457

Ты вдохновляешь толпу. Ты хочешь спасти людей. Ты выделяешься, считаешь себя героем собственной истории. Особенным. Это забавно, насколько уверенно ты принимаешь каждое свое действие за нечто великое, нечто большее. Я наблюдаю за тобой уже давно. За каждым твоим шагом. Ты не просто игрок. Ты аномалия. Твоя вера в справедливость, в человечность настолько наивна, что почти восхищает.  Почти. Ги Хун. 456-й. Ты не понимаешь, что мы с тобой — одно и то же. Мы одинаковые, даже если ты отказываешься это признать. Я смотрю, как ты пытаешься не потеряться в своей праведности. Как отчаянно ты борешься за то, что уже проиграно. Так же было и со мной.  Ты думаешь, у тебя есть выбор? В этих играх? В жизни? Ты можешь бороться, можешь кричать, можешь даже убедить себя, что ты особенный. Но знаешь что? Ничего из этого не имеет значения. Каждый из нас — инструмент в руках высших сил. Тебе нравится думать, что ты можешь изменить мир? Сломать систему? Это забавно. Взгляд наивного ребенка в теле взрослого мужчины. И всё же я жду. Жду, когда ты поймешь. Когда увидишь этот мир таким, какой он есть. Без прикрас. Без лжи. Я смотрю на тебя, Ги Хун. Твои порывы благородны, но ты слишком прозрачен. Каждый твой шаг предсказуем. Наивный рыцарь, рвущийся спасти мир, который давно перестал нуждаться в героях. Но мне действительно нравится играть в нашу игру. Я мог бы устранить тебя много раз, но не стал этого делать, факт, что я могу попасться, что кто-то из твоих шавок, которых ты нанял, мог бы меня пристрелить, будоражит меня, я давно себя так не чувствовал.  Ты смотришь на камеру, прямо на меня, не могу отрицать, что мне нравится то, как ты смотришь на меня. Я хочу почувствовать этот взгляд на себе наяву, не через экран телевизора.  – Именно из-за вас я нажал на круг, — говорю я, приближаясь. Легкий тон, почти дружелюбный, как если бы я действительно был на твоей стороне. – Редко встретишь кого-то, кто не просто выживает, но ещё и пытается выстоять за других. Это… впечатляет. Твои глаза полны подозрений, но я вижу, как ты хочешь верить. Верить, что есть кто-то, кто тоже готов бороться за справедливость. Как глупо. Но я поддерживаю твою иллюзию. Этим вечером, когда таймер указывал на скорый сон, я заговорил с тобой, словно ища искупления. Каждый звук был пропитан искренностью, каждое слово было тяжёлым грузом, который я давно носил в себе. Ты внимательно слушал. Я видел, как твои глаза чуть расширились от удивления, когда я произнёс слова про болезнь моей жены. – Она заболела, и ей нужна пересадка почки. Но это стоит баснословных денег, моя семья столько не зарабатывает, – мой голос слегка дрогнул, но я продолжил, не давая себе сорваться. – А потом я узнал, что она беременна. Ей предложили сделать аборт, но она отказалась. Я должен собрать деньги ради неё, ради нашего ребёнка. В этот момент тишина накрыла нас обоих. Я видел твою реакцию – лёгкое изменение в твоей позе, едва заметное моргание, будто ты обдумывал каждое услышанное слово. Твои глаза смотрели на меня, и в них было что-то новое. Сочувствие. Ты ничего не сказал, но твоё молчание говорило больше слов. В этом взгляде было понимание, сочувствие и, возможно, даже сожаление. Ты выглядел так, будто хотел спросить, почему я оказался здесь, но понимал, что все ответы уже даны. Я чувствовал, как твоё отношение ко мне меняется. Всё больше доверия, всё меньше подозрений. Но при этом я знал, что эта игра далека от конца. Каждый наш диалог был не просто разговором — он был очередным шагом к тому, чтобы сломать тебя, втянуть глубже в хаос, в ловушку, из которой нет выхода.  Прошло несколько игр, и ты, 456, похоже, действительно доверился мне. Ты решил бросить вызов не только системе, но и мне. Я вижу, как эта идея постепенно захватывает тебя. Ты стоишь во главе группы выживших, вдохновляешь их, отдаёшь команды, словно уже стал лидером. Это забавно, но... даже во мне это вызывает странное восхищение. С каждым твоим шагом я чувствую, как зарождается уважение. Даже не так — ты заставляешь меня задуматься. Возможно, ты действительно не такой, как остальные. Не просто мусор, расходный материал. Это чувство становится болезненно очевидным, когда я вижу, с каким упорством ты отстаиваешь свои принципы, даже здесь, в этом адском месте. Может, ты... прав? Но даже восхищение тобой не затмевает реалий. Ты глуп. Ты не понимаешь, что твои идеалы ломаются под тяжестью обстоятельств, что твоя благородная цель лишь маска для хаоса, который ты создаёшь. Ты ослеплён своей верой, а я... я, возможно, ослеплён тобой. И всё же я принимаю тебя. В твоей наивности есть что-то притягательное. Твоя борьба, даже бессмысленная, становится чем-то великим. В какой-то момент я понял, что перестал видеть в тебе соперника. Ты стал чем-то большим. Даже тем, кого я мог бы назвать другом... если бы здесь это слово имело смысл. В другой жизни мы могли бы стать друзьями по-настоящему.  Ги Хун собрал нас в одном из темных углов этой комнаты, больше похожей на тюрьму, чем на место для сна. Тусклый свет скользил по бетонным стенам, а воздух был наполнен напряжением. Люди здесь были сломлены, их человеческое лицо стерто до состояния безликих фигур в одинаковых зелёных костюмах с нанесенными номерами. Это место само по себе уничтожало личность, превращая каждого в номер. Простой план: ударить по «кружочкам» раньше, чем они нападут на нас. Это было стратегически верно, но я знал, что ты не можешь решиться на это. – Мы должны напасть первыми, – сказал я, внимательно следя за твоей реакцией. Ты замер, а затем покачал головой. – Нет, это бесчеловечно, – ответил ты твёрдо, и в твоём голосе звучало искреннее отвращение к самому предложению. – Мы не животные, как они. Ты отверг мой план, но предложил свой. – Когда начнётся бойня, мы спрячемся под кроватями, – твои слова звучали уверенно, почти фанатично. – Дождёмся, пока зайдут охранники. Когда они будут проверять тела, мы нападём и заберём у них оружие. Я молча кивнул, позволяя ему верить, что я согласен. Но внутри меня разгорался пожар негодования. Ги Хун, ты действительно не видишь? Не видишь, что сам загнал этих людей в ловушку? Они поверили тебе, вдохновились твоими словами, твоей решимостью. А теперь ты готов бросить их на растерзание ради своего плана. Эти люди верят в тебя, и именно эта вера будет их гибелью. Ты сам убедил их, что сопротивление имеет смысл. Что они могут выжить. И теперь, когда они готовы следовать за тобой до конца, ты предлагаешь спрятаться, позволить другим проливать кровь за тебя, пока ты сидишь под кроватью, в ожидании удобного момента. Я с трудом удержал улыбку. Не потому, что это смешно, а потому, что это... настолько по-человечески. Ты думаешь, что сохраняешь благородство, что таким образом ты лучше тех, кто убивает ради выгоды. Но твоя наивность и есть та самая грязь, которой ты хочешь избежать. Ты даже не осознаешь, как используешь их. Этот план — жалкий. Он слишком рискованный. И самое важное — он не учитывает реальность. Ты действительно веришь, что охранники допустят такую небрежность? Ты думаешь, они позволят кому-то просто спрятаться? Но я ничего не сказал. Пусть ты сам увидишь, насколько слаб этот план. Пусть твоя идея сломается на твоих же глазах. И пусть ты поймешь, что в этих играх не место для слабости, не место для идеалов. Я смотрел, как другие игроки, несмотря на свои сомнения, кивали. Их измученные лица начали выражать слабую надежду. Даже те, кто раньше казался совершенно сломленным, начали проявлять признаки решимости. Может быть, они и не верили в успех плана, но отчаяние сделало их послушными. Ги Хун говорил, его слова раздавались четко, а взгляд блестел решимостью. Он верил в то, что делает. Даже я, слушая его, почувствовал на мгновение слабый проблеск восхищения. Этот человек, игрок 456, казался уникальным. Он был единственным, кто вернулся в игры не ради себя, а ради того, чтобы их разрушить. Даже зная, что это его почти наверняка уничтожит. И я снова поймал себя на том, что не могу отвести взгляда. Ты вдохновляешь их, Ги Хун. Твоя вера заразительна. Даже я, на мгновение, почти поверил. Но это не изменит того, что я знаю. В этих играх нет героев. Нет правды. Есть только кровь, смерть и выживание.  Это была глупость. Но я согласился. Пусть ты сам увидишь, насколько жалок этот план. Пусть твои собственные принципы сломают тебя. Я давал тебе шанс, Сон Ги Хун, жаль, что все выходит так.  Лежать под кроватью ожидая хаоса, было одновременно абсурдно и увлекательно. Я чувствовал, как внутри меня поднимается волна возбуждения, словно адреналин пробегал по венам, возвращая давно забытые ощущения. Не страх, не жалость – лишь чистое наслаждение от игры. Окружающая тишина была обманчивой, будто в воздухе зависли ожидания чего-то ужасного. В моей голове всё было четко: мы сделали всё по плану, я хочу увидеть разочарование в лице Ги Хуна. Он думал, что способен вырваться из системы, но на самом деле уже стал её частью. Каждый его шаг, каждое решение лишь усиливали хаос и увеличивали потери.  Наблюдать, как план Ги Хуна разворачивается, как он сталкивается с неожиданными проблемами, а затем находит в себе силы продолжать, было одновременно забавным и завораживающим. Он – единственный игрок, который вернулся сюда добровольно. Единственный, кто решил снова окунуться в этот кошмар. Это восхищало. Даже если всё это для меня – лишь очередная игра. Я чувствовал себя живым. По-настоящему живым. Ни одно заседание, ни одна встреча с организаторами не могли дать мне этого ощущения. Там, за маской ведущего, я был лишь инструментом системы, следящим за её идеальным функционированием. Здесь же, среди крови, криков и выстрелов, я мог быть собой. Подыгрывать, притворяться, смешивать правду с ложью – это был мой способ вернуть контроль. Кружки напали, как и ожидалось. Они ворвались на нашу сторону с яростью, с которой бросаются загнанные звери. Их вопли и удары разносились по комнате, перекрывая все остальные звуки. Это была бойня. Те, кто стоял за планом, Ги Хун и его ближайшие союзники, должны были чувствовать ответственность за происходящее. Люди умирали. Крестики, которые еще недавно верили в надежду, которую он подарил, теперь истекали кровью. Мой внутренний голос язвительно комментировал происходящее, но я молчал, зная, что план всё еще имеет шансы сработать. Когда охранники в розовых костюмах наконец вошли в зал, хаос немного улегся. Их шаги были уверенными, а оружие в руках — смертельным напоминанием о том, кто здесь имеет власть. Они начали проверять тела. Каждый их шаг звучал гулко, словно удары часов, отсчитывающих последние минуты нашей жизни. Я лежал неподвижно, сдерживая дыхание. Это была наша единственная возможность. Притвориться мертвыми, стать частью той ужасной сцены, которая развернулась перед ними. Идея была рискованной, но Ги Хун настоял, и теперь, похоже, это сработало. Охранники наклонялись над телами, проверяя, живы ли они, и даже не подозревали, что на самом деле их жертвы просто ждали подходящего момента. Когда первый охранник оказался в непосредственной близости, я увидел, как кто-то из наших резко двинулся. Это было как спусковой крючок для всего. В одно мгновение бойня началась вновь. Те, кто смог собраться с духом и решиться, напали на охранников, забирая у них оружие. Я достал своё, целясь четко и без промаха. В этот момент я видел, как в глазах Ги Хуна горела решимость, но и тень сомнения проскальзывала. Он действовал быстро, выхватывая оружие у одного из поверженных охранников. Его движения были резкими, но уверенными, как будто он уже привык к этому аду.  А может, и вправду привык. Комната превратилась в настоящую бойню. Выстрелы разрывали воздух, заставляя каждого, кто ещё мог двигаться, бросаться к укрытиям или пытаться атаковать. Кровь текла по полу, добавляя ещё одну грань в этот безумный ад. Один из наших, кто казался самым слабым, внезапно проявил такую смелость, что даже я замер на долю секунды. Это была 120-я. Та, кого я раньше считал незначительной, теперь действовала с такой яростью, что это вызывало восхищение. Когда всё закончилось, тишина заполнила зал, разорванная лишь эхом наших дыханий. Пол был залит кровью, а тела розовых охранников лежали повсюду, как напоминание о том, через что мы только что прошли. Мы стояли, пытаясь осознать, что только что совершили, с оружием в руках. Эти автоматы теперь были нашим единственным шансом на выживание. Игрок 120, уверенная и собранная, начала осматривать оставшееся оружие. Она быстро собрала несколько автоматов и подала один мне, второй Ги Хуну, остальные – другим игрокам, кто остался под кроватями и следовал плану.  – Так, этоМ16– автоматический карабин, – начала она объяснять, ловко показывая, как обращаться с оружием. – Чтобы снять с предохранителя, нажимаем вот здесь. Затем прицеливаемся через эту планку и стреляем, сжимая спусковой крючок. Важно держать автомат крепко, иначе отдача будет сильной, и вы просто потеряете контроль. Игроки смотрели на неё с удивлением. Её голос был чётким, а движения уверенными. Никто не ожидал, что тот, кто считался самым тихим, проявит такую стойкость. Но сейчас 120 была лидером, словно всегда знала, что ей придётся делать. Кажется, когда я просматривал досье на будущих игроков, там было написано, что она была бывшим сержантом в спецназе. Это объясняет многое. – Патроны быстро заканчиваются, – добавила она, жестом показывая, где найти дополнительные обоймы у тел охранников. – Поэтому будьте экономны. Цельтесь в голову или грудь, это самое надёжное. Я украдкой посмотрел на Ги Хуна. Его взгляд был сосредоточенным, но я мог видеть, как внутри него борются эмоции. Он чувствовал ответственность за всё, что здесь произошло. Но этот момент заставил меня задуматься: а не так ли должен выглядеть настоящий лидер? Тот, кто способен взять на себя бремя чужих жизней? Пока остальные следовали инструкциям, я просто наблюдал. Этот хаос, эта борьба – всё это превращало нас в нечто большее, чем просто игроков. Ги Хун, возможно, сам того не понимая, начал формировать что-то вроде сопротивления. Но я знал, что для него это не просто борьба за жизнь. Это борьба за идею, за доказательство того, что человечность всё ещё имеет значение. Иронично, но именно это делало его слабым в моих глазах. Его благородство, его вера в людей – всё это было обречено на провал. Но пока он держал этот автомат в руках, пока его голос звучал твёрдо, я мог видеть, как в нём горит что-то, что заставляло меня уважать его. Я смотрел на него, на этого упрямого, дерзкого Ги Хуна, и во мне все кипело от противоречий. Его глаза горели так ярко, что, казалось, они могут прожечь дыру в моей маске. Это были глаза человека, который верил. В свои силы, в справедливость, в других. Эта вера была глупой, наивной... но черт возьми, она была заразительной. Я хотел, чтобы он смотрел на меня так всегда. Не с ненавистью, как сейчас, а с пониманием. С тем самым горящим взглядом, но наполненным признанием. Мне хотелось, чтобы он увидел меня настоящего, без маски, без лжи. Но это невозможно. Между нами — пропасть, которую я сам вырыл. "Я хочу показать ему, что он не прав, — думаю я, сжимая кулаки. — Что не стоит быть таким идеалистом в этом мире. Что все здесь — лишь пешки, даже я. Но почему-то я хочу, чтобы он понял это не через ненависть ко мне, а через признание. Через то, что мы можем быть сильнее вместе". Эта мысль отравляет меня, как яд. Я не хочу этого. Не хочу слабости. Но каждый раз, когда Ги Хун открывает рот, чтобы бросить мне очередной вызов, я чувствую, как мое сердце начинает биться быстрее. Я ненавижу его за это. Я ненавижу себя за это. Но, боги, я не могу оторвать от него глаз.