150000₩

— Вот чёрт! — стонет Ги-Хун, откидываясь на спинку стула и роняя мешок для шариков на стол. — Это нечестно, дедушка. Вы не можете выигрывать три раза подряд! Должен быть какой-то секрет. Старик смеётся над ним, разводя руками. — Тебя просто легко читать, парень. Ги-Хун закатывает глаза, отмахиваясь. Иль-Нам ему нравится. Славный дед. Жалко его чертовски — рак четвёртой степени, неоперабельный, несмотря на огромные деньги, которые семья потратила на лечение. Врачи дают не больше полугода — Иль-Нам сам рассказал, когда Ги-Хун всё ходил вокруг да около, не решаясь спросить напрямую. Он отправился развлекать болтовнёй уставшего от посиделок отца Ин Хо добровольно, решив не мешать тому разговаривать с матерью. Разговор в какой-то момент перешёл от обсуждения повседневных дел на слишком личные вопросы, и именно тогда Ги-Хун тактически самоустранился. Старик оказался забавным. Они тут два часа проторчали, болтая о какой-то ерунде, а потом тот вытащил эти шарики и время потекло вообще незаметно. Ги-Хун оглядывается на электронные часы. Одиннадцатый час. По правилам приличия пора бы уже и честь знать, но не уходить же домой в одиночестве, оставив здесь Ин Хо одного. Курить ещё хочется до дрожи в пальцах. Ги-Хун то и дело тянется к полупустой пачке в кармане джинс, думая, как бы так ненавязчиво поинтересоваться, где у них тут место с хорошей вентиляцией, где можно ненадолго уединиться. От мыслей об этом ладонь снова невольно лезет в карман, будто прикосновение к пачке магическим образом заполнит лёгкие никотином. — Давно ты уже? — спрашивает вдруг Иль-Нам. — А? — дёргается Ги-Хун. — Куришь. Давно? — А с чего вы это взяли? — любопытствует он. — По взгляду видно, парень, — смеётся Иль-Нам. — Из штанов сейчас выпрыгнешь, всё в карман лезешь. Я думал, там телефон, но ты шуршал пачкой пару раз. Ну и зубы, конечно. Ги-Хун хмыкает, невольно проскальзывая языком по верхнему ряду зубов. — Ин Хо совсем потерял совесть, — ворчливо сетует старик. — Пусть сводит тебя к семейному стоматологу! Дело на пару приёмов. — У меня по пачке в день уходит, — неуверенно вступается Ги-Хун. Семейный стоматолог. Это даже звучит дорого. — Смысла-то особо и нет. — Раз в полгода тогда пусть водит, — отмахивается Иль-Нам с до странного грустной усмешкой. — Денег что грязи, а все в этой семье несчастливы. Хоть какой-то толк. Несчастливыми они не выглядят, скорее потерянными. Семьи, способные сыпать деньгами, Ги-Хуну представлялись всегда немного другими: с бросающейся в глаза роскошью, огромными домами и десятком прислуги, но здесь всё так по-домашнему скромно. Дьявол в деталях. Семейный стоматолог, личный онколог — и никто не выглядит так, словно это хоть немного бьёт по бюджету. И кресла ещё райски мягкие. Но все здесь и вправду выглядят погружёнными в какое-то необъяснимое внутреннее отчаяние: и умирающий старик (ясно дело), и уставший младший брат, и расстроенная мать, и сам Ин Хо, с его настолько чёткими и резкими фразами, будто он ограничен в возможности свободно разговаривать. Ги-Хун старается особо в это не углубляться. Может, не в деньгах счастье. Или просто не только в них. — С шестнадцати, — произносит он запоздало. — Курю с шестнадцати. Друг в школе дал попробовать, и вы знаете, как это дальше бывает. — Ин Хо ещё не начал таскать тебя с этим по врачам? После Ха-Ныль он в этом вопросе стал очень осторожным. — Со мной всё в порядке, — качает головой Ги-Хун. — Моя матушка говорит, что я в этом вопросе как таракан. Помру только если на нас сбросить бомбу, да и то не факт. Иль-Нам хрипло смеётся, но ничего не отвечает. Они замолкают ненадолго, и Ги-Хун пялится в окно, за которым уже стемнело. Мать волнуется, наверное. Позвонить бы ей правда. — Ты всё же чем-то очень на неё похож. — Хм? — На Ха-Ныль, — бросает тихо старик. — Он про неё, наверное, мало рассказывал. Всё пытается жить дальше, но такое тяжело отпустить. Бедная девочка. Возможно, слушать такое про бывшую настоящего партнёра было бы тяжело, но для Ги-Хуна это просто странная история, которую он не знает целиком. Ин Хо стоило бы рассказать про это, а не про лактозу, но можно понять, почему он не стал. — Она была такая же. Взбалмошная девица, но добрая, искренняя. Прямо в душу могла заползти. Ин Хо с юности говорил, что равнодушен к женщинам, но потом привёл её домой — она, наверное, одна такая для него нашлась, что зацепила настолько. Потом он даже не пытался больше с девушками. Не мог её забыть. Ги-Хун слушает, подперев подбородок ладонью. Он видел улыбчивую молодую женщину на фотографиях, когда зашёл в гостиную. Красивая, это правда. Ин Хо рядом с ней там выглядел радостнее, чем сейчас — или просто лет на десять моложе. — Что с ней случилось? — спрашивает Ги-Хун. — Сын не рассказывал? Ги-Хун качает головой. — Это не тайна. И ты заслуживаешь знать. Острый цирроз печени, в разгар беременности. — О чёрт. А пересадка?.. — Ха-Ныль не хотела делать аборт. Была готова на любую операцию, но только после родов. Только их не пережила ни она, ни ребёнок. Ги-Хун задумчиво чешет макушку, опуская взгляд в пол. Это объясняет то, что Ин Хо выглядит так мрачно и хмуро. Потерять любимую жену, да ещё и ребёнка — он сам никудышный отец, но даже представить не может, как отреагировал бы, если что-то произошло с его драгоценной Ка Ён. Даже думать страшно. — Ты не говори ему, что я рассказал, — просит Иль-Нам. — Когда-нибудь он сам расскажет это, со своей стороны. Ги-Хун кивает и аккуратно переводит тему. — Есть у вас тут где балкон, дедушка? Мне бы после такого точно покурить. — Выход на лоджию в гостиной. Иди, хватит уже слушать нудного старика. В гостиной Ги-Хун мимолётно бросает ещё один взгляд на общую фотографию, разглядывая миловидную брюнетку. Хорошенькая. И правда улыбчивая — даже с фотографий светится искренностью. Ги-Хун суёт сигарету в рот и вываливается на лоджию, впитывая наконец прохладный ночной воздух, тянущийся из приоткрытого окна. Щёлкает пару раз старой зажигалкой и с упоением втягивает дым в лёгкие, высовываясь в окно, чтобы не прокурить изнутри всю лоджию. Да уж. Правду всё-таки говорят, что каждая семья несчастна по-своему. Выудив телефон из кармана, он смотрит на время. Половина двенадцатого. Шесть пропущенных от матери. Ги-Хун вздыхает, крепко затягиваясь, и нажимает на кнопку вызова. — Прежде чем ты начнёшь кричать… — Полночь, болван! — кричит ему матушка в трубку, и её раздражённый голос искажают помехи. — Где ты шляешься?! Ты хоть представляешь, как я волновалась?! Вышел за продуктами и пропал на весь день! Ты снова ходил в ту контору, признавайся?! Ги-Хун со вздохом опускает лоб на подоконник, борясь с желанием разбить об него голову. В какой же необъятный пиздец он умудрился превратить свою никчёмную жизнь. — Нет, мам, — отвечает Ги-Хун, приподнимая голову. — Я не ходил туда. Я уже говорил, что завязал. На этот раз точно. Мне подкинули работёнку, и я поэтому задержался так сильно. Вернусь сегодня ночью, обещаю. — Почему ты не позвонил раньше? — по ту сторону трубки слышны надсадные всхлипы. — Покоя себе не нахожу, сердце не на месте, а он шатается бог знает где. Тебе меня хоть немного жаль? — Прости, мам. Со мной всё в порядке. Честное слово. Только не переживай так сильно, ты же знаешь, что тебе нельзя. — Не дай бог я не увижу тебя утром дома! Она сбрасывает вызов первая, и Гу-Хун всё же несколько раз бьётся лбом о подоконник, ощущая непреодолимую потребность вылезти из окна и упасть вниз с пятнадцатого этажа, прямо на красивую и ухоженную зелёную площадку перед домом. На радость консьержу. — Проблемы с родителями? Ги-Хун неохотно приподнимает голову, пялясь на прислонившегося к дверному косяку Ин Хо. — Вроде того. — Тяжело, должно быть, в сорок пять жить с матерью, — хмыкает Ин Хо, проходя внутрь и закрывая за собой дверь. — Ну да, — морщится Ги-Хун, затягиваясь выкуренной почти до фильтра сигаретой. — Тяжелее, чем бегать от общения с родителями месяцами. — Ты должен был помочь мне с этой задачей, а не толкать к общению, — напоминает Ин Хо, падая в стоящее рядом кресло и ставя на небольшой столик стакан с чем-то, что по цвету очень напоминает виски. — Мы об этом договаривались. — Хреново у меня с работой по заказу, шеф, — пожимает плечами Ги-Хун. — Уж извиняй. Как-то у меня вечно так получается, знаешь… хочешь как лучше, а получается полная херня. — Всё в порядке. Ги-Хун кивает, туша сигарету о белый пластик внешней отделки балкона и бросая бычок вниз. — Спасибо, наверное, — продолжает Ин Хо. — Ей нужен был этот разговор. Я был идиотом, что отказывал в этом. На мать так много свалилось. Ги-Хун бросает короткий взгляд на его хмурое лицо, тронутое тенью глубокой печали, и по привычке тянется к карману брюк, чтобы снова достать пачку. — Будешь? — он открывает её и протягивает вперёд, предлагая взять одну. — Не курю, — качает головой Ин Хо. — Да брось. Всего одну. Ты выглядишь так, словно тебе это сейчас очень нужно. — Целую я всё равно не выкурю. — Разве ж это проблема? Ги-Хун щёлкает зажигалкой, подкуривая новую сигарету, и делает первые несколько затяжек сам, после протягивая её Ин Хо. Он смотрит на сигарету долго, но после всё же забирает, задевая мимолётно пальцы. Руки у него могильно холодные. — Они с отцом лет двадцать уже в разводе, — делится Ин Хо, сбрасывая пепел в оставленную, вероятно, матерью кружку с остывшим чаем. — Он всегда работал день и ночь, отдал всего себя бизнесу, вечно пропадал на работе. Она не выдержала, подала на развод — этот брак даже деньги не спасли. Наверное, потому что они любили правда друг друга. Потом вышла замуж снова, снова развелась. Ги-Хун отходит от окна, чтобы усесться на пол напротив кресла. Он тянется забрать сигарету, пока Ин Хо занят стаканом с виски. — Она вообще приёмная моя мать, но растила меня лет с пяти. Свою настоящую я не помню. Я и после развода остался с ней и братом. У отца даже за собаками приглядывал всегда управляющий, куда тут ребёнка воспитывать. На этот раз Ин Хо тянется вперёд сам, и Ги-Хун молча отдаёт ему сигарету. — Два года назад отцу поставили диагноз, и он снова сюда вернулся. Бизнес я взял на себя, а мать за ним стала присматривать. Заботится. Любит до сих пор, наверное. Я её понимаю. — Иль-Нам рассказал про твою жену, — аккуратно сообщает Ги-Хун. — Ха-Ныль. Да. Не хочу вспоминать сейчас, — качает головой Ин Хо. — У тебя след от кольца на пальце. Был женат? — Четыре года в разводе, — кивает Ги-Хун. — Просто кольцо продолжал потом долго носить. — Почему развелись? Окурок летит в чашку с чаем, и Ги-Хун, недолго думая, достаёт третью. Голову немного мутит, но говорить об этом без никотиновой подпитки невозможно. — Можешь не рассказывать, — бросает Ин Хо. Ги-Хун только качает головой. Нечестно получается. — Хреново было с работой. Подсел на скачки, спустил кучу денег. Развелись, когда я пропустил день рождения дочери из-за того, что пропадал весь день в букмекерской конторе. Ин Хо морщится, и нельзя его за это винить. Звучит совсем плохо. Ги-Хун собой не гордится — и тогда не гордился, и сейчас тоже, но выползти из ямы раз в сто тяжелее, чем в неё заползти. — Ты до сих пор?.. — Нет. Пытаюсь слезть. Пока держусь. — Тяжело? — Охренительно тяжело, шеф. Иногда накатывает по-страшному, но я всё думаю — мне уже сорок пять, бросать либо сейчас, либо никогда. Надо пытаться взять себя в руки. Ради дочери хотя бы. Они оба молчат некоторое время, передавая сигарету из рук в руки, то и дело мимолетно соприкасаясь пальцами. Ин Хо уже не возражает, как в начале — курение ему даже как-то… к лицу, что ли. Выглядит хорошо. Ги-Хун вспоминает, что подумал о нём как о «не уродливом» в первый раз, но это далеко от правды. Ин Хо красивый. Наверное. Насколько бывают красивыми мужчины. Ги-Хун отпускает эти мысли вместе с сигаретным дымом, откидываясь на прохладную каменную стенку и прижимаясь к ней затылком. В голове всё смешивается: собственная никчёмная жизнь, которую он испортил своими же руками, на контрасте с чужими проблемами. Ги-Хун не представляет, что бы с ним случилось, если мама медленно умирала у него на глазах — она и так больна, но держится бодро. Наверное, он тоже не захотел бы наблюдать, особенно если пришлось бы пережить перед этим ещё и смерть жены. В случае Ги-Хуна, он, что более вероятно, пошёл бы и прыгнул с моста в реку. Ин Хо пытается найти своё успокоение в бесконечной работе и игнорировании семьи. Винить его не получается. — Время позднее. Ги-Хун поднимает голову и кивает. Наверняка сейчас за полночь. Ему бы добраться ещё до какого-нибудь круглосуточного магазина и всё-таки купить продукты перед тем, как идти домой. — Надеюсь, я не провалился слишком сильно. — Немного, — признаётся Ин Хо. — Ты всем понравился, поэтому будут просить привезти тебя снова. Придётся обманывать. — Ну, тебе явно не привыкать врать семье, — Ги-Хун похлопывает его по плечу, поднявшись на ноги. — Я мог бы ударить тебя прямо сейчас. — И что ты потом скажешь родне? Что мы расстались из-за рукоприкладства с твоей стороны? Ин Хо фыркает, вставая следом, и хлопает себя по карманам, выуживая оттуда телефон. Он проглядывает бегло что-то на экране и неожиданно выругивается. — Ну что там? — оглядывается Ги-Хун. — Фондовый рынок без тебя обрушился? — У моего водителя закончился рабочий день, — Ин Хо раздражённо трёт переносицу. — Он отпрашивался сегодня. Я забыл. — Нашёл проблему! Сам за руль садись. — Я выпил целый стакан виски при тебе, — бросает Ин Хо. — Но кроме того, у меня нет водительских прав. — Ты серьёзно? — смеётся Ги-Хун. — Водить не умеешь? — Умею, — хмуро отвечает Ин Хо. — Но прав нет. Лишили три года назад за нетрезвое вождение. — Ну ты даёшь! — он аж присвистывает от удивления. — А по тебе не скажешь, что ты из нарушителей правил. — Это было после смерти жены, — сухо произносит Ин Хо, забирая чашку, подпорченную пеплом и окурками, и свой пустой стакан. — Я ехал сто тридцать по встречной, после трёх стаканов виски. Чудом никого не сбил. На меня хотели завести дело, но отец вмешался. Ги-Хун понятливо оставляет это без комментариев. — Такси? — Машина всё равно здесь останется. Лишняя морока с утра. Останусь здесь на ночь, тебе вызову такси. — Ну как у тебя всё сложно, — морщится Ги-Хун. — Машина здесь, на парковке? Давай я подвезу. — Ты водишь? Возможно, радостнее, чем положено, Ги-Хун достаёт из кармана старенького пиджака свой кошелёк, а оттуда — водительские права, всовывая их Ин Хо в руки, будто это какой-то предмет небывалой гордости. — Я раньше в такси даже подрабатывал. Это звучит достаточно убедительно, чтобы Ин Хо согласно кивнул. Они пробираются незаметно в ванную комнату, чтобы смыть окурки в унитаз, и Ин Хо прямо там несколько раз втирает прямо пальцами зубную пасту, после ополаскивая средством рот. Будто ему пятнадцать, и он боится, что мама почувствует на нём запах сигарет. — От меня ведь не пахнет? — От тебя разит виски, — успокаивает Ги-Хун, принюхиваясь. — И каким-то дорогущим одеколоном. Если что, скажешь, что от меня запах прицепился. Мал Сун ничего не замечает, или просто делает вид, что не замечает. Ги-Хун по дороге к выходу заходит попрощаться с Иль-Намом, но тот уже дремлет, посапывая. Матушка Ин Хо обнимает их обоих на прощание, очень вкрадчиво прося приезжать почаще. Пока Ин Хо не начал как-то оправдываться, лишая её всякой надежды, Ги-Хун кивает вместо него, заверяя, что да, обязательно. Пускай потом сам как-нибудь с этим разбирается. Дурак. На парковке Ги-Хун устраивается на водительском сидении, привыкая к тому, что это не бюджетная развалюха низшего класса, а комфортабельный автомобиль премиум-сегмента. Даже руль по-другому в руки ложится. Ин Хо устраивается на переднем сидении. — Включай навигатор, вбивай адрес, — просит Ги-Хун. — Но по дороге заедем в продуктовый. Я туда собирался, пока ты меня не дёрнул. — Хорошо. Как мне с тобой расплатиться? Карта? Наличные? — Наличка, конечно, лучше. — Тогда как приедем. Кошелёк где-то на заднем сидении, не хочу тянуться. Ги-Хун кивает, заводя мотор.