Мик и Блик

      Как я и подозревал, этот рыжий мудак догадался. И мало того, что догадался, так он ещё решил попрыгать на моём несчастье. Но плакать я не собирался. Я не плакал с тех пор, как понял, что толку от этого ноль. Может классе в третьем слезу и пустил, но не сейчас.       Сейчас я сидел неподвижно и глядел, как Власов распространял флюиды, точно споры. Зеленые деревья, поле для бега, стометровка. Посреди всего этого торчал он — скопление коротких розовых шорт вокруг чёрно-рыжего шпиля и больше практически ничего. Он не был похож на парня, по которому тащатся все девчонки подряд: недостаёт ширины в плечах и роста, для греческого Бога слишком худой, для пародии на Эвана Питерса недостаточно крутой.       Но девчонки любят нефоров. А мои познания о нефорах — это пару треков группы «Аматори» и священное знание того, что вокалист Токио Хотел — Билл Каулитц.       Но речь сейчас не об этом. Я говорил о Власове: сто восемьдесят сантиметров роста, сплошь и рядом тройки в зачётке, на карандаше у дисциплинарного комитета, не участвует ни в одном клубе по интересам и на учёбу ходит когда вздумается. У меня была целая неделя, чтоб получше узнать своего «врага».       С того момента, как Власов узнал о моём секрете, прошла неделя. Это был мой секрет, хотя Вася сказал, что никакой это не секрет, и что пока Власов об этом всем не разболтал, можно не париться. Не то чтобы я стал сильно счастливее от этих мыслей. Провокация ведь никуда не девалась — Власов бессовестно и демонстративно тянулся к моей королеве. Дело, в общем, в Нине. И в том, что до сих пор ничего не мешало мне наслаждаться вниманием Стрельцовой, хоть и избирательным, дозированным, всё же вниманием. Пока Власов не заметил.       Я никак не мог понять, когда успел спалиться. Чем выдал себя? Может, дело в частоте взглядов или в готовности помогать лишь одному человеку во всем универе, бескорыстно и бессознательно? Но уточнять у Власова я не собирался. Это слишком личное, и мало ли всё это лишь мои тараканы, а на деле он просто-напросто хороший парень, так? Не так, блин. Я, видимо, единственный замечал, что Власов нифига не хороший парень. Самая настоящая ложная лисичка. Взглядом бросал вызов каждому. Насмехался над моими чувствами. Гнилой изнутри.       Мне становилось противно, когда я вспоминал о той пятитысячной купюре, что он мне дал. Не нужно было соглашаться. Если бы я не заявил в деканате, что Власов «хороший парень», может, ближайший месяц мне бы и не пришлось его видеть.       Из мыслей меня выдернул взгляд Стрельцовой Нины. До сих пор она беседовала с какой-то девушкой нашего потока. Нина прервала беседу и направилась в мою сторону. Я подсобрался и расправил плечи, но не слишком сильно, чтоб не выдать себя.       — Микита, — обратилась ко мне Нина, когда между нами оставалось расстояние в пару шагов. На ней были короткие спортивные шорты, и я очень старался не опускать взгляд ниже, чтобы не начать потеть от смущения. — По поводу средств совета, — она подошла так близко, что мне пришлось наклонить голову. — Мы собираемся в этом месяце организовать выезд клуба или, может быть, поход?       Стрельцова Нина состояла в нескольких клубах, как истинная королева: в клубе имени Сергея Есенина, на позиции организатора поэтических вечеров, и художественного рисунка, в качестве рядового участника; к клубу натуралистов, который я зарегистрировал ещё на первом курсе по собственной инициативе, Нина примкнула спустя полгода, и быстро заняла роль заведующей по финансовым вопросам — занималась закупками и согласованием средств перед советом. Мне было лестно, что она проявляла интерес к единению с природой, но, как я выяснил позже, в грибах Стрельцова не разбиралась совершенно. Хотя это не делало её хуже. Просто я не мог разделить с ней свои интересы в полной мере. Вообще-то, в своём же клубе я не мог разделить свои интересы ни с кем — из пятерых человек, включая меня и Нину, настоящим натуралистом был только я. Все остальные либо просто любили природу, либо примкнули к клубу, чтобы не участвовать во всевозможных творческих конкурсах и спортивных олимпиадах — я пока что не принуждал членов клуба к эстафете по грибы, но подумывал об этом.       Я сделал глубокий вдох, снова посмотрел на Стрельцову.       — Какой у нас бюджет?       — Восемь тысяч, — улыбнулась прелестница.       Всё в Нине было хорошо, только вот... в качестве заведующей по финансовым вопросам она меня не устраивала. Я любил копить деньги, а не тратить их. Нина не умела грамотно распоряжаться финансами. Настолько грамотно, насколько я того хотел. Но это не минус, а так, изюминка. Хотя я до сих пор не мог смириться с существованием огромной походной палатки с предбанником, которую Стрельцова приобрела, и которая пылилась в кладовой нашего клуба. Такую махину долго и муторно собирать, так ещё и в холодную ночь тяжело прогреть, особенно если людей немного, и у каждого по таким хоромам.       — Я составлю список со всем необходимым.       — О, не беспокойся, — включилась Нина, продолжая улыбаться. — Я всё делаю.       Я улыбнулся ей через силу и одобрительно кивнул.       — Добавь, ко всему прочему, один походный рюкзак. Я больше не могу смотреть, как Ратников ходит в лес с обычным.       — Так точно, босс! — Она мгновенно заполнила собой всё пространство. Я почувствовал, как от Стрельцовой до меня добрался лёгкий аромат ягод, и тут же оттаял, смирился, что наш бюджет спустят на фигню. Ведь не в деньгах счастье, так? Заработать не трудно. Трудно почувствовать себя живым, когда ничего вокруг особо счастья не приносит. А если и приносит, то только вот в такие моменты, когда лицо Нины расцветало, на щеках образовались очаровательные ямочки, а в уголках глаз морщинки.       Но я быстро перестал замечать это, ни улыбки, ни ямочки. Только глаза. Я чувствовал, как они меня прожигали, и в конце-концов перевёл взгляд на источник проблемы.       Власов глазел в нашу сторону. Несколько секунд я стоял и сверлил его испепеляющим взглядом. Но уже знал, что это не проканает. Поэтому отвернулся первым.       — А чего не занимаешься? — Поинтересовалась Нина. Я пожал плечами и сказал:       — У меня освобождение.       На самом деле мне можно было немного побегать или попрыгать, присоединиться к зарядке или просто покидать мяч с остальными, но только немного. Опущение почки не давало мне жить полноценной жизнью настоящего мужика. В школе это доставляло много проблем, а сейчас у меня были некий авторитет и голова, полная знаний — люди почти не обращали внимания на моё нежелание присоединяться к физическим активностям. Хотя мой преимущественно сидячий образ жизни компенсировался походами и работой руками. Я старался не брать с собой больше, чем можно унести без одышки, и на складе предпочитал работать дольше, зато с безопасной нагрузкой.       — Что-то серьёзное? — В голосе Нины появились беспокойные нотки. Я даже на секунду решил поделиться с ней своим несчастьем, но передумал. Не хотел занудствовать, как все старики. Свою реакцию успешно скрыл.       — Нет, немного простыл.       — Даже на больничном учишься? Кремень, — хихикнула Стрельцова, сама невинность. — Не перенапрягайся хотя бы, — добавила она и легонько коснулась моего плеча. Этот ненавязчивый жест запустил цепную реакцию по всему телу — в груди всё сжалось и разжалось, даря чувство лёгкости.       К тому моменту Стрельцова отдалилась от меня уже достаточно, чтобы я мог просто смотреть на неё издалека, как на недостижимый идеал, или как на экспонат в галерее, терзая на дне кармана зиплок с цветастым пластырем.

***

      Стучали и гремели шкафчиками, дикари. У одного была большая голова и большие руки. У другого — кривые ноги. Оба были долговязые, но не особенно. Кривые зубы у парня рядом с ними, но он всё равно выдал обаятельную улыбку, или как минимум попытался. Вонь стояла страшная — пахло потом и тухлятиной. Это фишка мужской раздевалки и всяких таких же мест.        — Видал, как я твой пас отбил? — Заорал один из них, плюхнулся на деревянную скамью и рывком снял с себя шорты вместе с бельём, затряс причиндалами.       — Да тебе просто повезло. Ты на воротах как селёдка в сетях, — гаркнул другой и начал ковырять здоровенный прыщ у себя на щеке.       Ржач с одной стороны, с другой ор. Череда разговоров, в которые я не вникал, но слышал на фоне.       — Бля, щас бы чипсов и пива.       — Я бы умял бургер в кафе твоей мамы. И маму б твою умял, чё скрывать.       Какой-то голый чувак носился по кругу и бил по голым спинам товарищей своей же майкой, скрученной в жгут.       — Ты уверен, что твой барыга нас не киданёт?       — Да жопу ставлю, пацаны.       Иногда я отказывался верить, что все мы примерно одного возраста, а кто-то даже старше меня.       Ещё на пороге глаза Власова прожгли меня, и время от времени он кивал, не прерывая диалога с парочкой других парней. Все голые по пояс, мокрые от пота, с красными лицами от беготни по полю.       — Чёрт, я не брился уже пару дней. Лера говорит, что у меня рожа шершавая, как язык у кошки.       Мне нужно было, чтобы они продолжали говорить. Пока они говорили — даже если это была всякая фигня, я мог оставаться незамеченным, по-быстрому переодеться и забрать вещи, чтоб быстрее покинуть эту барокамеру.       — Ты нашел, куда вписаться?       — Ну да, там где подешевле.       Я прошёл дальше.       — Лёх, ты заебал жопой трясти.       — Лёха, тряси жопой, давай, как Ники Минаж! Да, детка! Вот так!       Под аккомпанемент свиста я открыл ящик шкафа.       Тут уж я притух. Всё произошло так быстро, что я даже не успел вздрогнуть.       Из распахнутого шкафа в меня выстрелила жидкость. Я зажмурился, а когда открыл глаза, в раздевалке повисла тишина. Я хотел бы уйти, свалить куда-нибудь и отключить голову, но слишком уж сильно пекло губы. И с края шкафа подтекала синяя жижа. Я провёл пальцами по своему подбородку и рту. На ладони отпечатались следы чернил. Я знал этот запах и вкус. В детстве часто грыз ручки. Тоже нервное.       — Пха, — первый смешок донёсся сбоку. Затем посыпались и другие. Ко мне подлетели одногруппники. Я повернулся к ним лицом, и те залились каким-то диким ржачем. — Микит, ты у нас теперь смурфик, — бросил один из них. — Сука, кто это провернул? Признавайтесь, пацаны!       Но никто так и не признался. Они просто ржали, и всё. Ничего серьёзного, никто даже не тронул меня. Разве что сочувствующе отвесили пару хлопков по плечу.       — Вот умора, — почти подавив смех, проговорил кто-то из толпы, уносящейся в душ.       Я не сразу вспомнил про Власова, а когда вспомнил, часть чернил уже успела окрасить мой рот изнутри. Я катал на языке этот мерзкий горький вкус.       Власов на меня сначала как-то странно посмотрел, я из-за этого подумал было, что он к ситуации не причастен. Но потом он с другими ребятами пошёл в душ, и на лице у него появилось другое — ухмылка, паскудная, самодовольная, и всё такое; он подёргал зубами кольцо в губе, и снова заухмылялся. Проносясь мимо, подмигнул. И я всё понял.       Я решил, что больше никогда не буду оставлять шкафчик открытым, раз уж подобные примитивные выходки имеют место быть в таких заведениях. Меня вообще крайне возмущала и шокировала одна мысль о возможности таких вещей в университете.       Чернила отмывались с трудом. Я вымыл лицо раз пятнадцать, пока кожа не начала чесаться и краснеть.       И всё, что нужно было сделать мне, — это решить две проблемы.       После физры я зашёл в деканат и отпросился с последней пары, шокировав нескольких женщин гротеском на своём лице.       Меня отпустили домой без проблем — но поинтересовались причинами данного конфуза — я кое-как отмазался. Пожелали удачи в выведении пятен — мне захотелось провалиться сквозь землю от стыда и гнева.       Домой я возвращался пешком повесив голову, чтоб прохожие не разглядывали меня как инопланетное существо.       И всё, что нужно было сделать мне, — это отмыть чернила, а ещё отомстить Власову.       Бликом его я звать не хотел даже в мыслях. Дурацкая кличка. Даже для панка.

***

      Следующее утро было волнительным.       Я встал в шесть. Ровно. Принял душ, подпилил ногти.       У некоторых людей из засад состояла вся жизнь. Без них им было бы слишком скучно. Но моя жизнь отличалась от некоторых. В ней был чёткий сценарий и заранее прописанные реплики, которые я заучивал, чтобы не нервировать режиссёра. Что-то типа гражданского долга.       Включил телек, пощёлкал каналы, сидел и слушал новости, пока заправлялся завтраком. А сам не мог расслабиться даже на миг, потому что находился в предвкушении мести.       Я решил, что раз Власов позволяет себе опускаться до уровня пятиклассника в мелких гадостях, то чем я хуже? Лучше!       Два тюбика с клеем запихнул в рюкзак, чтобы точно не забыть. Быстро оделся — в то же, в чём был вчера. Помазал лицо кремом — а то от экспериментов с меламиновой губкой и зубной пастой чесалась кожа — зато ни одного пятна от чернил, только зубы слегка отдавали синим. Но это лишь вопрос времени.       Когда был полностью готов, вышел из дома. Вернулся, чтобы постоять в коридоре, но в итоге лишь приоткрыл дверь и заглянул в прихожую. Всё было спокойно, и я ушёл.

***

      — Его нет.       — Ты же знаешь, он иногда опаздывает, — со скукой в голосе отозвался преподаватель.       — Он не опаздывает. Он не придет, — твёрдо заявила Стрельцова.       На самом деле мне было плевать, почему он не придёт. Может, он просто проспал. Или уронил на себя штангу и сломал шею. И я не знаю, почему от таких отвратных мыслей на моей физиономии расцвела улыбка. Но быстро завяла. Я был слегка разочарован, что мою месть придётся отложить, а потому злился на Власова ещё больше.

***

      Кроме дневного облома, вечером я получил звонок от тех, кого хотел слышать меньше всего. И кого не мог проигнорировать, даже если очень хотел.             — Слушаю вас, доктор, — приняв вызов, я сразу же поздоровался. У меня на плите жарились макароны в сливочном соусе с фаршем. Я хотел отойти, чтобы не шуметь в трубку, но беспокоился о еде. Скоро нужно было убавить огонь и покрошить сушёные грибы. — Добрый вечер, Микита, — отозвались на другом конце провода, где на фоне гудел телефон и щёлкали клавиши. — Я по поводу твоей матери. У неё заканчиваются личные вещи. Сможешь привезти на выходных стандартный набор? Могу продублировать сообщением всё, что необходимо.       — Не стоит, помню, — я вздохнул и раздербанил пакет с боровиками.       — Хорошо. Подъезжай после обеда.       Я кивнул вместо ответа, хотя это было глупо. Решил угукнуть, чтоб наверняка.       — Хорошего вечера, Микита.       — До свидания.       Вызов сбросили. Я убрал сотовый и продолжил мешать грибы с мыслями о матери. Перечислял в голове вещи, которые нужно ей купить, и думал о местах, которые мне предстоит посетить, чтобы купить эти вещи по самой низкой цене.       Но вдруг я почувствовал себя паршиво, будто стою на стене, по одну сторону которой глинистая яма, а по другую — отвесный обрыв. В голове начал раздаваться какой-то странный звук, вроде самой низкой ноты церковного органа. У меня затряслась рука, в которой лежала лопатка. Если бы я начал двигаться, то просто рухнул.       Внутренности стиснуло, и я забоялся за свою жизнь. Хотя уже знал, что это такое и как с этим бороться.       Швырнув грибы на столешницу вместе с лопаткой, я метнулся к окну и потянулся к верхнему шкафчику. Дёрнул на себя аптечку и рассыпал половину содержимого пластмассовой коробки. Стал перебирать руками блистеры и упаковки в поисках транков прямо на полу. Из-за того, что никак не мог найти их, затрясся ещё сильнее.       Спину мгновенно покрыл липкий пот, я начал чувствовать себя так, будто теряю сознание от недостатка воздуха — никак не мог вдохнуть, горло обжигало пламенем.       Но на самом дне аптечки наконец-то оказались нужные таблетки. Я вытащил одну и забросил себе в рот — запил водой из под крана, забив на кружку и на то, что фильтров никаких у меня нет — я заказывал бутылки по двадцать литров раз в пару месяцев.       После этого я схватился за грудь, сполз по нижним шкафчикам на пол и согнул ноги. Сердце у меня колотилось в ладонь как ненормальное. Перед глазами всё то темнело, то плыло, то покрывалось мушками. Я ждал чуда. Молился богу, иногда тянулся к мобильному с мыслью, что пора вызывать скорую. Но я знал, что это зло сидело не в моём теле. Оно было в голове, и оно превращало меня в отчаявшегося безумца, как бешенство домашнего кота в дикого леопарда.       Солнце за рекой неподалёку опускалось за горизонт. Я смотрел на настенные часы: восемь сорок. В девять мне надо было сесть и позаниматься, но колени не хотели переставать дрожать, тело не собиралось успокаиваться. Еда на плите уже давно сгорела. Кишки скулили, как тоскующий пес.       Последний раз что-то подобное происходило со мной год назад. Я тогда как раз переезжал. Снова увиделся с матерью, и снова всё внутри бешено заколотилось, требуя побега. Но не сразу, лишь спустя время. Я не хотел с ней видеться, не хотел даже думать о ней. Потому что уже догадывался, что каждое её упоминание ковыряло во мне какую-то рану, которая никак не хотела затягиваться. Я мазал её всеми мазями мира, но ничего не происходило. Ничего не помогало. Более того — рана нагнивала.       Наверное, мне давно надо было отрубить заражённое место. Или смириться, что погибну, и не драться за жизнь.       С этими мыслями я подполз к тумбе под окном и вытащил из неё пачку сигарет. Я не курил. Почти. Очень редко курил.       Я вытянулся в темноте и пожевал фильтр. Аптечка у меня была зажата между ног.       Мне нужен был воздух. Но вокруг воняло табаком, который я вдыхал полной грудью. И воздух был какой-то плотный. Нужно было как-то от этого избавиться, открыть окно, перестать дышать. Всё что угодно. Но я просто курил.       Вдруг наступила тишина. Потом пара звуков у меня в ушах всё-таки появилась. Дыхание. Стук сердца, лениво бьющегося мне в ладонь. В конце концов, я был живой.

***

      Шесть тридцать утра. Душ, еда, завтрак. Я вздохнул. Аппетита не было, в тарелке ковырялся без энтузиазма, но таблетки выпил. Компенсировал всё супер сладким чаем.       Надел длинные брюки, рубашку и пуловер. Вышел из квартиры, чтобы сразу же зайти. Меня с порога начал доставать запах. Сигаретный душок не выветрился, хотя я открыл все окна и полвечера эксплуатировал вытяжку.       Я бросил взгляд в зеркало. Прислушался. Со двора доносились звуки — окна были настежь распахнуты — орали соседские детишки, тявкали друг на друга прирученные местными владельцами стоянки дворняги.       Я не хотел никуда идти сегодня, и тем не менее пошёл.

***

      Несмотря на то что в универ я пришёл как обычно, Нины на месте не обнаружил. Сперва расстроился, затем вспомнил о своей затее и решил воспользоваться моментом.       Я не знал во сколько придёт Власов, и придёт ли вообще. Но надежда теплилась, и какая-то чуйка подсказывала, что вчерашний ужасный вечер должен окупиться сегодняшним удачным утром.       Я поднялся на самый верх аудитории и прошёлся спиртовой салфеткой чуть ли не по всей плоскости самой крайней скамьи. Власов всегда садился сюда. Я надеялся, что он не будет изменять традициям.       Достав клей для обуви из кармана, я прошёлся им по лавке и постарался размазать его салфеткой так, чтобы прозрачный гель не сильно бросался в глаза. Эта штука сохла довольно долго, но всё-таки сохла.       Вскоре я услышал звук шаркающих шагов. Рванул вниз, чтобы вернуться на место.       Мы с Ниной столкнулись взглядами, когда я впопыхах начал доставать из рюкзака всё подряд.       — О, — воскликнула Стрельцова, стоя в дверях. — Доброе утро! Сегодня ты первый.       — Да, — заикнулся я, — доброе.       — Есть салфетки? — спросила она, направляясь к своему месту.       Я поискал по карманам, но нашёл только залежавшийся носовой платок. Долго думал, прежде чем его ей предложить, но вдруг заметил у Нины на ноге то, что меня полностью отключило: одна гольф приспущен, колено припухло, а кожа по центру была содрана. Затылок точно молнией прошило. Я тут же достал платок из кармана и подошёл к ней.       — Что случилось?       — Споткнулась, — сказала она; голос был такой, будто у неё сильная простуда. — Лестница рядом с метро обваливается. Я засмотрелась и на последних ступенях грохнулась, глупо, правда?       Счётчик травм, которые можно получить на лестнице, вновь пополнился. Но теперь я официально провозгласил лестницу самым опасным врагом современного общества.       Не думая ни секунды, я присел на корточки напротив Нины. Она тут же замахала руками.       — Что ты, я сама, не парься.       — Мне не трудно, — настаивал я.       Нина обречённо села на край стула. Я начал протирать бледную коленку и смотреть, как платок пропитывается кровью.       — Потом я сидела через дорогу, в парке, сидела, думала. Я сегодня раньше обычного из дома вышла, пока братья не проснулись. Пока вообще все ещё спали. — Она посмотрела на рюкзак, который лежал рядом с ней. — Хотела прогулять.       — Почему? — Удивился я.       — Была причина, — туманно выразилась Стрельцова.       Я слегка осмелел и попёр:       — Куда бы ты пошла?       — Куда угодно. Подальше отсюда, куда глаза глядят. На другую сторону земного шара, если не врут и земля круглая, а не плоская. — Она посмотрела на меня. Нет, не так. Она не пыталась мне что-то сказать взглядом, для этого ведь обычно смотрят. Она просто взглянула. Чтобы понять, что я думаю.       Я тоже на неё посмотрел, но я ничего не думал.       Она прикрыла глаза, словно очень устала, и продолжала:       — В общем, я увидела, как ты идёшь по аллее в сторону главных ворот. И я подумала «чёрт, Нина, этот парень ходит в универ, даже когда болеет, а у тебя всего лишь царапина на коленке! Быстро взяла себя в руки и пошла за ним!». Ну, я и пошла. Вернее, поковыляла, — она закончила говорить и коротко рассмеялась. Смех у неё был нежнее шёлка.       Мы немного посидели молча.        — У тебя есть пластырь? — Спросил я, когда колено перестало кровоточить.       — Нет, — откликнулась Нина. — Больше нет.       Странно, подумал я, когда в прошлый раз она выделила один для меня, у неё их была целая пачка. Может, остальное разворовали её брать? Или она их потеряла? Или не хотела тратить на себя? Последняя мысль мне не понравилась больше всего.       Она посмотрела на меня своими большими блестящими глазами. У меня сердце разрывалось, но я должен был её поддержать.       — До свадьбы заживёт, — сказал это. Нина улыбнулась, но не так как обычно, а по-особому, и ответила:       — Поживём — увидим.       Часть меня хотела взять её руку и погладить. Сделать всё что угодно, лишь бы смягчить удар судьбы. Это была не слишком смелая часть, и права голоса у неё не было. Так что я просто оставил Нину там и вернулся на место. Корил себя за нерешительность. Издали наблюдал, как Стрельцова бережно разбирает свой рюкзачок и раскладывает предметы по местам. Мне было её жалко, и я ничего не мог сделать. Жизнь очень жестока.       Остаток времени мы провели в тишине, пока не начали заваливаться первые ранние пташки — условно ранние. Так-то все прибывали почти что к сроку, ну, не раньше чем за тридцать минут до занятий.       Я занимался решением уравнений и вместе с этим на полях записывал вещи, которые должен был привезти матери. На душе скреблись кошки, всё вокруг стремилось погрузить меня в ещё большее уныние, но в какой-то момент кто-то из ребят раздвинул занавески и солнечные блики ударили по глазам. Я зажмурился и услышал громкий заразительный смех. Когда открыл, Власов, блестящий и осязаемый, уже нёсся в сторону трибун, закинув руку на шею одному из своих приятелей.       Я окинул его взглядом сверху донизу. Грязная джинсовка. Линялая футболка сборной России. Джинсы. Грязные кроссовки. Тот же панк, без изменений.       Он притормозил у стола Нины, оттолкнул по-приятельски парня рядом и облокотился на парту Стрельцовой. Суть их разговора доносилась до меня обрывками:       — Ты чё..?       — Да вот...       — Как так ваще?..       — Сама не знаю...       Она развернулась и показала ему колено. Он всё говорил и говорил, как радиоприёмник. И кажется, она нормально воспринимала поток его бестолковой болтовни. Сидела тихонько, слушала, наверное, ценила те усилия, которые он на это тратил. А потом Власов замолчал, и теперь был её ход. Она должна была сказать, как это всё это её утомило, и сказать огромное спасибо, Блик, что ты мне посочувствовал, все дела, она же королева. Но этого не произошло.       Она сказала:       — До свадьбы заживёт. — И слегка улыбнулась. Но меня это как-то выбило из колеи. Я заморочился, а может даже разозлился. Самого себя понять всегда сложно.       — Тогда вам точно придётся пожениться! — Воскликнул приятель Власова и огрел его по спине. Вот теперь я точно злился.       Власов всё ещё что-то гнал. Но мне удалось как-то отключиться от его слов, так что они значили для меня не больше, чем дзыньканье игровых автоматов. И продолжалось это долго, не помню, сколько точно. И меня это вполне устраивало. Но потом он пошёл наверх, к своему месту, и я снова оживился.       По пути он осмотрел меня, пытаясь перехватить мой взгляд. Но я в эти игры не играл. Я знал, что будет завтра. Этот рыжий мудак отомстит. Но я был готов.       Прямо сейчас я чувствовал, как во мне к этому экскременту общества расцветала небывалая неприязнь, и дело не только в Нине. Или только в Нине... в любом случае, Нина была в главных ролях. Но мне Власов не нравился сам по себе — весь его образ жизни — и то, что он показывал окружающим, как он двигался и говорил. Мне не нравилось в нём абсолютно всё, до последней катышки на штанах.       В сердцах у таких людей было полно доброты, но нутро всегда тянулось к избирательному злу. И с этим ничего не поделаешь. Не важно, что ты затеял. Не важно, сколько сил ты угробил, чтобы держаться от этих людей подальше. Они всё равно найдут твоего котёнка и замучают до смерти, потому что быть хорошими для них важно показательно. За закрытой дверью они черти, или хуже. Ну, как с моей точки зрения.       Я оглянулся и убедился, что Власов сел на своё место. Конечно, мимо Власова это не прошло. Он заинтересованно приподнял бровь. Я быстро отвернулся.       Сегодня пара началась вовремя, Пётр Сергеевич тоже не опоздал.       Всё складывалось слишком хорошо. Хотя меня всё ещё беспокоило колено Стрельцовой. Я подумал, что можно было бы сопроводить её в медпункт сразу после пар. Решил, что так и сделаю.       Полтора часа пролетели по щелчку. Воцарилась тишина. Когда Пётр Сергеевич заговорил, голос у него был какой-то грохочущий, хотя он говорил не громче, чем раньше:       — Следующее занятие у нас через неделю. Разбейтесь по парам и определитесь с темой доклада, — предвидя моё сомнение в необходимости сотрудничества, преподаватель ткнул пальцем в мою сторону, хотя я ещё даже не поднял руки. — Это безотлагательно. Всем хорошего дня, — сказал он и был таков.       Я встал одним из первых. Меня не устраивали такие условия. Все преподаватели мне благоволили, и я думал, что Пётр Сергеевич тоже.       — Пётр Сер... — выкрикнул я, но Пётр Сергеевич взмахнул рукой не оглядываясь, пока убирал ноутбук в чехол, и заявил:       — Без исключений.       Я ещё немного постоял, переваривая услышанное, как вдруг мимо меня пронёсся парень с округлившимися глазами. И пронёсся этот парень, держа курс наверх. Я тут же пришёл в себя и медленно обернулся.       Власов стоял и глазел на свою ладонь с ошалевшим лицом. Его приятель подбежал и стал рассматривать его сзади, потом громко и раскатисто заржал.       Через минуту или две Власов резко поднял взгляд на меня.       Иногда смотришь куда-нибудь слишком долго и начинаешь видеть то, чего нет. Вот и я увидел во взгляде Власова какой-то нехороший намёк. Но кроме его тяжёлого взгляда эффекта не было никакого.       Хуй с ним.       Я вскинул руку и беглым некультурным жестом с использованием среднего пальца послал Власова в лес по грибы. Пусть он хоть тысячу чернил на меня выльет, хоть искупает в них. Я буду жить, и буду делать то, что хочу. Ему меня не напугать.       С этими мыслями я решительно направился к Нине Стрельцовой, вырос напротив её стола и заявил:       — Пойдём в медкабинет, помажем твою царапину зелёнкой.       Та хлопала глазами, как бабочки крыльями. С открытым ртом собрала остатки канцелярии и убрала в свой портфель, прежде чем встала и подарила мне первый балл в нашем с Власовом противостоянии:       — Ладно, пошли.

1:0 в пользу зубрил.