Dance Crescent

━━━━━━━━─❂─━━━━━━━━

      Щуплая рабыня, что пролила вино на ковёр у Сана в шатре, втирает Сонхва в плечи ароматное масло. Её руки худощавые, жилистые, но сильные. Ладони маленькие, пальчики детские, но в этой девице достаточно сил, чтобы замлевшие мышцы провидца ныли под давлением дланей и сам Сонхва изредка постанывал от боли.       Дороге не было конца. Пустыня забирает слабых, губит сильных коней и заставляет могучих воинов изнывать от жажды. Холодные ночи сухих пустошей таят в себе стайки голодных шакалов и наёмников, которые могли бы нагрянуть в любой момент. Ястребы ловят ядовитых змей, имитируют аренные бои со скорпионами и норовят ухватить мощным клювом нежные крылышки любопытных пустынных пересмешников. Навигаторы сообщали на заре, что до столицы осталось полтора дня пути и Сонхва надеялся, что они не ошиблись. Всё его тело ныло от бесконечной езды на коне, нежные ладони уже стёрлись в кровь от вожжей. Сонхва не был уверен до конца, но подозревал, что мозоль от седла у него на заду, не сойдёт до следующего лета. Сан увидел раны на его руках и начал присылать свою рабыню, чтобы она поухаживала за не привыкшим к долгим путешествиям оракулом. Милый жест, Сонхва назвал бы это даже чем-то вроде заботы.       После инцидента с убийцами, Сан усилил охрану, послал много писем в столицу и отправил несколько разведчиков на все стороны света. Сам он спал с ятаганом под подушкой и больше не злоупотреблял вином, предпочитая ему чистую воду. Вместе они больше не ужинали. Еду Сонхва приносила рабыня, сидела в тени шатра и грела в ладонях флакон с маслом, потом — переходила к обработке ран и массажу.       Сонхва общался с солдатами, нашёл интересным собеседником одного из генералов царя — молодого выходца из семьи простолюдинов, добившегося такого высокого поста лишь своей верностью всей царской семье. Его зовут Минги и он носит два изогнутых клинка, а не один, как остальные. На добрую голову выше Сонхва, больше раза в два, рычащий диким голосом. Идеальная кандидатура для того, кто должен защищать царя и вести его армию, если сам Сан не может. Правда, пообщавшись с ним, Сонхва в сердцах воодушевился этому созданию. Несмотря на свирепый вид, Минги оказался очаровательным внутри. Простодушие, никакого напускного гонора от своего положения, он знает кто такой, знает своё место и совсем не производит впечатление зазнавшегося оборванца, получившего золотой билет в царский двор. Армия его слушалась, а это главное.       — Господин, я не делаю вам больно? — её тонкий голос разрезает тишину ровно, как срез острого лезвия на листе лотоса. Сонхва смотрит на неё через плечо. Невинное лицо с рабской татуировкой, обветренные тонкие губы, детская припухлость щёк и сухое тело, спрятанное в кусок материи и пару полосок кожи. Жалкое создание, но прекрасное по своему.       — Помассируй под правой лопаткой, — вздыхая, просит оракул, отворачиваясь от этого безвольного дитя.       Он смотрит в огонёк фитиля, плавающего в масле. Гибкое пламя извивается, подобно танцовщице в шелках, припадает покатой грудью к маслу, импульсом возвращается назад и встаёт ровно. Огненный Бог не являл ему значимых видений уже несколько дней, но сквозь пламя Сонхва видит отрывки маленькой печальной жизни девочки, что втирает ему в плечи ароматное масло. Ему не явилось её будущее, лишь частица прошедшего. Весьма унылого и трагичного.       — Что случилось с твоей мамой? — моргая от наваждения, Сонхва смещает фокус на несколько цветастых подушек с кисточками у него под ногами.       — Она была блудницей, господин, — бормочет покорно девочка, поправляя алые ткани одежды. Белые пришлось сжечь. Красное плотное платье оборачивалось вокруг волхва плотными слоями, скрывая его с головы до ног. Лишь босые ступни показывались из-под полов при ходьбе.       — Я знаю, — он кивает. — Я спросил у тебя: что с ней случилось?       — Простите господин, — она пугливо поджимает пальцы, вернув одежду Сонхва в первоначальный вид. Сонхва разворачивается к ней и смотрит сверху вниз. Маленькая и серая, как мышь. — Она умерла.       Сонхва отражается в её оленьих тёмных глазах. Он хмыкает. Девушка дрожит в который раз, прижимая к плоским грудям тощие ручонки. Её ладони умаслены и уже не так сухи; приятный аромат заполнил весь шатёр.       Ткань над входом покачивается и в проёме показывается голова Минги. Сонхва удивлённо поднимает брови. Рабыня клянется и убегает, часто перебирая ногами. На её босых ступнях нет ран. Минги заходит в шатёр и от него сильно пахнет костром. Умасленная чёрная коса спадает ему на грудь, обтянутую вываренной кожей. У него в ушах несколько серёжек и маленькая татуировка на шее. На поясе нет клинков.       — Чем я заслужил такую честь? — Сонхва почтительно кивает ему головой. Минги отмахивается от этого жеста. Он грузно садится на подушки и мышцы перекатываются под обласканной солнцем кожей.       Сонхва рисует взглядом неровную линию, очерчивая контур молодого угловатого лица и отмечает для себя, что в Минги ощущается некая… тоска. В его тёмных глазах засела грусть и взгляд часто направлен в никуда, словно мыслями он где-то далеко, не здесь.       — Посмотри в пламя для меня, — тише говорит генерал, стыдливо сцепляя длинные пальцы. Сонхва роняет милый смешок. Минги становится вдвойне неловко.       — Ты скучаешь, — Сонхва видит это без пламенных мыслей своего Бога.       — Я покинул дом много дней назад, — печально вздыхает он, констатируя факт. Поход длился месяцами. — Её Величество ещё не объявила о том, что в её чреве зародилась жизнь и ветра не были такими сухими…       — Ты скучаешь вовсе не по этому, — уверенно говорит Сонхва, поворачиваясь к огонькам ламп. Минги со свистом втягивает пропахший маслом воздух и молчит, затаив дыхание.       В танцах пламени является белое и светлое, но скрытое плащом ночной тени, усыпанной паутиной звёзд. Охапка лавровых листьев, покачивающиеся на воде невинные лотосы, белый дым. Сонхва почти чувствует его лекарственный запах и привкус горечи трав на корне языка. Мелькает беззубая улыбка ребёнка с родинками на лице, разбитый нос, мещанский дом, пара худых лошадей. Сонхва видит золотую пыль, нечто мягкое, как медовые сладости. Огонёк вздрагивает и видение исчезает. Волхв моргает несколько раз и разворачивается к Минги. Вся его громоздкая фигура вдруг сделалась удивительно крошечной. Он так сжался, словно пытался свернуться по-кошачьи в клубок. Он прикусывает пухлую губу и смотрит не моргая, выжидая, что же ему скажет оракул. Сонхва дарит ему мягкую улыбку, вкладывая в неё всю нежность, что была у него в душе.       — Хорошо, когда есть кто-то, способный исцелить твои раны, — со всё той же улыбкой говорит Сонхва. Минги шевелится и усаживается ещё неудобнее. — Когда дети разбили тебе нос у конюшни, тебе этого не хватало. Мягких ладоней, что вылечат тебя. Ты скучаешь по пропахшим лекарствами палатам и пруду с лотосами. Ты скучаешь по тому, что следует солнечному свету, но хранит в душе мудрость иных Богов. Я много смотрел в пламя, находясь здесь, но это самое чистое и прекрасное, что явилось мне… Минги, по ком тоскует твоё сердце?       — Ты добровольно присягнул царю на верность, — хрипло говорит Минги, часто моргая. Мелкая слезинка всё же блестит одним из округлых боков и выдаёт в нём сентиментальную искренность. — Я люблю его, как и все. Но царь и его двор — вещи разные. Это клубок танцующих змей, где каждая ядовита по своему. Попадёшь туда и в каждом тёмном уголке дворца тебя будет ждать разноцветный аспид. Тот, кого показал твой Бог — единственный луч света в этом мраке. Безобидная белая пташка. Ты узнаешь его сразу, когда увидишь.       — Я знаю, куда я иду, — вздыхает Сонхва. — Над твоей белой пташкой тень из холодных звёзд и ночной мрак клубиться вокруг его исцеляющих рук. Это ты хотел знать, генерал?       Минги открывает рот, потом закрывает его. Смятение на его лице Сонхва чувствует остро, как совсем недавно саблю у своей шеи. Он сглатывает вязкость и натягивает ткань штанов на колене, едва ли не щипая себя за ногу. Тени тяжело падают на него, искажая молодой облик. Волхву ясно, что Минги понял его символизм.       — Могу я дать тебе совет, Сонхва? — мрачно говорит Минги, отпуская свою штанину и выдыхая следом. Сонхва разводит ладони, соглашаясь. — Цветастые кольца аспидов могут сбить тебя с толку, но зубы кобры ядовитее всего.       — И кому они принадлежат?       — Его ты тоже узнаешь сразу. Едва ли во всей Империи найдётся создание более чёрное, чем он.       Минги встаёт с подушек и выпрямляется. Тени окутывает его фигуру мягкими объятиями, словно Огненный Бог шлёт через них своё утешение, будто пламя чувствует Сонхва и дарит Минги неощутимую поддержку. Он хороший человек, насколько вообще могут быть хорошими в их несправедливом мире люди. В нём плещется жизнь и чистая любовь бурлит ключом. В его помыслах нет ничего корыстного, его интерес исключительно доброжелательный. Для того, кто исполняет волю от избранного Индрой правителя и того, кто заносит лунный ятаган над поверженными, Минги слишком добр душой и предан свету. Он не кривится в гримасах, говоря о кобрах и яде. Это предупреждение из уважение ко всем сторонам.       — Тот, о ком ты говоришь, — начинает Сонхва и Минги притормаживает у выхода, оборачиваясь, — сколько солнц в его руках?       Минги прыскает со смеху.       — Всего одно, — говорит он, смотря мимо оракула.       Сонхва кивает ему и Минги покидает его шатёр. Волхв устраивается на подушках и не смотрит больше в огонь. Дрожь прокатывается по его уставшему умасленному телу и сон подступает всё ближе. Сонхва рождён в суровом крае засух и быстрых ветров, что жгли сильнее Священного Огня. Ядовитые змеи клубились под порогом его дома и раскрывали свои пасти, капая ядом на измученную сухостью землю. Ему встречались аспиды, в покоях царя, которому он служил, жила благородная кобра. Её капюшон раздувался как опахало. Сонхва не боялся ни тигров, ни змей, потому что с самого начала знал одну из самых фундаментальных истин.       Кем бы кто не был, все равны перед Смертью. Непобедимый царь, могучий генерал, его нежная пташка, провидец, распростёрший длани далеко по ткани времени и даже могущественный змей, скрывающийся под полотном звёзд. Огненный Бог велик и могуч, его горячее дыхание пронизывает пустоши и города, его шёпот отражается от мраморных стен, от песчаных дюн и разносится подобно семенам по ветру, но даже от него скрыто то, что там в самом конце.

━━━━━━━━─❂─━━━━━━━━

      Тяжелые врата открываются со скрипом и им в унисон ворчит вороновой конь, на котором возвышается сильная фигура правителя. Его алые одежды покрывает скорлупа пыли; солнце оставило свои следы на молодом лице и руках, окрасив кожу в насыщенный цвет отполированной бронзы.       Они добрались.       По городу прокатилась волна суматохи ещё тогда, когда вся процессия пересекла высокие холмы в нескольких милях отсюда. Сонхва следует за царём, прижимая голени к лошадиным бокам, наматывает на руки вожжи и наклоняя голову, изучает тех, кто у них под ногами, пока Сана целуют в лоб солнечные лучи и его взгляд плывёт над головами всякой челяди, падающей перед ним на колени. Люди боготворят его. Радостные возгласы, слёзы и крики, молитвы на многих языках и визги детей, увидевших солдат и его. Вряд ли в столице найдётся хотя бы один мальчишка, не мечтающий о том, чтобы пойти на войну за своего царя. Даже самый больной из них видит во снах белые пески и тяжесть меча греет им руку, наполняя сердце гордостью.       Миру не ведом правитель, склонивших перед собой столько народов, как это сделал Сан.       Под копыта лошадей летит рис и лепестки цветов; девушки плачут горькими слезами и шепчут слова благодарности своим Богам, провожая влюблённым взглядом колонну. Их восторг, думает Сонхва, их трепет перед величием, сменится банальным отвращением, когда солдаты закончатся и вместо них — красивых и могучих, восседающих на лошадях — пешком будут плестись чумазые рабы, забитые своими клеймами и облачённые лишь в то, что дали им хозяева. Широкая главная улица обратилась морем людей, тянущих в молитвах руки, желающих отблагодарить их царя за милость, что он дарит им, жаждущих коснуться божественного света, очарованных величием. В их глазах неподдельное обожание и любовь, они плачут и смеются, они поют ему хвалебные песни, они кричат его имя, они кричат имена воинов, что резали людей и жгли города, они восхваляют их. В этом гуле, улыбается себе под нос Сонхва, чаще звучит имя царя, чем Богов. Они воспевают человека, в котором соединились свет Савитара, острый меч Индры, справедливость Митры.       Сонхва смотрит под ноги коней. Там пыль и грязь, там дерущиеся горожане, желающие пробиться в первые ряды, там беззубые дети в лохмотьях с почерневшими лицами, там женщины в откровенных одеждах; осколки битой посуды, пролитые дешёвые вина, капли крови и разлитое масло из ламп. Там ворохи помятых лепестков и звон набитых трофеями повозок.       Золотой венец на голове Сана сияет, отражает блик, подобно глазу у волхва на шее. Он улыбается лучезарно, протягивая руку вниз и давая людям ощущение, что касается их уставших распростёртых к нему ладоней. Он ловит цветы, он восхищается, он ребячески счастлив и по-взрослому горд собой. Сонхва смотрит на него как и всегда, как из-за шторки паланкина. В божественном сиянии царя можно потерять самого себя, ослепнуть навсегда. Сонхва не привыкать смотреть огню в лицо. В этом акте всеобщего почтения, обожания и безграничной любви он видит, как рассеян Свет. Его лучи распростёрты во всех направлениях, словно их тепло способно согреть каждого, дать надежду и покой. В Сане слишком много человеческого для того, кого одарили Боги и слишком много божественного, чтобы быть простым человеком. В его яркой улыбке плещется искренность, в полумесяцах очаровательных глаз детская радость, а в касаниях ладоней полно любви ко всем этим людям, что верны ему. Ко всем, кто славит его. Сонхва фыркает себе под нос. Великодушие, которому либо стоит завидовать, либо быть счастливым, что хватает ума таким не быть. В храме Священного Огня он сказал, что поможет Сану подчинить себе больше земель и народов, но с тех пор огонь увиливал и хитрил, оставляя подсказки и заводя в тупики. Сану точно нужна его помощь? Люди уже обожествляют его. Раз он взял его с собой и сохранил жизнь, то, получается, нужна?       Сонхва прикусывает внутреннюю сторону щеки, вспоминая инцидент с кинжалом и руки Сана на себе, и охает встревоженно, когда встречается с ним взглядом.       — Сними, — говорит он тише, указывая на алый капюшон.       Оракул неуверенно качает головой, отказываясь. Военная процессия растягивается на весь город, заполняя улицы. Вдалеке столичных закоулков возвышается купола дворца и оазисы его, полные живительной влаги и зелени. Мимо Сонхва пролетает стайка пустынных пересмешников, наверняка прибившаяся к ним ещё меж дюн. Волхв следит за птицами и хватает губами воздух, когда с его головы срывают капюшон. Чёрные вихры волос ниспадают на плечи, окутывая мягким ореолом молодое лицо. Сонхва резко разворачивает голову и всё его тело пронизывает оцепенение.       Сан.       Его тёплый взгляд можно ощутить щеками, равноценно ласке огня. Он улыбается широко и красиво, чуть склонив голову. Венец из золота в чёрных волосах — символ его величия. Величия над всеми здесь: рабами, простолюдинами, купцами, сказителями, господами, жрецами и Сонхва. Волхв неуверенно мажет подушечками пальцев по золотым веткам, касаясь волос и невесомо ведёт к острым скулам. Одёргивает руку из-за прокатившейся вновь волны голосов, от ощущения пристального взгляда откуда-то сзади, где ехал генерал с двумя ятаганами, от очередной демонстрации строптивости чёрного жеребца. Сан поглаживает коня по гриве и возвращается к народу, оставляя Сонхва тлеть с этим чувством в одиночестве. Жрецу Огненного Бога не было ведомо, что чувствует воск при зажжённом фитиле, но встретив Сана, завеса тайны потихоньку приоткрывается ему. Огонь не жёг его тела, но в том, что делал Сан, можно было сгореть.       — Ты прикоснулся к короне царя у всех на глазах, — Минги подъезжает к Сонхва и говорит низким голосом, пока девушки из толпы называют его имя.       — Не знаю, что на меня нашло, — Сонхва прикрывает ладонью лицо. Его изучают сотни тысяч глаз. К нему тянут руки люди и одёргивают их, щурясь от блеска золота на его шее. Их касания могут запустить видения, которые волхву пока не нужны. Его голова на короткие мгновения ему не принадлежит.       — Это уже наверняка дошло до царицы, — Минги смотрит вперёд. На смену тоске пришло ожидание. Он крепко сжимает поводья, словно хочет рвануть галопом через всю эту толпу и закончить эту муку. — Ты нравишься мне, волхв. Как только твои ноги коснуться земли этого города, ты будешь на прицеле. Будь осторожен, ладно? Твой Огненный Бог может оказаться бессилен там, где даже от тысяч солнц недостаточно светло.       — Ты очень мрачен, — улыбается Сонхва. — Посмотри на него.       — Пусть нарадуется, — кивает Минги, бегло осматривая Сана и вновь перемещая взгляд только вперёд. На вытянутые минареты и сияющие купола. — Я мечтаю о том, как слезу с этого коня и проваляюсь неделю в постели.       Они поравнялись и двигались медленно, поэтому Сонхва осторожно берёт Минги за запястье и заглядывает ему в глаза. Под ноги кидаются взбудораженные жители и только чудо спасает их от мощных копыт лошадей. Сонхва видит в Минги тревогу, ожидание, нетерпение. Прикосновение к Сану не даёт ему подсказок, тогда как другие по прежнему открытые книги. Бери и читай, даже если не знаешь языка.       — Пташка будет рад видеть твою недовольную физиономию? — Сонхва щурит глаза. — Позволь себе порадоваться, как твой царь. Люди любят тебя тоже. Они называют твоё имя. Они говорят своим сыновьям, что они должны расти такими же сильными, как и ты. Если ты расслабишься, эта пытка ожиданием закончится быстрее.       — И всё-то ты знаешь, — усмехается генерал. Сонхва поджимает губы и трёт потрескавшиеся ладони.       Нет.       Не всё.       Ему не ведомо начало, не подвластен конец и не доступен Сан. Он разгадывает его, как шарады пустынных шарлатанов. Чувствует, что подошёл достаточно близко и вновь упирается в тупик. Огненный Бог хочет, чтобы волхв направил Свет. Сонхва не знает, что ему делать с той тенью, что зарождается внутри него терновой лозой, задевающей тонкие струны души острыми шипами. Ему не у кого выискивать ответы. Пламя чихнёт снопом искр ему в лицо, всецело осуждая. Его белые одежды сменились красными, его тела коснулись чужие руки и оно дало стыдливый ответ. В сердце проник свет чужого Бога, испускаемый человеком. Минги, должно быть, прав. Сонхва в опасности, пока он здесь, но причина тому не дворец, а сам волхв, не сводящий с царя взгляда.       Длинная, выложенная гладким камнем, дорога во дворец, блестит под раскалённым солнцем. Вдоль неё растут лимонные деревья, многочисленные смоковницы клонят ветви с налитыми плодами к земле. Стриженные кусты тянуться вдоль обочины ровными рядами, между ними на одинаковом расстоянии возвышаются глиняные красивые клумбы со сладко пахнущими цветами, а за ними — покрывала золотых и рыжих бархатцев. На просторной площади, вымощенной расписной плиткой, стоит дворец. Сотни окон смотрят на шествующих по дороге. Высокие тонкие минареты, увенчанные золотом многочисленных солнц, тянуться к небесам и кажется, словно задевают верхушками пушистые тела редких облаков. Неглубокие фонтаны чисты и в них качаются на прозрачной глади широкие листья кувшинок; редкие насыщенные цветы водных лилий тревожат тельца блестящих стрекоз. Воздух здесь влажный, тонкий привкус соли приносит тёплый ветер. Дальше, за стенами дворца, минуя каньон, раскинуло свои голубые глубины солёное море.       Дворец — величайшее из строений. Огромный и величественный, сияющий в лучах солнца светлыми стенами и отражающий блеск золотыми солнцами, что словно камни в короне, украшают фасад.       Подъехав к площади, царь и оставшаяся свита, включая Сонхва и Минги, спешиваются с лошадей. Вожжи тихо подбирают рабы и уводят животных в конюшни. Сонхва касается босыми ногами отполированной плитки. Она тёплая. Дворец над ним возвышается громадной стеной изысканного мастерства, сотни окон его, словно глаза, смотрят на волхва не моргая. Как и говорил Минги. Запах цветов густо ощущается в воздухе, затхлая вонь городских улиц сменилась благоуханием многочисленных царских садов и чистых вод. Это вовсе не похоже на тот дворец, который сжёг Сан. По сравнению с этим, то был захолустный сарай, ошибочно возведённой слишком высоко над городом.       Из открытых дверей дворца показывается молодой юноша, укутанный в многочисленные ткани. Он идёт к ним очень быстро, часто перебирая обутыми в сандалии ногами. Их шлёпанье эхом разносится в стороны и закручивается в длинных дворцовых галереях.       — Ваше Высочество! — надрывается мальчик и чуть не падает перед царём не то, что на колени, а носом в землю. — Пройдёмте в… главный зал!       — Это недоразумение, — Сан кивает на мальчишку, что шуршит тканями перед ними, провожая в главный зал. — Слуга моей жены.       — Можешь его так и называть, — смеётся Минги, толкая Сонхва локтем в бок. Совсем легонько. — Недоразумение. Я не знаю его настоящее имя.       Сонхва улыбается.       Внутри дворец украшен искусными арабесками. Невесомые занавески раскачивает сквозняк, а каждые повороты разветвляются руслами рек. В этом дворце можно заблудиться и никогда не найти выход. Вдоль коридоров расставлены вазы со свежими цветами, высеченные в мраморе заморские статуи, привезенные когда-то давно царю в знак доброй воли во время дипломатической миссии иноземцев. На каменных подоконниках Сонхва замечает прыгающего пересмешника, который, словно ощутив его взгляд, подскакивает выше и улетает, часто замахав крошечными крылышками. Минги идёт рядом с ним и под полосками кожи, затянутыми у него на предплечьях, проступают от напряжения вены. Он старается изо всех сил не обгонять царя, не рвануть туда, в запутанные сосуды дворца, чтобы отпустить муку разлуки и наконец-то мазнуть нежным взглядом по «своей пташке». Сонхва подстёгивает интерес. Увидеть всех персонажей этого представления ему не терпится. О жене царя ходили сказания, а огонь показывал её образ смутно. Насколько невероятной должна быть женщина, чтобы быть у царя — величайшего из правителей — единственной законной женой? Он мог взять две, три, десять и сколько захотел бы, но предпочёл всем лишь одну, отпустив остальным статус наложниц. Об этом тоже разные сплетни ходили: от вульгарных до возвышенно-целомудренных. Сонхва не поклонник сказок и россказней, но часто такие вещи помогали сформировать представление о том, кем и чем является некто другой. Одни писцы говорили о неугомонном царском аппетите, другие из них — о том, что в гарем он даже не приходит, позволяя женщинам жить во дворце под своей защитой. Сонхва не склоняется ни к одной из версий, прибывая в некотором смятении.       Недоразумение приводит их в главный зал. Высокие потолки уходят так далеко, что наверняка в темноте их даже не видно. Вазоны с цветами тянутся вдоль стен и неглубоких фонтанов, где распустились роскошные белые лотосы. Здесь плитка отливает изумрудом, она прохладная и гладкая. Своды высоких потолков держат резные колонны и меж ними, за одной из скамей, взрослый тигр рассматривает что-то в воде. Ему безразлично чужое присутствие. Мускулистая спина напряжена и огромный кот будто бы пытается поймать что-то лапой. Дальше, в самой глубине, находится царский трон. Высеченный из камня, увенчанный солнцем. От одного взгляда на него дыхание застревает в горле. На нём, держа ровно спину, сидит женщина.       Сонхва чуть притормаживает, завороженно смотря на неё. Чёрные, как пустынная ночь, волосы, опускаются тяжёлой умасленной косой на смуглое плечо. Лёгкое платье из дорогих шелков прячет грудь и ноги, однако большой живот выставлен напоказ. Сонхва понимает — это её достояние. Она горда тем, что удостоена такой чести. Её лицо — смесь изящества и дикой красоты. Острые, даже немного грубые, черты, крупный нос и родинка под глазом. Карие глубокие глаза, смотрящие так, что кожей ощущается её величие и положение. Сонхва встаёт на колени перед царицей, напоследок касаясь взглядом алой отметины на её лбу. Киноварная метка под солнцем её тонкой золотой короны. Показатель её статуса и замужества. Она уверенно сидит на троне, возвышаясь над смертными под дугой большого светила за спиной; почти-Богиня в его острых лучах.       Пока остальные отдают честь царственной госпоже, Сан ступает на низкие ступени и идёт к ней, стоически выдерживая тяжёлый взгляд. Сонхва наблюдает, голову приподняв. Сан помогает ей встать и целует в лоб, нежно касаясь ладонями её лица. Он касается губами киноварной метки без любовного трепета, а с уважением и почтением. Царица невесомо трогает его руки, словно боясь обжечься, её взгляд вмиг становится мягче и густые ресницы дрожат.       — Я думал, что срок уже подошёл, — говорит Сан, укладывая ладони на её живот. Царица наклоняет чуть голову вбок, отчего тяжёлая коса спадает с плеча и её полные губы растягиваются в мягкой улыбке.       — Уже вот-вот, — её голос отражается от стен легкой хрипотцой, как бывает от долгого молчания. — У меня новость. Я не писала, хотела сказать лично…       — И какая же? — Сан поглаживает пальцами нежную смуглую кожу, редко смотря царице в глаза.       — Лекарь сказал мне, что… Это… — она задумывается, смотрит вдаль зала и после громче и чётче произносит: — у нас будут близнецы!       Сонхва издаёт удивлённый вздох. Минги вздрагивает всем телом, словно эта новость его шокирует. Двое божественных чад. Боги, пожалуй, любят Сана слишком сильно. Царь, оцепенев, не осмеливается убрать руки от «волшебного чрева», способного дать жизнь сразу двоим. Царица улыбается ему, но уже не так нежно и мягко, как было. Её улыбка сродни победе. Она кладёт ладони поверх сановых рук и Сонхва ощущает, как вся её аура заходится в переполняющей её гордости.       За их спинами слышатся размеренные шаги, будто хищник подступает осторожно, неспеша переставляя ноги. Тонкий звон украшений трогает слух. Многочисленные браслеты звенят чётко, формируя мелодию. Сонхва не смеет крутить головой, пребывая в святыне святых пред двумя царственными господами, но у него по затылку пробегает холодок. Он смотрит на Минги, который заметно бледнеет с каждым новым шагом.       Это он.       Сан встаёт вполоборота, смотря на пришедшего с мраморной вершины. Царица мрачнеет и её полные губы вытягиваются кривой линией, будто она съела что-то не то. Царь же улыбается уголком губ, сдерживая себя от некого порыва, ощутимого в его напряженной позе. Сонхва смакует их реакции, сдерживая заинтригованную улыбку. Каждый персонаж дворцового спектакля оказывается ещё более впечатляющим, чем предыдущий.       Жрец Савитара опускается на колени медленно, поправляя плотные чёрные одежды. Его мантия и закрытый наряд чернее ночных небес, они вышиты бликами звёзд и сотни солнц золотой нитью украшают его с головы до пят. Глубокий капюшон отбрасывает на лицо тень, под вышитыми полами его — чёрная маска. Сонхва задерживает дыхание. Жрец разводит в стороны руки, скрытые полотном ткани и кланяется царю и его жене, вознося покрытые ладони к потолку. Массивная фигура тигра является у него за спиной, аккурат там, где сходятся лопатки. Розовый шершавый язык показывается из широкой пасти. Тигр облизывается и подходит ближе, толкая жреца в бок, как домашний котёнок. Недовольное фырканье царицы тревожит тишину. Волхв смотрит в золотые остроконечные вышивки на чёрной ткани, на выглядывающий из-под маски подбородок и пухлые губы, застывшие в кривом подобии улыбки. Каждое движение жреца сопровождает звон украшений, спрятанных под одеждой.       Сан помогает жене спуститься по ступеням и оставив её у подъёма к трону, подходит ближе к припавшему на колени, застывшему в почтенном молчании, жрецу. Сонхва старается уловить все выражения лиц. Как сереет царица, как щурится Минги, как Сан быстро достигает божественного посредника и касается пальцами его подбородка, поднимая медленно покрытую голову.       — Я вернулся ещё до того, как солнце было в зените, а ты являешься только сейчас? — в голосе Сана звенит металл, но выражение его лица и застывшие на подбородке пальцы не состыкуются с тоном, которым он говорит.       Царица делает несколько шагов вперёд и тигр, ранее ласкающийся о жреца, преграждает ей путь, вильнув угрожающе хвостом. Волхв вздрагивает от напряжения, повисшего в воздухе. Этот огромный зал вдруг кажется ему слишком маленьким, чтобы уместить это неописуемое странное чувство, природа которого Сонхва не понятна. Царица с опаской удерживает дрожащую ладонь над блестящей шерстью зверя, Сан и жрец играют в какую-то игру, ведомую, наверное, лишь им двоим. Минги дёргает Сонхва за красные одежды, призывая не сверлить здесь всех взглядом. Сонхва думается, что они с генералом здесь лишние.       — Мой царь, — хриплый голос звучит из-под солнц и звёзд. Он смиренно держит руки в приподнятом состоянии, тянется подбородком к пальцам, выражая не просто преданность, а беспрекословное подчинение.       — Я попросила уважаемого жреца провести в храме подготовку к твоему возвращению, — встревает царица и тигр у её ног издаёт недовольное утробное рычание, пугая её в который раз. — Полагаю, подготовка затянулась, и он опоздал.       Сан отпускает жреца и усмехается, бросая на жену взгляд через плечо. Маг встаёт с колен и тигр, обойдя царицу кругом, возвращается к нему. Проходя мимо Сана, зверь игриво касается его хвостом и после прижимается боком к ногам жреца. Кажется, что животное вот-вот довольно замурчит.       — Так и есть, — сквозь зубы говорит маг, опуская руку на голову тигра. Его ладони скрывают широкие рукава. — Я проведу службу, как только захотите. Храм тысячи солнц уже истасковал по Вам, государь.       — Сонхва, — зовёт Сан и волхв неуверенно шагает к нему, осторожно смотря косым взглядом на облаченного в чёрное с золотым. — Этот человек — жрец Огненного Бога, видящий в пламени полотно времени. Ему дано знать прошедшее и предстоящее. Окажешь ему честь увидеть наш храм?       — Провидец, — маг прокатывает это слово на языке. Три слога щёлкают меж его губ, как удар хлыста. Сонхва ощущает кожей источаемую этим человеком ауру. Она впивается ему в нежную дерму холодными иголками, словно жрецу Савитара не нужно было даже говорить, чтобы люди вокруг ощущали себя небезопасно. — Милости прошу всех вас, почтенные господа. Солнечный Владыка будет рад подарить вам благословения и услышать ваши молитвенные песни. Ах, и, конечно же, наградить своим милосердием, моя царица, чтобы ваши роды прошли легко.       Царица выдавливает улыбку: страшную и кривую, а её глаза так широко распахнуты, что напоминают изображение демонов рокшаси. Она ненавидит этого жреца всеми чакрами своей души. Тысячи тысяч солнц не одолеют эту ненависть, что сочится из её глаз и застывает в напряженных ладонях. Минги сказал, что самые ядовитые зубы у кобры, имея ввиду, что кобра это царский маг, но Сонхва видит здесь две опасные змеи, делящие что-то между собой.       — Мы почтим тебя визитом сразу, как отдохнём, — учтиво говорит женщина, клоня свою голову под взором царя.       — Как пожелаете, — ещё более учтиво плюёт жрец, поглаживая тигра по шее. Сан громко вздыхает. — Надеюсь, Ваше Высочество, мы сможем обсудить с Вами после службы недавний инцидент. На сим позвольте покинуть вас.       Он кланяется вновь, выставляя руки вперёд. Широкие рукава скользят вниз, открывая ладони и украшенные золотыми браслетами запястья. На его дланях киноварью поблёскивают половинки солнц. Складывая ладони вместе, они образуют одно единственное светило, распускающее острые лучи во все стороны. Сонхва тихо охает в удивлении. Это он видел в танцах огня. Человек, что держит в руках солнце. Верховного жреца Савитара, служившего царю всем своим естеством, сказители описывали то стариком, то юношей. Жрецы редко показывали свои лица всем подряд, предпочитая оставаться безликими последователями, исполняющими свой божественный долг. Перед собой Сонхва видит кусочек молодого лица, загадочно выглядывающего из-под чёрного покрывала, и упругую смуглую кожу рук, покрытую киноварью и золотой краской. Вероятно, жрец примерно того же возраста, что и царственные супруги. Тигр у его ног трётся мордой о звёзды, а после лениво касается языком распростёртых ладоней. Сан позволяет себе тепло улыбнуться.       — Дайя, — обращается царь к зверю и она дёргает ухом. — Сопроводи нашего жреца в храм, пожалуйста.       — Какая честь, — со смешком говорит маг. — Гораздо приятнее уходить отсюда в сопровождении, а не быть выгнанным в полном одиночестве. Отдохните хорошо: мой царь, генерал, волхв, госпожа.       Он разворачивается и также неспеша, как пришёл, отчаливает прочь. Тигрица следует за ним, виляя заинтересованно полосатым хвостом. Сонхва чувствует себя странно. Почему слова этого человека звучат так, будто он вложил в них совершенно иной смысл?       — Моя царственная госпожа! — жрец разворачивается на половине пути и в тенях мантии видна его ухмылка. — Чуть не забыл! Примите мои искренние поздравления! Подарить нашему правителю сразу двоих детей — чудо и честь. Я буду молиться за Вас и близнецов вдвое больше.       И наконец уходит.       Его слова звучат ядовитым заклинанием. Нельзя понять, насколько он искренен и искренен ли вообще. Сонхва ёжится от пробравшего холодка и трогает себя за плечи, сминая алые одежды. Сан провожает жреца молчаливым взглядом и даже не моргает, пока его локтя на касаются аккуратные ладони жены. Она наконец-то перестала дрожать. Царица прижимается к нему набухшими грудями, легко прикрытыми шелками, и её недавно почти чёрное лицо приобретает здоровый вид.       — Ты выгнала его отсюда? — Сан опускает взгляд на жену. В нём нет любви и нежности. Он полон лишь темноты, которая тонкой вуалью застилает свет его души.       — Верно, — чеканит она в ответ, поднимая голову и смотрит мужу в глаза. Стойко. Перед ним она не дрожит. Или старается не дрожать. — Ты же не думал, что я буду терпеть его так долго?       Сан ей не отвечает. Сонхва и Минги переглядываются между собой, в немой тишине говоря друг другу больше, чем могли бы сказать вслух. Покалывание на коже всё ещё ощущается и Сонхва кажется, будто неведомого цвета глаза смотрят ему в спину из-под маски. Разве таким должен быть человек, служащий Богу Света? Величие Савитара породило настолько опасное создание, что его аура душит всех вокруг? Сонхва слышал о нём меньше, чем о царе и его жене. Писцы старались избегать сказов о нём, будто боялись отравиться своими же словами, коль назовут его чин вслух. Звали его то колдуном, то жрецом, но всегда голосом потише. Дурная слава Верховного жреца уходила по сосудам Империи витиеватой поступью хищника и не ясно до конца: это сказители несли о нём пугающие сказки или он сам. Пока же все вокруг ощущают источаемую опасность, Сан будто бы готов вложить свои ладони в ему протянутые и без страха смотреть в эту припыленную золотом и серебром тьму. Он единственный здесь, кто не побледнел или почернел от негодования, а едва сдержал в себе желание эмоционально поприветствовать своего мага.       Ниспосланный Савитаром свет, говорил Огненный Бог. Сонхва нужно направить его от жреца? Вытащить из тени заплутавшего царя?       Или проследить за лучами в самые недра?

━━━━━━━━─❂─━━━━━━━━

      Сонхва выделили отдельные покои в восточном крыле дворца. Под его окном раскинулся внутренний дворик, где распустили тонкие изящные ветви лимонные деревья и застывший лотосовый пруд отражал голубой небосвод. Нежные занавески раскачивает сквозняк, принося в комнату запах пряностей и храмовых благовоний. Сонхва не привык жить в такой роскоши. Его удел у прошлого правителя был скромен и довольно аскетичен, напоминая ему, что он просто танцующий волхв, чаще развлекающий толпу, чем воспевающий священные гимны. Сан же дал ему уединение в достойном жилище, обозначив, что провидцу нужно больше пространства и покоя, а не тесного сожительства с челядью.       Благосклонность царя тешит самомнение, но Сонхва душит в себе нарастающее ощущение своей уникальности. Думать так о себе, значит превозноситься над другими, а такого он себе не должен позволять. Он ведь всего лишь провидец, не помазанный Верховными жрецами, не целованный Богами, лишь смотрящий в огонь и слушающий горячий шёпот своего одинокого Бога.       В покоях Сонхва мягкие ковры и изобилие подушек. Просторная кровать с вереницей цветастых покрывал и невесомыми занавесками, тонкими, как одежды храмовых танцоров. У волхва совсем не много вещей, поэтому его скромные пожитки не занимают даже четверти выделенного места. Лучшим в новом жилище Сонхва сразу решил обозначить высокое зеркало в бронзовой раме, отполированное и установленное напротив богатого ложа, и крошечный балкон. С него отличный вид на сад и галерею, выложенную голубой плиткой.       Приставленный к Сонхва раб — иноземец с веснушчатым лицом — проводил его в купальни, оказал помощь при мытье и принёс чистые одежды. Чёрные широкие штаны и белый жилет, прошитый серебряной нитью. Волхв надел на руки украшения из золотых цепочек, охватывающих его тонкое запястье и цепляющихся за средний палец и тонкие серьги с искрящейся бирюзой. Раб расчесал Сонхва волосы, увлажнил пахучим миндальным маслом и был крайне удивлён, когда волхв отказался от причёсок. Он не плёл кос, отдавая предпочтение распущенным волосам. Мягкие вихры чёрных завитков блестели на солнце и обрамляя молодое лицо, придавали Сонхва очаровательный вид.       Сонхва замечает Сана с балкона. Царь пересекает сад быстро, прячась между тонких лимонных ветвей. Волхв следит за ним, подперев щёку кулаком и сам не замечает, как улыбка расползается у него на лице. Осознание к нему приходит запоздало, вместе с прокатившейся по телу дрожью. Он сжимает каменные перила балкона и делает глубокий вдох. Нужно взять себя в руки и не позволять всем этим вещам одерживать над ним победу. Оракул отрешён от земного, ему подарен великий дар и он должен его беречь. Сан дал ему шанс на другую жизни и Сонхва должен быть ему благодарен, но сердце сжимается от дурных помыслов, что его благодарность могла иметь в представлении царя конкретный вид.       Сан проходит в его покои и Сонхва осматривает его с ног до головы, боясь моргнуть. Короткая синяя куртка, прикрывающая грудь, прошита золотом и серебром. Широкие штаны в цвет подпоясаны кожаным ремнём, кончик которого украшен кисточкой. Золотая цепочка почти сливается со смуглой кожей, огибая талию царя тонкими звеньями. На его голове по прежнему золотой венец, носящий в себе блеск тысяч солнц. Сонхва разворачивается и прижимается спиной к перилам, опустив почтенный поклон и прочие формальности. Ему хочется вжаться всем телом в этот тёплый камень с каждым шагом Сана к себе.       Сан встаёт напротив. Он не любит быть со стороны, Сонхва заметил это. Избежать его взгляда почти невозможно, укрыться от него — тоже. Сонхва вновь ощущает себя меньше и беззащитнее, съезжая чуть вниз и опираясь на перила локтями. Сан смеряет его изучающим взглядом, как оценщик на аукционе.       — Тебе нравится вид? — смотря волхву в глаза, спрашивает царь. Сонхва не сразу понимает, что речь про сад.       — Чудесные покои, — выговаривает он с трудом. — Благодарю, Ваше Высочество.       — Тебе показали дворец?       — Только путь до сюда и в купальни.       Сан касается его волос, словно убеждаясь в сказанных словах. Мягкие и умасленные локоны шелком льются между его пальцев. Сонхва закрывает глаза и сдержанно выдыхает. Он не может ему отказать, как и не может с этим соглашаться. Сан знает, он всё прекрасно понимает, но продолжает прикасаться. Испытывает судьбу? Какая глупость!       — Я постараюсь найти для тебя время, — говорит царь. — И покажу его тебе сам.       — Это большая честь для меня.       — Конечно, — он улыбается. — Моя жена устала и не соизволила пойти в храм. Может быть, ты сопроводишь меня?       — Я… — Сонхва прикусывает губу, но в Сане лишь одобрение, чтобы не сказал волхв. — Я надеялся, что ты возьмёшь меня с собой.       Царь усмехается, убирая прядки нежных вороновых волос за ухо и касаясь длинных серёжек. Исключительно намеренно, Сонхва в этом уверен. Всё, что делал этот человек с ним, граничило между хитрым умыслом и бессознательным притяжением. Никто из них не должен так поступать. Сонхва ощущает себя странно. Он не был готов на все эти вещи. На игры внутри дворца, на поползновения Сана в свою сторону.       — Мой жрец наверняка устал ждать.       Сонхва дарит царю сдержанную вежливую улыбку и они отправляются к Храму тысячи солнц.