šurma

      В октябре, вечера становились всё длиннее и холоднее. По ночам температура опускалась ниже нуля. Вечернее небо совсем тёмно-синее, почти чёрное, с редкими ещё светлыми просветами между облаками. — Ёперный театр, прикинь уже и лужи замерзают, всё, скоро снег лежать будет, — сказал Гром, чуть не поскользнувшись на замёрзшей луже. От падения удержал только Разумовский, за которого ну очень удобно можно схватиться, чтобы тот тоже навернулся. — Это значит надо будет печку вычищать? Или к чему это? — усмехнувшись спросил Сергей, поправляя колючую шаль на голове. — Да я вот к чему… Время летит, — сказал Игорь, снова чуть не упав во второй раз. — Да что ж ты делать будешь… Хорош падать, — пробубнил рыжий и взял полицейского под локоть. Совсем привыкнув к полицейскому его больше не смущали прикосновения. — Сам в мои сапоги влез, а мне какие-то галоши отдал… Перед кем тут выпендриваться собрался? — усмехнувшись произнёс Игорь. Не то что бы он протестовал на самом деле, когда у него отобрали обувь… Гром лишь надеялся, что хотя бы в них его сожитель не будет мёрзнуть. — Ой да закройся ты… Где там магазин этот? — проворчал Разумовский, пихнув собеседника в бок, — Дома ещё остались плёнки с фильмами не размагниченные? — Посмотрим, — сказал полицейский, — И что ты опять воешь, вон же окно с вывеской светЁБ ТВОЮ МАТЬ, — выкрикнул Игорь, всё-таки свалившись, и утянул Сергея за собой, от чего тот только шёпотом выругался. — Я устал идти, — сказал Разумовский, глядя в небо.

Душа моя затосковала ночью.

А я любил изорванную в клочья,

Исхлестанную ветром темноту

И звезды, брезжущие на лету.

— Значит… Привал, — усмехнувшись произнёс Гром. Ещё минут пять они действительно лежали на замёрзшей земле, глядя в высь. В округе совсем темно, но их освещает фонарь своим рыжим светом, в контрасте с холодной синевой неба. Игорь взглянул на сожителя, ожидая увидеть недовольство на его лице, но тот лишь слабо улыбался разглядывая облака. — Я вот сцену из фильма вспомнил… «Вы знаете, приятно упасть с интересной женщиной.», — усмехнувшись процитировал полицейский и начал подниматься на ноги, — Давай, идти надо, мало того что замёрзнешь, так ещё и магазин закроется.

***

      С каждым днём вечера всё длиннее, от чего новые жители дома проводили всё больше времени вместе. Совсем привыкнув к совместному быту, они жили подобно идеальной семье. Отбросив всё, они дали друг другу полную свободу. Сейчас они вальтом лежали на диване, ужиная остатками макарон с мясом. — Цветок, главный герой песни Гелены Великановой… Шесть букв по вертикали, — усмехнувшись прочитал Гром вопрос кроссворда, который с утра достал из почтового ящика, — Слышь… Ваши предположения? — добавил он, ткнув в собеседника ногой. — А что тут думать, Ландыш, — сказал Разумовский, переведя взгляд на Игоря, — Ещё что есть? — Давай тебе вопрос, знаток кинематографа… Юмористический киножурнал выпускаемый с 1974-го года, шесть букв, — сказал Гром, только потом додумавшись, — А, ну это и я знаю, так не интересно. Тюремная камера на жаргоне… Хата.       Тихое чириканье карандаша нарушало тишину. Она уже не была такой тяжёлой и невыносимой как раньше. Теперь будто бы не было потребности вечно заполнять её разговорами, теперь даже молчание для обоих стало чем-то тёплым и комфортным. — Ты так увлечённо его разгадываешь… Я просто в восторге, — сказал Сергей, с улыбкой глядя на сожителя. — Ну так… Двести тысяч обещают разыграть среди всех кто всё разгадает, — усмехнувшись сказал Игорь, — Я считаю я неплохо справляюсь. Двести тысяч почти у меня в кармане.       Снова тишина. Разумовский отставил пустую тарелку и продолжил следить за действиями полицейского. — Люблю глаза твои, мой друг. С игрой их пламенно-чудесной, — почти шёпотом начал рыжий, продолжая поглядывать на Игоря, — Когда их приподымешь вдруг. И, словно молнией небесной. Окинешь бегло целый круг… — А дальше? Думаешь я Тютчева стихи не знаю? — ухмыльнувшись сказал Гром и поднял взгляд на Разумовского.       Чувствуя как краснеет лицо, Сергей тут же подхватил пустые тарелки и, стараясь не подавать виду, медленно направился на кухню. — Не помню я дальше, — усмехнувшись сказал он, однако как только завернул за угол кухни, прислонился спиной к стене и скатился по ней на пол, — …блять.

***

      Вылив через окно грязную воду, после мытья посуды, Разумовского передёрнуло от холодного воздуха. Он вернулся в зал и лёг на прежнее место. — Ну как кроссворд? — усмехнувшись спросил рыжий и вытянул перед собой руки, так что на стиранные простыни, висящие под потолком, падала тень в виде его ладоней. — Вторая страница почти закончена, — сказал Гром, кусая кончик карандаша. — Стало быть спать мы не ляжем, пока весь кроссворд не будет решён? — улыбаясь собеседнику, спросил Разумовский. — Я могу перелезть на свою раскладушку, — сказал Игорь, закатывая глаза так, будто бы его уже гонят с его законного места. На диване было уже нагрето и честно говоря возвращаться на холодную раскладушку не было никакого желания, хоть ему и грозило, посреди ночи, получить пяткой в бок или живот. — Да хорошо же лежим…- усмехнувшись сказал Сергей. Он приподнялся и снял с шеи медальон, который когда-то ему дала старушка, положив его на тумбу, — Вдруг от него кошмары и бабка просто ведьма? Я уже готов поверить во что угодно… Ещё и снова книгу прошерстил. Я кажется о чём-то начинаю догадываться.       Несмотря на то что всё казалось бы наладилось и свыклось, последние несколько дней ощущаются, как один бесконечный октябрьский день. Казалось что Разумовский идёт на поправку, но с появлением кошмаров, о спокойной жизни могли забыть оба. Эту неделю Игорю приходилось, чуть ли не укладывать спать своего сожителя, нередко жертвуя своим сном. Бывало, что ему приходилось самому засыпать на полу, облокотившись на диван или сидя в ногах у Сергея. — Я попытаюсь сам уснуть, — сказал Разумовский, сползая головой на подушку.       Гром обеспокоенно взглянул на сожителя, поднявшись из лежачего положения. — Игорь… Можно тебя попросить? Просто останься, — тихо произнёс рыжий, совсем слабым голосом, — И не выключай свет. — Я помню, — ответил Гром и лёг обратно. Под одеялом ноги едва касаются чужих бёдер. Ему уже привычно спать со светом, ибо каждую ночь Разумовский просил его не гасить.       Снова тиканье настенных часов. Ковёр на стене, всё также притягивал взгляд и разглядывание его узоров стало чем-то вроде ритуала перед сном. На пустой раскладушке до сих пор сохранился нетронутый силуэт после вчерашнего сна. Игорь смотрел в потолок. Местами штукатурки уже совсем не было и сквозь неё проглядывало дерево. В ночном свете ламп всё всегда становилось каким-то особенным. Комната всегда казалась камернее и… Уютнее что-ли. — Ты спишь? — вдруг тихо спросил Сергей, приподнявшись на локтях и взглянул на Грома. Разумеется тот не спал и на самом деле рыжий знал об этом. — Нет, — также тихо ответил Игорь, переведя взгляд с потолка на собеседника и поднялся в сидячее положение, — Снова уснуть не можешь? — Нет, не то, — произнёс Разумовский, собираясь с мыслями, и опустил взгляд в пол, — Ты правда знаешь продолжение того стиха? — Тебя это правда так сильно волнует? — усмехнувшись спросил Гром и со слабой улыбкой взглянул на Сергея, — Знаю. Но ведь это ещё ничего не значит. Дело ведь не в тексте… А в причине, по которой человек его цитирует, — закончил он, переведя взгляд на ковёр. — Да, ты прав, — сдвинув брови сказал рыжий и лёг обратно, тоже разглядывая ковёр. — Или всё-таки?.. — усмехнувшись спросил Игорь, краем глаза наблюдая за реакцией Разумовского. Но тот лишь натянул одеяло по самые глаза, ничего не отвечая, — Скажи уже наконец, что не так? — добавил Гром, снова взглянув на собеседника и слабо нахмурился, — Я же вижу, что что-то не так. Или в молчанку играем?       Сергей лишь молча перевернулся на другой бок и перевёл взгляд на пол, будто планируя план побега. — Ещё меньше часа назад всё же нормально было, — устало сказал Игорь, подползая к собеседнику, в попытке заглянуть в глаза, — Скажи, если я ошибаюсь… Это ведь правда важно. Я перестану если вся эта тема и эти шутки вызывают у тебя отвращение или что-то около того, — добавил он, смущаясь собственных слов и едва коснулся плеча Разумовского, чуть ли не нависая над ним. Собственные действия отзывались в голове бесконечным «да что я блин делаю», а слова не вязались и бесконечное повторение «думай» уже не помогало. — Игорь, не спрашивай того, о чём не хотел бы знать, — сказал рыжий, опустив одеяло и повернулся лицом к собеседнику, — Мы оба ещё пожалеем об этом…       И вот неловко опять… Прикосновения уже не ощущались чем-то неловким, но не слова и зрительный контакт… Всё равно это оставалось неким табу, но которое всегда хотелось переступить. Прикоснуться к этой эрогенной зоне.       И снова молчание… Напряжённое и душное.

Но есть сильней очарованья:

Глаза, потупленные ниц

В минуты страстного лобзанья,

И сквозь опущенных ресниц

Угрюмый, тусклый огнь желанья.

«Люблю глаза твои, мой друг…»

Федор Тютчев 1836 г.

***

      На кухне лампочка уже совсем скоро собиралась на покой, выжимая из себя остатки энергии, слабо освещая комнату. Игорь, поедая пельмени, рассказывал какую-то историю из детства, но Разумовский слушал его совсем рассеяно, так как всё думал о случившемся. — В итоге про эти сникерсы несчастные он мне рассказал только в перестрелке этой…- сказал полицейский встав с места, с пустой тарелкой в руках и понёс её к тазу с грязной посудой.       Сергей скрестил руки на столе, положив на них голову и со слабой улыбкой взглянул на Грома. В последнее время ему особенно нравилось наблюдать за тем как его сожитель занимается делами по дому. Каждый раз он подмечал про себя новые детали. Но в голове снова кишат лишь воспоминания о последних вечерах и неделе бессонницы. И снова непонятные чувства. Одиноко ли ему? Насколько сильную боль ему причиняет это молчание? — Игорь… Ты не чувствуешь себя одиноко здесь? — спросил Разумовский, также глядя на сожителя. — С чего такой вопрос? Тебя что-то беспокоит? — спросил Игорь, повернувшись к собеседнику, — Если это из-за кошмаров… — Да причём тут я, — перебил его Сергей, жалобно сдвинув брови и не выдержав всем телом отвернулся от полицейского, — Просто каждый раз… Ты будто пытаешься поговорить со мной, говоришь о том, насколько это важно, но я лишь отворачиваюсь. А потом мы оба делаем вид, что ничего не произошло.       Гром вытер руки кухонным полотенцем и подойдя к рыжему, сел перед ним на корточки. Тихо вздохнув он посмотрел на собеседника снизу вверх и взял его за руки. — Значит всему своё время… Может быть однажды ты сможешь поговорить со мной обо всём, — сказал полицейский, с умилением глядя на удивлённого Разумовского. — И почему ты стал так терпелив ко мне.? — спросил Сергей, слабо хмурясь. — Не спрашивай того, о чём не хотел бы знать, — усмехнувшись сказал Игорь и поднявшись с пола, растрепал рыжие волосы собеседника, — Ладно, уже и спать пора. Как твои кошмары? — Свершаются наяву, — совсем шёпотом произнёс Разумовский.

Врывается — то лязгает замками,

То волосы мне трогает руками.

«Ветер» Арсений Тарковский 1959 г.