыл глаза всего на секундочку. Не спал, совершенно точно. Но всё так потемнело резко, и под спиной будто мягкая перина образовалось. Так стало замечательно лежать, если честно. Ну, я и лежал.       — Эй, не спи, — потребовал Власов и пнул меня в ногу. Я замычал, пытаясь передать ему своими низкими вибрациями, что он гондон. Даже перевернулся на бок. Подальше от него. — Не спи, Мик. Ну да... вот блядский же рот. Спасибо.       Да не спал я. Так, чуть-чуть прилёг.       — Не спи. Эй, Мик, Мик, Мик, вставай, дебил. Мик, вставай. Сука. Бесишь.       Да не спал я. И это было последнее, что я раздражённо подумал, прежде чем уснул.