Как перевоспитать принца?

Эллиот сидел на широком подоконнике своей комнаты, рассеянно поглаживая массивный браслет с желтым камнем. Летнее солнце нещадно палило, заставляя воздух дрожать маревом над садовыми дорожками. Жара только усиливала его раздражение. "Какая ирония," — думал он, разглядывая желтый камень, тускло поблескивающий в солнечных лучах. — "Раньше я мог часами беседовать с любым кристаллом, а теперь..." — Ну, поговори со мной, — прошептал он, поднося браслет ближе к лицу. Его глаза внимательно изучали грани камня. — Все остальные камни разговаривали, а ты почему молчишь? Тишина. Только где-то за окном надрывались цикады, создавая неумолкающий летний хор. Эллиот горько усмехнулся, проводя пальцем по теплой поверхности камня: — Понятно, ты, наверное, говоришь что-то, просто я теперь не понимаю. Он откинул голову назад, прислонившись к оконной раме. — Ну и работка у тебя. Не хотел бы на твоем месте оказаться. Сидеть тут, блокировать чью-то магию... Скучно, наверное? Эта неделя казалась вечностью. Вопреки сложной эмоциональной ситуации, чувствовать себя он стал лучше. И психологически, и физически. Периодически его накрывала нестерпимая головная боль, от которой иногда он даже падал в обморок, но общее состояние улучшилось, в тело вернулись силы. Сдаваться было не в его правилах, он сгорел, но восстал из пепла. Эллиот закрыл глаза и с радостью вспомнил, как он захлопнул дверь перед носом Леонарда, когда тот пришел второй раз о чем-то “по-хорошему” поговорить. Как срывался голос, когда он кричал ему убираться. Как потом, оставшись один, смеялся сквозь слёзы, чувствуя странное удовлетворение от того, что наконец-то высказал всё, что думает. Старый добрый способ “Сделал гадость — на сердце радость” сработал. Жара и безделье рождали в голове озорные мысли. Губы Эллиота изогнулись в хитрой улыбке, когда он представил, как можно было бы отомстить. Например, “случайно” пролить краску в кабинете Леонарда. Или подговорить садовника посадить под его окнами особенно “ароматные” цветы. Или просто высыпать там кучу удобрения. Но это всё мелочи, надо придумать что-то по-настоящему грандиозное. Эллиот спрыгнул с подоконника, чувствуя прилив энергии. Почему бы не начать прямо сейчас? В конце концов, ему больше нечего терять. Он поправил свою легкую летнюю рубашку и направился к двери, уже представляя, какой переполох устроит во дворце. Может быть, это ребячество, но сейчас ему нужно было что-то, что заставит его почувствовать себя живым. "В конце концов," — подумал он, выскальзывая в коридор, — "если уж меня считают преступником, почему бы не повеселиться?" Но великим планам не суждено было свершиться: на выходе из своей комнаты он столкнулся с самим королем. Эллиот, только что полный озорных планов мести, почувствовал, как его планы рассыпаются при виде высокой фигуры короля, преградившей ему путь в коридоре. Его величество, как всегда безупречно одетый несмотря на жару, смотрел на него с той особой смесью строгости и теплоты, которая всегда выводила Эллиота из себя. — И куда это ты так бежишь с горящими глазами? В глубоком голосе короля звучала едва заметная насмешка. — Неужели уже задумал что-то? С одной стороны, это меня радует, так как говорит о том, что тебе стало легче, но с другой стороны… — Он многозначительно замолчал, и Эллиот почувствовал, как краска заливает щёки. Неужели его намерения настолько очевидны? Эллиот демонстративно закатил глаза, пытаясь скрыть смущение за показной дерзостью. — Зачем пришел? — бросил он резко, игнорируя придворный этикет. Сейчас ему было не до реверансов. Что-то в выражении лица короля заставило его насторожиться. Морщинка между бровей его величества, которая появлялась только в особо тяжёлых случаях, не предвещала ничего хорошего. — У меня плохие новости, сядь, — король говорил тихо, но в его голосе звучала сталь. — Ну что еще, — Эллиот театрально поднял руки к потолку, чувствуя, как внутри всё сжимается от дурного предчувствия. — Разве с меня уже не хватит? — Я попросил сесть. Эллиот плюхнулся на кровать с преувеличенным недовольством, надув губы, как капризный ребёнок. Браслет на руке словно стал тяжелее. — Видимо, это что-то особенно дерьмовое, раз сам король принес мне эту новость, — он попытался спрятать страх за язвительностью. — От тебя же только этого можно ожидать. — Дорогой мой, а то, что сам король сидел каждую ночь у твоей постели, когда ты не приходил в сознание, ты списываешь со счетов? — в голосе Его Величества промелькнула горечь. Эллиот почувствовал укол вины, но упрямо отвернулся: — Не помню этого, — солгал он, стараясь, чтобы голос звучал равнодушно. На самом деле он помнил тепло руки короля на своем лбу и тихий шёпот молитв. — Мне некогда играть в твои обиды, — король устало потёр переносицу. — Официально объявляю тебе, что совет при короле включил тебя в список кандидатов для заключения династических браков с рядом стран, с которыми мы хотим заключить союзы. Как молодого, титулованного и не состоящего в браке. Эллиот почувствовал, как к горлу подступает тошнота. Пальцы непроизвольно сжались на покрывале. — Вообще-то я ещё замужем, — выдавил он, чувствуя, как дрожит голос. — Как они могли... — Это вопрос времени. Леонард уже подал иск в суд. Эллиот вскочил, чувствуя, как внутри всё клокочет от ярости и боли: — Как ты посмел дать ему разрешение на развод? — В глазах защипало. — Моя судьба тебя совсем не интересует. Посмотри теперь, во что это вылилось! — Я не мог отказать человеку, который за тебя получил двадцать ударов кнутом, сидел в тюрьме и чёрт знает чего ещё натерпелся от нашей семьи, — король говорил тихо, но каждое слово било как хлыст. — Я вообще-то от его семьи тоже натерпелся, — Эллиот вызывающе вскинул подбородок, но король молчал, и это молчание было красноречивее любых слов. Эллиот почувствовал, как злость сменяется страхом. — Меня теперь отправят как подарок в какую-то страну? — спросил он уже тише, обхватив себя руками. — Ну подарок из тебя так себе, будем честны, — в голосе короля мелькнула привычная насмешка. — А отправят или ты останешься тут, будет известно, когда придёт ответ от наших союзников. Они должны согласовать кандидатуры. Эллиот почувствовал, как по спине пробежал холодок. Все его недавние планы мести показались теперь детскими и нелепыми перед лицом новой угрозы. Он снова оказался пешкой в чужой игре, и от этого осознания к горлу подступала горечь. Надежда, такая хрупкая и отчаянная, прозвучала в его голосе: — А если мне повезет и меня никто не выберет? Король смотрел на него с нескрываемой жалостью, от которой Эллиоту хотелось кричать. — Да, возможно, кому-то повезет и ты не станешь ничьим супругом, — он сделал паузу, и Эллиот физически ощутил, как тяжело даются ему следующие слова. — Но это маловероятно. Эллиот почувствовал, как внутри все сжимается от отчаяния. Он вскинул голову, в глазах плескалась горечь: — И ты, как всегда, не можешь ничего сделать? Король тяжело опустился в кресло, и впервые за весь разговор Эллиот заметил, насколько тот выглядит измученным. Морщины вокруг глаз стали глубже, а в волосах словно прибавилось седины. — Во-первых, я уже не раз для тебя что-то делал. И это каждый раз мне обходится дороже и дороже, — в голосе короля звучала усталость пополам с раздражением. — А во-вторых, я не могу отдать предпочтение в твою пользу по сравнению с другими нашими родственниками. — Ну, может быть, какая-то молодая девица мечтает уехать за границу, — в его голосе звучала фальшивая надежда, и он сам понимал, насколько жалко это звучит. — Пфф, ты сам-то в это веришь? — король резко подался вперед, его голос стал жестким. — Эллиот, поговори с Леонардом. Эллиот замер на полушаге, его передернуло от одного упоминания этого имени: — О чем с ним говорить? — процедил он сквозь зубы. — Предложи ему не расторгать брак, а пожить в фиктивном союзе, это может тебя спасти. — Почему это в фиктивном? — Эллиот вскинул бровь, чувствуя, как что-то холодное сворачивается в животе. Король на мгновение прикрыл глаза, словно собираясь с силами: — Потому что сегодня у Леонарда свадьба. — Что? — Эллиот застыл, как громом пораженный. Время словно остановилось. Он чувствовал, как кровь отливает от лица, как немеют кончики пальцев. Где-то на краю сознания билась мысль о том, как удивительно спокойно он воспринимает эту новость, но через секунду реальность обрушилась на него всей своей тяжестью. Комната закружилась перед глазами, к горлу подступила тошнота. Но он пытался не подавать виду, пытаясь сохранить остатки достоинства перед королем. Король подумал, что Эллиот не понимает, как Леонард мог жениться до развода, и решил объяснить ему: — Разве ты забыл? По условиям контракта у него есть право на второго супруга, вернее супругу. Он может жениться для продолжения рода. Поэтому, женившись до развода, он не нарушил никаких правил. — Вот теперь из принципа даже разговаривать не буду с ним, — его голос дрожал, несмотря на все попытки казаться равнодушным. Король встал и шагнул к нему, в глазах плескалось неподдельное беспокойство: — Эллиот, я прошу тебя, чует мое сердце, ничего хорошего тебя не ждет в этом браке, а особенно, если тебя отправят за границу. Эллиот почувствовал, как к горлу подступают слезы. — Тогда сам с ним говори, ставь свои условия, если так беспокоишься, — он сглотнул комок в горле. — А мне... А мне все равно. Не в силах больше сдерживаться, он вскочил с кровати и бросился к двери. Последнее, что он услышал, был тяжелый вздох короля, но останавливаться он не стал. Сейчас ему нужно было только одно — оказаться как можно дальше отсюда, где никто не увидит его слез. *** Эллиот спускался по холодным ступеням семейного склепа. Здесь, в полумраке, освещенном лишь редкими факелами, он чувствовал себя ближе к матери, чем где-либо еще. Опустившись на холодный камень возле её надгробия, он прислонился спиной к стене, не обращая внимания на пронизывающий холод. «Мама, что мне делать?» — беззвучно шептал он, глядя на выгравированное имя. Время от времени снаружи доносились осторожные шаги — явно стража, приставленная королем. Эллиот горько усмехнулся — даже здесь его не оставляли в покое, хотя и держались на почтительном расстоянии. К вечеру озноб пробрал его до костей, в груди появилась тяжесть — болезнь снова давала о себе знать. Но физическая боль казалась ничтожной по сравнению с той бурей, что бушевала в душе. Когда он наконец вернулся в свои покои, у дверей его ждала Клэр. В её глазах читалось неприкрытое беспокойство и что-то еще — чувство вины? — Эллиот, мы все знаем, — начала она торопливо, словно боясь, что он не станет слушать. — Тристан ходил в этот чертов Совет при короле, говорил, что мы готовы забрать тебя к себе, но ему отказали, сказали, что вы теперь чужие друг другу люди и у него нет прав. Эллиот почувствовал, как внутри поднимается раздражение. Он устало провел рукой по лицу, пытаясь сдержать рвущиеся наружу резкие слова. — Милая Клэр, — его голос звучал хрипло от долгого молчания, — ты хоть подумай, как это звучит — «забрать к себе». Я не перестаю чувствовать себя вещью, которую можно передать из рук в руки. Клэр порывисто шагнула вперед, обнимая его. Её губы мягко коснулись его щеки, но даже этот привычный жест утешения сейчас казался чужим и неуместным. — Прости. Все будет хорошо, как-нибудь образуется. Эллиот отстранился. — Клэр, у меня совсем нет сил это обсуждать, — он помолчал, собираясь с духом. — Но почему вы не предупредили меня о свадьбе Леонарда? Вы ведь знали. Повисла тяжелая пауза. Клэр отвела взгляд, и это молчание сказало больше любых слов. Не дожидаясь ответа, который, возможно, сделал бы еще больнее, Эллиот развернулся и медленно побрел в свою комнату. За его спиной Клэр дернулась, словно хотела что-то сказать, но так и осталась стоять. *** Эллиот метался в постели, простынь, пропитанная потом, путалась под телом. Жар накатывал волнами, заставляя то дрожать от холода, то задыхаться от духоты. В висках стучало, каждый удар пульса отдавался болезненной пульсацией, а всё тело словно пропустили через мельничные жернова. Он старался терпеть молча, прикусывая губу до крови, когда особенно сильный приступ боли пронзал голову. Гордость не позволяла звать на помощь. Но в какой-то момент сквозь лихорадочный туман он почувствовал прохладное прикосновение к пылающему лбу. Знакомый запах — смесь дорогих благовоний и чего-то неуловимо родного — заставил его приоткрыть глаза. — Альберт? — голос звучал хрипло и надломленно. — Что ты тут делаешь посреди ночи? — Эллиот попытался приподняться на локтях, но король мягко удержал его. — Тебе надо спать, у тебя куча королевских обязанностей... — Я должен быть с тобой, — в голосе Альберта звучала непривычная мягкость, почти нежность. Его пальцы осторожно поправили компресс, скользнули по влажным от пота волосам. — Зачем? — Эллиот закрыл глаза, невольно подаваясь навстречу прикосновению. Прохлада чужих рук приносила облегчение. — Потому что люблю тебя, — просто ответил Альберт, продолжая успокаивающе гладить его по голове. — Ты мне дорог. Эти слова, произнесенные так естественно, без тени сомнения, заставили что-то дрогнуть в груди Эллиота. Он приоткрыл глаза, встречаясь взглядом с обеспокоенными глазами короля. — Как ты узнал, что мне плохо? — шепотом спросил он, борясь с новой волной головной боли. — Почувствовал и предугадал, — Альберт говорил тихо, словно боясь потревожить ночную тишину. Его пальцы нежно массировали виски Эллиота, постепенно унимая пульсирующую боль. — Этого следовало ожидать, что тебе станет хуже. День был слишком тяжелым. — Альберт... — голос Эллиота дрогнул, в нем смешались боль, отчаяние и что-то похожее на мольбу, — почему всё так? Король на мгновение замер, его лицо исказилось, словно от физической боли. Затем он наклонился ближе, его дыхание теплом коснулось щеки Эллиота: — Всё будет хорошо, мы что-нибудь придумаем, — в его голосе звучала твердая уверенность, но глаза выдавали тревогу и сомнение. Эллиот хотел возразить, сказать, что некоторые вещи нельзя исправить, что иногда «хорошо» уже невозможно, но усталость и жар брали своё. Веки становились всё тяжелее, а успокаивающие прикосновения Альберта убаюкивали, уводя от боли и тревожных мыслей. Последнее, что он почувствовал перед тем, как провалиться в сон — легкое прикосновение губ ко лбу и шепот: «Всё будет хорошо».