Мик и Блик

      Может, если я буду идти опустив голову, смогу просто улизнуть?       Каждый раз об этом думаю, когда прихожу в психушку. Страшнее, конечно, если санитары сочтут меня за местного и, свернув в бараний рог, заселят в одну из палат. Но я пока не выжил из ума, кажется. Главное не говорить им о грибах.       В этой приёмной всегда стояла такая тишина, какая бывает только на заброшенных кладбищах. Вся жизнь концентрировалась этажом выше. Моя мать обитала там же.       Я стоял у стойки и истязал себя мыслями о побеге.       Иногда сотрудники психбольницы попадались сговорчивые, и любезно передавали вещи из рук в руки за символические сто рублей, но я всё чаще пользовался их любезностью, и те бессовестно задирали ценник. В последний раз я отдал триста рублей. Думаю, я бы отдал все пятьсот, лишь бы избавить себя от встречи с матерью. Но не очень-то хотел расставаться с деньгами. Я всё думал об этом, пытаясь прикинуть, удастся ли мне соскочить и в этот раз.       Вскоре я услышал звук быстрых шагов. Как раз когда поставил пакет с запиской на стойку и принялся считать мелочь в кармане.       — Арефин! — Рявкнула приближающаяся тучная дамочка. Она нарисовалась неожиданно, как гоп-стоп из подворотни. Я никак не мог привыкнуть к лающему голосу женщин, хоть немного близких к больничной теме. Они всегда вызывали во мне чувство необъяснимой тревоги. Тем не менее, на фамилию я отозвался:       — Да? — Я все еще наполовину спал, если честно. Даже потер лицо, чтобы немного прийти в себя, и спрятал записку обратно в карман. Чтобы добраться досюда к семи мне пришлось встать в пять, а это даже для меня слишком ранний подъём.       — К мамке?       — Ну... да?       Женщина покачала головой, огибая меня и располагаясь за стойкой.       Не знаю на какой ответ она рассчитывала. Что-то вроде «нет, присматриваюсь на будущее». Но шутка так и померкла в сознании, когда мне протянули пропуск.       — Триста восьмая, — напомнила дамочка. Я перенял пропуск и благодарно кивнул. Без улыбки. Здесь не улыбались. Никто и никогда. Ну, разве что душевно больные. Смех у них всегда был какой-то нездоровый, как у умирающих, которым уже на всё плевать.       Женщина снова обошла стойку и принялась меня проверять, лазила по карманам и осматривала содержимое пакета и рюкзака. Уже привычная мне процедура. Я позволил ей делать свою работу. От нечего делать глядел по сторонам, и всё здесь нагоняло тоску: потускневшие мятные стены, местами отсыревший потолок с жёлтыми разводами, металлические лавки в коридоре и кафельный пол с трещинами; за стеклянными дверьми главного входа пара кирпичных стен и несколько труб, ну и голуби, если повезет. Попав в это место однажды, человек навсегда остаётся заложником своей неудачи. Такова судьба отделившейся от общества личности, которой просто не повезло... в каком-то смысле. Находиться здесь было страшно даже в качестве посетителя. Фантазия начинала подкидывать сюжеты, где ты оказывался одним из заключённых. Только ты пока не сошёл с ума. Ты здоров. И мысль, что однажды всё пойдёт наперекосяк и голова подведёт, пугала меня сильнее, чем любая смерть.       — Можешь идти, — заявила женщина, и я пошёл к лестнице на автопилоте.       Как только ноги привели меня к нужному коридору, я замер в проходе. Мать ждала меня снаружи, и уже смотрела в мою сторону. Я пару секунд пялился в пространство, затем подошёл к ней.       Мы глядели друг на друга минуту или две. Мать молчала. Я тоже.       Она стояла у стены с облупившейся краской, в потускневшей розовой пижаме, подаренной когда-то давно моим отцом; от неё пахло нафталином, сыростью и безнадёгой. Её вьющиеся светлые волосы местами окрасила седина, несколько локонов спадали прямо на лицо. Под глазами тёмные круги от усталости. Она сильно похудела. Снова ничего не ела. Просто не могла, а не капризничала. Болезнь съедала её изнутри, точно паразит. Она не хотела жить, а потому медленно увядала. Как цветок в вазе, полной воды и прикормки, но всё равно пожухлый.       Мать приоткрыла рот. Я глядел на её сухие тонкие губы. Она ничего не произнесла, лишь молча развернулась и пошла.       Я стоял и смотрел, как она торопится исчезнуть за дверью своей палаты, кардиган болтался на ней как платье взрослой леди на ребёнке. Часть меня хотела заговорить с ней. И эта же часть кричала о несправедливости, о моём украденном детстве. Это была не слишком большая часть, и права голоса у неё не было. Поэтому я последовал за матерью безмолвно и оставил вещи на тумбочке у её кровати, в которую она легла и испарилась.       Я подождал ещё минуту, слушая хрипы, стоны и рваную речь заложников психбольницы; скрип проржавевших раскладушек, грохот колёс тележек, топот санитаров, их же кашель. Затем ушёл, не проронив ни слова.       Но нет худа без добра: благость снизошла на меня на обратном пути в электричке. Олицетворение Божьей милости в лице седого торгаша с носками и картами. Но картами не простыми, а грибными. Каждый кусочек леса Московской области был отмечен грибами, которые там превалируют. Я тут же позабыл о матери и психбольнице, любовно изучая покупку.

***

      И конечно же забыл о докладе...       Состояние было странное: с одной стороны, хотелось из кожи вон лезть за хорошей оценкой, с другой — я вымотался. И так придётся болтаться, пока не найду себе напарника на это неблагодарное занятие. И даже тогда разгребусь только с половиной дел. Ведь мне ещё доклад писать. О, нет, я точно не доверю это дилетанту. Кажется, единственный вариант для меня справиться с головной болью — обратиться к Нине Стрельцовой. Что я и сделал.       — Прости, Микита, — та складывает ладони перед своим лицом в качестве извинения. — Я уже договорилась писать доклад с Лизой. — Она утешительно привычным жестом похлопала меня по руке.       Ну, вообще-то я, по правде, не рассчитывал на то, что она меня дождётся. Нужно было брать быка за рога и предложить ей объединиться ещё тогда, в медпункте, когда красил зелёнкой её колено.       Я мельком глянул на её ногу, пока Нина болтала с одногруппниками. Внутри разлилось тепло от воспоминаний о вчерашнем дне. Это был момент моего любовного триумфа. И похоже, больше таких моментов не предвидится. По крайней мере, пока Нина снова не споткнётся на лестнице. А я надеялся, что она не споткнётся. Разве что мне в объятия. Об этом мне оставалось только мечтать.       Но возвращаясь к теме доклада... в общем, я не отчаивался. Это была всего лишь вторая пара. Жалкий подлесок. Время тихой охоты я объявил после третьей.       — Извини, я уже всё. — Бубнил себе под нос шампиньон. Я еле расслышал.        — А? Чё? Какой доклад? — Рыгнул посреди фразы мухомор.       — Не-е, я занят, — веселился стебелёк поганки. Шапка поддакнула:       — Этот фуфел всегда со мной.       Я сделал небольшой привал. Подкрепился в столовой.       В аудиторию вернулся с новыми силами и полный решимости, одаривая первого встречного щедрым предложением сделать за него доклад. В ответ услышал:       — С тобой? Нет, препод не поверит, что я хоть что-то сделал.       Я не знал, с какого бока подойти.       — Нет... я... А, хуй с ним, — следующий ушёл посреди разговора.       — Это да? — Крикнул я вдогонку.       — Нет! — И выбежал из аудитории.       С грибами поменьше тоже не складывалось.       — Да. То есть нет. Понимаешь... — Она смотрела в пол, щёки чуть-чуть порозовели. Я сознавал, что суюсь под нож. Но пытался проглотить гордость вместе с невкусным обедом. Не стоило бояться таких вещей, как командная работа. По крайней мере в моём положении. — С девочками как-то спокойней.       — Ты меня не интересуешь, — ответил я уверенно, рассчитывая, что это её успокоит. Но моя очередная жертва шмыгнула носом и незаслуженно обозвала меня «идиотом».       Я глубоко вздохнул. Кто следующий?       — Не, чувак, мимо.       — Эх, опоздал ты.       — Я уже занята.       — Прости.       — Извини.       Это был провал. Ни одного гриба в лукошке. Это подкосило меня сильнее, чем я думал. Впрочем, оставался последний.       Я достал список одногруппников, который вёл с первого курса. Напротив графы с фамилией стояли как плюсы, так и минусы. Я отмечал полезность каждого, чтобы в случае необходимости иметь хоть какую-то статистику.       Взглядом пробежавшись по фамилиям я осознал, что больше кандидатов мне в помощники нет. Вернее, есть один, но...       Я задрал голову и посмотрел на самый верх кафедры. На возвышении, сидя на самом краю скамьи и улёгшись грудью на стол, лежал Власов. Он тут же вскинул ладонь и помахал мне одними пальцами, расплываясь в широченной издевательской улыбке. Я стоял на месте оторопевший. Власов вертел кулаками у своих глаз, изображая плач. И довертелся, когда заехал себе костяшками в веко.       Не то чтобы я стал сильно счастливее. Я знал, что мне прилетит по всем фронтам, куда ни плюнь. Я даже почувствовал, как у меня на виске нервно забилась жилка, качая горячую кровь в мозг.        Мудила. Да я лучше получу первый в своей жизни кол, чем заговорю с ним.

***

      И в своём решении я убедился лишь сильнее на следующий день, когда застал Власова милующимся со Стрельцовой у главных ворот универа во время большого перерыва.       Вася, сопровождающий меня, отследил мой взгляд и странно покачал головой. Он не верил, что у меня есть хоть какие-то шансы со Стрельцовой.       — Да она вами обоими крутит, — почему-то изрёк Вася. Я взглянул на него так, будто он только что решил уравнение Аррениуса для реакций в вязких средах. То есть не решил вовсе. — Ну, сам посуди — ты сумасшедший ботан, а этот чувак вот-вот вылетит за плохое поведение. Вы оба неудачники в какой-то степени, просто в разных сферах.       — В будущем у меня гораздо больше перспектив, чем у этого, — я кивнул головой, даже не упоминая фамилии.       — Да, но ты проёбываешь молодость. Она дана не для решения уравнений.       — Нет ничего лучше чисел.       — А ты что-то ещё пробовал?       Я на мгновение захотел поделиться с Васей своей страстью к грибам, но сдержал необдуманный порыв. Вася не поймёт, и уж точно не разделит моё маленькое увлечение. Мы не столь близки, чтобы откровенничать. Иногда он поднимал странные темы, вроде этой, но я знал как с них съехать. Для этого мне даже не нужен был интеллект:       — О, Богдан.       — Блядь, где, — Вася молниеносно накинул капюшон и нырнул мне за спину.       — Да вон же, — я тыкал пальцем во всё подряд, а взгляда не отрывал от Власова и Стрельцовой. Как только его рука оказалась у неё на плече, я схватил Васю за толстовку и потащил за собой с такой же лёгкостью, с какой столичные модницы таскают шпицев.       — Твою мать, Микита! Микита, ты ёбнулся?       — Подыграй, — на ходу произнёс я. Как будто бы это слово вырвалось у меня изо рта само по себе. — А я тебя от Богдана, если что, отмажу, — и с этим заявлением я толкнул Васю чётко Власову в спину.       Понятия не имею, что я творил, если честно. Да и говорить-то было совершенно нечего. Но когда Власов обернулся, я успел скрыться у него за спиной и остаться незамеченным.       Вася врубил режим балабола — в этом он был чертовски хорош после года дружбы с Богданом и его сворой — а я отвлёк Нину лёгким прикосновением к её спине. Приложил палец ко рту и призвал к тишине. Она улыбнулась, как улыбаются ангелы, и тоже приложила палец к своим губам, копируя мой жест. Я не выдержал её очарования и осторожно взял за запястье. Она не сопротивлялась, когда я повёл её за собой. Позади ещё голосил Вася. Затирал Власову о том, что он его недавно на вписке видел, просил передать Богдану пару ласковых и вообще красовался, что ничего в этой жизни не боится. Кроме пиздюлей, конечно.       — Ты чего? — Спросила Нина, когда мы зашли в здание.       — Поговорить хотел, — я судорожно прикидывал, о чём нам с ней говорить. Пока мы ещё шли, у меня была возможность молча подумать. Но как только Нина притормозила, я был вынужден обернуться, чтобы ответить на её вопрос с достоинством. — Думаю, через недели две выезд организуем.       — О, супер! — Искренне обрадовалась Стрельцова. — Куда на этот раз?       — На станцию «платформа сорок первый километр». Там весь лес в опятах, — я скромно улыбнулся и достал карту, которую приобрёл в электричке. — Вот, смотри, что купил на днях. Тут видно, какие грибы растут поблизости.       — Ух ты, — Нина заглянула в мой сундук с сокровищами. Я почувствовал себя так, будто достаю из себя частичку души и показываю её ей, и мне было приятно, что она проявила неподдельный интерес. — Здорово.       Но нашу идиллию прервали. На пороге показался Власов, которому на хвост упал Вася и пытался безуспешно развести этого придурка на разговор. Заметив Стрельцову, Власов тут же направился в нашу сторону.       Он был в тёмных брюках, белой рубашке с расстегнутой верхней пуговицей и в оранжевом галстуке. В общем, выглядел как обычно — несуразно и глупо.       — Как неприлично, Стрельцова, сваливать во время разговора с другим пацаном, — резкий и омрачающий всю радость голос отразился в коридоре. Власов подошёл и бессовестно уложил подбородок на макушку Нины, из-за чего я чуть не умер на месте. Да как он вообще посмел? Его глаза просканировали мою карту. Я обнаружил в прищуренных веках презрение; по крайней мере, был уверен, что это презрение. Власов снова заговорил: — О, ебать, Тропарёво. Я тут был позапрошлым летом со своими кентами. Столько домашнего винища выжрал. Чудом выжил. О, — он ткнул своей культяпкой прямо в опята. — Пока блевал в какую-то корягу с этими грибами, там ещё дохуя было каких-то типа морских кораллов.       — Рогатики, — обомлел я.       — Ну да, да, рыгатики.       — Или ежовик... коралловый, — у меня дыхание сбилось и волнение жаром прошлось по спине.       — Ну да, я и их обрыгал. Ёжиков, кстати, тоже обрыгивал.       — Фу, Блик! — Поморщила нос Нина.       А я не мог поверить, что это этому козлу подвернулась такая удача.       Я ни разу не находил ежовиков, но ел когда-то давно, в детстве. Всего раз в жизни. С отцом и матерью, когда те ещё не развелись. Ну, а рогатики просто редки в местных лесах, и найти их тоже немалая удача. Хотя вкусовыми особенностями не наделены, но имели приятную и забавную текстуру, и с ними получались шикарные супы.       — А этот гриб, — я нервно сглотнул. — Какого цвета он был?       — До того как я всё там заблевал... вроде, белый.       Мне стало плохо. Я сложил карту и молча ушёл, не реагируя даже на оклики Нины. Чувствовал, что потею от возмущения и несправедливости.       Раунд был за Власовым. Это выше моих сил.

1:1

***

      На следующей день всё вернулось на свои места. Хотя спал я плохо. Мне снился Власов, который, согнувшись над ежовиками, осквернял гриб, занесённый в красную книгу, переработанным красным полусладким.       Я быстро позавтракал. Помылся. Оделся. Выскочил за дверь, а домой заглянул сквозь приоткрытую дверь. Не было времени на утренние ритуалы. Нужно было успеть заскочить в зоомагазин перед парами.       Идея снизошла на меня неожиданно и спонтанно. Я приобрёл семь живых сверчков в зоомагазине, тем самым уберегая букашек от роли обеда для какого-нибудь ящера. Хотя даже несмотря на это судьба у них незавидная.       Уже в универе я уселся на своё место и занялся привычными делами. Одарил Нину приветствиями и сверился со списком затрат для предстоящего похода, который она мне предоставила. Что-то пришлось вычеркнуть, чтобы не вылезать из бюджета, а что-то я оставил после уговоров Нины — отказывал ей я каждый раз со скрипящим сердцем.       После первой пары я дождался, когда за Власовым заскочат его приятели. Они почти всегда заходили за ним на большом перерыве, как послушные церберы.       Как только с верхних рядов начали доноситься разговоры и смех, я стал про себя поторапливать этих придурков. Но мне даже стараться не пришлось. Через минуту бестолковой болтовни они пошли вниз по лестнице, не переставая чесать языками.       И всё шло по плану, пока мне в спину не прилетел крепкий удар ладонью, из-за которого я чудом не сложился пополам.       Я обернулся, переполненный гнева, натыкаясь на тупое лицо Власова, пропустившего свиту вперёд. Власов беспечно развёл руками и громко прошептал:       — Спотыкнулся.       Но врал ведь, урод. Я бросил взгляд на его кроссовки, шнурки в которых подметали пол. Или не соврал... что, в общем-то, погоды не делало.       — Чё ты там бубнишь? — Крикнул один из его корешей. Власов тут же ускорил шаг и навалился на парней, уводя их дальше.       Я подождал пару минут, пока их крики не растворились в коридоре. А потом ещё пару, пока Нина не вернулась на своё место. Мне не хотелось, чтобы мои действия вызвали у неё вопросы или подозрения.       В общем, я встал и поднялся на самый верх аудитории вместе с баночкой насекомых. Открыл рюкзак Власова и высыпал туда сверчков, после чего застегнул рюкзак и вернулся на место как в чём ни бывало.       Когда Власов вернулся в аудиторию, я внимательно следил за ним боковым зрением. И в какой-то момент обнаружил, что он начал суетиться. Судя по всему, заметил моё внимание. Сперва он привстал и поводил рукой по своему заду. Затем проехался по лавке до самого конца и вернулся на место. Изучил тетрадь, рассмотрел рюкзак, погрыз ручку. И всё. После этого он зевнул и швырнул рюкзак на стол, на который рухнул с такой силой, что я начал беспокоиться о судьбе своих маленьких воинов.       Когда началась лекция, я полностью погрузился в учёбу, совсем забыв о Власове. Но лекция закончилась слишком скоро, и Власов снова мелькнул в кадре, лениво спускаясь по лестнице вниз. Спрыгивая с каждой ступеньки, точно деревянный, он присвистнул.       — А-а, хороший вопрос, — произнёс он, странно покачивая башкой и улыбаясь чему-то. — Хороший вопрос       — Что?       — Да не, ничё, — и полетел вниз, по пути захватив в плен Нину.       Не знаю, что это было. Без разницы. Я был ужасно голодный и немного разозлился из-за мысли, что Стрельцова потакает Власову. Ну, это злило меня ещё сильнее, потому что я был голодный.       И хоть мне интересно, что сделает Власов когда заглянет в рюкзак, голод волновал меня больше прямо сейчас. Так что я направился в столовую, как только покинул аудиторию.       По пути листал объявления с поисками сотрудников на посуточные работы. Сегодня вечером у меня в планах стояло промоутерство рядом с домом на пару часов, а сразу после я собирался засесть за доклад. Решил, что лучше сделать его самостоятельно, чем не сделать вовсе.       Я как раз думал о том, какую тему выбрать для доклада, когда ко мне подсел Вася со своим подносом. Но он не поздоровался, как делал это обычно, а дёрнул меня за пуловер со спины. Сразу после этого он протянул мне листок и спросил:       — Очевидно, это не часть твоего соцопроса?       На белой бумаге было всего два слова, выведенные небрежным почерком: «кто я?».       Я начал есть пирог. Пирог был ничего. Но я не мог насладиться этим пирогом. Я ничем не мог толком насладиться, пока мне докучало проклятье в лице Власова.        — Это типа шутка, — хмыкнул Вася и наконец-то сел.       — И что тут такого смешного?       — Абсолютно ничего.       — Вот и я так думаю.       Вася смял несчастный лист бумаги и бросил его на пол. В другой ситуации я бы его пристыдил.       — Ну их на хуй, — заявил Вася и потянулся к обеду. — Кто вообще додумался с тобой связаться? Ты и так не высовываешься практически.       — Догадайся, — огрызнулся я, но вскоре смягчился. Вася ни в чём не виноват, а я вёл себя как свинья. — Извини, — решил сгладить напряжение. Вася лишь промычал.       Мы отобедали в молчании. За всеми столами бурлила жизнь, все болтали, то-се, пятое-десятое. И только мы ели в гробовой тишине, словно кого-то поминали. Предположительно, мою гордость. Хотя от гордости там одно название.       В конце-концов я всё-таки решил заговорить:       — Власова знаешь?       — Конечно, — кивнул Вася, он уже поел и прямо сейчас дохлёбывал чай. — Ты ж меня в него запульнул, как пушечное ядро.       — Ну, а до этого?       — Да как-то хезе, — он пожал плечами. В этом костюме, красном галстуке и с морщинами на лбу он был похож на депутата. — Не особо общались. Он часто зависал с Борей, но они не близки. Много где тусуют. У них много разных знакомств, но не более. Боря часто говорил, что Блик мутный, а ещё типа за обе команды играет. Ну, пидор, короче. Хотя Боря всех пидорами называет, кто хоть немного ему дорогу переходят, даже если это его приятели, или когда нажрётся. В нём просыпается Блэр из сериала «Сплетница» под синькой, — Вася потёр лицо рукой. Кажется, воспоминания о его дружбе с Борей причиняли ему страдания. Ещё бы, тяжело вести интеллектуальную дуэль с человеком, который не пользуется оружием, а сходу бьёт головой в нос. — Кстати, никто не зовёт его «Власов». Он Блик.       — Не признаю клички.       — Это не кличка, а фамилия.       — Преподаватели зовут его Власов.       — Блик сменил фамилию в прошлом году, а в универе до сих пор не обработали его запрос. Процедура стоит на месте, вероятно, потому что он на грани отчисления, — Вася снова пожал плечами. — Он учится посредственно, часто ввязывается в драки и за ним числится много прогулов. Не удивительно, что на него забили.       — Борю, в таком случае, уже давно должны были турнуть, — предположил я.       — Ну, да, этот еблан делает всё то же самое. Но он состоит в футбольном клубе, типа капитанит там, и уже принёс нашему универу кубок за какие-то там соревнования, так что ему многое сходит с рук. — Вася тяжко вздохнул. — Слишком многое.       Их обоих стоило отчислить. Но это я только подумал. А вслух сказал:       — Кто я? — Но ответа не требовал. Оно как-то само сорвалось с губ.       Мне на глаза попалась компашка Власова, которая стремительно приближалась к витринам с едой. Власов как раз отцепил от себя одну из длинноногих и, очевидно, недалёких спутниц, чтобы достать что-то из рюкзака.       — Ты Микита, — ответил Вася, который достал десерт в виде булки с повидлом. Он почти прочавкал следующее: — Арефин Микита.       Как только Власов расстегнул рюкзак, девушки, окружавшие его, завизжали ультразвуком. Даже Власов вздрогнул. Это было забавное зрелище, и я был рад, что мне удалось его застать. Но не был рад, что кузнечиков начали пытаться растоптать. Даже немного удивился, что Власов не поддался влиянию толпы и всё время стоял в стороне.

***

      Череда оскорблений, унижений и неприятных сюрпризов отравляла мою жизнь.       Сначала это были только слова, так, напоминания, и детские издёвки. Но чуть позже я начал думать, что в один прекрасный день он или я распорем друг другу горло.       В среду на перерыве это был пшик в лицо дезодорантом. Чуть позже Власов снёс меня плечом в коридоре. На следующее утро я, естественно, отомстил, вылив полбутылки воды на его рыжую голову из окна второго этажа. Как оказалось — голова не такая уж и рыжая. По его лицу пролегали шасси из следов краски, которая впиталась в рубашку. Власов ответил мне подножкой, долго гиенил со своими шавками. Но я проделал то же самое в столовой, и Власов пролетел с подносом где-то два метра. Уборщица заставила его собирать с пола всё, что он пролил.       Тем же днём я столкнулся со Стрельцовой в коридоре и хотел предложить ей в воскресенье составить мне компанию, чтобы приобрести всё для похода. Но внезапно из-за угла вылетел Власов и увёл Нину прямо у меня из-под носа. Наплёл ей всякой чуши про то, что у него паническая атака. Гнилой врун. Когда он удалялся с Ниной, то выглядел спокойней удава и довольней чёрта.       А ночью перед пятницей, часа в два, меня разбудил телефон.       — Какой козел звонит среди ночи?       — Ты кэхавпро бля, ну, э-э, — нечленораздельная речь посыпалась из динамика, пытаясь переорать музыку. Я взглянул на незнакомый номер и требовательно спросил:       — Что?       — Э, ты чё, слышь, чё э-э, эт П-бл-ик.       — Иди на хер, Власов, — рявкнул я и сбросил. В два часа ночи меня не беспокоило, откуда у этого отброса мой номер. Но с утра пара тревог всё же поселилась в моей голове.       Как оказалось позже, меня сдала та, кто неспособна на подлость.       — Блик? — Часто заморгала Стрельцова, когда я спросил её, мог ли Власов как-то заполучить доступ к нашему журналу. — А что такое?       — Ну, — замялся я. — Он откуда-то узнал мой номер.       — А-а, — протянула Стрельцова, сама невинность, даже улыбнулась под конец. — Так это я ему дала. Он сказал, что из-за семейных разладов совсем забыл о докладе и хотел предложить тебе поработать над ним вместе.       Супер. Класс. Я в шоке, если честно. Мне хотелось объяснить Нине, что нельзя абы кому раздавать чужие номера, но решил, что у меня нет права что-то доказывать королеве. Она делала это из благих побуждений, и я был уверен, что будь она в курсе нашей вражды, то не стала бы принимать чью-либо сторону. Нина всегда оставалась островком нейтралитета. По крайней мере, мне хотелось в это верить. И рано или поздно я надеялся, что мне удастся захватить этот островок.       Власова на первых двух парах не было, и это немного меня успокоило. Я с наслаждением отобедал и даже успел перекинуться с Ниной некоторыми фразами, не беспокоясь, что на меня свалится метеорит.       Но к последней паре ходячий геморрой заявился, сверкая подбитой рожей. Сложно было спрятать свежее рассечение, которое начиналось на правой щеке и пересекало его нос, как горное ущелье. Стрельцова, конечно же, начала беспокоиться. Я мельком глянул на Власова, но не придал особого значения его внешнему виду. Меня подташнивало от насилия. Я не хотел даже думать о драках, которые, очевидно, Власову инициировать только в радость. Тем страшнее за Нину. Я бы не хотел, чтобы она в один прекрасный день оказалась втянута в разборки Власова. Нет, такого я ему точно с рук не спущу.       Я засел за конспект и не вылезал из него, пока все вокруг не начали возиться и переговариваться. Хотя даже тогда мне не особо хотелось отвлекаться. Я решил чуть позже перебраться в библиотеку, чтобы прозаниматься до самого вечера, но меня кое-что отвлекло.       Я почувствовал чужое дыхание у себя на затылке, и рефлекторно оглянулся. Это был Власов. Он прикидывал что-то пару секунд, потом открыл рот и сказал:       — Пошли, — странным голосом, то ли голосом местной гопоты, то ли самого ада, впрочем, разницы почти никакой.       Не сказать, что у меня особо был выбор. В аудитории никого не осталось кроме нас, так что я встал и двинул по ступенькам. Власов шёл позади. Молча. Я почти привык к тому, что его резкий голос постоянно резал слух абсолютно неотфильтрованными фразами. А тут он шёл тихонько и молчал, будто шёлковый. Это не вписывалось в сценарий.       — Тормози, — потребовал Власов, и я остановился рядом с уборной. В голове пронеслась мысль, что сейчас меня попытаются утопить в толчке, как в какой-нибудь американской комедии про лоха, который позже всем даст жару. Рано или поздно чего-то подобного стоило ждать. Всё-таки Власов говнюк.       Я обернулся напряжённый, собираясь заглянуть своему страху в лицу.       И у меня создалось впечатление, что сегодня Власов смотрел на меня как-то по-другому. Не насмехаясь и не глумясь, как вчера. Но кроме этого — ничего. Никаких шуток о моём интеллекте. Никаких понтов касательно его близости с Ниной. И много взглядов. Много взглядов исподтишка. Но долго это не продлилось. Примерно через пару минут я начал чувствовать себя неловко в тишине коридора рядом с сортиром. Никто не поможет, если что. Стоило ли мне напасть первым, если дело близится к драке?       — Учти, я всегда ношу с собой нож, — предупредил я, когда Власов наклонился ко мне. — Так, на всякий случай, — и это была правда. Я всегда носил с собой нож на случай, если по пути встречу гриб. Хотя такое случалось всего два раза в жизни. Так что нож я использовал, чтобы вскрыть упаковки снеков чаще, чем во время охоты на городские грибы.       — Не сегодня, — усмехнулся Власов. Я заметил, что моя рука поднята в эдаком примиряющем жесте. И только когда посмотрел на свою руку, заметил, что она сжата в кулак. — Доклад, — бросил Влассов, ощутимо расслабившись. Его плечи опустились и взгляд изменился, он больше не прожигал во мне дыру и глядел по сторонам. — Сделаешь его за меня, а?       — С какой это радости?       — Не хочу вылететь за очередное невыполненное занятие, — сказал Власов, слегка улыбнувшись, и тут же поморщился. От боли, очевидно. Рана на его лице казалась совсем свежей. — За тыщу, как тебе?       Я наконец-то опустил кулак и нетерпеливо оглядел протянутую Власовым купюру.       Он пихнул сигарету себе в рот и вроде немного развеселился.       Но мне не нужны были деньги. По крайней мере не от него. Гордость, хоть и незначительная, запрещала мне заключать сделку с Власовым.       — Нет, тысячу не возьму, — сказал я глубоким голосом и очень категорично. Замолчал, глядя на вывеску "WC" у нас над головами. Когда моя гордость облегчённо вздохнула, я перевёл взгляд на Власова и заявил: — Пять тысяч. И целую неделю ты не подходишь к Нине.       — День, — цокнул Власов.       — Три дня, — настаивал я.       — По рукам, — ухмыльнулся Власов, протягивая ладонь, которую я не пожал. С громким возмущённым завыванием он убрал руку и отсчитал купюры, которые вскоре протянул мне. Я взял деньги и пересчитал их на всякий случай. После этого объявил:       — Доклад будет о налоговом контроле РФ, — отстранённо.       — Чё это ваще такое?       — Изучи блок самостоятельно, — с этими словами я убрал деньги и пошёл в сторону выхода. Не доходя до поворота, я вдруг остановился, оглянулся. Власов до сих пор стоял у туалета, щёлкая зажигалкой и провожая меня глазами. — Нина тебе не достанется, — крикнул я весьма требовательно. — И номер мой удали.       Власов скалил кафельные зубы. Слишком ровные и чистые для панка.       — Нихуя, — так он ответил. — Перед сном позвоню.