Километры к твоему сердцу

Жизнь - это дар, который мы принимаем с первым вздохом, с первым светом, что касается нашей кожи. Этот дар - не просто существование, а возможность. Возможность любить, творить, ошибаться, исправлять, оставлять за собой след, вплетать свою нить в огромное полотно мира. Но этот дар требует от нас ответственности - прожить так, чтобы после нас осталась память. В детях, которые будут носить в себе частички нашей души. В добрых делах, которые зажгут огонёк надежды в других. В каждом мгновении, которое прожито не зря. Смерть же - это другая сторона медали. Иногда она кажется спасением, избавлением от непосильной боли, утешением для усталой души. Она приносит свободу, но её цена слишком велика. Особенно когда она приходит, не спрашивая разрешения, не предупреждая. Она словно гость, который врывается в дом, разрушая всё, что так долго строилось. Но что делать, если смерть настигает в тот момент, когда ты только начал жить по-настоящему? Когда мир стал ярче, краски сочнее, а сердце, долгое время спящее, впервые забилось с новой силой? Ты только начинаешь чувствовать вкус счастья, наконец-то избавляешься от оков страха и боли, и вдруг… всё обрывается. Словно судьба резко захлопывает дверь, не оставляя шанса даже на последнее слово. Каково это - знать, что всего час назад ты строил планы, мечтал о будущем, улыбался кому-то, а теперь лежишь между жизнью и смертью? Быть на грани, ощущая, как реальность ускользает, словно песок сквозь пальцы. Ты не можешь бороться, ты даже не осознаёшь всей глубины происходящего. А что останется после тебя? Что будут вспоминать те, кто любил тебя? Смерть лишает нас возможности исправить свои ошибки, но она обнажает истину - то, что было действительно важно. И в этом её горькая ирония: ценить жизнь мы учимся, только почувствовав её конец. Она напоминает нам, что каждое мгновение - это шанс оставить что-то светлое, что-то, что будет жить дольше нас. Но самое ужасное - это понять, что твоё время пришло, что каждый глоток воздуха, каждое движение - последние. И как бы ты ни боролся, это невозможно изменить. Осознание медленно, но неумолимо обрушивается на тебя, словно холодная волна, пробирая до самого сердца. Оно не прощает. Оно парализует. Грудь судорожно вздымается, пытаясь урвать хоть каплю воздуха, но ледяная вода сдавливает, проникает во всё тело, обжигая игольчатым холодом. Каждая клеточка кричит, сопротивляясь, но движения становятся всё медленнее, всё тяжелее. Тело будто уже не твоё, отказывается слушаться, а разум цепляется за последние проблески сознания, будто за спасательный круг. Темнота окружала её, как непроницаемый кокон. Глаза лихорадочно пытались различить что-то, хоть какой-то проблеск света, но перед ней была лишь бескрайняя чёрная пустота. Или это уже её собственный страх заслонял реальность? Армстронг не знала. Разум путался, превращая секунды в бесконечность. Воздуха в лёгких становилось всё меньше. Пустота заполняла их, выжимала последние крохи жизни. Её руки лихорадочно тянулись к двери, но она не поддавалась. Ремни безопасности плотно держали её на месте, словно цепи, обездвиживая и подчиняя своей воле. Каждая попытка освободиться казалась тщетной, а выстрелившие подушки полностью отрезали путь к стеклу. В какой-то момент она поняла, что всё. Это конец. Борьба больше не имела смысла. Вода, темнота, холод - всё это стало её частью. Силы покидали тело одна за другой, как солдаты, сдающие последний бой. Тепло, которое вдруг охватило её, оказалось обманчивым. Оно было не спасением, а началом конца. Жар в груди обжигал изнутри, словно там горели угли. Боль превратилась в жгучее облегчение. Дыхание замерло. Мысли оборвались. Наступила полная темнота. И в этой пустоте не было ни страха, ни боли. Только тишина. Только покой. — Ну же! Давай! — Фрин лупила со всей силы ногой в треснувшее лобовое стекло, но та как назло оно не поддавалось. Она не смогла увидеть, жива ли Бекки, как вообще Мэри, что с ними. Это только злило больше, позволяя адреналину захлестнуть её полностью. Ей было плевать на то, что кислород заканчивался, что вода вокруг неё окрашивается в багровый цвет от разрезанной руки, что холодно было настолько, что движения стали механическими, как у робота. У неё была только цель – вытащить, спасти.

***

Родительский дом, место, где Армстронг провела большую часть своей жизни, казался застывшим во времени. Здесь всё напоминало ей о взлётах и падениях, о простом, но таком искреннем счастье. Дом мамы, дом, где прошло её детство. В её памяти всплыли картины, как маленькая Бекки бегала с липкой от карамели конфетой в руках, а потом прибегала уставшая к маме, чтобы та прочитала им с братом сказку. Мягкий материнский поцелуй в лоб был неизменным ритуалом перед сном, а слова о любви согревали больше любых одеял. Теперь этот дом казался ей странно пустым, но в каждом его уголке жила история. Она шла босиком по идеально чистому деревянному полу, ощущая каждой клеточкой ступней прохладу досок. Глаза скользили по знакомым вещам, но взгляд останавливался на мелочах: на холодильнике с едва заметной вмятиной - напоминании о том, как Риччи однажды решил прокатиться по дому на самокате. Потёртые деревянные стулья у большого стола - молчаливые свидетели семейных обедов и разговоров. Солнце светило в окно так же, как в её детстве. Его лучи падали на пол, отбрасывая знакомые тени. Это было место, где время будто остановилось, впустив её в свои объятия. На мгновение всё наполнилось уютом, покоем, будто оно хотело сказать: "Ты дома." Бекки осторожно поднялась по лестнице на второй этаж. Её пальцы скользнули по перилам, ей показалось, что она ощущает тепло рук мамы, которая когда-то водила их с братом наверх. На стенах висели фотографии - чёрно-белые и цветные. На одной мама, улыбающаяся, как солнце, обнимала маленькую Бекки. На другой - Риччи, гордо показывающий первый пойманный мяч. Фотографий отца не было. Это было их пространство, их история без него. Улыбнувшись, Бекки сняла со стены старую фотографию, где они с Риччи ели мороженое. Крем стекал по их пальцам, лица были запачканы, но оба смеялись. Она вспомнила тот день: солнце, смех, вкус сладости на языке. Армстронг вспомнила, как Риччи, видя, что его сестра быстро съела свою порцию, как настоящий старший брат, отдал свою. Раньше казалось, это воспоминание и это фото могли вызвать у неё боль внутри, сердце бы сжалось настолько, что было бы трудно вдохнуть. Но нет, сейчас она ничего подобного не ощущала. Только тепло и радость, только облегчение… — Мама тогда только получила зарплату и купила нам с тобой самое дорогое мороженое в магазине. — Сказал рядом стоящий Риччи. — Он улыбнулся и мягко перехватил из рук сестры фото. — Я тогда очень хотел съесть свою порцию, но ты плакала и хотела ещё…

***

Общими усилиями Сэйнт с Фрин вытащили Бекки на берег, где уже ждала карета скорой помощи. Фрин дрожала, то ли от холода, то ли от страха. Она посмотрела на её тело: бледное, почти что синее, без единого признака жизни. Рефлекторно приставив к шее пальцы, она почувствовала едва уловимый и слабый пульс. Тут же сразу подбежали врачи скорой помощи и унесли её в машину. Фрин даже не осознала что произошло, она так и осталась сидеть на месте, смотря на место, где только что лежала Бекки. Подняв глаза на Сэйнта она прошептала: — Жива. Надо найти Мэри… — Она встала, но парень её остановил. — Я сам. Будь с ней. Помоги. — Он быстро кивнул, затем снова побежал к воде. — Она жива… — шепнула Фрин, даже не осознавая, что её собственные губы дрожат. Рядом послышались крики. Врачи скорой помощи боролись за жизнь. — Катетер! Поднимите температуру тела! — командовал один из медиков. Фрин встрепенулась и побежала на голоса. — Вода в лёгких. Срочно массаж сердца, амбу-мешок! — выкрикнула она, моментально переключаясь в профессиональный режим. — Вы её вытащили? — спросил врач, склонившись над Бекки. — Да. Слабый пульс. Вводите адреналин, 1 миллиграмм внутривенно, и гипертермические меры! — Адреналин ввели. Ритм слабый, но есть… — произнёс другой медик, уже подсоединяя кислородный мешок. Фрин заняла его место. — Я буду следить за вентиляцией. Массаж не останавливайте! — Едем! — выкрикнул водитель, и двери скорой захлопнулись. Фрин сжимала мешок Амбу, отслеживая каждый вдох Бекки. Её руки дрожали, но она не позволяла себе остановиться. — Ты справишься. Ты должна. Ради Мэри… — шепнула она, не отрывая взгляда от монитора. На экране всё ещё возникали неустойчивые ритмы сердца. Бекки была на грани, но Фрин верила, что ей удастся вернуть её. Она должна была вернуть.

***

— Риччи? — Армстронг посмотрела влево, уловив его образ. Она не удивилась, только улыбнулась ему и спросила. — Я умерла, да? Поэтому я тебя вижу? — Ты просто вернулась домой. Я рад, что мы увиделись. — Он обнял её, затем взяв за руку повёл в одну из комнат. В комнату Бекки. — Тут всё так, как мы помним. Армстронг вошла неуверенно внутрь. Даже запах был таким же, как в детстве. Те самые игрушки и книжки. Тот же велосипед в углу возле окна, всё так же со спущенным колесом, которое брат не единожды обещал заклеить. — Я часто сюда прихожу, чтобы вспомнить, какая ты была шкодница маленькой. — Ты мне не ответил. — Не сдавалась Бекки. — Я мертва?

***

Фрин шагала взад-вперёд возле реанимации, словно загнанный зверь в клетке. Её мысли метались, будто в хаотичном танце, сердце гулко отбивало ритм боли и отчаяния. Она шептала молитвы - всем богам, которых могла вспомнить, каждому святому и даже безликой вселенной. Лишь бы Ребекка выжила. Лишь бы смогла вырваться из тёмных лап смерти. Она сжимала кулаки так сильно, что ногти впивались в ладони, но эта боль была ничем по сравнению с той, что разрывала сейчас её душу. — Ты как? Как Бекки? — голос Нам выдернул её из этого состояния. Девушка положила руку на её плечо, её глаза были полны тревоги. — В реанимации. — Голос Сарочи звучал механически, будто говорила не она. — Где Мэри? Сэйнт нашёл её? Нам покачала головой. — Машина была пустой. Девочки там не было. Фрин вдруг словно ослабла. Она сползла по стене вниз, закрыв лицо рукой. На мгновение она позволила себе отключиться от реальности, не зная, радоваться ей или ужасаться. Что вообще делать? Как быть? Внезапно напряжение в коридоре прорвалось криками. — Позовите двух интернов! Немедленно! Принесите ещё больше одеял! — голос доносился из реанимации. Фрин подскочила, её сердце забилось сильнее. Она резко повернулась к Нам. — Жди здесь. — Что? Куда ты... — начала Нам, но Сароча уже скрылась за поворотом. Она мчалась, не разбирая дороги. В этот момент в её голове промелькнул единственный план. — Ты интерн? — спросила она у парня в зелёной униформе, который застыл в удивлении. — Да… А вы кто? — Снимай форму. Быстро. Никто не узнает, клянусь. — Она затолкнула его в ближайшую подсобку, сунув в его руку все деньги, которые у неё были. Парень, хоть и ошеломлённый, подчинился. Едва переодевшись, Сароча натянула маску до самого носа и направилась обратно. Когда Нам увидела двух интернов, бегущих к реанимации, она уже догадалась, что задумала подруга. Её сердце сжалось от страха. — Сумасшедшая… — прошептала Нам, видя, как одна из фигур догнала интернов, выхватила одеяла и скрылась за дверью реанимации. Внутри царил хаос. Над телом Ребекки, укутанным в несколько одеял, трудилось десяток врачей. Сароча бросила взгляд на Армстронг: её кожа была бледной, почти синей, губы обескровлены. — Дефибрилляция! Заряд триста! Немедленно! — раздался приказ. Фрин, не теряя ни секунды, кинулась к устройству, готовя его к работе. — Заряд триста готов, — сказала она, протягивая врачам электроды. Разряд. Тело Ребекки содрогнулось, но экран монитора не показал изменений. — Заряд триста пятьдесят! Ещё один разряд. Сердце словно колебалось, но слабый ритм всё же появился. — Асистолия. Продолжайте компрессию, — приказал врач. — Её температура тела до сих пор 33 градуса. Гипотермия. Если продолжать реанимировать, это её убьёт! — резко сказала Фрин, срывая голос. — Вы интерн? Делайте компрессию! — грубо отозвался врач, уступая своё место. Не споря, Сароча опустила руки на грудную клетку Бекки и начала ритмичные нажимы. Её собственные руки дрожали, но она продолжала. Каждое нажатие на грудь Бекки было для неё, словно удар по собственной душе. Она смотрела на её лицо, такое неподвижное, такое чужое в этот момент… она молча кричала: — Борись, Бекки. Я прошу тебя. Ты можешь. Не оставляй меня. Не оставляй дочь. Ты нужна нам… Прошло уже минут десять. Сароча словно в трансе продолжала нажимы, пока врач не скомандовал: — Еще дозу эпинефрина. Температура поднимается медленно, всего 35.4. Еще десяти минут она выдержит. — Промывание желудка теплой водой. — Предложила Сароча. — Это должно помочь. Врач глянул на неё и молча кивнув, соглашаясь с идеей. — Промывайте желудок! — Приказал он.

***

Бекки сидела на полу возле кровати, обхватив колени руками. Её взгляд был отстранённым, а голос, звучащий рядом, казался то реальным, то будто эхом в её голове. Риччи стоял рядом - живой, будто тот самый, каким она помнила его в лучшие дни. Но этот взгляд, спокойный, бесстрастный, будто пронизывающий насквозь, вызывал одновременно тепло и холод. — Ты сама должна для себя понять, мертва ты или нет. — Голос его был ровным, бесцветным, но слова резали, как лезвие. — Сама должна принять то, чего больше хочешь. — Я утонула. Что тут выбирать? Мертва, как и ты. — Она улыбнулась, горько и устало, затем медленно села на пол. Риччи присоединился к ней, опускаясь с лёгкостью, как будто ничего не весил. — Ты сделала глупость. Большую. — Он посмотрел на неё, склонив голову чуть набок. — Зачем ты сорвалась и поехала? — Так было бы лучше для всех, — ответила она, уставившись в пол. — С Фрин не получалось, всё шло по одному месту. У меня осталась только дочь. — Это я тебя учил так жить? Учил сдаваться и сбегать от проблем? — Он нахмурился, затем мягко, почти по-братски, стукнул её по лбу. — Ты должна доводить дела до конца. Даже если они кажутся безнадёжными. — Какой уже смысл? — Она взглянула на него, глаза наполнены отчаянием. — Всё потеряно. Риччи вздохнул, словно собираясь с мыслями, и на секунду отвёл взгляд. Казалось, он размышлял о чём-то, чего она не могла понять. — Нам скоро, наверное, нужно будет уходить, — произнёс он наконец, его голос стал мягче. — Куда? — В её голосе звучало больше любопытства, чем страха. — Тебе там будет хорошо. Но надо подождать немного, — он улыбнулся, протягивая ей руку. — Пойдём. Я хочу кое с кем тебя познакомить, пока у нас ещё есть время. Его слова прозвучали так загадочно, так спокойно, что в груди Бекки защемило. Она колебалась, её взгляд метался между его рукой и лицом. Было странное ощущение, будто её затягивает в водоворот, из которого нет выхода, но одновременно хотелось узнать, что ждёт дальше.

***

— Остановка сердца, пульс пропал... — голос врача был тихим и отрывистым, словно он не только фиксировал ситуацию, но и внутренне смирялся с её безысходностью. Писк прибора звучал монотонно, безжизненно. — Мы её теряем... Фрин не дала ему договорить, резко выдохнув, словно пытаясь вытолкнуть из себя панику. Её руки быстрее и сильнее заработали на грудной клетке пациентки, движения механически отточенные, но напряжённые. — Сделайте что-то! — она почти закричала, оглядываясь на медицинскую команду, стоявшую в оцепенении. — Вы так и будете смотреть? Какая температура тела?! Врач бегло проверил показатели на экране. — Тридцать пять и четыре. Это почти гипотермия. — Его голос дрогнул. — Этого мало для реанимации, она не выдержит. Сейчас она только на приборе держится... — На приборе она сможет продержаться ещё пару минут! — отчаянно выпалила Фрин, не прекращая компрессии. — Не останавливайтесь, ну же! Её голос был пронзительным, почти сломленным, но руки продолжали свою неустанную работу. Фрин перевела взгляд на Бекки - её лицо было мертвенно бледным, как фарфор, но казалось, что в её чертах всё ещё затаилась жизнь. Жизнь, которой она не могла позволить уйти. — Не смей, слышишь?! — голос Фрин задрожал, но не от слабости - от гнева, от бессилия. — Я буду тебя ненавидеть, понимаешь? Очень сильно! Ты хочешь, чтобы я ненавидела тебя? Вернись! Живо, я сказала! Вернись сюда! Она склонилась ниже, почти касаясь лбом тела, шёпот срывался в мольбу, а движения её рук стали ещё резче. — Не смей так просто уходить... ты нужна мне, слышишь? Ты мне нужна! В помещении висела тишина, нарушаемая лишь писком монитора и тяжёлым дыханием Фрин. Кто-то из ассистентов замер на секунду, но врач поднял руку: — Адреналин. Немедленно. Давайте шанс.

***

Риччи завёл её в свою комнату - знакомую, но такую же хаотичную, как и в детстве. Игрушечные машинки, роботы и раскиданные книжки наполняли пространство, создавая ощущение беспорядочного уюта. Всё казалось неизменным, за исключением кресла у окна. Там сидела девушка. Она была молода и красива, её взгляд был не живым, как будто она смотрела сквозь них. Её спокойное присутствие внушало странное чувство - смесь тревоги и умиротворения. Когда девушка заметила их, она сделала жест рукой, приглашая сесть на кровать. — Я рада, что именно ты ей встретилась, — сказала она, обращаясь к Бекки. Её голос был тихим, но полным какой-то загадочной силы. — Спасибо, что заставила её жить дальше. Риччи, стоя рядом с Бекки, с лёгкой улыбкой прокомментировал: — Это Фрэнд. — Он шутливо потрепал девушку по голове, на что она никак не отреагировала, будто это было неважно. Бекки растерялась, её слова застряли где-то в горле. — Я… Я… — произнесла она. Фрэнд посмотрела на неё пристально, словно заглядывая в самые глубины её души. — Мы с тобой встретимся не скоро, да и нам нельзя разговаривать. — В её голосе появилась странная строгость, как будто это было предупреждение. — Но я вижу, что ты хороший человек. Просто помни это. После этих слов Фрэнд вновь отвернулась, погрузившись в созерцание за окном. Её фигура казалась почти призрачной, как если бы она была частью другого мира. Риччи, казалось, не придал значения этой сцене. Он взглянул на свои часы и тяжело вздохнул. — Нам пора. Время пришло. Бекки нахмурилась. — Что? Для чего? — Она попыталась остановить его взглядом, но он уже направлялся к двери. — Доверься мне, — сказал он с привычной уверенностью, взяв её за руку и потянув вниз, на первый этаж. — Куда мы идём? — Ребекка внезапно остановилась, силой вырываясь из его хватки. Её глаза впились в его лицо, пытаясь понять. — Что происходит? Риччи помедлил, а затем тихо, но твёрдо произнёс: — Как только мы выйдем из дома, всё изменится. Мой долг - помочь тебе, привести туда. Не бойся, всё будет хорошо. Его слова звучали загадочно, но вместе с тем обнадеживающе. Они эхом отозвались внутри неё, наполняя её смесью сомнений и доверия. — Ты обещаешь? — прошептала она, чувствуя, как её пальцы крепче сжали его руку. Его глаза встретились с её, он слегка кивнул. — Обещаю.

***

— Интерн, остановитесь. — Голос врача звучал устало и почти умоляюще. — Она умирает. Мы сделали всё, что могли. Фрин не слышала. Или не хотела слышать. Её руки, онемевшие от бесконечных надавливаний, продолжали работать, словно тело было последним барьером между жизнью и смертью. Она боролась. До самого конца. — Температура 35.8! — крикнула она, не отрывая глаз от монитора. — Уже можно начать реанимацию! Она справится! Врач качнул головой, его лицо было тёмным от бессилия. — Это бесполезно. Она умерла... — его голос сорвался в шёпот. Он шагнул ближе, чтобы остановить её движения. — Нет! — голос Фрин был пронзительным. Она резко отстранилась от его рук и указала на монитор. — Асистолии не было! Гипотермия минимальная. Сердце должно выдержать! Реанимируйте! Хоть раз попробуйте! Заряд на двести! Ну же! Команда замерла. Врачи переглянулись, каждый вглядывался в глаза другого, пытаясь найти ответ. Это бессмысленно. Эта мысль витала в воздухе, но никто не сказал её вслух. Наконец, один из них молча кивнул, подав сигнал к действиям. — Разряд. Раздался треск дефибриллятора. Тело девушки выгнулось в дугу, подчиняясь силе электричества. Но монитор остался безжизненным. Ровная линия, как укор. — Ничего, — тихо произнёс один из ассистентов, не решаясь встретиться с Фрин взглядом. — Снова! — выкрикнула она, почти теряя голос. — Заряд на двести пятьдесят! Я сказала — снова! На этот раз никто не протестовал. Электроды вновь плотно прижали к груди. — Разряд. Сильный толчок, тело снова дернулось, как кукла на нитях. Фрин вцепилась взглядом в экран, сердце готово было выскочить из её груди. Ничего. Линия по прежнему ровная.

***

— Но тебе рано со мной. — Риччи нежно взял её лицо в свои ладони, его глаза блестели, наполняясь слезами, но на губах была тёплая, немного грустная улыбка. — Ты у меня лучшая сестра в мире, я тобой горжусь, и всегда буду гордиться. — Риччи... — её голос дрожал, она едва сдерживала рыдания. Всё внутри неё кричало, что она не хочет его отпускать, что ей всё ещё нужно время, чтобы привыкнуть. Но он смотрел на неё с такой мягкостью, с такой уверенностью, что она не могла не слушать. — Ты будешь растить свою дочь, сделаешь всё для неё и для себя. — Его голос стал чуть твёрже, будто он пытался передать ей свою силу. — Ты сильная, выдержишь всё. Слышишь? Я за тобой присматриваю, знай это. Её глаза наполнились слезами, она судорожно кивнула, даже не в силах произнести ни слова. Он продолжал, с лёгкой улыбкой: — И если ты будешь идти по улице и внезапно споткнёшься, знай — это я дал тебе пинок под зад. Он засмеялся, и этот смех был одновременно радостным и горьким. Слёзы скатывались по его щекам, но он не пытался их скрыть. — Я тебя люблю, малявка, — прошептал он, голос едва слышен, но каждое слово будто впечатывалось в её сердце. — Но тебе со мной слишком рано, ты не должна тут быть. Её губы дрогнули, она хотела что-то сказать, но вместо слов вырвался всхлип. — А я тебя... я... не хочу уходить, Риччи. Я так боюсь. Он обнял её, прижимая крепко, но бережно, как раньше, когда она была маленькой. Его голос шептал ей в ухо, полный нежности: — Не бойся, я всегда рядом. Ты этого не увидишь, но почувствуешь. И когда тебе будет совсем тяжело, знай, я дам тебе знак. Только живи. За себя и за меня.

***

— Разряд триста. Тело девушки снова дернулось от электрического импульса, но монитор оставался безжизненным. Линия всё так же была ровной, и каждый её пик казался издёвкой над надеждой. Фрин стояла, тяжело дыша, её грудь поднималась и опускалась в такт рваному сердцебиению. Она не могла этого принять. Не могла просто отпустить. Её руки дрожали, когда она схватила врача за запястье, вырвав из его рук дефибриллятор. Её глаза, покрасневшие от слёз, встретились с его полным усталости взглядом. — Заряд 350! — закричала она, не давая возможности возразить. Она повернулась к Бекки, вся в слезах, лицо пылало от напряжения и отчаяния. — Борись, чёрт возьми! — её голос дрожал, почти срываясь. — Вернись назад! Тебе там не место! Слышишь?!

***

— Я хочу пойти с тобой, быть рядом, как и раньше. Ты, я и мама… — Ребекка всхлипывала, её плечи тряслись от слёз. Она отрицательно качала головой, как будто этим могла изменить всё. — Не бросай меня снова… Прошу, не бросай опять... Риччи смотрел на неё с болью, но в его взгляде была такая нежность, что она могла почувствовать её кожей. Его голос звучал тихо, но твёрдо: — Ты должна уже идти, одна. Тебе тут не место. Пора. Он шагнул к ней, крепко обнял, словно хотел запомнить это прикосновение на вечность. Она чувствовала, как его пальцы чуть дрожали, но он всё же отпустил её и мягко подтолкнул в сторону двери. Яркий свет пробивался сквозь щель, словно приглашая её в другой мир. — Тебя там ждут, не тут, — сказал он, его голос стал тише. Ребекка остановилась, глядя на свет. Её ноги будто приросли к месту, а сердце кричало, что она не готова. Но слова Риччи эхом звучали в её голове. — Я люблю тебя... — прошептала она, сдерживая дрожь. Собрав всю свою силу, она сделала шаг к свету. Один, затем другой. Неуверенно, но всё же двигалась. Она доверилась словам брата, словно его голос стал её компасом. Когда она почти достигла двери, яркий свет стал ослепительным. Она оглянулась, чтобы увидеть его в последний раз, но его уже не было. Только тепло и ощущение, что он всегда будет рядом, где бы она ни была.

***

Сароча медленно отложила электроды в сторону. Её руки дрожали, а глаза были полны слёз. Она наклонилась к лицу Бекки, обвив его руками, словно пытаясь передать своё тепло. Замирая, она прижалась губами к её губам, затем прислонилась лбом к её холодному лбу. Её плечи содрогались от всхлипов, которые она изо всех сил старалась подавить. — Я никогда ни о чём тебя не просила… Но сейчас, сейчас я умоляю тебя... — прошептала она, её голос был полон боли и отчаяния. — Вернись ко мне. Я не выдержу, если ты уйдёшь. Бекки, прошу… Ты моё всё. Если не будет тебя - не будет и меня. Услышь меня, пожалуйста… Уйди оттуда, вернись ко мне… Комната застыла. Врачи стояли вокруг, поражённые этой сценой. Никто не смел ни вмешаться, ни сказать что-либо. Это мгновение принадлежало только Сароче и Бекки. Она чуть отстранилась, провела рукой по лицу Бекки. Затем, вытерев слёзы, она схватила электроды с новой решимостью. — Последний заряд, 350! — выкрикнула она. Толчок. Тело Бекки выгнулось и снова безжизненно опустилось. Сароча замерла, её взгляд прикован к монитору. Ровная линия, разрезаемая тонким писком, всё ещё не давала надежды. — Время смерти - 4:56. — Устало сказал врач, вытирая пот с лица, — мы сделали всё что могли коллеги. Мне жаль. И вдруг. Линия качнулась. Один раз. Затем второй. На мониторе появилось слабое биение, которое с каждой секундой становилось всё увереннее. Пульс стремительно набирал темп, возвращаясь к норме. — Есть пульс! Стабилизируем! Живо! — закричал один из врачей. Команда тут же ожила, двигаясь слаженно и быстро. Сарочу мягко оттолкнули в сторону, взяв процесс под контроль. Она осталась стоять в оцепенении, глядя на монитор, словно боялась, что это лишь обман. Её ноги подогнулись, она села прямо на пол, крепко обняв себя руками. Губы дрожали, но из них вырывался шёпот, полный невероятного облегчения: — Ты услышала… Не бросила… Вернулась... Слёзы катились по её щекам, но теперь это были слёзы радости.