šurma

      Невозможность или банальное нежелание просыпаться. Во сне снова старая квартира и прежний быт. Танцующая фигура отца в кухне. Воздух снова пахнет как… Как раньше. Звук плёнки с проигрывателя и шипение масла на горячей сковороде. Всё настолько неосязаемо и мимолётно, только запахи, звуки и тени. Кажется пошевелишь лишь кончиком пальца и всё раствориться в небытие.

Я боюсь, что слишком поздно

Стало сниться счастье мне.

Я боюсь, что слишком поздно

Потянулся я к беззвездной

И чужой твоей стране.

       Однажды всё заканчивается, даже сон, даже детство, даже длительный отпуск… И что тогда? Всё развеивается.       Резко проснувшись от этих рассуждений, Игорь сел на кровать. Разумовского в комнате нет, да и шуба под потолком больше не висит… Скрип входной двери и досок под ногами. Поворот. В дверном проёме появилась знакомая фигура Сергея. — О, проснулся, я как раз думал тебя бу… Ты чего? — спросил рыжий, остановившись на половине пути и, не долго думая, подошёл к сожителю. Всё та же шуба, хоть и была застёгнута, но всё равно было видно что надета прямо на голое тело. Она была покрыта снегом, так же как и волосы. — Куда ты ходил? — спросил Гром, потянув сожителя на себя, за воротник шубы и крепко обнял его, уткнувшись носом в обнажённое плечо. Странное желание вдыхать чужой запах, ставший настолько родным, хотя казалось нет в нём ничего особенного. Полицейский сжал ворс шубы в руках, не желая отпускать сожителя. — Да так… Курить, а ещё кошку выгонять— усмехнувшись сказал Сергей и, приобняв собеседника в ответ, начал гладить его по спине. — Погоди что? Кошку выгонять? — сказал Игорь, подняв голову и вопросительно взглянул на сожителя, — В каком смысле? — Ну в прямом… Я просыпаюсь, слышу кошка орёт и оказывается, что эта падла через форточку влезла. Жалко было выгонять… Но походу чья-то она, — усмехнувшись ответил Разумовский, — Так… Что ж случилось то у тебя? — добавил он, вытирая щёки полицейского и нежно улыбнулся ему.       Только сейчас Гром понял, что глаза и щёки щиплет от слёз. Снова. Ощущение, что он снова что-то потерял, что-то важное. Но он забыл что. Что сегодня снилось? Почему он плачет?       От вида чужой валяющейся одежды становилось дурно. Ком застрял в горле. Странное смешанное чувство грязи и какого-то удовлетворения снова охватило всё тело. Но в нём точно не было сожаления.

В том поединке своеволий

Кто, в чьей руке был только мяч?

Чье сердце — Ваше ли, мое ли

Летело вскачь?

И все-таки — что ж это было?

Чего так хочется и жаль?

Так и не знаю: победила ль?

Побеждена ль?

      На кухне всё было по-прежнему. Всё та же плита, печь, стол всё как и раньше. Что он ожидал увидеть зайдя на кухню? Всё ещё осадок после сна не даёт покоя. В голове снова проносится знакомый силуэт. Нет… даже не силуэт, а тень. Чья она? — Эу, Сергей Зверев, — усмехнувшись позвал полицейский и поставил чайник на плиту, — Кофе, чай, кипяток? Короче будешь что-нибудь? — Ну ты тварь а… Сделай кофе, пожалуйста, — усмехнувшись ответил рыжий и давно переодевшись, надел поверх излюбленное пальто, — Буду очень признателен.       Завтрак в виде кофе и сигареты стал чем-то обыденным. Оба молча смотрели в окно. Звон колокольни. Уже привычно. Дни почти не отличались друг от друга и в каком-то смысле это успокаивало. Жить с уверенностью в завтрашнем дне было особо приятно. Снова ноги в цветных носках, закинутые на подоконник. В деревне уже начали появляться первые снегири, отчего на улице уже не было так тихо. Казалось в том, как проходит их утро каждый уже знал малейшую деталь. Разумовскому всегда класть 3 ложки сахара. Себе же Игорь не кладёт вовсе. Чайник с вечера всегда остаётся наполовину полон, а значит можно вскипятить снова.       Резко послышался скрип входной двери, без стука. Это не входило в картину их утра… Никого они не ждали, да и некому к ним заглядывать. Чьи-то ноги, спасибо хоть без обуви, шагают по дощатому полу. Ещё мгновение и гость покажется в дверном проёме. Последний шаг разносится в бесконечной тишине слишком громко. Вдруг показались чьи-то заснеженные тёмные волосы. Гость поднял взгляд на жильцов. Глаза. До боли знакомые, светлые глаза. Гость опустил шарф, закрывающий половину лица и усмехнувшись произнёс:

«Далеко вы забрались, однако»

      И снова абсолютно мёртвая тишина. Шум в ушах и снова странное чувство страха и радости. Снова как будто онемение по всему телу. Тот кем дорожил больше чем ещё чем-либо, сейчас на расстоянии почти с вытянутую руку. Чёртов Олег Волков. Хочется кричать и выгнать взашей, но вместо этого Сергей лишь поднимается с места и кидается ему на шею. Страшно вспоминать и думать о том, что может случиться, но ещё страшнее только понять, что его здесь нет и Сергей лишь продолжает сходить с ума. Но тёплые руки мягко ложатся на спину. Чувствуется чужое тепло. Всё это не может обернуться вымыслом. Просто не может. Разумовский смял в руках чужой тулуп, уткнувшись носом в плечо.       Игорь переглянулся с Волковым и благодарно кивнул ему. За что тот равнодушно кивнул ему в ответ.

***

— Хорошо, я тебя понял, просто… Почему ты не сказал мне? И как ты вышел на него? Только не говори мне что Юля в это всё тоже посвящена… Ну конечно, как же ещё, она наш единственный связной… Как же стыдно перед ней! — вполголоса тараторил Сергей, нервно метаясь из угла в угол зала, — Его же в конце концов ищут… — Эй-эй-эй, успокойся… Больше нет. Всё будет хорошо— тихо ответил Игорь, игнорируя все предшествующие вопросы и, остановив Разумовского на месте, схватился за его плечи. — Тоесть как… Больше нет, — произнёс Разумовский, удивлённо, даже напуганно глядя на собеседника. — Рассказывать долго, но считай что сбежал он ровно также, как это сделал ты, — сказал Игорь, отпустив рыжего, когда тот более-менее пришёл в себя. — Мне нужно поговорить с ним, — тихо произнёс Сергей, взглянув полицейскому в глаза. Выждав паузу, он сделал шаг навстречу собеседнику и, положив руки ему на щёки, поцеловал, — Спасибо, что делаешь это всё для меня. Можем ли мы потом снова с тобой поговорить? — Конечно, — тихо произнёс Гром, поцеловав ладонь собеседника.       И он ушёл. Теперь же отдельно пришлось сидеть Игорю в зале. Множество иронических мыслей пронеслось в голове. Снова книга в руках, снова «Овод».       Всё это время Олег сидел на кухне, перед ним лишь кружка чая, к которой он даже не прикоснулся. Обе двери были закрыты, но ему прекрасно был слышен весь диалог, однако хотя бы из уважения он решил сделать вид, что не слышал ничего. Сейчас тоже тихая речь всё равно была слышна из-за дверей, хотя полицейский всё равно старался не вслушиваться, не его это дело.       Пронеслись и мысли о том, что прежний быт для него и Разумовского точно закончился. Однако никто не знает к чему всё это приведёт... Может они станут подобно семье друг для друга. Может быть рано или поздно кто-нибудь покинет этот дом навсегда. Может быть они останутся лишь сожителями.       На кухне повисло молчание. Неловкое касание рук. Олег смотрит Разумовскому в глаза, а тот даже поднять их боится. Или просто стыдится этого сделать. Мысли метались от одной к другой. Хотелось плакать навзрыд, как последняя сволочь, бесконечно извиняясь на коленях. Но одновременно с этим хотелось вцепиться в наёмника всеми руками и ногами, снова говорить о бесконечной любви и тоске. — Скажи… Почему ты здесь? После всего, — в конце концов выдавил из себя Сергей, согнувшись так, что положил голову на колено собеседнику и зажмурил глаза, снова наполняющиеся слезами. — Мы друг другу не чужие люди, Сергей,— тихо сказал Волков, глядя куда-то в пустоту, и, опустив руку Разумовскому на голову, начал нежно перебирать его пряди. Тон его снова поразительно спокойный.       Тиканье часов казалось слишком громким в этой тишине. Она не казалась давящей и тяжёлой, её даже не хотелось ничем заполнять. Но было странное ощущение будто бы больше не будет времени. Хочется говорить. Хочется молчать. Хочется сидеть вот так, в страхе шелохнуться.

Ты плакала в вечерней тишине,

И слезы горькие на землю упадали,

И было тяжело и так печально мне,

И все же мы друг друга не поняли.

— Я стрелял в тебя, — тихо произнёс рыжий. Голос всё-таки дрогнул, а по лицу снова потекли слёзы. — Знаешь. Разобравшись что именно с тобой происходит... Я не виню тебя, — Олег особенно выделил интонацией последнее слово, — Быть может напиши я тебе ещё тогда, после извещения о смерти… Может быть мы могли бы со всем справиться. — Причём тут ты, Олег? Почему? Неужели ты даже в глубине души не испытываешь ко мне ненависть? — спросил Сергей, вытирая слёзы, и поднял голову, взглянув наёмнику в глаза. — Нисколько, — вздохнув произнёс Волков. Поднявшись с места, он подошёл ближе к Разумовскому и снова обнял его.

Умчалась ты в далекие края,

И все мечты увянули без цвета,

И вновь опять один остался я

Страдать душой без ласки и привета.

      Рыжий резко подскочил на ноги, крепко обняв Волкова в ответ, уткнувшись носом ему в шею. Всё это было так, как будто бы он всё ещё до конца не верил в то что наёмник действительно стоит перед ним, а не является лишь галлюцинацией. Долгое объятие. Может быть случись это раньше, всего действительно можно было избежать? — Я всегда буду рядом, пока тебе нужен я и моя помощь, — тихо произнёс Олег, целуя Разумовского в голову.

И часто я вечернею порой

Хожу к местам заветного свиданья,

И вижу я в мечтах мне милый образ твой,

И слышу в тишине тоскливые рыданья.

— Только умоляю, больше не стрегись самостоятельно и тем более настолько коротко, — вдруг иронически сказал Сергей, подняв голову, и, взглянув на собеседника, взъерошил его отросшие волосы, — И с бородой тебе куда лучше…

***

      Смирившись с мыслью о совместном проживании, они готовили ужин уже втроём. Была некая уверенность в том, что они смогут ко всему привыкнуть. Гром нередко переглядывался с Олегом. Странно это всё… Сначала пытаться чуть ли не прикончить друг друга, а потом сплотиться вокруг одной рыжей проблемы. Помогать друг другу с бытом и сейчас готовить бок о бок. Нужно просто принять абсурдность этой жизни. — Дрова снова заканчиваются, — тихо произнёс Разумовский, подкидывая полено в огонь. — Значит надо будет ещё нарубить, остатки на баню ушли, — ответил Игорь, копошась около плиты, — После еды кстати уже и можно идти по очереди. — Наконец-то хоть голову помою, — взвыл Сергей, победно поднимая руки к верху. — А тебе и в реке ничего не мешало помыть её, раз это столь критично, — усмехнувшись, подключился к диалогу Олег.

Мне-то ведомо, какою —

Ночью темной, без огня,

Мне-то ведомо, какою

Неспокойной, молодою

Ты бываешь без меня.

      Ужин превратился в повторное обсуждение всего случившегося в Петербурге, но уже вовсе не с тем сожалением и болью, сколько со смехом и иронией. Видимо всё-таки в глубине души у каждого было убеждение, что лучше смеяться, чем плакать. Кажется всё начинает сглаживаться и у них действительно появился шанс жить спокойно под одной крышей. Человек, который дорог тому, кого любишь, светом этой отраженной любви становится дорог и тебе, даже если ты его не знаешь.

«Овод в изгнании» Этель Лилиан Войнич.

— Да вы прикалываетесь… Почему-то я более чем уверен, что вам просто нужен был человек, которого можно в дураках оставлять, — сказал Волков, взяв две карты, — Беру… Но ничего, я ещё вам же и верну их…       Снова игра в карты, некогда сплотившая их. Глупая, но проверенная стратегия. — Чёрт Серый, сделай уже что-нибудь со своими волосами, ты ж все карты водой закапал! — воскликнул Гром, покрывая ход Разумовского.       Рыжий недовольно цокнул языком и, поднявшись с места, начал заматывать волосы в полотенце. Игорь тут же выхватил у Олега те самые две карты, зная что там совсем бесполезная мелочовка и бросил в стопку «бито». Волков удивлённо взглянул на полицейского, однако протестовать не стал, ибо ему действительно мешали полученные карты. Разумовский сел обратно, со смешным свёртком из полотенца на голове и недовольно взглянул на Грома. — Роза Васильевна, — усмехнувшись сказал Игорь, за что тут же получил удар ногой в бедро, — Изволите в карты играть?       За окном снова поднялась метель. Погода портится с каждым днём. В Петербурге скорее всего уже пошёл первый снег, а может как и в том году пойдёт только к началу декабря. Игорь сидит за столом, закуривая новую сигарету. — Куришь? — спросил он, кивнув Олегу, развешивающему свежевыстиранные вещи под потолком, и протянул ему открытую пачку. Только сейчас Гром понял насколько же маленькое расстояние от кухни до зала. Наверное весь этот дом меньше его квартиры раза в два.       Подойдя к полицейскому, наёмник молча взял сигарету и, невольно обернувшись в сторону спящего Разумовского, закурил. — Кстати раскладушка тебе, — сказал Игорь, сделав затяжку, — Я кресло себе разложу. — Оно ж совсем разваливается, — вскинув бровь, произнёс Волков и выдохнул дым, искренне не понимая, почему собеседник не выгнал на кресло его. — Ну а куда мне ещё лечь? — усмехнувшись спросил полицейский.       Олег сел за стол, облокотившись на столешницу и взглянул в окно.             Закипела вода в чайнике. Гром тут же подскочил, выключить плиту, чтоб свист не раздался по всему дому. На столе тут же оказались две кружки чая, настолько крепкого, что он слабо отдавал металлическим привкусом. Пар поднимается до самого потолка. Снова ветер пробивается сквозь раму, от чего мёрзнут руки и ноги. И больше ничего, сплошная тишь.

Был и я когда-то молод.

Ты пришла из тех ночей.

Был и я когда-то молод,

Мне понятен душный холод,

Вешний лед в крови твоей.