S & N

Воздух в кабинете пропитался запахом дорогого одеколона и лжи. Фугаку стоял у окна, его идеально отглаженный костюм и выверенная поза напоминали манекен в витрине элитного магазина. Саске невольно отметил, как отец машинально поправил узел галстука — тот самый жест, который он всегда делал перед тем, как начать очередную пустую речь перед своими марионетками в дорогих костюмах. — Если бы я знал, что мой сын начнёт увлекаться... кхм, этим... — каждое слово сочилось презрением, словно яд из змеиных клыков. Фугаку так и не смог подобрать подходящего слова для описания деятельности, которую его младший сын выбрал как будущую профессию. Для него это было чем-то грязным, недостойным фамилии Учиха, — я бы выгнал тебя с твоей матерью ещё в тот самый день. Саске почувствовал, как желчь подступает к горлу. Новенький значок на лацкане пиджака отца — очередная бессмысленная награда за верную службу системе — тускло поблескивал в свете настольной лампы. Такой же значок красовался на груди каждой марионетки, что приходила сюда часом ранее, рассыпаясь в поздравлениях. Несмотря на напускное спокойствие, с которым говорил старший Учиха, бывший комиссар полиции и недавно назначенный чиновник, ярость пульсировала в каждом его движении. Руки, привыкшие подписывать приказы и пожимать "нужные" ладони, сжимались в кулаки. Саске заметил, как отец бессознательно потянулся к верхней пуговице рубашки — старая привычка, оставшаяся со времён службы. В его глазах читалось то же выражение, что и много лет назад, когда он смотрел на мать Саске — смесь брезгливого разочарования и плохо скрываемой ярости. Тот же взгляд, которым он окидывал "недостойных" людей, посмевших нарушить его идеальный порядок. Саске физически ощущал, как каждое слово отца словно добавляет ещё один кирпич в стену между ними. Стену, которую он сам начал возводить с того дня, как впервые увидел истинное лицо этого безупречного мира за идеально отполированными стёклами фамилии Учиха. Он намеренно оттягивал этот разговор, молчал, пока отец не завершил свою предвыборную кампанию и не занял пост в министерстве. Теперь же, стоя здесь, в кабинете, пропитанном запахом власти и лицемерия, он чувствовал, как годами копившееся отвращение готово выплеснуться наружу. Взгляд скользнул по идеально расставленным наградам на полке — каждая на своём месте, как солдаты на параде. За каждой из них стояли чьи-то сломанные судьбы, растоптанные мечты, предательства, завуалированные под "служебную необходимость". Выбранный им путь, без сомнения, станет пятном на безупречной репутации отца. Очередной трещиной в фарфоровой маске респектабельности. Саске это понимал. Как понимал и то, что больше не сможет дышать этим затхлым воздухом притворства, играть роль послушной марионетки в этом театре масок, где все реплики были написаны кровью тех, кто осмелился быть собой. Упоминание матери оказалось последней каплей. Саске почувствовал, как внутри что-то оборвалось — последняя нить, связывающая его с этим фальшивым миром. — Я планирую уехать сегодня, — его голос звучал спокойно, почти равнодушно, словно он говорил о погоде, а не о решении, которое вынашивал годами. — И я уже нашёл жильё. То, что это жильё — лишь временная передержка у знакомой, он уточнять не стал. В этих стенах любая искренность превращалась в оружие. — И я не поменяю своего решения, — закончил он, встречаясь взглядом с отцом. Фугаку резко развернулся. Его кулак с силой опустился на стол — показательный жест гнева, отточенный годами манипуляций. Даже в ярости он оставался верен своему образу — безупречный тиран в дорогом костюме. — Ты же понимаешь, что я не позволю тебе сделать это? — каждое слово сочилось ядом контроля. — Ты можешь уехать сейчас, но я даю слово Учиха, что выбранный тобой путь закончится никак иначе, как у твоей матери. Это твой последний шанс всё обдумать. Саске почувствовал, как внутри поднимается волна тошноты. Даже сейчас, даже в этот момент отец продолжал играть в свои игры, используя память о матери как козырь в партии, где на кону стояла его репутация. — Я уже всё обдумал, — его голос дрожал от едва сдерживаемого отвращения. — И хватит вспоминать мою мать. Мне... тошно слышать это из уст того, из-за кого она умерла. Не дожидаясь ответа, он развернулся и вышел из кабинета, где ещё час назад собирались все эти люди в масках, называющие себя "близкими" друзьями семьи. Их голоса, пропитанные мёдом лести и ядом зависти, всё ещё витали в воздухе. Сбор вещей не занял много времени — Саске продумал всё наперёд и собрал большую часть ещё прошлым вечером. Ежедневники с набросками песен, гитара, одежда. Последней в сумку легла рамка с фотографией. На ней его мать, в простом розовом платье, держала букет полевых цветов после своей первой роли в маленьком театре. Её улыбка была настоящей — такой, какой не увидишь на фотографиях всей семьи. В её глазах горел тот же огонь свободы, что сейчас пылал в глазах её сына.

***

Наруто смотрел в иллюминатор, наблюдая, как облака расступаются перед крылом самолёта. Здесь, на высоте десяти тысяч метров, прошлое казалось далёким сном. В самолётах он всегда чувствовал себя иначе — словно все цепи, что приковывали его к земле, на время ослабевали, позволяя дышать чуть свободнее. Может быть, именно поэтому он решился на этот перелёт — в другую страну, в новую жизнь, где, возможно, у него появится шанс не просто существовать, а действительно изменить что-то. Если не мир, то хотя бы себя. В голове снова и снова прокручивался альбом MC5, заглушая монотонный гул двигателей. Наруто прикрыл глаза, позволяя музыке захватить сознание. Его пальцы невольно отстукивали ритм на коленях. Не осознавая того, он начал тихо напевать Kick Out The Jams, пока не почувствовал на себе чужой внимательный взгляд. Открыв глаза, он встретился с изучающим взглядом сидящего рядом мужчины. Длинные чёрные волосы были собраны в безупречный низкий хвост, а костюм, казалось, стоил больше, чем всё, что Наруто когда-либо имел. Но больше всего в глаза бросалась его осанка — прямая спина, чуть приподнятый подбородок, сдержанные движения. Так держатся люди, с детства знающие цену своему имени. Незнакомец что-то произнёс, но Наруто едва ли разобрал и слово. — Простите, что?.. — его голос прозвучал хрипло, как будто он давно не разговаривал. — MC5? — произнёс мужчина, растягивая слова с той особой манерностью, которая выдавала в нём человека из совершенно другого мира. — Довольно интересный выбор. Весьма... нестандартное звучание для нашего времени. — А... — Наруто невольно поёжился под этим изучающим взглядом. — Да, наверное. Хотя странно слышать такое от... — он замялся, не зная, как корректно закончить фразу. — От кого же? — в глазах незнакомца мелькнуло что-то похожее на любопытство. — Ну... — Наруто нервно потёр шею, где проступали едва заметные шрамы. — От человека с Уолл-стрит. Или откуда вы там... Уголки губ мужчины чуть приподнялись в сдержанной улыбке: — Лондон, вообще-то. И я довольно далёк от мира финансов. Хотя понимаю, почему вы так решили. — Правда? — Наруто сам не заметил, как перешёл на "ты", его природная непосредственность на миг прорвалась сквозь защитную скорлупу. — А говоришь как американец. — Гарвард, — коротко пояснил собеседник. — Несколько лет в Штатах не проходят бесследно. Но ты прав, такая музыка — не совсем моё обычное окружение. Увидел одну из их пластинок у младшего брата, стало любопытно, что в них находят молодые бунтари. В его голосе не было ни снисходительности, ни осуждения — лишь искренний интерес исследователя, столкнувшегося с чем-то необычным. — У твоего брата хороший вкус, — слабо улыбнулся Наруто, чувствуя странное родство с неизвестным ему человеком. — Возможно... — мужчина элегантно извлёк из внутреннего кармана визитницу из тёмной кожи. — Итачи Учиха. — Наруто Узумаки, приятно познако... — он запнулся, пытаясь изобразить британский акцент и безнадёжно его проваливая. Итачи удержал его ладонь чуть дольше необходимого, его брови слегка приподнялись. — Извини, — Наруто почувствовал, как краска заливает лицо. — Думал, если попрактикуюсь, будет легче влиться. Знаешь, не хочется выделяться... — Лучше быть честным чужаком, чем неумелым притворщиком, — в словах Итачи прозвучала какая-то особенная мягкость. — Первый раз в Лондоне? Не страшно одному в незнакомом городе? — У меня там друг, — Наруто опустил взгляд, вспоминая их последний разговор. На губах появилась слабая улыбка. — Это хорошо, — Итачи откинулся на спинку кресла с той особой грацией, которую невозможно подделать. — Значит, мне не придётся беспокоиться. Наруто почувствовал, как по спине пробежал холодок. В этой показной заботе было что-то неестественное, почти хищное. Он поспешно отвернулся к окну.

***

Вещи Саске оставались в сумке — молчаливый протест против любой попытки пустить здесь корни. Квартира Карин, с её приторно-розовыми занавесками и расставленными повсюду фотографиями, казалась очередной красиво оформленной клеткой. Он знал, что не останется здесь надолго. Его давняя знакомая могла сколько угодно мечтать о совместном будущем, рисуя в своём воображении картины их общей жизни, но Саске чувствовал, как внутри закипает глухое раздражение от каждого её заботливого взгляда. С момента прихода он не проронил ни слова. Вопросы о самочувствии, осторожные расспросы о разговоре с отцом, участливые предложения поужинать — всё разбивалось о стену его молчания. В этой тишине звенела ярость, густая и вязкая, как смола. На балконе, затягиваясь пятой сигаретой, Саске смотрел на город. Огни фонарей напоминали ему те самые огни рампы, от которых он так отчаянно бежал в своём детстве. Всю жизнь ему приходилось играть предписанные роли: хороший сын, достойный преемник, равный соперник брату, способный ученик, талантливый пианист, украшение хора... Каждая роль — как очередной слой краски, под которым постепенно исчезал настоящий Саске Учиха. — К чёрту, — процедил он сквозь зубы, чувствуя, как горечь табака смешивается с горечью внутри. — Я начну всё заново.

***

Самолёт коснулся земли Хитроу так же мягко, как опускается занавес в конце спектакля. Пассажиры вокруг засуетились, создавая привычный хаос прибытия, но Наруто остался в кресле, позволяя волнам чужого энтузиазма разбиваться о берег его неподвижности. Итачи тоже не спешил. — Тебя кто-нибудь встретит? — в его голосе проскользнуло что-то похожее на искреннюю заботу. — Да, друг должен ждать в аэропорту. — Не потеряй мою визитку, — Итачи чуть наклонил голову, изучая его с той же внимательностью, что и в начале полёта. Наруто сжал в кармане картонный прямоугольник визитки, чувствуя, как неровные буквы впиваются в пальцы. — Ты не подумай, я не со всеми такой... внимательный, — Итачи позволил себе намёк на улыбку. — Просто предчувствие, что наши пути ещё пересекутся. Поднявшись одним плавным движением, он забрал свою ручную кладь и растворился среди других пассажиров, оставив после себя лёгкий шлейф дорогого одеколона и смутное беспокойство. Наруто снова достал визитку, вглядываясь в тиснёные буквы: "Адвокат Итачи Учиха". "Надеюсь, это мне не пригодится," — мысль прозвучала в голове как эхо давно выученного урока о том, что надежды редко оправдываются. Выйдя из самолёта в промозглую лондонскую ночь, он глубоко вдохнул незнакомый воздух. Небо над головой было затянуто облаками, словно занавесом. — Теперь я точно смогу начать всё заново, — произнёс он тихо.