Ему там не место

— Может останешься? Ещё на чуть-чуть. Рэндал маленькими ручками сильнее сжимает рубашку у брата на плечах, когда тот собирается отстраниться. Перед глазами — спокойное лицо, украшенное причудливыми тенями, и ворот зелёной рубашки; комнату не видно. Узкая полоса жëлтого света льётся из коридора сквозь дверной проём ровно, отнимая у Рэндала возможность оглянувшись напомнить себе интерьер собственной комнаты. — Тëмный Принц взрослеет, пора учиться засыпать самому, — шепчет мягкий голос, и Рэндал чувствует, как широкая ладонь мягко ворошит его волосы, легонько звеня перстнями друг о друга. Лютер осторожно укладывает малыша в его гробик, ласковым взглядом обводя лицо. — Завтра важный день. Спокойной ночи, Рэндал. Ich liebe dich. Рэндал знает, что брат любит его. Знает, что безразличное лицо всегда старается показать эмоцию, знает, что сухими прикосновениями Лютер выражает нежность, что холодным, с нечитаемой интонацией голосом он говорит слова заботливые и добрые. Рэндалл не знает никого ближе Лютера и любит его в ответ. — Спокойной ночи, — Рэндал улыбается немного печально, когда ему в послдений раз ерошат волосы и накрывают мягким одеялом. Смотреть на брата снизу вверх почти страшно, когда он поднимается на ноги — высокий силуэт с широкими плечами, освещённый только наполовину, с минуту разглядывает малыша, прежде чем изогнуть губы в подобии улыбки в ответ. Рэндал следит, как он отворачивается и, тихо стуча каблуками туфель по паркету, медленно выходит из комнаты. Стоит двери закрыться за ним, и комната тут же мрачнеет. Рэндал моргает часто-часто, стараясь привыкнуть, ворочается, ни в одной позе не чуствуя себя уютно, но, улегшись на правом боку, всë же послушно прикрывает глаза, хотя в сон и не клонит. Он любит темноту. Весело, когда она щекотно трогает по щекам и по лбу, хватает за уши и пытается стащить перчатки, а к нему под одеяло залезть все равно не решается, хотя, казалось бы, в еë владениях уже и комната, и даже лес за окном. Брат говорит, темнота служит Рэндалу, говорит не бояться, когда его, заигравшегося, находит под одеялом с головой. Рэндал не совсем понимает, почему Лютеру кажется, что он боится. Разве её можно бояться, если она с ним играет? Рэндал не спрашивает, но предполагает, что, наверное, Лютер сам боится еë. Он ведь всегда рассказывает, как важно много спать и как нужно соблюдать режим — а если с ней слишком заиграться, выспаться не получается. Рэндал не хочет, чтобы брат беспокоился, и поэтому не реагирует на еë поддразнивания. Раз темнота подчиняется ему, то пусть не искушает играть и не пугает брата! Рэндал не идёт у неё на поводу, и уснуть не получается не по еë вине. Куклы, сидящие вокруг гробика, смотрят на него — брат говорит, охраняют. Но Рэндал знает, что они пока не умеют. Он просит их смотреть, но они не слушаются, хотя открывают глаза и стараются моргать. Они научатся со временем, он знает, научатся и ходить, и бегать, и даже танцевать, но всë это будет позже. Сейчас на него смотрят не они и даже не крысочелик Рэндала, схваченнный как-то Ньоном и одомашненный с месяц назад – он вечно шкерится по Дому, избегая комнаты хозяина. Не дыша, Лютер глядит на него через замочную скважину немигающим взглядом. Убеждается, точно ли брат послушно засыпает, точно ли «не боится». Смотрит внимательно, пронизывающе и остекленело одновременно, и можно только гадать, действительно ли он различает очертания брата, или просто старается припугнуть. Рэндал хихикает сам себе — вот глупый, всегда так делает и думает, что его не видно! Но Рэндал позволяет ему так думать. Засыпать под взглядом Лютера лучше, чем совсем в одиночестве. Рэндал не любит одиночество. Они с братом почти не выходят на улицу. У них нет соседей, как у всех людей из книжек или телевизора, нет детских площадок неподалёку и нет небольшой улицы, на которой все бы друг друга знали. Лютер не берёт его с собой в магазины, не предлагает съездить в город и гуляет с ним только рядом с Домом, где учит поливать цветы и раскачивает на самодельных качелях. И Рэндалу нравится, очень! Он никогда бы не стал жаловаться брату на то, как они проводят время вместе. Только он совсем не видит других людей. А ребёнку нужно знать, кто его окружает, видеть чужих взрослых и пытаться общаться с ровесниками. Нужно знать, как работают люди, особенно если он сам.. не совсем человек. Рэндал встречался пока только с врачами, но практически не запоминал этих взаимодействий — всегда, когда он оказывался в больнице, у него была страшная температура и всë окружение скорее напоминало резкие образы из снов, чем реальный мир за пределами Дома. И Рэндала съедало любопытство. Хотелось посмотреть, что же там, за чëрными громадными елями, ветви которых не дают солнечному свету коснуться земли, за стволами которых видны лишь стволы поуже. Хотелось поговорить с этими самыми «людьми», всевозможные истории про которых вечно показывают по телепередачах, на которых сам старший брат так старается быть похожим! Они настолько уникальны? Как звучат их голоса? Какие они на ощупь? Как пахнут, какие на вкус, у них четыре глаза, как у брата, или два, как у коточела? А зубы свои собственные? А ногти так же просто отрываются? А кровь? Такая же? Каждый раз, когда он о них думает, в голове возникает ворох вопросов, заставляющих воображение разгуляться. Рэндал хихикает тихонечко, дрыгая ногами под одеялом. Завтра он узнает! Брат пообещал отвезти его туда, где он наконец посмотрит на людей, и не просто людей — ровесников! Рэндал непременно, непременно узнает всё-всë про них, познакомится с сотней, а может с тысячей ребят, и всë это уже на следующее утро! Рэндал успокаивает себя и говорит поскорее заснуть. Завтра нужно быть выспавшимся. Ночь вместе со всеми утренними процедурами тянулись очень долго. Рэндал был взбудоражен — передвигался по Дому только бегом, постоянно припрыгивал, стоя на месте, и, разговаривая, кричал ещё громче обычного, из-за чего Ньон регулярно дëргался и кое-как перебарывал желание сбежать в какой-нибудь тёмный угол, пока помогал хозяину собирать малыша. Рэндал был в восторге даже от того, что сидел в машине на импровизированно сооружённом братом детском кресле, пусть и желал поскорее приехать. Всë сегодня было особенным! На завтрак брат приготовил блинчики, налил стакан сладкого сока вместо своего любимого странно пахнущего чая и даже разрешил сесть на место главы стола. Аккуратная одежда, подобранная братом специально для этого события, была новой и пахла стиральным порошком, забавно забивая запахом ноздри. Рэндал знал — Лютер старался, чтобы об этом дне у них сохранились хорошие воспоминания. Чувство было такое, словно его щекочут изнутри — не так, будто таракашки шныряют между органами, а будто кто-то забыл играющий мп3 плеер где-то у него за грудиной. Какую-нибудь весёлую музыку из видеоигры. Глядя в окно машины на медленно оживляющийся пейзаж, Рэндал задумался, точно ли ему кажется, или он правда как-то запихал его себе между ребëр. Но ведь это даже круче, если так! Может, новым друзьям понравится музыка, которая из него играет, может, они помогут ему достать игрушку и вместе залатают рану какими-нибудь классными наклейками — разве не чудесно? Рэндал представил, что у него на груди красуется наклейка с Рэнамоном и захихикал довольно, крепче вцепившись в ремень безопасности. Что может сближать людей лучше, чем взаимное вспарывание — вы ведь буквально забираетесь друг в друга! Это ведь так работает? Сближение? Лютер, сидящий за рулём, открыл вторую пару глаз, чтобы не отвлекаться от дороги, и взглянул на Рэндала через покрытое сеточкой трещин салонное зеркало. — Волнительно? — Очень! Так-так-так-так не терпится! — Рэндал качает ногами в воздухе, теснее прилипая к окну, когда ровный ряд деревьев сменяется разноразмерными домами. Пригород медленно перетекает в город, как трубы между стенами Дома — в краны. Интересно, Нана не хочет узнать, как расположены трубы в других местах? Или Дом достаточно часто перепутывает их водопроводную систему, чтобы не заскучать? — Меня не будет рядом. Ты должен быть осторожен с чужими конечностями. — Да-да-да, я уже сто миллионов тысяч раз пообещал! — Рэндал, ты не слушаешь, — мальчик закатывает глаза, но всë же смотрит на брата в ответ. — Чужие тела не такие крепкие, как твоë. Никого не сломай. — Не сломаю, — Рэндал тянет последнюю гласную, стараясь звучать убедительнее, и легонько стукается головой об окно, когда склоняет еë на бок, а машина подпрыгивает на кочке. Шипение из динамика магнитолы прерывается голосом какого-то радиовещателя, и Лютер делает тише. Почти приехали. Рэндал нетерпеливо заглядывает в проход, загораживаемый какой-то женщиной, пока брат, держащий его за руку, болтает с ней о чём-то по-взрослому важном. Вроде бы она напоминает своё имя, вроде заверяет, что в коллектив здесь влиться легко, что все послушные и воспитанные, но Рэндал гораздо более увлечëн шумом звонких голосов, звенящих из светлой комнаты у неë за спиной. Там цветастые стены, обклеенные почему-то невздутыми обоями, много полок — будто бы никогда не шнырявших по стене — с расставленными по какому-то неясному правилу игрушками и стопками книжек, узорчатый ковëр без инородных пятен (на первый взгляд) и — самое главное! — мелькающие детские фигуры! Так ярко-заполненно-оживлëнно, что Рэндалу кажется, будто сейчас его трахея свернëтся гармошкой, а кожа на пальцах полопается. Из носа начинает течь тонкая красная струйка, которую Рэндал по привычке лижет языком, от металлического вкуса воодушевляясь только сильнее. Женщина, заметив, вздыхает обеспокоенно, а Лютер, присаживаясь перед братом на одно колено, достаёт шёлковый платочек из нагрудного кармашка своей рубашки — тоже ощутимо более нарядной, чем обычно. — Ну вот, перевозбудился, — вздыхает беззлобно, ласково вытирая отвëрнутое от него лицо. — Не страшно? — Хочу пообщаться! — Рэндал улыбается ярко-ярко и забирает платок, когда брат его ему протягивает. — Беги тогда. Я вернусь вечером. Ich liebe dich. — И я тебя! Внешне не скажешь, но Лютер провожает его тревожным взглядом, когда Рэндал, обежав воспитательницу, забегает внутрь детского сада, крепко-крепко сжимая в руках испачканный платочек. Лютер и так отдаёт его сюда на пару лет позже, чем следовало, но всë равно не может смириться с мыслью, что Рэндал будет здесь совсем без его присмотра. — Хороший ребëнок, — Воспитательница улыбается мягко убежавшему мальчику, думая, что тот наверняка растëт в хорошей семье. — А Вы хороший старший брат. Родители, наверное, постоянно на работе? — Значение родителей в жизни ребëнка чудовищно переоценено, — Лютер поднимает взгляд на воспитательницу, из-за переизбытка переживаний потерявший заинтересованность в светской беседе, что бывает с ним крайне редко. — Дом Айвори быстро переваривает объедки, в которых семья не нуждается. Воспитательница не находит ответа на последнее замечание и наблюдает за уходящим опекуном ви Айвори молча, с замершей, но уверенно сползающей с лица улыбкой, решив для себя, что случайно тронула запретную у них тему. Лютер не может заставить себя сесть в машину и решает дождаться вечера, не отъезжая от детского сада. Он выходит за забор, ограждающий территорию, и останавливается у ворот, раздумывая, чем бы себя занять — конечно, не считая выискивания окон, через которые лучше было бы следить (зачëркнуто) приглядывать за младшим. «Я должен как можно скорее привыкнуть к тому, что с этого момента он будет отдаляться от меня всë стремительнее и стремительнее, — учтиво предложил занятие поток мыслей, мягко обвернувший поясную извилину и, по ощущениям, уверенно стремящийся к передей центральной. — Интересно, выдумали ли люди капли для формирования дальнозоркости? Или капсулы? Стоит прошерстить пару интернет магазинов, когда вернëмся домой». Вечера дожидаться не пришлось. Рэндал оказался дома уже после полудня. Дорога обратно не отпечаталась в создании; впрочем, все сегодняшние события всплывают лишь рваными вспышками, будто бы что-то намеренно гоняет не успевшие доформироваться воспоминания туда-сюда, ударяя о внутренние стенки черепа, чтобы те не забрались в долгосрочную память. Вспышка один. Поначалу всë идëт хорошо. Рэндал забегает в группу. Его глаза тут же встречают с десяток пар чужих. — Во что вы играете? Всë нутро трепещет. — Догонялки, — детям, запыхавшимся и довольным, кажется, совсем нет дела, что с этим мальчиком они ещё не знакомы. Рэндал улыбается во весь рот. Маленький, единственный коренной клык среди невыпавших молочных зубов радостно сверкает на свету. — Я вожу! Вспышка два. Ребята кажутся равными во время игры: шумят, бегают быстро, как и сам Рэндал — но, конечно, не тогда, когда он становится на четвереньки. В этом он мастер, и весёлые визги разбегающихся тому подтверждение. Когда осаливает какую-то девочку, он почти толкает еë непроизвольно, но той хоть бы хны — удержавшись, разворачивается, и теперь Рэндалу пора делать от неë ноги. И вот они — хрупкие? Видимо, братец уже относится к ним, как к произведениям искусства, вот и боится лишний раз дыхнуть. Как всегда, даже тут чрезмерно педантичный. Ничего, потом Рэндал обязательно научит его, как правильно! Смеясь и убегая, среди людей Рэндал чувствует себя на своём месте. Следующая картинка перед глазами — обед. Третья вспышка отчего-то самая детализированная. Он на детском стульчике сидит за маленьким квадратным столом с, вроде бы, тремя другими ребятами по каждую его сторону; вокруг ещё несколько таких же столов, а тот, что подальше — воспитательский. Перед ним тарелка с забавно пахнущей человеческой едой, корзинка с тёплым хлебом и стакан с каким-то цветным напитком. В ладони — ложка размером чуть поменьше, чем дома. Слева скатерть почему-то испачкана красным. А в ложке чужое глазное яблоко. Дальше — визги, мельтешащие силуэты и чей-то громкий плач. Рэндал видит ошарашенное лицо воспитательницы, мальчика, ревущего и отчаянно хватающегося за голову, и животный ужас в глазах ребят, которые веселились вместе с ним минуту назад. Рэндал не совсем понимает, его органы только начинают подрагивать. Почему они так испуганы? Этот мальчик же сам сказал, что что-то попало в глаз, почему такая реакция? Ведь так промывать их удобнее всего? «Люди не делают так?» — всплывает в голове мысль и его охватывает оторопь. Неужели правда? Ощущение, будто бы он вот-вот потеряет только приобретённый кусочек себя, сковывает, и он впервые в жизни чувствует себя.. каким каким каким? Беспомощным? Нет, не может всë так закончиться! Он медленно подносит пальцы к своей глазнице, собираясь показать, что в этом нет ничего страшного, что он делал так уже миллион раз. Осторожно раздвигает одной рукой веки, второй собираясь вытащить и свой глаз тоже, чтобы объяснить, как засунуть его обратно. Визги вокруг становятся громче, ребята почему-то разбегаются из-за столов, а Рэндалу с каждым мгновением становится всë дурнее. Куда же вы? Стоит легонько надавить, и глаз уже сам готов вывалиться — вот, видите, это проще простого, это нестрашно, главное просто засунуть назад! — но в ту же секунду воспитательница хватает его запястья, крича кому-то немедленно вызывать врача. Откуда-то брат уже оказывается с ними в комнате. Остальные события сыпятся песком сквозь пальцы, не успевая застревать под только начавшими заново отрастать ногтями. Рэндал дрожит — конечности трясутся, но, кажется, уже не от предвкушения. Вместо забавной мелодии плеер за грудиной играет что-то с тяжëлыми басами — такую музыку брат зовëт нехорошей и «отрицательно влияющей», и сейчас Рэндал понимает, почему — ощущение, будто бы органы в теле мешают против его воли, не в том направлении, неправильно, отчего хочется выпотрошить себя и не заделывать больше наклейками. Оставить срастаться так, как получится. На лице — извивающаяся умирающим цепнем улыбка, выползшая будто совсем некстати. Глаза щипит так же, как в тот день, когда он залил их белизной, пытаясь скрыть следы недосыпа. Дышать хочется много и быстро, но чем глубже вдыхаешь, тем скорее хочется выдохнуть. Не надышаться. Щëки промокли, но братец старательно вытирает их пальцами в увесистых перстнях, шепча что-то неразборчивое на уши. Обычно подбородок сразу же становится сухим, когда платком убираешь случайно потëкшие слюни. Почему щëки не высыхают? Почему щëки не высыхают? Почему щëки не высыхают? Рэндал плакал весь вечер, и весь вечер Лютер был рядом, слушая надрывные рыдания, бьющие по барабанным перепонкам, и стараясь хоть чем-то его утешить. Лютер читал много форумов прежде — детям нельзя запрещать плакать, нужно просто быть рядом и разговаривать тогда, когда эмоции уйдут на второй план — и думал, что был подготовлен. На деле это оказалось невыносимо. Сердце обливалось кровью бесконтрольно, само, и Лютер, в большинстве случаев осознанно поддерживающий кровообращение в собственном теле, не совсем оценил это чувство. Обычно он был бы доволен тем, насколько очеловеченным стал, раз тело само собой откликается на внешние раздражители правильно, но сейчас подобное ощущение только подливало масло в огонь. Сейчас, когда Рэндал захлëбывался рыданиями, Лютеру хотелось бы мыслить более здраво, вести себя, как образцовый опекун, но он чувствовал, что слёзные железы так и норовят выйти из-под контроля, уподобляясь сосудам. Его накрывало непреодолимой тоской за брата, а чувство вины за то, что он допустил подобную развязку, съедало изнутри. Он больше не вернëт Рэндала туда. Ему там не место. Так пролетело ещë пол ночи. Так и не успокоившись, Рэндал уснул от усталости, и Лютер не смог заставить себя оставить его одного – вон Айвори отнëс обессиленное тельце в свою комнату и, уложив на огромной кровати, уснул с ним в обнимку, не переодев ни его, ни себя самого. Любовь к сочетанию одежды не смогла пересилить гору (читать: горе) испытанных эмоций, и он оставил заботу об этом на обновлëнного завтрашнего себя – регенерация ведь и это залечит, правда? Ньон, не менее удрученный состоянием хозяев, клубочком свернулся у них в ногах, тихонько мурлыкая что-то на своём родном, не английском. Этот день повлиял на Рэндала. На следующее утро он вёл себя не совсем по-рэндаловски. Лютер старательно был самим собой – даже более внимательным собой, меньше читающим нравоучения и больше интересующимся братом: спросит, как ему спалось, что снилось, не болят ли глаза и не нужно ли заменить их на запасные, поменьше диаметром, чтобы отёки от слез поскорее сошли. А Рэндал.. Рэндал будто бы не совсем его слышал. Нет, не намеренно игнорировал, как когда Лютер заводил по-стариковски заумную шарманку, а просто не слышал, витая где-то далеко в своих мыслях. Если удавалось достучаться – да, это был всë тот же улыбчивый славный мальчик со своими идеями и тараканами, но стоило ему замолчать.. Мысли копошились неприятно. Как остывшие макароны, отказывающиеся наматываться на вилку, как недоеденная рыбиной стрекоза, уже полудохлая, но всë ещё пытающаяся подняться в воздух с водной глади, трепыхая своим единственным крылом. Рэндал не был уверен, что ему думать. Что ему чувствовать. Ему очень понравилось. Играть в догонялки, разговаривать на равных, обедать вместе. Но ему очень не понравилось то, что случилось после. Он не мог осознать, что.. в чëм.. почему это вообще произошло? Разве он в чëм-то был не прав, разве он виноват? У него совсем не было злых намерений, он просто сделал то, что делал обычно – разве есть что-то плохое в том, чтобы пытаться помочь? Пазл не складывался, и в голове ворочалась одна и та же мысль: «Я просто не понял, как люди работают. Я не виноват». Брат очень часто повторял – ошибаться нормально, никто не обвинит тебя в ошибке. Значит и тот мальчик не обвинит, правда? Главное учиться на своих ошибках, чтобы такого больше не случалось! Сидя за обеденным столом и дожидаясь, пока брат закончит жарить блинчики на завтрак, Рэндал нервно теребит только начавшие отрастать ногти на голых, свободных от перчаток пальцах. Кусочки хрупких ногтевых пластинок крошатся на пол. Ньон вместе с крысочеликом Рэндала опасливо следят за кухней, выглядывая из коридора. В Доме неспокойно.