ATEEZ

                    Это был их последний раз. Всё. Больше никаких борделей, завтра штурм, к которому все они готовились слишком долго – пытались творить историю, идя осадой на Золотой город. Аврора была на острие атаки, Хонджун – был их капитаном, за ними – тысячи людей, и даже не верилось, как были они раньше простыми мальчишками, совершившими побег в никуда. Сейчас Аврора была столь сильна, что даже капризы компаса, который отказывался работать нормально, не стали помехой – сила галеона была не только в оснащении, сила была в команде. Это были хорошие, правильные мысли, верные лозунги, но Юно скривился, почувствовав себя абсолютно беспомощным, потому что всё это была чушь. Команду лихорадило, с капитаном было совсем плохо, а хуже всего было с готовящейся революцией - ну почему когда та самая решающая битва была готова вот-вот начаться, больше всего хотелось НЕ воевать? Он закрыл дверь плотнее, повернул в замке ключ – кто, если не он, Минги уже мало что соображает: вот медленно расстегнул первую пуговицу своей рубашки, и Юно знал – этот спектакль растянется минут на десять. Девушка нетерпеливо постукивала пальчиками по бордовым простыням – иди сюда, милый. Оба сюда идите. Но Минги был медлительный сексуальный чёрт. Юно уставился на следующую его пуговицу, и Минги послушно вытолкнул её из петельки. Потом опустил руку и закусив нижнюю губу, прихватил себя за складку ширинки, без этого было нельзя, девочки любили такое, но никто и не догадывался, что мучились от этого развратного анданте не только девочки: Юно его разорвать был готов. Давай уже третью пуговичку, подумал. Третья сдалась, и обнажилась крепкая широкая грудь, маленькие тёмно-розовые соски. Юно приготовился – Минги, принцесса чёртова, закусил свою пухлую губку снова и ласково потёр себе сосок. Если сейчас хрипло стонать начнёт - подойду, решил Юно и даже приготовился. Представил, что это его руки, его пальцы тянут чужой ремень из шлевок. Тянут молнию ширинки вниз, забыв про ширинку собственную. А совершенно гетеросексуальный Минги ему это позволяет. Юно отвлеченно глянул на свои руки – надо же было на что-то отвлекаться - кисть была узкая, с выступающим углом сустава большого пальца, а остальные пальцы – длинные, красивые. Думал, что будет ловко работать ими, резать, аккуратно извлекать ненужное, больное, зажимать кровоточащие сосуды, шить. Класть ровные стежки, накладывать матрасные швы. Спасать, не воевать. Как же так получилось. Юно вспомнил изящный, тонкий носик их капитана, единственную свою самостоятельную операцию, и снова захотелось взять в руки скальпель, молоточек, иглу… Возможно, какой-нибудь более хитрый хирургический инструмент, которого Хонджун так боялся. В последний месяц он гонял Уёна с бесполезной стекляшкой, внутри которой болтался песок, на свалку к безумному часовщику каждый свободный день. Старик в своих позолоченных очках, одно стекло которых было разбито, действительно мастерски ковырялся в часах, заставлял стрелки оживать – давно забытое ремесло, которое было сейчас никому не нужно, часы были встроены в любой гаджет, да и времени теперь никто не ценил. Но Уён сидел на корточках перед стариком тихо и послушно, словно купившись на сказки о волшебстве, которое заключено было в две оберегаемые капитаном вещицы, и завороженно следил за узловатыми пальцами. Юно, которому дел на галеоне не находилось, пока все были здоровы, по собственному желанию его сопровождал – пусть мелкий был очень шустрой боевой единицей, его всё же могли обидеть именно потому, что мелкий. И было плевать, что когда-то эти несчастные шестьдесят килограммов случайно оказались на его коленях: Уён был ласковым, приставучим, Уён был тактилен до патологии, и вроде бы никакого секса не было в том, что очутились они как-то в полутёмной кают-компании одни да на одном стуле: позже Юно всегда казалось, он будто на коленях чужого кота подержал. Сначала было неловко, что капризное животное запрыгнуло к нему самовольно, потоптавшись на ляжках в опасной близости к паху, а потом стало уютно, тепло. Не так конечно, как с Минги. С Минги чаще бывало жарко. Минги, этот большой мальчик, тем временем уже переступал через ком своих брюк, выпутывался из белья и хищником залезал на постель к девчонке. Красивый, талия тонкая, член большой. Юно рванул воротничок белой рубашки. Пуговица ускакала на пол, оторвавшись, но дальше грудь пересекала чёрная портупея, Юно запутался в ней, окончательно запаздывая к началу прелюдии: Минги сейчас низко мурлыкал на ухо полураздетой красотке нежности, Юно слышал его ласковые интонации. Слова, к сожалению, он наизусть знал. Минги в сексе был глупым, теряющим голову Симбой-переростком, причитающим что-то про сисечки и тут же хватающий ртом розовый бутончик. Девушки млели. Юно млел тоже – не нарушая традиций, сложившихся с самого первого дня их знакомства, они трахались на пару, и Юно знал – в такие моменты Минги теряет стыд и бессовестно демонстрирует ему своё красивое, сильное тело, с узкой-преузкой талией, за которую Юно мог бы придерживать его, когда Минги уже двигался в девушке. О, как же красиво он двигался. Сердце болело, а член задумчиво покачивался, пока Юно просто располовинивало на две враждующие внутри тела фракции: гетеро покорно дожидалась своей очереди, а гомо – вопила о том, что дожидаясь, неплохо было бы уложить изнывающий пенис между аккуратных половинок Минги и немного о серединку потереться. Юно срывал оставшуюся одежду, валился на кровать рядом, замечая, как узкие глаза Минги автоматически сканируют его тело, как тянет он руку, приближая лицо Юно к лицу девушки, заботясь о друге и его желаниях. Желаниях поцелуев, например. Юно послушно девушку целовал, у него от поцелуев хорошо стояло, и он, бесстыдно упершись коленкой в бедро Минги – тот очень любил, когда девочки сжимали ножки, оставаясь между его раздвинутых ляжек – бодро принимался мастурбировать. Иногда партнерши позволяли им брать себя одновременно, и Юно, как более крупный, лежал в самом низу их причудливой композиции, думая о том, что Минги лежит практически на нём – тяжёлый, горячий. И его объёмный красивый член – да, там был очень красивый член, отстаньте – просто пылал, опаляя жаром через тонкую в теле девушки перегородку. Юно вспоминал ещё более горячие вещи – когда в девушке можно было быть не через какую-то перегородочку, а прямо так, дружно в одном месте. Юно произносил мысленно анатомическое название женского органа, в котором находился, стараясь быть предельно вежливым, потому что как тут вежливым не быть – все мы оттуда вышли, спасибо, мама. И вспоминал с особым жаром эти их грешные случки – он внутри девушки, Минги внутри девушки, но, в итоге, так близко к самому Юно, что стыдно до счастливых слёз. Это же как подрочить два члена одновременно, только вместо ладони – тот самый женский орган, который следует уважать. Кончал Юно в тех самых случаях позорно быстро – от дополнительной стимуляции, тесноты и осознания близости к другу. Стараясь не думать, что другу повезло встретить недавно кого-то особенного. Юно остро чуял эту перемену внутри Минги и, конечно, понимал, что особенными людьми нужно дорожить, особенных людей не ебут с друзьями. Поэтому сегодня был их последний раз. Назавтра была назначена революция, и неслучившаяся любовь Юно отменялась ещё и поэтому - Минги же необязательно было знать. И если уж верить глазам и глупым выходкам большого львёныша, Минги давно и прочно был очарован не Юно, а их маленьким капитаном, к которому было как-то смешно ревновать. Сейчас Минги, посмотрев на тяжело дышащего напарника, неожиданно протянул руку снова и ласково сжал свободную ладонь друга – не спеши, не торопись, сейчас уступлю. Девушка была чувствительная, жадная – коротко простонала, потёрла себе между ножек пальчиком и талантливо сжала в себе большой член Минги. Ах, сказал большой Минги и зажмурил свои и так узенькие глазки. Юно внимательно следил за его оргазмом – каких-то три секунды быстрого мужского удовольствия, которые Минги ловил раскрытым ртом, задыхаясь, неосознанно кладя руку куда придётся, попадая по груди Юно, задевая сосок и сжимающий щекотно в итоге кожу на рёбрах. Девушку свою сжимай, в отчаянии подумал Юно и нахально Минги с женского тела спихнул – подвинься, герой. Минги уступил, Юно перевернул девушку на живот, подтянул за бёдра к себе поближе и вошёл сзади. Ловкая девчонка схватила разрядившегося Минги за ляжки, не отпуская, ткнувшись лицом ему во влажное, и спасибо ей за это – Минги замер, поднявшись перед девушкой на колени и отчего-то глядя испуганно на Юно, темпераментного сегодня больше обычного. Юно взгляд вернул и что там в его глазах было, ох. Не разрывая контакта, он тихо и вежливо спросил непонятно кого: - Я могу быть немного… грубым? Девушка согласно кивнула, вытягивая тонкую руку выше и касаясь пальчиками соска Минги. Который тоже зачем-то кивнул. Львёныш мой глупый, зажмурился Юно и провалился в девчонку по самое некуда – глубоко, грубо, голодно. Минги смотрел. Он и раньше смотрел, ничего не изменилось. Но сегодня Юно звёзды видел, когда тонул в удовольствии. ...Сквозь болезненную усталость после интенсивного секса, сквозь шум в ушах слышался грохот - в дверь громко стучали, колотили даже, и Минги, напоследок лаская утомленную девушку, недовольно орал матом в эту ходящую ходуном дверь. Потом дверь голосом Сана сказала тоже что-то на матерном, и наступила тишина. Девушка лихорадочно натягивала одежду, пытаясь покинуть гнездышко: у Сана наконец получилось вломиться. Юно психанул – да что за суета, не надо рассматривать мою задницу, дайте одеться. Краем глаза смотрел, как смешно Минги скачет на одной ноге, натягивая брюки; как, морщась, укладывает поудобнее член, вжикает ширинкой и комкает в руках белую рубашку, не торопясь её надевать – красивый, полуобнажённый. Сан, продолжая таращиться на них, полуголых, щурил лисьи глазищи. Но в глазищах не было того самого зноя – была тревога. - Хонджун-хён в одиночку ушёл в город, – сообщил. Юно переглянулся с Минги: Хонджун, в отличие от них, не бегал в Сеул-полис на легкомысленные свидания. - Сказал, чтобы держали паруса поднятыми, - добавил с мукой, и Юно его муку прекрасно понял – поддерживать галеон в полной готовности без Минги было той ещё задачей. Не для маленьких лапок Уёна. И уж тем более не для холёных тонких пальцев красавца-связного. - Он хочет сообщить Сопротивлению, что Аврора… - начал Юно вопросительно и тут же понял, что даже спрашивать уже не нужно. Вселенная рушилась. Всё шло по плану. Юно испытал облегчение. И боль. - Его убьют. За этот отказ. Приравняют к предательству! Его же пристрелят прямо там!!! - тут же застонал он, глянул на Минги, который понял его без слов, они одновременно схватились за рубашки, за остальную одежду, ремни, портупеи, вовлекая в этот хаос заметавшегося по номеру Сана, ревущего от понимания грядущей катастрофы раненым зверем. Юно стонал точно так же, только мысленно. Глупый, глупый хён! Выбравший самый неверный путь из всех возможных! И дело было не в том, что именно собирался он Сопротивлению сообщить, а в том, что пошёл сообщать об этом в одиночку. А это было нечестно. Поэтому Юно разозлился, поэтому больше не хотел оправдывать своего капитана ничем. Ни его гордостью, ни кетамином, состав которого мог серьёзно повлиять на мозговые функции, на память, а уж Юно, не жалея хёна, а может – как раз пожалев, вкатил ему перед той давней операцией полный шприц, даже не сопоставив с массой. Хонджун тогда был тоненьким и совсем юным. С трудом вспомнивший после тяжелой анестезии своё имя, но повторяющий в бреду имя чужое. Оно было красивым, редким. - Кто такой Сонхва? – спросил Юно. Хонджун обернулся к нему с беспомощным лицом. Точно с таким же, с каким стоял на площади, с обугленным на ней эшафотом, откуда Юно вытащил его собственноручно, выдернув из-под ног обезумевшей толпы, пока Хонджун с безумным взглядом и уже сломанной переносицей шарил по асфальту руками, что-то ища. - Так кто это? – спросил снова. - Это? Друг, – ответил Хонджун с агрессивной, вызывающей уверенностью человека, который, став абсолютно безумным, из последних сил всё ещё старается казаться для других нормальным. Имя это позже появилось на боку неживой железяки, нацарапанное там слишком знакомым почерком. И с появлением его медленно, но неотвратимо начался обратный отсчёт, запустив механизм ретроградной эволюции, которая происходила с капитаном, обращая его идеалы вспять – вместо того, чтобы стать властителем пустыни, Хонджун последовательно отказывался от символов тоталитарной власти; отказывался от войны, от силовых методов и близкого сокровища, которое было вот – только руку протяни. Юно с усилием потёр глаза – горячий воздух пустыни неминуемо сушил слизистую, оставляя на обратной стороне век микроскопические песчинки. А казалось, что эта огромная песочница - самое правильное место для игр повзрослевших мальчиков. Они все выросли. Вымахали не только в росте. Юно мог только посмеяться над собой, прошлым – тяжкую веху взросления он осознал не в тот момент, когда, оставив пустой дом, а следом – столицу, ушёл в пустыню; и не в момент своих первых объятий с женщиной – а ты всегда такой громкий, бро, опасливо спросил его Минги после. Юно повзрослел вот только что, с чувством новообретённой свободы отрицая всякую заинтересованность в бесполезном сокровище, о котором всегда мечтают пираты-мальчишки. Как мечтают побеждать доказанное кем-то невидимым зло, сияющее сквозь золотую дымку Иллюжн-сити. Юно, так и не разглядевший за этой дымкой никакого города, теперь сомневался – зло исходило из этого сияния или же от самих людей, жадных до сокровищ? Наверно поэтому, учуяв сомнения капитана в том, что сокровище нужно непременно силой добывать, не стал добиваться от него правды дальше. Он понял, что это начало конца. …Уже одетый, пригладив отросшие вихры, Юно настойчиво пытался дозваться капитана по радиосвязи, стуча пальцем в немой наушник. Сан отрицательно качал головой – он пробовал уже много раз, хён не отвечал. Минги так же по радиосвязи инструктировал оставшихся на галеоне, одновременно по метеосводкам сверяясь о силе ветра и его направлении. Ища опоры, машинально положил руку на плечо Юно. Юно улыбнулся нежно, плечо подставил удобнее: разница в росте, пусть всего в один сантиметр, давала абсолютное право быть сильнее. В ту жаркую неделю, единственную мирную, счастливую, они тоже обнимались, валялись в тени Авроры, улетев далеко от своего сектора, словно вспомнив, для чего существуют парусники-исследователи. Налетавшись, распугав в небе птиц, разлохматив облакам их белоснежные бороды, Аврора плавно опустилась под бок незнакомой дюны. Все они – все шестеро, привольно расположились в тени, Уён достал припасы, нечто безумно вкусно пахнущее из неприкосновенного запаса, устроив им всем самый обыкновенный пикник. Хонджун смеялся, по радиосвязи тихо переругиваясь с Железным хёном, который по известным причинам оставался на борту; Уён висел на Сане. И даже Ёсан, всегда обедающий в радиорубке, всегда занятый переговорами с невидимыми информаторами, изволил присутствовать, и даже расстегнуть от жары две лишние пуговицы рубашки, прилечь головой на колени Сана, когда тот по ним похлопал, приглашая. Это был счастливый, смеющийся день – смеялись даже в облаках птицы. И было легко. Юно тоже прилёг, колени Минги были в его распоряжении, твёрдые, неудобные и родные. Совсем не похожие на колени мамы или маленькие худые младшего братишки из той, прошлой жизни, когда этот братишка у Юно ещё был. Поэтому сейчас он лежал на этих неудобных, щурясь от солнца, пока большая ладонь друга заботливо не прикрыла от лучей его глаза. Они и не заметили, как тень от галеона сместилась, и теперь все они сидели в рыжих закатных лучах – притихшие и уставшие от смеха и разговоров, вдруг почувствовавшие, как прекрасна между ними даже тишина. Бесконечное лето пустыни кончилось именно в тот день. На следующий волшебство компаса окончательно перестало работать, а в красивых глазах Хонджуна поселилась тревога. - Ты же знаешь, я не закрываю на ключ свой кабинет, - сказал он однажды после ужина, когда остались они в гостиной с Юно одни. Юно удивлённо вскинул на капитана глаза, впервые подумав о том, что конструкция галеона не предусматривала на жилой палубе вообще никаких замков. Словно предполагая между командой безоговорочное доверие. И раньше это доверие было, поэтому обсуждали они сейчас какую-то ерунду. Ерунду же? - Думаешь, что кто-то из команды мог… - Думаю, это часы влияют на компас, - прервал его капитан резко: неодушевлённых членов обвинять в саботаже было куда как проще. – Поэтому компас отказывается теперь прокладывать курс к Иллюжн-сити, превратившись во что-то иное. В механизм с каким-то замедленным действием, например. - Хён, ты слишком надумываешь, - произнёс Юно осторожно: все эти ассоциации с подкинутой им бомбой были уж слишком нелепыми. - Правительственная нота с угрозами об уничтожении – это я тоже надумал, да? – напомнил ему Хонджун, и Юно тут же провалился в недавнее прошлое, когда никто ещё не верил в мощь Авроры и силу капитанского духа, запросто позволяя себе угрожать её малочисленной команде. Юно вздохнул – обсуждение было неприятным. Неприятной была привычная тошнота. Но говорить об этом симптоме было бы ещё неприятней. Хонджун посмотрел на стоящие перед ним вещицы. Юно вздохнул снова – Ёсану, притащившему одну из них в своём рюкзаке с той страшной площади, о которой Хонджун не помнил или не хотел вспоминать, будет сложно теперь доказать непричастность. Наутро у Уёна снова пригорела каша. На шее наливалась густо-лиловым стыдная отметина. А Сан, стараясь не смотреть на эту смуглую нежную кожу, им испорченную, зачем-то сказал – а хотите, я расскажу, как в нашем отряде разбирались с предателями? И сам себе ответил – а очень просто разбирались. Беспощадно и быстро. В кают-компании повисла тяжелая тишина. Воздух дрожал, наэлектризованный, не пуская сквозь резные окна сквозняк, что всегда гуляет по пустыне. Словно внутри Авроры должно было действительно вот-вот что-то рвануть. …Всё было уже кончено, когда втроём они ворвались в огромный переговорный зал – народная волна Сопротивления только называлась народной, вершина её теперь была скрыта слишком от народа далеко - в облаках, на восемьдесят девятом этаже самого роскошного небоскрёба, где базировался нынешний центр. Пол был выложен непристойно дорогостоящим мрамором, идеально гармонируя своим нежным оттенком с бледно-лиловой рубашкой капитана. Хонджун сидел на одной стороне большого овального стола. На стороне другой сидели остальные: главы мелких сеульских группировок, главы национальных кланов, начальники двенадцати секторов… Все, кто хотел совершить исторический переворот, свергнуть правительство, поменять режим, уничтожить Золотой город, выкурив оттуда элиту. Хонджун был таким маленьким, беззащитным, и пока никто ещё не направлял на него оружия. Но Юно знал – оно будет направлено на него в ближайшие секунды, они успели буквально в самый последний момент. - Это окончательное решение уважаемого капитана Кима? – спросил кто-то из этой враждебной толпы и интуитивно стало ясно - Хонджун действительно пришёл голосовать против штурма. В тишине, которая зазвенела следом, послышался тихий, почти неслышный щелчок, с каким взводят курок – у многих здесь было оружие старого образца. - Да, - твёрдо ответил Хонджун и еле заметно повёл глазами в сторону, сканируя каждого из новоприбывших. Скривился досадливо, будто бы уже решил быть пристреленным здесь в одиночку. Остальные тоже повернули головы к трём бойцам с Авроры. Сан с грохотом отодвинул стоящий рядом с капитаном стул, вальяжно грохнулся на него крепкой задницей. Не расстёгнутый пиджак затрещал на его спине по швам. - А вы продолжайте, продолжайте, - сказал с наглым бандитским прищуром, - мы тут зашли на огонёк, послушать. Хонджун зашипел на него рассерженно – кто вас вообще звал. - Мы, если что, - продолжил фразу Сана Минги, - с капитаном вместе. Если вы думали, что он остался один, то вы, господа, ошибались, говорил его злобный взгляд. Юно говорить ничего не стал – просто шагнул и остановился за спинкой кресла Хонджуна - я здесь, хён, держись, что бы ты там не решил в одиночку. - Значит, вот как прославленный галеон и его команда соблюдает прошлые договоренности, - зловеще протянул какой-то там сектор. – А говорили, что капитан Ким – благородный пират, который держит слово. Минги рядом засопел и это был плохой признак. Юно незаметно нащупал его руку, схватил, сжал - молчи. - В таком случае, раз Аврора уже не в строю, - продолжил этот вояка из отдаленного сектора, - вы должны передать свои полномочия и расформировать команду: Аврора не может теперь оставаться флагманом атакующей армады. Аврора не могла. Но это не означало, что она перестала быть самым сильным – непобедимым – судном, с самой сплоченной на нём командой. - Хотите, чтобы я публично признал это? – неожиданно послушно поинтересовался Хонджун. Минги затрясло. А капитан тем временем спокойно резюмировал: - Хорошо. Я отказываюсь от… Хонджун запнулся, неуверенно покатал на языке какое-то никому не слышное слово. Посмотрел сквозь всех этих людей, кто рвался захватить Золотой город, прощупать новые горизонты грядущей славы и кто совсем не был заинтересован выслушивать все те причины, по которым капитан Ким отказывался теперь сделать это. Продолжил: - Я передаю полномочия. Аврора не станет развязывать войны. На противоположной стороне неприятно засмеялись. - Уважаемый капитан Ким наверняка понимает, что это еще не всё - отказаться от полномочий недостаточно. Хонджун устало взглянул на говорящего – что ещё? - Уважаемый капитан Ким осознаёт, - прозвучало снова, словно издевательство, - что наша система навигации, к сожалению, не способна определить координаты города? - Капитан Ким осознаёт, - с той же с издёвкой произнёс Хонджун. – Но капитан Ким не собирается отдавать в чужие руки принадлежащее ему оборудование. Юно удивлённо на него глянул. В какой момент вдруг все эти волшебные вещи, которые так оберегал их лидер, превратились всего лишь в оборудование? - Хорошо. Не отдавайте оборудование, отдайте нужных людей. У Сана напряглась шея. Юно окинул с высоты роста зал – и кто там такой смелый нашёлся, требовать выдать Ёсана и попробовать использовать чип, сидящий глубоко в плече бывшего бойца ANSWER? - Нет, - сказал Хонджун вполне очевидное: все знали, что капитан Авроры никогда не выдавал своих людей. Пусть один из них был ключом, а другой – добытчиком нужного пароля. - Мне кажется, или капитан Ким намеренно препятствует штурму? – спросили, теперь опустив уважительное обращение окончательно. - Вы не понимаете - штурм бесполезен, - произнес Хонджун тихо, но в повисшей тишине его услышали все. - Может быть потому, что у капитана Кима появилась возможность всего этого избежать? Хонджун еле заметно вздрогнул. Юно тут же тревожно на него покосился – на шее билась тонкая вена в ритме пульсации сердца. Слишком быстро. - Или сбежать? Кто, кто задал этот гадкий, не совсем понятный вопрос, тянул шею Юно, стараясь разглядеть спрашивающего человека. Не замечая, как Хонджун опускает плечи и молчит. Минги рядом зарычал, а у Сана побелели костяшки пальцев. - И, если уж капитан Ким пришел на эту встречу один, не известив своих людей, то не думает ли он сбежать от всего этого в одиночку? – вопрос прозвучал, как долгожданный выстрел. И в нём был отвратительно-непонятный, гадкий смысл. И вот сейчас было самое время вытащить Хонджуну ствол и ответно грохнуть наглую оппонентскую морду. Но Хонджун молчал. Промолчал даже Сан, научившись сдержанности по прошлым переговорам, которые никогда не были простыми – за каждым словом скрывалось еще несколько; тончайшая ложь, полутона-намёки, до отвращения изящная дипломатия на грани. Юно тоже это знал, и показалось, что говорят они уже совсем о другом. О другом сокровище. - В возможности побега смысла нет тоже, - ответил Хонджун наконец. Потом добавил: - Для меня. И тут Юно почувствовал нарастающее раздражение, ощущая себя ребёнком, который влез в разговор взрослых и теперь силился сделать вид, будто хоть что-то понимает. Но он ничего не понимал. Сан повернул к нему голову, задрав свою левую бровь, не понимая тоже. - Поэтому обсуждение закрыто, - окончательно оборвал диалог Хонджун и опустил руку под стол, отрезая себе любые пути к отступлению. Вот и всё. Юно старался не думать, что это решение капитан ошибочно принял в одиночку. И за него придётся перед командой отвечать. Они все сейчас напряженно замерли, приготовившись – Хонджун знакомо улыбался, криво и страшно, готовый выхватить свою беретту. Но вместо Хонджуна первым достал своё оружие Сан. Он аккуратно положил на стол перед собой серебристый Вессон и так же опасно улыбнулся. Задрал голову к стоящим за его спиной Минги с Юно – ну, вы же всё поняли, ребята? - Думаю, наш кэп всё сказал, - произнес вежливо – его бойцовская натура мыслила просто. – Поэтому кэп уходит. Он прищурился до состояния, когда его узкие глаза превращались в блестящие сталью полумесяцы. Добавил: - А я тут немного с вами посижу. Мало ли. Хонджун со злостью на него глянул – не вздумай, Сан. Но тот лишь непослушно и ласково ему улыбнулся – давай, хён, уходите, я прикрою. Я дам вам так необходимые несколько минут форы. Пальцы Сана гладили ствол, Юно даже почудилось во всём этом что-то донельзя неприличное. И страшное. Он знал, сколько на самом деле оставалось Сану. Но всё равно это было больше, чем оставшаяся пара минут, в течение которых они уходили запутанными коридорами, выводя своего рычащего от бессильной злости капитана. Минги рычал тоже, хриплым низким голосом, глядя на рядом идущего быстрым шагом Хонджуна – пришел сюда без нас помирать, да? В рычании была злость. Преданность. И никаких вопросов. В глазах Юно сияли непрошеные слёзы. Или это был снова попавший под веки золотой песок их пустыни. Юно на секунду зажмурился. Иногда, чтобы увидеть суть, не обязательно смотреть. Так проще разглядеть всю бесполезность волшебства, которое открыл для них на старой свалке безумный часовщик, тихо мурлыкая себе под нос какую-то ерунду, пока Юно маялся рядом от скуки, а Уён сидел перед стариком на корточках и жадно слушал его: есть в мире много удивительных артефактов, одни из них созданы, чтобы перемещать человека в пространстве и времени, а другие, чтобы доказать, что человек этот – настоящий. И если использовать их неправильно, волшебство превратится в обыкновенную пыль. …За спинами наконец грохнул первый выстрел. Зная молниеносную реакцию Сана, выдрессированного в своём АNSWER, это точно был выстрел из его оружия. И после первого уже стали палить беспорядочно: наверняка Сан в первые секунды положил целую уйму народу, чтобы его стали вот так откровенно расстреливать. Сердце сжалось. Хонджун свёл брови, замедлившись. Минги непочтительно схватил его под локоть и грубо, в прежнем темпе, потащил по коридорам за собой. Вдалеке тёмного прохода засияло близкой свободой – дохнуло уличным городским зноем, луч солнца прочертил на полу линию, указывая путь, и они вынеслись из здания, оказавшись на пыльных задворках. Лабиринт серых зданий не кончался, они бежали дворами, слыша за собой фантомный топот, выстрелы, крики. Потом топот перестал казаться ненастоящим; ровный, размеренный ритм чьего-то интенсивного бега нагонял, они притормозили, Юно обернулся, ожидая, как погоня наконец прижмёт их в каком-нибудь тупике, вынудив отстреливаться до последнего. Из-за угла дохнуло жаркой волной воздуха, словно бегущий человек рождал своим ритмичным движением эти невидимые воздушные волны, и из подворотни на них вылетел Сан. Пиджака на нём уже не было. Не было рубашки. То, что от неё осталось, было порвано в лоскуты, так она ему мешала. Белоснежная майка под ней была в пятнах пота и в чём-то ещё более тёмном, ржавом. Плечо, то самое, драгоценное, в мышцах которого сидел чип, было жестоко стесано об асфальт: наверняка Сан падал, укрываясь от пуль. И, вероятно, вполне успешно, потому что бежал он ровно, ритмично, безумно красиво; рассекая мускулистым корпусом впереди себя летний зной, он работал руками, как профессиональный бегун и четко стучал по асфальту не очень-то для бега удобными лаковыми туфлями. Лицо полосовали разводы пыли вперемешку с потом. Глаза сияли злым торжеством. - Уходим, уходим!!! – заорал он на последнем усилии, увидев невредимую команду. За Саном слышался топот многочисленных ног, никто не хотел отпускать их вот так просто, Хонджун ругался матом рядом, а Минги, прижав пальцем наушник, орал тоже, отдавая приказы кому-то невидимому. - Снижайся!!! – кричал с яростью. – Чёрт с этим Севенэлевен, он заброшен, там нет людей, даже если ты заденешь его бортом и снесешь половину здания – снижайся!!! Потом он выдернул наушник из уха, пока оттуда слышался какой-то грохот. Хонджун догадался включить связь у себя, выругался ещё громче, чем гремело в его собственной гарнитуре – Уён с Ёсаном под дистанционным руководством Минги опасно снижали Аврору в непригодном для этого квартале небоскрёбов. Именно здесь, в тесноте серых улиц, застроенных слишком кучно, чтобы видеть солнце, Аврора казалась настоящим сказочным гигантом из легенд. Никогда раньше они не пробовали швартовать её так низко, нарушая установленные правила: крыши небоскрёбов всегда предлагали владельцам собственных галеонов прекрасные площадки для швартовки, где корабли, зависнув в воздухе, удерживаемые швартовочными канатами, спокойно ждали своих хозяев. Сегодня Аврора впервые опасно приблизилась к земле ненавистного Хонджуну города. Слева всё ещё оседала плотная бетонная пыль, от снесенного наполовину заброшенного супермаркета, а справа, разбивая асфальт в чёрную крошку, которая полоснула по ним опасной картечью, на бывшей проезжей части делал огромную вмятину их малый якорь, спущенный с цепи. - Большой не спускай, зацепится, не вырвемся!!! – заорал Минги со всей дури; так громко, что его услышали бы даже в другом квартале. Потом с борта упала прямо к ним в руки верёвочная лестница, капитана заставили залезть первым, следом поднялись Юно, Минги, и Сан повис на ней последним, когда уже Аврора, втянув в себя якорь, стремительно поднималась в небо, тяжеловесно лавируя между свечками небоскрёбов мощным корпусом… И когда все они, живые и невредимые, прибыли к домашней дюне; когда смыли с себя пот, кровь, но всё ещё наполненные сожалениями, догадками и мыслями, повисла между ними запоздалая обида. Она ощущалась горьким привкусом на языке, или это была всего лишь городская пыль тончайшего помола, которая никогда не стала бы честно скрипеть на зубах, как крупный бронзовый песок их пустыни, вместо этого оставляющая на коже невидимые, несмываемые следы. Юно, стараясь предварить самое страшное, что может случится на корабле - бунт, направился к каюте капитана, полный решимости сказать высокие, важные слова от имени всей команды о доверии, о семье, которую на Авроре обрёл каждый, о твёрдой уверенности в полной невозможности между ними всякого предательства, пусть и казалось иногда, что все они слишком разные. Но почему-то оказался на мостике, неожиданно пожелав глотнуть пустынного воздуха, а может имея совсем иное желание, о котором стыдно было признаться даже самому себе. Которое было таким ничтожным по сравнению с великой целью, но одновременно самым естественным, самым верным и простым. Минги сидел там в одиночестве, свесив с борта длинные ноги и болтая ими в воздухе, как мальчишка. И можно было бы подойти близко-близко, встать позади, прикрыв спину от горячего ветра, запустить пальцы в черные густые на затылке волосы, чтобы не смел оборачиваться, и глупо наконец признаться. Но Юно успел сделать только один неуверенный шаг в его сторону, дальше ноги предательски подогнулись, будто кто-то невидимый ударил под коленки, и он, такой большой и сильный, стал медленно оседать на палубу, теряя сознание от привычной уже тошноты.