Как перевоспитать принца?

В кабинет Леонарда, залитый теплым весенним солнцем, без стука вошла красивая статная женщина. Её темно-синее платье элегантно подчеркивало фигуру, а уверенная походка выдавала характер, не терпящий возражений. За окном шелестела молодая листва, и легкий ветерок доносил аромат цветущих яблонь из королевского сада. — Твои подчиненные делали ставки, на какой день ты выйдешь на службу, — произнесла она с легкой усмешкой, присаживаясь в кресло у стола. — Некоторые даже высказывались, что ты и дня дома не пробудешь. Признаться, я тоже удивлена твоей... поспешности. Леонард, стоявший у окна, медленно повернулся. Его обычно прямая осанка выдавала легкое напряжение, а в глазах читалась усталость, хотя он старательно это скрывал. — Ева, я начальник королевской охраны, — ответил он сухо, подходя к сейфу. — Безопасность Его Величества не может ждать, пока я... — он запнулся, подбирая слова, — приду в себя. К тому же, работа помогает отвлечься. Заперев документы, он машинально потер кольцо на пальце. — Тристан принес мне это, — произнес он, и его голос слегка смягчился. — Целебный камень. Не то чтобы он творил чудеса, но боль действительно меньше, да и раны затягиваются быстрее. Внезапно его лицо приняло решительное выражение. — Я рад, что ты пришла. Помнишь ту сделку, которую ты предлагала три года назад? — он внимательно посмотрел на собеседницу. — Если предложение все еще в силе, и ты не нашла другого кандидата... Я согласен. Ева подалась вперед, её зеленые глаза внимательно изучали собеседника. — Не нашла, — медленно произнесла она. — Такие вещи требуют особого... склада характера. Не каждому можно доверить подобное. Она помолчала, словно взвешивая слова. — Но я удивлена, Лео. После всего, что было между тобой и Его Высочеством... Ты действительно готов так с ним поступить? В кабинете повисла тяжелая тишина, нарушаемая лишь мерным тиканьем напольных часов и отдаленным щебетом птиц. — Я с ним разведусь, — голос Леонарда прозвучал неожиданно глухо. — Это будет лучшим решением и для него, и для меня. Ева поправила выбившуюся прядь темных волос и подалась вперед: — Ты действительно готов все перечеркнуть? Все, что вы построили вместе... — А что мы построили? — Леонард резко развернулся. — Золотую клетку? Я держал его взаперти, контролировал каждый шаг. Называл это заботой, а на деле... — Но ведь это и была забота! — перебила его Ева. — Вспомни, каким он был, когда вы только познакомились. Безрассудным мальчишкой, который не думал о последствиях. Ты дал ему дом, стабильность... — И тюремщика в придачу, — горько усмехнулся Леонард. — Я душил его своей опекой, не давал дышать. Неудивительно, что он искал утешения на стороне. — Ты несправедлив к себе. Да, возможно, ты был излишне строг, но... — Излишне строг? — Леонард схватил со стола письмо. — Вот, читай! «Я задыхаюсь здесь, Лео. Каждый день как под прицелом. Я люблю тебя, но больше так не могу...» — его голос сорвался. — Тут не так написано, и к тому же он пишет, что любит! — настойчиво произнесла Ева. — Это можно исправить, дать ему больше свободы… — Он все равно хочет уехать, — горько усмехнулся Леонард, и в этой усмешке сквозила такая боль, что Ева невольно поёжилась. — Знаешь, я долго анализировал наши отношения, каждый взгляд, каждое слово... Это не любовь, Ева. Это... — он запнулся, подбирая слова, — это как у птицы, которая так долго живёт в клетке, что начинает воспринимать своего тюремщика как единственную константу в жизни. Его пальцы нервно забарабанили по подоконнику. Затем Леонард провёл рукой по лицу, словно пытаясь стереть мучительные воспоминания. — Я убедил себя, что защищаю его. Что мой контроль — это забота. Иногда я даже из дома его не выпускал, представляешь? — его голос дрогнул. — А теперь понимаю: жертвы часто привязываются к своим мучителям. Это известный феномен, и я... Я стал его персональным тюремщиком. — Ну хотя бы поговори с ним, — в голосе Евы прозвучала неприкрытая мольба, смешанная с профессиональной настойчивостью опытного дипломата. — Возможно, всё не так однозначно... — Я не уберег его от собственного брата. А он мне говорил, что Артур не даёт ему проходу. Я был невнимателен к его жалобам. Я был плохим супругом, — его голос дрогнул, в глазах Леонарда блеснула ярость. — Я должен был защитить его, а вместо этого... — Лео, послушай, — Ева встала и подошла к нему. — Твой брат ответит за свои действия. Но разрыв с тем, кто тебя любит, — это не решение. — Нет, всё решено, — отрезал Леонард с той холодной решимостью, которая пугала даже его самого. — Я расторгаю брак. После... наказания король не посмеет мне отказать. И тогда мы с тобой сможем заключить нашу сделку. — И всё-таки мне кажется, что ты просто обиделся на его попытку побега, — тихо произнесла Ева, внимательно наблюдая за реакцией собеседника. — Это естественная реакция на предательство, а если учитывать, что до этого он ещё и изменил тебе... Леонард лишь тяжело вздохнул, и это молчание было красноречивее любых оправданий или возражений. В нём читались и боль, и обида, и глухая тоска по тому, что могло бы быть, но теперь безвозвратно утрачено. Ева расправила складки на платье. Её движения приобрели ту особую деловую решительность, которая появлялась всегда, когда она переходила от роли друга к роли профессионала. — Если всё действительно так, как ты говоришь, времени у нас в обрез, — она говорила чётко и по-деловому. — Через год я должна отбыть на новое задание. К этому моменту всё должно быть завершено. Никто другой не справится с этой миссией, хотя я, конечно, предупрежу свою службу о возможных... осложнениях, — она сделала многозначительную паузу. — Леонард, у тебя есть три дня на размышления. Но помни: если ты решишься, обратного пути не будет. Это как прыжок в пропасть — остановиться на полпути невозможно. *** Леонард медленно приблизился к двери покоев принца, кивнув застывшим по стойке «смирно» стражникам. Его рука, потянувшаяся к дверной ручке, предательски дрогнула и замерла в воздухе. Сердце болезненно сжалось, а в голове роем закружились непрошеные мысли. Как можно добровольно отказаться от того, кто стал центром твоей вселенной? От человека, чья улыбка освещала самые темные дни, чей голос заставлял трепетать каждую клеточку тела? Леонард до боли закусил губу, пытаясь справиться с нахлынувшими эмоциями. Но он не любит его! Воспоминания о том, как приходилось делить внимание Эллиота с Тристаном, жгли душу раскаленным железом. А история с Элизабет... Она до сих пор стояла перед глазами, словно свежая рана, которая никак не хотела затягиваться. «Хватит!» — мысленно приказал себе Леонард, сжимая кулаки так, что побелели костяшки пальцев. — «Он никогда не любил тебя. Всё кончено. И это будет правильно. Эллиот будет свободен, свободен от него и счастлив». В голове всплыли строки из письма: “ Твоя строгость, твой контроль подавляли меня. Все это создало невидимую стену через которую даже самые искренние чувства проходили изуродованными”. Собрав всю свою решимость, он толкнул дверь и застыл на пороге. Принц лежал на кровати, свернувшись калачиком, как беззащитный ребенок. Его невидящий взгляд был устремлен в пустоту, а бледное лицо казалось осунувшимся и измученным. При звуке открывающейся двери он резко вскочил, но тут же пошатнулся, его лицо приобрело зеленоватый оттенок. Леонард инстинктивно чуть не дернулся вперед, чтобы поддержать его, но заставил себя остаться на месте. Эллиот упрямо расправил плечи, пытаясь скрыть свою слабость, хотя было видно, как его потряхивает. Его глаза, обычно яркие и живые, казались потухшими, с темными кругами под ними. После нескольких мучительных секунд, когда он пытался сфокусировать взгляд, с его губ сорвалось тихое: «Привет...» Леонард почувствовал, как его сердце разрывается на части. Каждая клеточка его существа кричала о том, чтобы подбежать к Эллиоту, заключить его в объятия, защитить от всего мира. Хотелось зарыться пальцами в его волосы, прижать к себе и никогда не отпускать. Но вместо этого он остался стоять, вцепившись ногтями в ладони до крови, чтобы боль помогла сохранить самообладание. «Это правильное решение», — повторял он про себя как мантру. — «Так будет лучше для всех. Для него. Он будет свободен. А я... Я справлюсь. У меня будут Ева, работа, обязанности, скоро появятся новые хлопоты. Время лечит все раны». Но даже мысленно эти слова звучали фальшиво и пусто. — Лео, как ты? — голос Эллиота дрогнул, едва заметно надломившись на последнем слове. Он попытался придать своему тону привычную легкость, но получилось неестественно. Леонард почувствовал, как перехватило дыхание. Даже сейчас, измученный и бледный, Эллиот пытался держаться, брать на себя инициативу, словно не он был тем, кто едва держится на ногах. — Все хорошо. А ты? — слова дались с трудом, застревая в горле. «Хорошо» — какая злая ирония. Когда внутри все горит и рушится, когда каждый вздох отдается болью. — Тоже, — Эллиот опустил глаза, и Леонард увидел, как дрогнули его ресницы. На мгновение показалось, что он сейчас расплачется, но принц глубоко вздохнул и поднял взгляд. В его глазах плескалась такая боль, что Леонарду захотелось отвернуться. — Прости меня, — голос Эллиота звенел от сдерживаемых эмоций. — Ты из-за меня так пострадал, я не хотел этого. Лучше бы я сам перенес это ужасное наказание. — Это ты меня прости, — его голос звучал хрипло, будто чужой. — Я тебя не уберег от собственного брата. — Он сделал паузу, пытаясь справиться с комком в горле. — И вообще прости за всё. Я часто был не прав и слишком строг с тобой. Воспоминания нахлынули волной: их первая встреча после того, как король объявил их супругами, ссоры, примирения, редкие моменты настоящего счастья. — Если бы у меня был второй шанс пережить нашу историю, то всё было бы иначе с самого начала. — «Я бы любил тебя так, как ты заслуживаешь», — мысленно добавил он. — Но сейчас уже ничего не воротишь. Пауза. Тяжелая, гнетущая тишина. — Тебе надо подписать бумаги о разводе. Так будет лучше, для тебя и для меня. — Леонард проговорил это быстро. Ему очень не хотелось смотреть в глаза Эллиоту в этот момент, но это было бы трусостью, и он смотрел. Ему казалось, что именно сейчас жизнь летит под откос. Эллиот вздрогнул, словно от удара молнии, пронзившего всё его существо. Его глаза, обычно спокойные и задумчивые, расширились в немом ужасе, и в их глубине промелькнуло что-то первобытное, дикое – взгляд загнанного зверя, которому некуда больше бежать. Секунда – и его красивое лицо исказилось от ярости, столь чуждой его обычно мягким чертам. Последние дни он провел в мучительном принятии горькой правды: Леонард его больше не любит. Эллиот винил себя, снова и снова прокручивая в голове все свои ошибки, все те моменты их брака, когда он действовал необдуманно, эгоистично, разрушая их отношения собственными руками. Он даже почти убедил себя, что заслужил это отчуждение – особенно после того, как его действия привели к заключению Леонарда в тюрьму и унизительной порке. Но сейчас, в этот момент, вся эта рациональность, все это смирение разлетелось вдребезги. Годами подавляемые обиды, разочарования и боль прорвались наружу, как вода сквозь треснувшую плотину. Снова повторялся тот же сценарий, что и с матерью. Все, кого он когда-либо любил, неизменно покидали его. Его выдали замуж насильно, а теперь отбрасывают в сторону, как надоевшую игрушку. И всё это под благовидным предлогом заботы о его благополучии! Какая жестокая насмешка – принимать такие решения именно сейчас, когда каждый новый день дается ему с трудом, когда само существование кажется непосильной ношей. Где же та великая любовь, о которой слагают легенды? Та, что прощает все прегрешения и остается непоколебимой перед любыми испытаниями? Да, Леонард не святой и имел право на обиду, но почему король, его последняя надежда на справедливость, не вмешался, не остановил это безумие? Горечь затопила его сердце, когда он вспомнил, как все эти люди, вершившие его судьбу, всегда прикрывались благими намерениями. Будь то унизительная порка или что-то еще более страшное – всё якобы делалось ради его же блага. Особенно больно жалила несправедливость того, что его заслуги перед короной – те самые действия, которые помогли защитить королевскую власть – остались в тени, о них нельзя было даже упомянуть. Зато наказать его публично за мелкий проступок – это пожалуйста. Нет. Только не снова. Он больше не позволит другим решать его судьбу, не даст отнять последнее, что у него осталось – его право выбора. «Нет» сорвалось с губ Эллиота. Оно прозвучало тихо, почти шепотом, но в нем была такая сталь, такая непреклонная решимость, что Леонард невольно отступил на шаг, словно от физического удара. Эллиот медленно поднял голову. — Нет, Леонард. Я не согласен! – его голос окреп, в нем зазвенела едва сдерживаемая ярость. Леонард провел рукой по волосам – жест, выдающий его раздражение. Его широкие плечи напряглись, а в темных глазах мелькнуло что-то похожее на сожаление. — Ты же сам этого хотел. И оставил мне весьма трогательное письмо с полной аргументацией. Зачем теперь так поступать? — В его глубоком голосе звучала усталость человека, который уже не в силах продолжать бесконечные споры. Эллиот резко встал с кровати, его движения были резкими, нервными. — А что, если я передумал? — он начал расхаживать по комнате. Леонард тяжело вздохнул, его лицо приняло то снисходительное выражение, которое всегда так бесило Эллиота. — Эллиот, ты поймешь, может быть, позже. Так будет действительно лучше для тебя. Сейчас в тебе говорит дух противоречия, впрочем, как и всегда. Этот вопрос уже решен, – Леонард говорил спокойно, словно объяснял что-то непонятливому ребенку. — Но я не дам развод, – Эллиот скрестил руки на груди, его подбородок упрямо поднялся. Леонард устало потер переносицу. — Тогда нас разведут в суде через месяц. Если король согласует... а он согласует. При упоминании короля Эллиот побледнел. Горькая усмешка исказила его красивые черты – даже здесь, даже его собственный кузен встанет на сторону Леонарда. — Проваливай отсюда со своими бумажками! – его голос сорвался на крик. — Ничего я подписывать не буду. Подождешь тридцать дней, ничего с тобой не случится. Видеть тебя не хочу! Последние слова прозвучали надломленно, словно Эллиот из последних сил сдерживал рыдания. Он отвернулся к окну, его плечи заметно дрожали, но спина оставалась прямой – последний бастион его гордости. Звук закрывающейся двери прозвучал как финальный аккорд их истории. Только тогда, когда шаги Леонарда стихли в коридоре, Эллиот развернулся, он медленно сполз по стене, его движения были безвольными, словно из него разом вынули все кости. Холодный камень стены царапал спину через тонкую ткань рубашки, но эта боль казалась незначительной по сравнению с той агонией, что разрывала его изнутри. Из груди вырвался первый всхлип. За ним последовал второй, третий, и вот уже рыдания сотрясали все его тело. Горячие слезы текли по щекам, капая на дорогой шелк рубашки. Эллиот обхватил тело руками, словно пытаясь удержать себя от того, чтобы рассыпаться на части. Осознание накрыло его – он потерял самое драгоценное, что у него было. Любовь Леонарда, такая надежная и постоянная, как восход солнца, теперь казалась далеким воспоминанием. — Я сам это сделал, — прошептал он в пустоту комнаты, его голос был сорван от рыданий. — Я сам все разрушил. *** Только Эллиот вытер тыльной стороной ладони последние слезы, как дверь тихо скрипнула. В комнату неслышно вошла Клэр. Её взгляд, полный сострадания, остановился на фигуре принца, который, казалось, стал ещё более хрупким, сидя на холодном полу. Она заметила его покрасневшие глаза, но тактично промолчала. — И долго эти охранники ещё будут торчать под дверью? — в её голосе слышалось едва сдерживаемое раздражение. — Обыскивают всех, словно мы преступники какие-то. Наказание ведь уже исполнено. Эллиот поднял голову, но его взгляд остановился где-то на узоре паркета. Его голос звучал безжизненно: — Скоро придут приставы... Наденут магический браслет. Он будет блокировать любое мое взаимодействие с магией полностью. Тогда охрана будет не нужна. — Малыш... — Клэр, шурша юбкой, опустилась рядом с ним на пол. Её рука, теплая и успокаивающая, легла на его плечо. — Как же ты справишься без своих друзей-камней? Эллиот сглотнул комок в горле: — Не знаю, Клэр. Всё это время я мог думать только о том, как буду жить без Леонарда. — Его голос дрогнул. — Но потеря камней... Это как потерять часть себя. Клэр внимательно всмотрелась в его лицо, отмечая глубокие тени под глазами и нездоровую бледность: — Как ты себя чувствуешь? Я вижу, улучшений нет. Целебный камень не справляется? — Это его предел, — Эллиот устало провел рукой по лицу. — Он сделал всё, что мог. — Он медленно поднялся на ноги, слегка пошатнувшись. — Клэр, я... Я просто хочу спать. Я так устал... Его шаги к кровати были неуверенными, словно каждое движение причиняло боль. Опустившись на мягкое покрывало, он свернулся калачиком, как делал в детстве, когда ему было страшно или больно. — Спи, — прошептала Клэр, — она накрыла его пледом и села в кресло рядом с кроватью. — Я побуду здесь, просто отдыхай. Присутствие Клэр действовало успокаивающе, словно защитный кокон. Мысли в голове Эллиота затихли, и он провалился в глубокий сон, не тревожимый ни кошмарами, ни воспоминаниями о потерянной любви. Клэр сидела рядом, наблюдая за его дыханием. Ей так хотелось защитить его от всех бед, которые ещё ждали впереди.