Secrets of our souls/Тайны наших душ

Драко снова зажимает рот обеими руками, потому истерика проявляется в вое. Гарри бросает дневник, а сам бросается к Драко, прижимая его хрупкое тело к своему и укладывая его голову к себе на плечо. Драко продолжает буквально скулить, не помня себя от страха. Почему Гарри не кричит на него? Почему не ударил? Хотя бы не дал пощëчину? Почему так нежно прижимает к своей груди и так лаского перебирает волосы на его затылке? Драко трясëт. И Гарри начинает трясти вместе с ним. Что ему делать? Что вообще только что произошло? До сознания только сейчас начинает доходить, что сказал Драко. — Чш-ш-ш, Драко, не плачь, дыши, Драко, дыши, — всë, что Гарри может, крепче прижимать трясущуюся голову парня к себе, чтобы он ненароком не вывернул себе шею. Драко дышит так, будто тонет. Буквально: в своих же подавляемых слезах. — Хотя нет, Драко, плачь, поплачь, Драко, поплачь. Легче будет. Да. А потом ты мне всë расскажешь, ладно? — что он ему расскажет? Что? Да просто физически быть такого не может, чтобы он, Гарри, был отцом ребëнка Драко. — Может, я понял что-то не так?.. — скорее сам у себя спрашивает брюнет, но Драко же слышит. И начинает опять давиться слезами, соплями, пытаясь что-то крайне важное Гарри сказать. Гарри не верит, или не понял — вот, почему всë ещë жалеет его. Нервное истощение Драко достигает того пика, когда нахождения Гарри рядом оказывается недостаточно: живот прорезает будто сектумсемпрой. Ноги блондина окончательно перестают держать, потому он цепляется за ближайшую опору — Геройскую руку — и повисает на ней. — Нет! Прошу!.. — Сил защититься совсем нет, Драко зажмуривается и выдыхает резко, готовясь принять удар прямо в живот, когда видит руку, метнувшуюся к нему. Зачем он только выкрикнул признание раньше времени? Бесспорно Гарри не поверил ему. В лучшем случае, подумал, что Драко совсем свихнулся. Нужно было позволить брюнету самому прочитать обо всëм, тогда он, возможно (только возможно!), решил бы удостовериться в возможности своего отцовства и хотя бы знал бы истинные мотивы Драко. Теперь же Гарри наверняка считал, что он, гадкий Малфой, пытается таким низким способом защитить свою шкуру от правосудия. Гарри застывает, отдëргивая руку от Драко, поглощëнного лютым страхом. В своей пелене ужаса парень даже не заметил, что он тянул к нему не кулак, а расслабленную раскрытую ладонь. Гарри лишь хотел помочь, вспомнив о словах близнецов, хотел усмирить приступ чужой боли, которая почему-то ощущалась как своя собственная. — Сперва прочти, Гарри, прочти, молю! — Драко выскальзывает из рук и оседает на пол к его ногам. — Клянусь, ты всë поймëшь!.. Гар-ри-и!..— подвывает, тычась лбом в Гаррины ноги пониже коленей. — Обещаю, я пойму, ты только поднимайся, Драко, пол холодный наверняка! — Гарри поднимает его, поддерживая под мышками, но из-за всë ещë клубящегося внутри страха стоять Драко не может. Ноги слабые-слабые, а тело — и особенно голова, полная мыслей (одна хуже другой), — будто из осмия вылито. Приходится Гарри вновь прижимать тонкий стан к себе. Так они стоят долго. До первого затемнения в окне, до онемения Гарриных рук и до возвращения здравомыслия Драко. — Прости, — надломленно так, обречëнно. Блондин всхлипнул, и сам теперь прильнул к груди любимого. Становится ужасно стыдно. Гарри ведь, как всегда, со всей душой. Драко до горечи в желудке жалеет, что увернуться постарался от широкой ладони (только сейчас из воспоминаний улетучивается привидевшееся очертание кулака). Ясный ум говорит: не тронул бы, ни за что не ударил бы. Выходит, Драко сам себя лишил невероятного — Гарриного прикосновения. Но, опять же, так ему и надо. Совесть Драко, совсем сорвавшаяся с цепи, убедительно нашëптывает, что за все прошлые грехи он достоин жестокого наказания, но а за тот, в котором он решился на зачатие жизни, заведомо обречëнной на неизвестное хлипкое будущее... Нет такого наказания, способного искупить его. Душегубство — вот пик дна. Но ведь душа Драко только желала отрады, непотухающего огонëчка света, сумеющего однажды осветить ему путь, вывести из той всепоглощающей тьмы, что сгущалась вокруг него с самого детства. Она клубилась, скалила окроплëнные ядом клыки, подтягивалась к Драко на когтистых сухих руках, испачканых алой кровью, влекла за собой. Но сердце Драко требовало перемен. Смирившийся с невозможностью быть рядом с тем, к кому тянулся всем собой, маленький мальчик не смог найти защиты во всëм огромном мире, потому его большое сердце нуждалось в хрупкой звëздочке, на защиту которой необходимо будет встать самому. Только так нежное существо парня могло найти опору и смысл. И нашло. И лишь потому не сломалось до сих пор. — Всë хорошо Драко, — шепчет Гарри, проводя по вздрагивающей спине. А у Драко в голове полный диссонанс. Реальность слишком не похожа на ту, которую он представлял. Мысленно он возвращается к тому дню, в который его дрожащей рукой была написана первая страница этого дневника. Драко словно встаëт с колен, чувствуя силу сначала в ногах, а потом и во всëм теле. В себе. Он стоит пред любимым, пред человеком, который своим существованием давал ему силы на то, чтобы держаться все эти годы. Вера в Гарри, только она, заставляла Драко продолжать бороться. Тогда что же изменилось сейчас? Драко делал многое, и уже совершенно запутался, что является ошибками, а что катастрофами. Но он был готов с достоинством поплатиться за каждую из них. Он должен был наконец сделать хоть что-то правильное. — Я... — Драко судорожно втягивает воздух, но с жëсткой решимостью отнимает голову от сильного тела, смотрит прямо в бурлящие изумрудным пламенем жерла. — ... Хотел. Всем существом своим желал. Частичку тебя иметь рядом с собой. Мне давно ничего от тебя не нужно. Прошу только: облегчи мою душу, прости. И отпусти. Гарри страшно от резкой перемены Малфоевского настроя. Разве нормально это — выходить из истерики так быстро и с вот такой решимостью в глазах да твëрдостью в охрипшем голосе? А нормально — с детства вести войну со всем миром? Не знать, кто друг, кто — враг? Нормально — в семнадцать мало того, что увидеть Войну, так ещë и замарать в ней руки. Вместо радостного наслаждения весной терять в тëплом мае друзей, свою жизнь. Жизнь терять. Себя в войне терять — нормально? У самого Героя этой самой войны закладывает уши и влажнеют глаза. А за Драко берëт гордость. Он сильный. Сильнее него. Так думает Гарри. Потому что он никогда не был один, а Драко — был. Всегда. — Я прощаю, — не мог не простить. Тем более, что давно уж как. Сердце Драко ëкает. — Но не отпускаю. — не мог отпустить. Не теперь. А блондину вновь не хватает воздуха. Что это может значить? Долг защиты своей крошки не позволяет Драко узнать, что Гарри хотел сказать следом. Перебивает: — Тогда прикажи всë, что хочешь. Только позволь дать жизнь н... — Драко замечает, что рук так и не убрал с Гарриной груди, отдëргивает их резче некуда, не желая Гарри опорочить своей грязью. Опускает глаза в пол, но тут же пересиливает себя, поднимает обратно, продолжает уверенно, — ... нашему малышу. — произнося это, парень весь съëживается, вжимает в плечи голову, напрягается. Имеет ли он право говорить такими словами? Пусть ненароком, но ставить такие неприятные для Гарри акценты? Драко уверен — Герой меньше всего на свете хотел иметь с ним хоть что-то общее. — А... И если ты позволишь, — Драко сухо сглатывает, не зная, не многого ли просит, — и если вдруг разрешишь остаться где-то неподалëку, то я готов всю жизнь тебе служить!.. — Постой-постой, — поглощëнный своими думами Гарри не сразу понимает, о чëм ему всë это время толкует Драко. Заглянув в блестящее серебро глаз, он едва не отшатывается. Малфой на полном серьëзе готов стать его слугой! И это страшно. И горько. Драко готов стать его рабом, но об этом Гарри лучше не знать. Ибо это ещë горше. И ещë страшнее. Гарри обхватывает белые бескровные ладони Драко, не в силах больше смотреть на то, как блондин нервно выворачивает свои тонкие пальцы. Поглаживает, и мягко начинает разговор. Гарри сам ещë толком ничего не знает, так ничего и не понял, так что решения все будет принимать на ходу. Драко жадно ловит, запоминает тëплые касания, затаивает дыхание, весь обращается в слух и ждëт вердикта. — Ты не переживай, мы всë адекватно порешаем, — заверяет для начала Гарри. Боится начала новой истерики. Видит, что сейчас Драко тратит последние силы на то, чтобы стоять и смотреть ему в глаза. — Ты только мне всë объясни, пожалуйста. Если хочешь, то не сейчас даже. Я подожду. — Гарри поражается, насколько оказывается легко дать человеку неземную надежду. Именно такая вспыхнула в ртутных океанах напротив. — Сейчас, — не раздумывая, качает головой блондин. — ... — вот только продолжить не может. На глаза наворачиваются слëзы. Гарри смотрит на него так терпеливо, спокойно, и правда ждëт. От этого становится чуточку легче. Как он сам и сказал: сейчас. Говорить нужно прямо в эту секунду. Другого шанса может и не предоставиться. — Я... — грудь сдавливает как при спазме, Драко не представляет, как и какими словами донести до Гарри неправдоподобную правду. Невыносимо хочется опустить глаза, но он держится. Только взгляд сможет передать его чувства, всю ту болезненную любовь, которую Драко со дня еë зарождения учился прятать. По крупицам пытался захоронить схоронить еë живительный свет в самой глубине души. — Знаю, как это может прозвучать, но я могу дать тебе обет: никогда не лгать тебе. Никогда. И сейчас я скажу только то, что на сердце. — венценосный орган как по зову словно бы прокалывает кончиком острия обрядового кинжала. Будто клятва на крови. Психосоматика: так было сильно' психологическое напряжение. — Давай сядем, — предлагает Гарри, чтобы облегчить положение Драко, но тот отказывается сдвигаться с места. Драко кажется, сделай он хоть полшага — потеряет и хлипкое равновесие в ногах, и смелость для разговора. — Я был полной мразью. Хорьком. Эгоистоим, распущенным богатеньким сынком. Я не смог справиться со своей обидой, когда ты не пожал мою ладонь в тот день. — Гарри сжимает зубы. Вернись он сейчас в тот момент, не допустил бы междоусобицы, попытался бы поговорить, наставить на другой, нет, не на верный, а на один с ним путь. Но что взять с них, с тех, которые были ещë детьми? Нечего. Остаëтся только разгребать потоки воронок-ошибок, доставшихся им, повзрослевшим, в наследство. — И, хотя я сам был виноват, стал потихоньку мстить тебе. Но больше всего распирало от желания насолить Рону и Гермионе, потому что я жутко завидовал. Очень хотел быть на их месте, но уже понимал, что этого никогда не будет. А потом... — в горле пересыхает, и Гарри призывает откуда-то стакан воды, он залетает прямо в приоткрытую заклинанием дверь. Рука у Драко непозволительно дрожит, зубы клацают о прочные стеклянные стенки с дребезжащим звуком. Тогда горячая ладонь Гарри ложится поверх ледяных пальцев, помогая напиться. — Потом я понял это. — от надрыва, льющегося из Драко голосом и взглядом, у Гарри проходит табун мурашек. «Что — это?» — одними губами спрашивает брюнет. — Я понял, что ты мне нравишься. Я стал бороться с собой, но через сотню ночей, в каждую из которых мне снился твой силуэт, во мне стала разрастаться влюблëнность. Но то были уже ростки другого чувства. Того, какому нет равных. — теперь в горле пересохло у Гарри, и он (не побрезговав, — отметил про себя Драко) залпом допил воду прямо из того же стакана, к которому прикасались тонкие сухие губы. — В пятнадцать я принял тот факт, что... что люблю. Тебя. — Гарри закашлялся. Неожиданно, однако. Но не поверить было невозможно. Глаза — зеркало души. И в этот миг в глазах Драко отражалась, быть может, самая большая тайна его души. Твердь поверхности под ногами Драко размягчается. И не ясно, какой будет исход. Или под его стопами возникнет облако,вознося в объятия его личного наваждения, его личного ангела. Или же он стоит на болоте, и трясинные топи с минуты на минуту засосут его в никуда. С каждым озвученным словом становится одновременно и легче, и тяжелее. Нелегко обнажаться чувствами, когда заведомо знаешь: они не взаимны. Похоже на то ожидаемое, но от того не менее тяжкое разочарование, какое бывает, когда зачем-то делишься со строгими родителями своими глупыми мечтами на будущее. Глупыми, потому как за тебя уже всë решено, ни одна из идей не получит одобрения, ни одной из ванильных грëз не сбыться. Похоже, да только хуже в разы. Когда в тебя не верят, можно сжать кулаки до побеления костяшек и доказать всем, что можешь. Что всë можешь. А с чувствами всë сложнее. В разы. А то и в миллионы раз. Насильно полюбить себя не заставишь. — Отец как-то признался, что в нас, в Малфоях, немало гнильцы, но вот любим мы один раз и навсегда. — Гарри чувствует волнами подступающую тошноту. Хочется взять ладонь Драко и с Хагридовской силой влепить ею себе отрезвляющую пощëчину. С пятнадцати лет Драко Малфой испытывал к нему самое чистое и светлое чувство. А он в свои пятнадцать исходил желчью в его сторону. Временами Гарри был так ослеплëн своей внутренней жестокостью (сейчас парень очень надеялся, что то было влияние змеиного шëпота в его голове, а не его первозданная сущность), что обрадовался бы, исчезни Драко Малфой, растворись на месте, сгинь в Запретном лесу. Гланды по ощущениям прилипают куда-то к надгортаннику, и у Гарри не получается произнести хоть что-то в успокоение или в оправдание, которого явно не требует Драко, но которое так хочется найти. Драко как будто уже пережил, переболел тем, о чëм ведует ему, смирился. Принял и покорно подчинился судьбе. От этого не по себе. — А... — Гарри не приходится озвучивать вопрос или просьбу о продолжении. — Однажды в Мэнор приволокли девушку, — глаза у Драко пустеют, перед ними стоит на Гарри, а маленькая фигурка с округлым животиком. — Она была беременная. Мама выпросила не пытать еë сразу, дать часик, мол, подумает и сама всë расскажет. Тогда я впервые был готов подставиться сам, лишь бы девушку не тронули. Я смотрел на неë с восхищением. По-другому просто нельзя было: она источала храбрость, с яростью тигрицы она защищала бы своего ещë не родившегося малыша. Но этого не потребовалось. До сих пор ума не приложу, как, но она сумела бежать. Огонь, горящий в еë глазах даровал мне веру. — Гарри мог поклясться: сам Драко весь сейчас был тем несгорающим благородным пламенем. — Через пару дней я в первый раз наступил на горло своей трусости. Я помог бежать маленькой девочке. Впереди еë ждал тëмный лес и долгая-долгая дорога, но... — крупная алмазная капля налилась на нижнем веке распахнутых глаз и, сорвавшись, скатилась по острой скуле. — ... Она смотрела на меня так... — Драко прикрыл глаза, отпуская полноводные ручейки. — ... Как на героя... И тогда меня прошила страшащая, душащая, но одухотворяющая мысль. Я... — Драко стыдно и снова очень-очень плохо, ноги подгибаются, и он готовится встретиться коленями со светлым больничным полом, но на деле встречается с невесомостью: Гарри с лëгкостью ловит, обвивая его талию, сподвигая шагнуть ближе к нему. — Я посмел возжелать ребëночка от... — блондин переходит на шëпот. Ах, лицо Гарри так близко... Его руки такие... Родные. Продолжать держаться — выше сил Драко. Он с силой оттягивает собственные волосы, закусывает губу до рубиновой струйки, и отпускает последние слова вместе с новыми реками слëз, — от тебя. Я думал, это фантастика, но крëстный перевернул с ног на голову древний ритуал, видоизменил его. Магия взяла от тебя всë, что нужно. И... Всë получилось! — если профессор приложил к этому руку, тогда у Гарри больше нет никаких вопросов. — Мы должны были бежать, но не вышло... Боже, я не знаю, что я натворил! На что обрëк безвинную душу... — голос дрожит не меньше слабого тела, видоизменяется от хрипа-шëпота до почти крика и обратно. — Но я не жалею, слышишь!? Я люблю его, он — жизнь моя. Всë, что у меня есть! И я отдам всего себя по кусочкам, только бы малыш появился на свет. И жил... Жил, как нормальные люди живут!.. Драко плачет так горько, так непосредственно смотрит... Подступающая истерика душит Гарри, но он прогоняет еë. Теперь он должен быть в два раза сильнее: для Драко и для их малыша. Драко переводит дыхание, начинает внимательно следить за реакцией Гарри. Неужели верит? Вот так просто? Наслово? Он ждал какой угодно реакции, но не этого сочувственного сожаления, не этой ласки, с которой ладони съезжают с его пояса. — Будет жить!.. Я обещаю!.. Драко... — Драко зачарованно глядит в искусно огранëнные нефриты. Собственное имя из вожделенных уст бархатистостью втекает в уши и поглаживает сердце. — Мы об этом позаботимся! Вместе. — Драко так больно и так сладко от этого обещания. Разве возможно такое — «вместе»? Быть может, если Джинни не будет против, если сжалится она, то Гарри позволит жить Драко с ребëночком где-то неподалëку от них? Например в качестве прислуги. Да Драко согласен быть рядом даже на правах домового эльфа, малышу бы только дать кров и образование. — ... — Драко, истратив всю словесную ману, молча указывает на потëртый дневник. — Хорошо, я прочитаю. С начала и до конца. Но сперва вернëмся в нашу палату. — Драко закрыл бы Гарри ладонью рот, дабы не слышать этих болюче-колющих фраз, которыми Гарри объединяет их с такой лëгкостью и непринуждëнностью, что не верится даже. И так неровное дыхание совсем сбивается, когда словно бы привычным жестом Гарри подхватывает его на руки и несëт до самой палаты. По пути просит у медсестры что-нибудь тëплое для Драко, а там аккуратно опускает его на кровать, и, укрывая одеялом, делает то, что отчего-то хотелось сделать ещë вчера: мимолëтно скользит ладонью по слегка выпуклому низу живота. У обоих щемит где-то внутри. Малыш испускает лëгкий поток — даже ещë не магии — своеобразной энергии, связываясь с родителями. Драко проваливался в дрëму, когда почувствовал движение рядом. Резко сел, судорожно ища Гарри взглядом — вдруг ушëл, оставил, передумал? — Я здесь, спи спокойно, — вздыхает Гарри, присаживаясь на край постели. — Я буду рядом. — в его руках дневник с большой завитушчатой «Д». Драко засыпает, как только голова касается подушки. Гарри будет рядом. А Гарри продолжает чтение, выдыхая. Не желая напугать Драко слезами, он задерживал дыхание, чтобы не сорваться. На душе тяжко и темно так же, как за окном. Тучи смурные затянули всë небо, закрывая и неверный лунный свет, и волшебный лик мириад звëзд. Гарри опускает голову, пробегая глазами по следующим строчкам и роняет на страницу, ещë в руках владельца пошедшую солëными волнами, несколько прозрачных капель. «... Мне страшно. Каждый раз, стоит мне подумать: страшнее быть не может, новый день доказывает обратное — может. Ещë как может. Сегодня привели новых пленников. Пытки начали прямо за столом. Боже!.. Он приказал мне применить круциатус к парнишке маглу... А парнишка улыбнулся мне так... понимающе, кивнул, мол, давай... И я не смог. Стало рвать. Душа выворачивалась, вероятно. К счастью, отец убедил всех, что я отравился... Я ещë надеюсь, что родители смогут противостоять нашему палачу. А ангел наш снесëт ему бошку...» Гарри сглотнул вязкую неприятную слюну. Ангел? «Какой страх!... Я не уверен, но... Господи, пусть бы я ошибся! Но, кажется, я видел того юношу среди гипсовых неподвижных — неживых — тел... А ещë одну женщину из Хогсмида. И... Там был совсем ещë ребëнок, в луже крови и...» Гарри потирает кадык, поглядывая на Драко. Меньше всего хочется потревожить его сон. Но тошнит от описаний жутко. Во всех дальнейших записях лик спасителя, на которого так надеялся Драко наконец-то раскрывается. Гарри видит своë имя на каждой странице. «... Страшно. Постоянно. За всех вокруг. За мир. Наш мир. И за себя. Потому что я трус. Всесильные силы: Господь, Судьба и Магия! Не оставьте нас! Помогите Гарри! Только он в силах искоренить это зло. Только Гарри, мой милый Гарри, в силах справиться с Ним!...» «... Я исхожу от страха за Гарри! Я не знаю где он. Жив ли? Есть ли у него силы? Хватит ли веры? Я верю в него, Господи, и ты верь! Только ему и в него я и могу верить!» «... Смею писать сюда о своëм самом сокровенном секрете: я почти утратил веру, потому хватаюсь за единственный огонëк света. Я хочу выносить чадо от любимого человека. О Гарри нет никаких сведений, крëстный заверяет, что наш Герой жив, но я всë равно потерял сон. Вижу его смерть каждую ночь, вижу, как любимый мною взгляд потухает-потухает-потухает, раз из раза я провожаю его в последний путь. Профессор обещал поколдовать над моим желанием. Я боюсь верить, но он говорит, что такое возможно... » «... Сейчас ночь, крëстный в Мэноре, но об этом никто не знает. У него всë готово. Мы провернëм всë этой ночью... » — Гарри всматривается в почерк и видит разительную разницу предыдущих записей с этой. Руки Драко явно било сильной дрожью, когда он держал перо. «...Ритуал проведëн. Остаëтся надеяться, что плод сможет выжить во мне. Было больно. Северусу пришлось держать меня руками, потому что пересекаться магиям нельзя. На самом деле всë ещë очень больно. Похоже на круциатус. В полсилы. Но малыш, которого я уже чувствую, стоил этого, всего стоил. Теперь есть кроха, связывающая меня с мысленно моим Гарри. Пусть Гарри никогда и не узнает о нëм, ребëночек будет знать: его отец не только моя единственная любовь, но и настоящий Герой!.. » Гарри левитирует себе стакан с водой, однако сразу смыть ком в горле не выходит. Приходится зажать себе рот, подавляя эмоции. Значит, как круциатус. В полсилы. Выходит, Драко знал, каков настоящий круциатус в полную силу. Но он не писал об этом. Неужели это была обыденность — терпеть пытки на себе, слышать помимо чужих криков свои?.. «... У меня есть смысл — это главное. Но эмоциональный фон стал ещë хуже. И мне постоянно холодно. Совсем ничего не греет, хотя кутаться есть возможность только за закрытой дверью своей комнаты. Аппетита как не было года полтора, так и нет. Давлюсь, но ем. Для ребëночка. Мама заметила во мне перемены, но ей ни за что не докопаться до причины. Отец скорее всего уже смирился с тем, что я тряпка. Отводит от меня фактически все поручения своего хозяина. Для меня же хозяин может быть только один — тот, за которого я молюсь по ночам, тот из-за кого я уверовал в Бога. Гарри никто иной, как его посланник: не может быть такой сильной души у обычного человека...» «... Не могу сдерживать слëзы. Рыдаю каждую ночь. Кошмары продолжаются. И во сне и наяву. Рон. Гермиона. Гарри. Боже, Гарри! Хотя бы я знаю, что ты жив, Гарри!... Его испепеляющий взгляд выжег во мне что-то. Конечно, я не выдал его. Под пытками не выдал бы. Плевать на разочарование чокнутых родственничков. Плевать! Главное — у Гарри есть все шансы!.. Моя палочка у Гарри. Пришлось имитировать борьбу. Странно: я должен быть без неë, как без рук... Но зачем мне они здесь, если душа моя там, где Гарри. Малыш бунтует, когда использую магию в контакте с кем-то. А в обычной жизни я могу и без неë, чай не беспомощный...» Согнув спину и сложившись на собственных коленях, Гарри на несколько минут откладывает чужие откровения. Он-то разве мог знать тогда, что борется с беременным Драко. От него беременным!.. Какой кошмар, боже... Как только Драко мог продолжать идеализировать его после всего, после сектумсемпры?.. Ведь он получал еë не от школьного врага, а от любимого человека, на стороне которого тайно был уже долгое время. Не поддаëтся представлению то, что тогда испытывал бедный его Драко. Теперь уже его. Не сможет Гарри оставить Драко, после всего пережитого ими, нужно учиться принимать верные решения сразу. Чтобы однажды не было поздно. «... Мне плохо. Чувствую, что ребëночек не совсем в порядке, но сделать ничего не могу. С Северусом связаться не выходит. Как подумаю послать письмо с Агмундом — живот скручивает от страха. Перехватят, вскроют, прочтут — страшно подумать, что будет!.. Низ живота всë чаще берут спазмы, иногда резь. Не могу толком разобраться, как описать ощущения. Хотя надо ли? Просто сильные боли...» Гарри хочется маховик времени. Оказаться позади пишущего эти строки Драко. Взять и забрать его оттуда, снять боль, избавить от предстоящих испытаний. «... По-прежнему не могу сомкнуть глаз ночью. Не только из-за кошмаров. Обстановка в поместье накаляется. По Мэнору начались полночные "патрули": Пожиратели слоняются туда-сюда, не гнушаясь забредать в наше — некогда хозяйское (какие мы теперь тут хозяева?) — крыло. С каждым днëм "элитный сброд" ужесточает свои развлечения. В звереет с каждым часом (не желаю писать его имя не по причине страха, но — отвращения). Гарри, где же ты? Помогают ли тебе и твоим друзьям мои молитвы? Всем собой надеюсь, что да...» Гарри не знает, куда деться. Кинуться бы сейчас к свернувшемуся калачиком парню и обнять-успокоить-приласкать, но Драко отдыхает, спит. Да и имеет ли Гарри на это право? Драко столько мучился... Пусть не по его вине, но всë же именно он был одной из причин. К тому же Гарри не может так сразу дать Драко ответных чувств, он его — настоящего — совсем не знает. Но без заботы больше не сможет смотреть на среброглазого блондина — Драко под сердцем носит его ребëнка, и вообще слишком много выпало на его долю, он заслужил тепла. Пару часов назад Драко смотрел на него со всей живостью тех чувств, о которых говорил и писал. Только вот захочет ли он чувств Гарри, когда придëт в себя, когда поймëт, что свободен. Первую любовь, тем более такую болезненную ещë нужно захотеть сберечь. Последняя запись датировалась вторым мая. Насколько знал Гарри, накануне Битвы Драко был в Хогвартсе. Позже нужно будет уточнить этот момент. «... Ночь была необычайно тëмной. Такой я никогда не видел. Всех домовиков мама распустила ещë прошлым вечером. Никси пытался остаться, но я успел предупредить Никти, чтобы он проследил за своим другом. Не знаю, куда они попадут после падения В, лишь бы их не разделили, вместе они справятся. Завтра всë решится. Вероятнее всего мир рухнет, и не будет уже ничего, — так сказала мама. Но я верю только в одно, и вижу лишь один исход — Гарри справится!..» Дочитав рукописную исповедь, брюнет долго сидел, уставившись на чужое прозрачное предплечье. Ткань рукава больничной пижамы задралась, являя его взору тëмномагическое клеймо. Вдоль черепа, вспарывая скалющую ядовитые клыки змею, проходил багровый рубец. Драко пытался избавиться от Чëрной метки, от Нагайны, что душила его душу, но, похоже, потерпел поражение. Рубец терял цвет прямо на глазах Гарри. Неужели Драко это сегодня сделал? «Нужно было позвать Финика, попросить не отходить от Драко!» — завинил себя Гарри. Парню очень хотелось бы прилечь, прикрыть уставшие глаза на минутку, но ему нужно было определиться с тем, как быть дальше. Что и как делать? Главное по сердцу, а там уж как получится. Сердце бы ещë своë понять-разобрать. Неровное биение переводить в слова — занести мозгошмыгов в энциклопедию проще будет. Драко просыпается с тревожным чувством. Открывает глаза, а рядом никого. На душе тоже сразу пусто становится. Сейчас ведь май. Совсем тепло. Окно приоткрыто, с улицы дует приятный ветерок. В полутьме Драко сразу же замечает втëкшую лужицу света: сквозняк двинул приоткрытую дверь. Сердце обливается чем-то горячим и жгучим. По голосам Драко узнаëт, что в коридоре Гарри тихо переговаривается не с кем-нибудь, а с девушкой. Со своей девушкой. Приятный голос, ещë в коридорах Хогвартса сравниваемый со своим в приступах бесправной ревности, Драко не перепутает. Гарри совершенно точно стоял с Джинни.