Очерки

Ей нравились властные, твердые и уверенные в себе мужчины. Нет, не те, кто оставляет за собой шлейф животного страха, а те, что вынуждают чувствовать себя в защищенности. И, как ни странно, это даже не про безопасность, а скорее про душевное умиротворение. Тогда ей было шестнадцать, а подростковое буйство вылилось в интерпретацию холодного партнера, который изредка, но будет изводить её пламенем.  Но вот ей почти тридцать, а шаблон идеальности остановился на том, кто пахнет спокойствием и тишиной.  — Я тобой горжусь…  Спокойной женский голос развеялся по морскому побережью и захватил слуховые рецепторы светловолосого мужчины. — Мне так важно, чтобы ты была со мной. Всегда. — ласково поглаживает косточки на женских пальцах и чуть поджимает губу.  Белоснежные кудрявые локоны чуть взъерошены, а тонкие руки обрамляют тело любимого человека со спины. Истинное воплощение чистоты, красоты, что порой сочилось дьявольской подоплекой. Той, которая сводила с ума и призывала к безумству. Казалось бы, некая непорочность во внешности исчезает со взрослением, но Ева - исключение. Вскоре ей стукнет двадцать восемь, а возраст может считаться лишь по ее опыту и размышлениям.  — Возможно, когда-нибудь это случится…  — Мы, как татаро-еврейское иго, честное слово… — отшучивается Далер, интерпретируя историю на лад их жизней.  — Ага, только татарин приезжают на родину лишь изредка, а еврейка-беженка каждый месяц… — пухлые губы Евы растягиваются в улыбке, когда мужчина оставляет мягкий след в уголке ее рта. — Самая чудесная беженка из всех.  Девушка наслаждается услышанным и тонет в объятиях любимого.  — Мм… Казалось, что она ни разу не слышала из мужских уст слишком поверхностного и суховатого прилагательного - «красивая». Далер старательно изворачивался на сковороде жизненных событий и подбирал более привлекательные эпитеты для любимой женщины: обворожительная, чудесная, манящая и изредка, но всё же, опускался до манящей. — Время летит очень быстро, и мы справляемся. Правда ведь? — Без сомнений. — не раздумывая выпаливает Кузяев, и по девушке прокатывается явная волна удовлетворения. — Не смей мыслить иначе. Уже полноценный сезон пара провела вместе эмоционально, но врознь физически. Ева действительно выставляла свою жизнь в Петербурге на паузе, дабы вновь ощутиться во Франции. Виза, полученная ею кровью и потом, как балласт свисала на хрупкой шее, что даже прогибалась под натиском неприятных глаз напротив. Но самое неприятное - это её продление. Будь Ева его супругой всё было бы проще. Иронично, что так считала мама Далера и посольство.  — Заедешь к маме перед днем рождения? — интересуется Кузяев, и девушка еле уловимо дергает головой. — Только, пожалуйста, предупреди ее заранее, а то она потом снова рас переживается, что придется скорую вызывать… — Милый, она расстроилась, потому что не успела зарезать барана, а без этого, по её мнению, стол был недостаточно полон. — сквозь дымку щекочущего смеха произносит Абрамович и ловко оборачивается в мужских руках. — Твои волосы выгорели еще сильнее… Блестящие золотистые кудряшки прокатываются между женскими пальцами, а  на лице прорисовываются милые ямочки, что не исчезли в этапе взросления, а наоборот, стали выделяться еще ярче на фоне впалых щек. — Красавчик! — Ты бы согласилась выйти за меня замуж? — невзначай задает вопрос Кузяев, и Ева смеется. — Эй! Хоть бы постеснялась!  Конечно, смех, что изводил внутренние органы до изнеможения, был не признаком дурачества, а искреннем непониманием: ну как человек может интересоваться этим каждый раз со столь явной непосредственностью, что начинаешь сомневаться впервые это происходит или же нет.  — Ты задаешь этот вопрос мне ежемесячно на протяжении двух лет… — усмехается девушка и чмокает спортсмена в губы.  — И ты всё еще ни разу не согласилась…  — Но и не отказалась! — защищается.  На самом деле Абрамович попросту не испытывала нужду в штампе, что все так норовили поставить. Ну как все… Татарское иго в виде Далера и его мамули, что души в ней не чаяли. Ну, это же на самом деле глупость - стремиться за нелепой печатью в конце паспорта. Вот если рассмотреть это со стороны визового центра, тогда, конечно же, Ева бы задумалась. И дело не в том, что она женой называться не хочет, а в том, что от статуса нового ничего и не поменяется вовсе. Она не станет любить его сильнее, не обречет себя на жизнь в съемном жилье во Франции, которое к слову невероятно дорогое, а просто продолжит также сосуществовать со своими эмоциями любви и дарить их Далеру. Печать здесь не причем. — Мне это важно, Ева, очень важно. — Замужество подразумевает совместную жизнь, может быть стоит тогда задуматься о переезде обратно в Россию? А, стой, я же не такая! И никогда не обреку тебя на выбор между карьерой и мной… — несколько заигрывает Абрамович, обнажая недовольство, спрятанное под усмешкой. — И я чертовски благодарен тебе за это, но продолжать жить перебежками - сложно… — Но там моя карьера, Далер, и я не готова оставить бутики на самообслуживание. — Оранжереи без тебя не справятся? — язвит Кузяев, и Ева вырывается из рук любимого человека.  Его слова для неё - пощечина.  — Боже… Мужчина только спустя пару мгновений пустоты осознает то, что сболтнул. Неужто он такой глупый, что поставил любимую женщину перед выбором. И ведь адекватность внутри понимает, что заставить любимого человека поменять жизнь в России на временное сожительство во Франции. Далер понимает, что надолго здесь он не задержится, ему ведь больше тридцати, осталось пару сезонов в достойной лиге, а после возвращаться на Родину и искать новые возможности для заработка. Но продолжать находиться с Евой на расстоянии еще пару лет - невыносимо. — Я-осёл… — стонет Кузяев, пальцами зарываясь в блестящие волосы. — Скорее баран, — сурово отвечает Ева и плюхается на песок. — Упрямый, но всё же любимый.  — Забудь, я никогда больше не заикнусь об этом глупом выборе. Я знаю, что в Питере у тебя вся жизнь и променять ее на пару сезонов в Гавре - глупо. Признаю и каюсь.  — Я не против осесть где-то и обручиться, но когда это будет постоянная территория. Увы, мне не хочется находиться в постоянном полете для того, чтобы обнять тебя и провести с тобой время.  — А детей когда, Ева Леонидовна? — усмехается Далер, устраиваясь рядом с девушкой.  — Через тройку сезонов, Далер Адьямович. — отшучивается.  Мягкие мужские губы оставляют поцелуй на виске Евы, а крупные руки вплотную прижимают к телу.  — Люблю тебя, — шепчет Далер, вновь осыпая любимую короткими поцелуями.  И Ева уверена, что это её лучший выбор. — Слишком сильно.