Мэри-Энн

После напряжённого диалога Дамблдор вновь устремил взгляд на Гарри, глаза его скрывались за очками-полумесяцами, но выражение лица выдавало тревогу и внутреннюю борьбу. Слишком многое зависело от этого разговора. — Гарри, — медленно произнёс он, словно пробуя слова на вкус. — Война не бывает чистой. Иногда, чтобы одолеть зло, приходится прибегать к неординарным методам. Гарри нахмурился, его беспокойство отражалось в тени, мелькающей на стенах кабинета. — Вы думаете, кто-то из Азкабана может помочь нам? Дамблдор провёл рукой по своей бороде, задумчиво. — Азкабан — место, куда попадают те, кто преступил все возможные законы магии. И всё же... одна из душ, пребывающих там, способна изменить ход нашей борьбы. Гарри подался вперёд, воодушевление проскользнуло в его глазах. Он цеплялся за каждую возможность, за каждую надежду в этот тёмный час. — Кто это? Старый волшебник вздохнул, его голос стал более приглушённым. — Мэри-Энн. — Кто такая Мэри-Энн? — Гарри недоумённо прищурился. — Не кто, Гарри, а что она когда-то была. — Дамблдор повернулся к колдографиям на столе. Его взгляд задержался на одной из них — мрачная девушка с затуманенным взглядом и крыльями цвета коричневой земли. — Её история — это одна из тех, что я не смогу искупить до конца своих дней. --- А где-то за пределами тепла кабинета, в мрачных глубинах Азкабана, воздух будто звенел от холода. Тьма густо ложилась на чёрные стены, и лишь редкие отблески света от магических ламп пробивались через мрак. На самом нижнем уровне, где время тянулось нескончаемой пыткой, сидела она. Мэри-Энн. Её тело обмякло, как будто сломалось под тяжестью прожитых ошибок. Тонкие коричневые крылья обвисли, напоминая старые, потрёпанные шторы, потерявшие свой цвет. Глаза смотрели куда-то в пустоту, а губы не шевелились уже многие годы. На этом уровне заключённых не просто запирали — их словно замораживали во времени. Они могли чувствовать, видеть и даже думать, но никогда не говорить. Дементоры, как тени, мерцали у порога её сознания, грабя последние крупицы разума. Но она жила воспоминаниями. Перед её мысленным взором проносились картины прошлого: весёлый голос в шумном приюте, запах свежескошенной травы, тепло солнечного света, падающего на деревянные ступени. Всё начиналось с того дня, когда Ньют Скамандер переступил порог её жизни, когда всё ещё казалось светлым и правильным. Тяжёлый вздох вырвался из её груди. Она закрыла глаза, погружаясь глубже в воспоминания. Сначала там был свет. А затем... тьма. ———— Погода была тяжёлой, словно сама природа решила напомнить о неотвратимости судьбы. Небо, серое и низкое, почти касалось верхушек старых деревьев. Ветер завывал, срывая с земли листья и не давая им спокойно осесть. За ржавым железным забором, покрытым мхом, возвышалось каменное здание. Его стены были холодного серого цвета, а крест на крыше казался чёрным на фоне тёмных облаков. На дворе, где трава чудом сохраняла свою зелень, девочки в одинаковых серых сарафанах играли, прыгая по кругу и напевая считалочку. Их голоса сливались с воем ветра, но слова звучали отчётливо, будто их кто-то нашёптывал: — Раз, два Это не только слова. Три, четыре Меня нету в этом мире. Пять, шесть У меня для вас есть весть. Семь, восемь Как наступит осень. Девять, десять Вас всех повесят. Мэри-Энн слушала эту жуткую мелодию, сидя под старым, давно погибшим деревом. Его ветки, искривлённые и заострённые, будто тянулись к небу, закручиваясь в причудливые спирали. Девочка поёжилась. Эта считалочка всегда вызывала у неё неприятные ощущения, словно кто-то шептал её в темноте, прячась за спиной. На другом конце двора мальчишки в одинаковых серых шортах и подтяжках устраивали потасовку. Кто-то кидал камни в стайку воробьёв, взволнованно взмывающих в небо, кто-то дракой выяснял, кто сильнее. Их смех и крики создавали странный контраст с тихим, давящим окружением. Но Мэри-Энн старалась не обращать внимания. Она открыла книгу, которую держала на коленях, — изношенный томик Данте. Её пальцы аккуратно провели по строчкам, глаза скользили по словам, которые отвлекали её от реальности. Это был её способ укрыться от серого мира вокруг. Она улыбнулась, уносясь мыслями в адские круги Данте, которые почему-то казались ей менее пугающими, чем собственный двор. Вдруг из главного здания вышла старая монахиня. Её тонкая фигура, обтянутая чёрной рясой, двигалась с пугающей чёткостью. В руках она держала деревянную линейку, которой властно стукнула по ладони, призывая детей заходить внутрь. — На ужин! — холодно произнесла она, не повышая голоса, но её слова резали воздух. Мэри-Энн нехотя закрыла книгу и поднялась с земли. Её взгляд на мгновение встретился с глазами монахини Фредерики. Тот был тяжёлым и укоризненным, словно старушка искала повод для замечания. — Не забудь про вечернюю молитву, девочка, — сказала она тихо, но строго, махнув рукой, как будто призывая к смирению. Мэри-Энн кивнула, пряча взгляд, и направилась к дверям. Её шаги были лёгкими, почти бесшумными, но сердце гулко билось в груди. Она знала, что обязана следовать правилам, но не могла избавиться от ощущения, что молитвы — это не просто обряд, а нечто, что способно обнажить её мысли, её душу. Зал для трапез был наполнен стуком ложек, гулкими голосами и едва различимым шёпотом. Дети торопливо поглощали серую кашу, которая больше напоминала тёплую массу, чем что-то съедобное. Мэри-Энн села за один из длинных деревянных столов, стараясь не обращать внимания на шум. Она улыбнулась девочке, сидящей рядом, но та только скривилась и быстро отодвинулась ближе к своим подружкам. Девочка что-то прошептала, но Мэри расслышала достаточно: — Исчадье ада. Слова больно резанули. Мэри-Энн нахмурилась и, опустив голову, спряталась за занавесом своих русых волос. Она знала, что её здесь не любят, но каждый новый укол заставлял сердце сжиматься. Она доела кашу быстрее, чем обычно, почти не чувствуя вкуса, и, стараясь не привлекать внимания, выскользнула из зала. Её шаги по каменному полу были торопливыми, будто она убегала от окружающих. Спустившись вниз по узкой лестнице, она остановилась перед массивной деревянной дверью. С другой стороны уже ждали две монашки — сестра Григория и сестра Аннабет. Их взгляды выражали смесь отвращения и строгости. Без слов они указали девочке идти вперёд. Зал для молитв встретил её своим гнетущим серым светом. Высокие витражные окна пропускали тусклый свет, заставляя цветные изображения на стекле выглядеть мрачными. В центре зала стоял большой деревянный крест с фигурой ангела у подножия. Лавочки для молящихся были пусты, лишь звук шагов эхом разносился по каменным стенам. Мэри-Энн опустилась на колени перед крестом, сложив руки для молитвы. Она закрыла глаза и начала тихо шептать слова, которые учили её с самого детства. Сзади, словно тени, стояли сестра Григория и сестра Аннабет. Их движения были резкими и холодными. Одна из них грубо дёрнула за платье девочки, обнажая её спину. Под платьем скрывались бинты, туго обмотанные вокруг груди. — Терпение — это добродетель, дитя, — холодно произнесла Григория, будто уговаривала себя, а не Мэри. Сестра Аннабет, не говоря ни слова, начала разматывать бинты. Девочка зашипела от боли, но продолжала молиться, сцепив зубы. Под бинтами открылась странная, болезненная картина: маленькие крылья, едва развитые, с редкими остатками перьев, которые больше походили на колючки. Кожа вокруг крыльев была воспалённой и красной, как будто она отторгала этот дар или проклятие. Монашки, не теряя времени, начали рвать те немногие перья, что торчали из крыльев, будто общипывали курицу. Их руки двигались быстро и грубо, а губы шептали что-то на латыни. Мэри-Энн зажмурилась, её руки стиснули ткань платья так сильно, что костяшки побелели. Но она не произнесла ни слова, даже не вскрикнула. Она привыкла. Когда работа была закончена, крылья вновь туго обмотали бинтами, оставив девочку дышать с трудом. — Молитва закончена, — наконец произнесла сестра Григория. — Возвращайся в свою комнату, дитя. Мэри-Энн поднялась, не поднимая глаз, и, едва волоча ноги, направилась по длинным, тёмным коридорам. Каменные стены казались холоднее, чем обычно, а тени углов напоминали о том, что её путь предрешён. Она остановилась перед своей дверью, толкнула её и, переступив порог, оказалась в крохотной комнате с узкой кроватью и пустыми стенами. Там, в одиночестве, она наконец позволила себе расслабиться. Карцер, который когда-то был местом наказания, теперь стал личной комнатой Мэри-Энн. Маленькое помещение с каменными стенами и крошечным окном, куда еле пробивался свет, казалось ей уютным убежищем. Другие девочки боялись её, и по совету младших сестёр, её держали отдельно, чтобы избежать пересудов. Скромная кровать в углу и старая деревянная тумбочка были единственной мебелью. Мэри-Энн присела на кровать, достала из кармана несколько сухих листочков, которые собрала во дворе, и бережно вложила их в старую книгу, которую прятала под подушкой. — Завтра ещё найду что-нибудь, — шепнула она себе, погладив пожелтевшие страницы. --- На следующее утро приют вновь наполнился гулом детских голосов. Ворота открылись, и дети с радостными криками высыпали на улицу. Солнечные лучи едва пробивались сквозь серые тучи, а ветер подгонял их в игру. Мэри-Энн выбрала своё привычное место — под скрюченным деревом, чьи ветки были похожи на чёрные когти. Она села на корни и обхватила колени руками, наблюдая за происходящим. Несколько взрослых вошли во двор: мужчины в строгих пальто и женщины в элегантных шляпках. Они разговаривали с детьми, улыбались и иногда опускались на колени, чтобы встретиться с ними взглядом. Мэри смотрела на эту картину с затаённой грустью. Её сердце наполнялось мечтами: вдруг кто-нибудь из них подойдет к ней, возьмёт за руку, обнимет и увезёт в новый дом. "Мама и папа," — произнесла она про себя с лёгкой улыбкой. Но её надежды неизменно рушились. Если кто-то и проявлял интерес, старшая монахиня тут же предупреждала: — Эта девочка… странная. Вам лучше не брать её. Мэри-Энн прятала разочарование за лёгкой улыбкой, но внутри всё кипело. Вдруг она почувствовала движение за спиной. Что-то прошуршало в траве и неожиданно скользнуло по её ноге. Она пискнула, подпрыгнув на месте, и опустила взгляд. На её сарафане, цепляясь крохотными лапками, висело странное существо. Белое, пушистое, с круглой мордочкой, огромными глазами и клыкастым ртом, оно смотрело на неё, махая длинным хвостом с розоватой кисточкой на конце. Мэри-Энн растерянно моргнула, не зная, что делать, когда услышала за собой вздох и бормотание. — Эмм… здравствуй. Она обернулась. Рядом с забором сидел молодой человек. Его кудрявые волосы были слегка растрёпаны, а добрые глаза улыбались. Он прокашлялся и неуверенно добавил: — Можешь вернуть его? Мэри, всё ещё растерянная, посмотрела на зверька, а затем, чуть надув губы, осторожно протянула его мужчине. Тот ловко подхватил существо и, к её удивлению, кинул его в старый чемодан, который держал в руках. Она уставилась на него в немом шоке. Парень заметил это, усмехнулся и сказал: — Спасибо. Затем он вытащил из кармана деревянную палочку, провёл ею по воздуху и, к удивлению Мэри, выпустил яркую голубую бабочку. Она замерла, наблюдая, как та порхает, приближаясь к её лицу, и, наконец, села ей на нос. Мэри-Энн тихо рассмеялась, но как только она коснулась бабочки пальцем, та осыпалась голубыми искрами. Когда она подняла взгляд, мужчины уже не было. Мэри-Энн долго не могла поверить, что случилось. Всё это казалось ей сном. Волшебство, как в книгах, стало частью её реальности. Она поклялась, что никому не расскажет о том странном зверьке, бабочке из искр и о мужчине с добрым лицом. Это был её секрет — единственный, который она могла беречь как что-то драгоценное. Осень понемногу отступала, уступая место зиме. Мэри-Энн смотрела в окно своей комнаты, наблюдая, как первый тонкий слой инея покрывал траву во дворе. В приюте зима всегда была тяжёлым временем. Еды становилось меньше, дети чаще болели, а в воздухе витало ощущение тревоги. Она понимала, что нужно есть, пока ещё есть возможность, чтобы запастись силами и пережить холода. --- Однажды, сидя одна в столовой, Мэри задумчиво размешивала ложкой кашу, когда в помещение ворвалась старая монахиня. Её тяжёлые шаги и строгий взгляд сразу привлекли внимание всех детей. — Мэри-Энн, за тобой пришли, — прозвучал резкий голос. Девочка так растерялась, что выронила ложку. В зале воцарилась тишина. Все дети повернули головы, уставившись на неё с негодованием, некоторым даже казалось, что она сделала что-то ужасное. Мэри медленно поднялась, чувствуя, как её щеки заливает жар. Она опустила голову, чтобы не встречаться взглядом с другими детьми, и пошла к выходу. — Неужели… — прошептала она себе. — Неужели это случилось? Мама? Папа? Что я скажу? Как мне быть? Сердце колотилось так, что, казалось, его услышат все вокруг. Её ввели в кабинет, и первое, что она увидела, — это знакомое лицо. Мужчина с кудрявыми волосами и добрым взглядом сидел на стуле. Она невольно затаила дыхание, а потом чуть не подавилась воздухом, от удивления едва удержавшись на ногах. — Вы? — тихо прошептала она, но её голос дрогнул. Старая монахиня нахмурилась и скривилась так, будто её принудили съесть что-то горькое. — Я вам всё об этой девочке рассказала, — с раздражением произнесла она. — И вы всё ещё хотите её забрать? Удивительно. Она странная, за ней нужен глаз да глаз. Её лучше отдать в храм, чтобы присматривать. Мужчина нахмурился, но тут же вернул прежнее дружелюбное выражение лица. Он поднялся и с лёгкой улыбкой сказал: — Все документы уже подписаны. С вашего позволения, мы с Мэри-Энн уйдём. Он протянул ей руку. — Идём, — шепнул он, наклоняясь к её уху. — Я всё объясню позже. Мэри-Энн осторожно вложила свою ладонь в его и с трудом подавила дрожь, накатившую от волнения. Когда они вышли из кабинета, дети в столовой напряжённо смотрели на неё. В их взглядах читалась смесь удивления, зависти и презрения. Но Мэри не смотрела на них. Её сердце наполнилось странным чувством облегчения, когда они пересекли ворота старого приюта. За их спинами остались серые стены, колючие взгляды, вечный холод и гнетущая тишина. Впереди было неизвестное. И это впервые не пугало, а манило её. Вечерний воздух казался тяжелым, словно сам приют не хотел отпускать её. Скрипнули ворота, и шаги эхом отозвались на вымощенной камнями дороге. Мэри молчала, изредка кидая на своего спутника настороженные взгляды. Но прежде чем она успела понять, куда он ведёт её, парень достал палочку. Едва заметное движение рукой, и воздух перед ними разошёлся, сверкая мерцающим светом. Мэри почувствовала, как её ладонь крепче сжали, а затем всё поплыло перед глазами. Мгновение — и мир обрушился в хаос. Пространство вокруг закружилось, ноги подкашивались, а тошнота поднималась к горлу. Когда всё наконец остановилось, девочка с трудом удержалась на ногах, пошатываясь, как после слишком долгого кружения. Она подняла голову, чтобы осмотреться. Комната, в которой они оказались, была полной противоположностью угрюмому приюту. На стенах висели картины, и то, что они шептались друг с другом, заставило Мэри нервно оглянуться. В углу стояли странные растения, их ветви мягко изгибались, как будто чувствовали её присутствие. Парень уселся в глубокое кресло, распахнул плащ и вынул из складок того самого маленького пушистого зверька. Белоснежное существо с длинными ушками потянулось, лениво завертелось вокруг себя и вдруг направилось к Мэри. — Эй! — только и успела вскрикнуть она, но зверёк уже вскарабкался по её сарафану. Он уселся на плече, вцепившись лапками, и замер, словно стал частью ткани. — Ему ты определённо понравилась, — заметил парень с лёгкой улыбкой. — Это Вэрит. Он уникальный. Видишь ли, его дар — находить магических существ. Он чувствует их, как магнит, и цепляется намертво, пока я не появлюсь, чтобы разобраться. Мэри нахмурилась, бросая взгляд на пушистика. — Магических? Но я же… не животное! Парень чуть приподнял бровь, как будто соглашаясь с её замечанием, но затем задумчиво наклонился вперёд. — Может быть, ты не совсем животное, но и не совсем обычный человек, верно? — Он сделал паузу, его взгляд пробежал по её фигуре, будто ища что-то, что могло бы подтвердить его слова. — Расскажи, есть ли у тебя… странности? Мэри потупилась, её пальцы нервно теребили край сарафана. Она замялась, прежде чем прошептать: — Крылья. У меня за спиной… крылья. Парень выпрямился, его выражение стало серьёзнее. — Покажи, — попросил он, и голос его был мягким, но настойчивым. Она молча повернулась к нему спиной, неловко оттягивая воротник. Узловатая пуговка, слегка потертая, с трудом поддалась её пальцам. Под тканью скрывались бинты, их жёлтоватый цвет говорил о том, что их давно никто не менял. Ньют нахмурился ещё сильнее. — Позволь. Он аккуратно потянул за край бинта, разматывая его слой за слоем. Мэри напряглась, чувствуя, как её тело дрожит от прикосновений. Когда бинт окончательно исчез, она услышала его приглушённый вдох. Холодок пробежал по её спине, когда он осторожно тронул её плечи. — Это невероятно… — пробормотал он, в его голосе прозвучала смесь удивления и восхищения. Ньют аккуратно расправил маленькие крылья, трогая их, словно они были хрупким произведением искусства. Затем он резко поднялся, направился к стоящей неподалёку тумбе, быстро пролистал одну из книг и остановился, найдя нужную страницу. Он развернул книгу к Мэри, показывая изображение, которое её поразило. На картинке был мужчина с изящными крыльями и заострёнными глазами. — Лесной страж. Или фея, как их ещё называют. Они невероятно редки. Большинство из них давно скрылись от маглов и волшебников. — Маглы? — переспросила Мэри, смущённая новым словом. — Люди, не обладающие магией, — пояснил он. Ньют перевёл взгляд на девочку, и его слова прозвучали с весомым акцентом: — Ты, Мэри, наполовину волшебница и наполовину фея. Полукровка.