Километры к твоему сердцу

Сароча шла по холодной, серой дорожке кладбища, словно по зыбучему песку, поднимая голову лишь для того, чтобы различить очертания нужных могил. Каждый шаг давался тяжело, как будто ноги её несли непосильную тяжесть. С каждым приближением к заветному месту перед глазами всё резче всплывали образы из прошлого: улыбка Фрэнд, добрый взгляд Цезаря, беззвучные обещания быть рядом всегда - и пустота, которая осталась от них. С трудом преодолев несколько шагов, Фрин подошла к памятникам и, не удержавшись, опустилась на колени. Она медленно наклонилась и положила ладони на холодные, равнодушные плиты. Этот холод пронзал её до костей, вся её решимость исчезла. Она закрыла глаза и на секунду попыталась представить, что вместо камня ощущает тёплую кожу, живое тепло, но реальность безжалостно разрушала её мечты. Она прикоснулась лбом к камню, острая боль прострелила сердце, едва она произнесла первые слова: — Привет, дорогая… — едва слышно прошептала она, чувствуя, как её голос срывается. В горле застрял ком, дыхание стало рваным. — Месяцы идут, а я всё ещё слышу твой смех… твой голос у меня в голове. — Она вздрогнула и прижалась к камню, словно стараясь слиться с ним. — Я живу, стараюсь ради тебя, но иногда это слишком тяжело… слишком больно. Я знаю, ты бы не хотела этого, но я не могу… не могу перестать скучать по тебе. Каждая минута без тебя… словно в аду. Слёзы, горячие и горькие, текли по её щекам, капая на камень, смешиваясь с дождевой водой, оставляя за собой тёмные пятна. Фрин судорожно вздохнула, переведя взгляд на соседнюю плиту, едва сдерживая себя, чтобы не разрыдаться ещё сильнее. — Цезарь… Как ты мог оставить меня одну? — Голос её дрожал, становясь хриплым и резким. — Я знаю, ты бы смеялся над моей слабостью, подшучивал, что я «мягкотелая» говорил бы, что не справлюсь, но, чёрт… Я и не справляюсь… Знал бы ты, какая проблема упала мне на голову… — она нервно провела рукой по камню, словно могла стереть им своё отчаяние. — Твои слова о том, что «всё это дерьмо не стоит ни одной моей слезы», звучат в голове каждый день. Но мне невыносимо тяжело… Она опустила взгляд, едва касаясь пальцами его фотографии. Лёгкий весенний ветер тихо прошелестел над кладбищем, Фрин невольно вздрогнула, словно это был он, пришедший поддержать её хоть ненадолго. — Я должна быть сильной, знаю. Я всё помню, помню твою незаконченную цель… и я исполню это, обещаю. Ты наверное злишься, что я не оплатила долг из твоих сбережений, но они пойдут туда, куда ты и хотел. Я не прикоснусь с тем деньгам. — голос её сорвался, слёзы снова хлынули, оставляя соль на губах. — Я не могу просто жить так, как будто бы вас никогда не было. Как будто бы я никогда не чувствовала твоё тепло, не слышала твоего смеха. Всё это - пустота, и мне страшно в ней. Она обвела взглядом обе могилы, сердце её кольнуло, оставляя за собой едкую боль. Тишина вокруг заполнилась шорохом ветра, но ей казалось, что за ним скрывались их голоса, их тихие утешения. Ей казалось, что они здесь, рядом, что их дух всё ещё охраняет её, но осознание этого приносило лишь ещё больше боли. — Я знаю, мне нужно продолжать… — она едва слышно, почти беззвучно произнесла, обращаясь то ли к ним, то ли к самой себе. — Но с каждым днём это как пытка. Я чувствую себя сломанной, пустой. Я живу, как ты просила, но внутри всё словно угасло. — Она дотронулась рукой к груди, словно могла почувствовать их присутствие внутри, в сердце, и закрыла глаза. — Я сделаю всё, чтобы вас не разочаровать. Но что-то во мне умерло вместе с вами. Последние слова сорвались с её губ как молитва, как последнее прощание, но Фрин знала, что она ещё не готова уйти. Она ещё долго сидела, прикрываясь от пронизывающего ветра, ощущая лишь холод и одиночество. А потом, когда слёзы иссякли, Фрин встала и, не оборачиваясь, медленно пошла прочь, оставляя часть своей души среди этих каменных плит, среди теней прошлого, которое никогда её не отпустит. Как только Фрин шагнула за ворота кладбища, почувствовала, как с каждым шагом уходит тяжесть, как сердце освобождается от гнетущего груза, словно после долгого погружения на дно она снова выходит на поверхность. Воздух показался ей свежее, свет - ярче. После этих мучительных минут на холодных могилах всё вокруг начинало оживать, наполняясь красками и жизнью. С каждым вдохом казалось, что ей возвращается чуть больше сил, будто она вновь чувствовала их незримую поддержку. Этот ритуал стал её якорем. Он был для неё необходимым и болезненным, но единственно верным, потому что, приходя к ним, Фрин не просто оставляла часть своего горя - она забирала с собой частицу их силы, их веры в неё. После каждого визита она уходила будто бы чуть легче, чуть увереннее. Её шаг становился быстрее, и за плечами словно расправились невидимые крылья. Фрин знала: впереди снова ждёт борьба, препятствия и отчаяние, и она снова и снова должна быть готова преодолеть их. Каждый визит к ним напоминал ей об этом: как бы ни было тяжело, она обязана выполнить то обещание, что они дали вчетвером друг другу еще давно, вот только сейчас выполнять его обязаны только Нам и Фрин. Поздний вечер окутывал улицу мягким сумраком, когда Фрин, направляясь к дому, заметила знакомый силуэт, склонившийся над её автомобилем. Едва заметная ухмылка скользнула по её лицу, когда она подошла и остановилась за спиной Ребекки. — Окна в разводах, кузов не блестит как зеркало. Заново, — произнесла Сароча, хмуро осматривая машину и проводя с отвращением по ней пальцем. Ребекка, в раздражении выпрямившись, обернулась с тряпкой в руке. Выбившиеся из небрежного пучка пряди облепили её лицо, а футболка и рубашка почти насквозь пропитались водой. Глядя на неё, Фрин почувствовала скрытое удовольствие: Ребекка явно кипела от злости. — Хочешь, чтобы блестело - так покажи, как надо, и я повторю, — огрызнулась Ребекка, с вызовом глядя на Фрин. Сароча, чуть приподняв бровь, осмотрела её с ног до головы, сдерживая удовольствие. — А я думала, эта тряпочка вот-вот полетит мне в лицо, — равнодушно заметила она. — Но видимо страшно? Боишься? — Что ты! Просто любопытно, когда твоя стервозность наконец достигнет предела, — усмехнулась Ребекка. Фрин наклонила голову и изучающе посмотрела на неё, словно видела впервые. — А мне вот любопытно, когда твоя терпелка лопнет, — её тон был издевательски нежным. — Заново мой. Круговыми движениями, с упорством и силой. Я буду внимательно наблюдать. — Она кинула взгляд, в котором читалась лёгкая издевка, и направилась в дом. Через несколько минут Фрин вернулась на террасу с чашкой кофе и яблочным пирогом, приготовленным Ребеккой. Устроившись в кресле, она с комфортом наблюдала, как девушка возилась с машиной, бросая в её сторону язвительные реплики. — Я всё слышала про змею, — произнесла Фрин, делая вид, что полностью поглощена кофе. — Тщательнее, круговыми движениями. Ребекка только фыркнула в ответ, раздражённо вытирая пассажирскую дверь. Казалось, ещё немного - и там проделается дыра. — Ну неплохо, но теперь заново так же весь кузов и окна, — протянула Фрин, не скрывая удовольствия. — И что, спать мне теперь не положено? — прошипела Армстронг, бросив на неё яростный взгляд. — Как помоешь, так и увидим, — ответила Фрин, как ни в чём не бывало, насмешливо прищурившись. — Так что не халтурь. Сароча с удовольствием наблюдала за её движениями, отмечая каждую вспышку раздражения. В этот момент она точно знала, что перед ней не просто подопечный, а настоящий «крепкий орешек». Несмотря на злость и ярость, Ребекка скрежетала зубами, но продолжала чистить машину с такой решимостью, словно от этого зависела её жизнь. Спустя почти час Армстронг устало крикнула, что закончила. Фрин встала и, вооружившись фонариком, начала тщательно осматривать каждый сантиметр машины, словно самый строгий инспектор. Она едва сдерживала ухмылку, когда замечала, как Ребекка нервно следила за её реакцией. — Половина третьего ночи… Ладно, скажем, помыла более-менее, — процедила Сароча, — так и быть, можешь идти спать. В шесть утра - снова урок. Ребекка замерла, не веря своим ушам. — Ты издеваешься? Это мне что, три часа на сон осталось?! Фрин обернулась и, чуть приподняв уголок губ, с лёгким сарказмом в голосе ответила: — Мыла бы как следует - больше бы поспала. А так никаких возражений. Учись, наконец, ответственности и дисциплине, — кинув прощальный взгляд, она направилась в дом, не сдерживая своей довольной улыбки. Ребекка, кипя от негодования, показала ей вслед неприличный жест и, бросив тряпку, направилась в дом с единственной мыслью: пережить эту ночь и… ну, лучше не думать, что будет потом. Сароча, как и обещала, утром уже сидела в машине, нетерпеливо барабаня пальцами по панели. До шести утра оставалась всего пара минут, и она уже заранее придумывала язвительные реплики, которые с удовольствием бросит Ребекке за её опоздание. Но её ожидания обломались, когда Армстронг, выбившаяся из сил и запыхавшаяся, неожиданно открыла дверцу ровно в шесть и запрыгнула на водительское место, с вызовом глядя на Фрин. — Ну и где твои едкие замечания? — с торжествующей усмешкой спросила Ребекка. — Я успела. — Да ты хотя бы пристегнись сначала, — холодно отрезала Сароча, едва удостоив её взглядом. — Сегодня попробуем сделать что-то элементарное: разогнаться чуть больше сорока километров в час. — О, очень смешно, — Ребекка раздражённо фыркнула. — Что, едем туда же, куда и вчера? — Смотри-ка, — Сароча прищурилась, — три часа сна, а соображает как после восьми. Редкое явление для твоего уровня подготовки и интеллекта. — Я не спала, потому что… сейчас покажу. — В глазах Ребекки сверкнул азарт, она резко завела двигатель, моментально давя на газ. Фрин даже не моргнула, но слегка сжала подлокотник, наблюдая, как Армстронг, хмуро сосредоточившись, переходила на всё более высокие передачи, игнорируя кочки на дороге и знаки. Казалось, что её взгляд в зеркало был полон стремления доказать что-то и себе, и сидящей рядом Фрин. Когда скорость перевалила за сто километров в час, Сароча заметила напряжённое лицо Ребекки, но оставалась непреклонной, никак не проявляя эмоций. Не дождавшись реакции, Ребекка, разочарованно сжав губы, резко сбавила скорость и остановилась. — И что, ты даже не скажешь, как это было? — голос Армстронг сорвался, словно она действительно рассчитывала на похвалу. — И что, ты правда ждешь от меня добрых слов? — Сароча рассмеялась, но смех этот был холодным. — Знаешь, — продолжила она, — если ты пыталась меня удивить, у тебя не вышло. Всё, что я вижу, - это вспыльчивую девчонку, которая даже понятия не имеет, что значит управление на скорости. Если ты не догадалась, гонки не состоят в том, чтобы топить педаль в пол. Хочешь нас убить на первом же повороте? Ребекка молча отвела взгляд, но Сароча продолжила, не снижая резкости: — Пойми, что, если ты не научишься чувствовать автомобиль, скорости, ты угробишь и себя, и пассажиров. Тебе кто-то говорил, что в тебе ноль ответственности? — Так скажи, что делать, чёрт возьми! — Ребекка с трудом сдержала слёзы, гордо отвернув лицо к окну. — Господи, ныть здесь только не хватало. Ладно, сейчас сверни в поле, будем отрабатывать повороты. Попробуешь повторить, если, конечно, не решишься сдаться сразу. Ребекка, сжав губы, завела мотор и, подавив слёзы, начала разворачиваться, следуя указаниям. Заехав на ровный участок, она с трудом справлялась с поворотами, то занося машину, то слишком резко тормозя. Сароча сидела, не терпя даже малейших ошибок. — Сказала руль резче крути! — Фрин взвыла, когда их вновь занесло на повороте. — Газ добавляй, но не резко, а плавно, как полагается. Чёрт, да тебя же выбрасывает на каждом углу! — Я стараюсь! — Ребекка изо всех сил крутила руль, но снова чуть не слетела с поворота. — Она не слушается! — Слушаться она будет, когда ты сама поймёшь, что делаешь. Какая же ты безнадёжна! Ноль реакции, ноль чувства руля, ты хоть понимаешь, когда тормозить, когда газовать, или у тебя все мои слова вылетают из головы? — Ты хоть слышишь меня? Я стараюсь, как могу! — выдохнула Ребекка, схватившись за руль так, что пальцы побелели. — Стараешься, говоришь? Да я видела детей, которые с двадцатой попытки хотя бы научились не вилять из стороны в сторону. А ты… Прости, но у меня ощущение, будто ты вообще ничего не можешь. Ты точно здорова? Не болеешь ничем? Или я просто недооцениваю, насколько ты бесполезна за рулём. Ребекка сжала зубы, с вызовом посмотрев на Фрин: — Ну, по крайней мере, я не страдаю хронической истерией, как ты. — Ещё раз объясняю для особо непонятливых. Когда входишь в поворот, добавляй газ уже после того, как машина войдёт в траекторию. Газ - это не способ заехать на скорости в кювет, это средство для контроля. Уловила? — Уловила, хватит повторять, как будто я глухая, — прошипела Ребекка, снова пробуя выполнить манёвр более плавно. — Да, угомонить тебя - это, конечно, дело почти безнадёжное, — пробормотала Сароча, покачав головой. — Ладно, ещё несколько попыток, а затем возвращаемся. Когда они закончили с поворотами, Сароча холодно указала Ребекке дорогу домой. Часть пути прошла в молчании, но вскоре Ребекка набралась смелости задать очередной вопрос: — Почему ты на работу пешком ходишь, а не машиной? И кем вообще работаешь? Сароча, слегка приподняв бровь, бросила на неё насмешливый взгляд. — И правда, у тебя не только нет интуиции, но ещё и любопытства хоть отбавляй. Мы с тобой максимум можем разговаривать только по делу. Точка. — А может, хотя бы честно скажешь, что я неплохо справляюсь? Хоть какой-то прогресс есть? Сароча усмехнулась: — Неплохо? Прогресс? Ты серьёзно? Вчера меня уже бы укачало, а сегодня, может, ты меня чуть меньше бесишь, — ответила она. Подъехав к дому, Сароча вышла из машины и строго посмотрела на Ребекку. — А теперь, — ей будто бы доставляло удовольствие её следующая фраза, — машина в грязи после поля, ты знаешь, что делать. Не забудь, всё должно блестеть как зеркало, и попробуй сегодня обойтись без лишних фраз. А, и соседка принесла грязных кастрюль и сковородок, тоже чтобы блестели. Ребекка закатила глаза, уже собираясь выместить раздражение на полировке машины, но твердо решив, что её это не сломает.