Secrets of our souls/Тайны наших душ

Гарри лежал на холодном полу возле кровати в тëмной спальне, выделенной ему семейством Уизли. Некогда улыбчивым, немного неловким, порой забавным, но очень-очень добрым. Когда-то. Нет, они наверняка никогда не отступятся от милосердия своих сердец, но вот искренние улыбки навряд ли ещë украсят их веснушчатые лица. Хотя Гарри не был уверен и в том, что когда-нибудь его собственные губы изогнутся в жесте радости. Не после того, что все они пережили. Не после того всепоглощающего и душащего страха, ступающего за ними след в след. Не после того, как они переносили своими руками трупы бывших знакомых, друзей, близких и тех, кто всегда незримо был опорой, но кого так и не удалось узнать и отблагодарить по-настоящему. Не после того, как вынуждены были бежать из последних сил, спотыкаясь об каменные обломки хогвартских стен. Обломки их Дома. Места, на котором зиждилось понимание того, что значит безопасность. Но сегодня всë рухнуло. И понимание безопасности, дружбы, вражды, проигрыша. Победы... Всего. Всë... Перемешалось?.. Не после того, как они все услышали крик брата, на своих глазах потерявшего близнеца. О, то был непередаваемый звук, такого не добавят в озвучку кино, такого и не представишь, пока не будешь оглушëн им вживую. Настоящий, нечеловеческий будто, вопль накрыл собой всë вокруг. Он был острым, как искусно наточенное лезвие, слишком пронзительным, до, казалось, кровавых слëз на щеках, до тонких алых струек, стекающих по шее из ушной раковины, сползающих куда-то за шиворот, заставляющих невольно поднимать плечи и жмуриться, прижимать руки к груди, пытаясь удержать во вмиг опустевших лëгких кислород для последнего по ощущениям вдоха, после которого сердце, разрывающееся на рваные, бесформенные ошмëтки, наконец разорвëтся. В клочья. Гарри вздрогнул, замечая, что в реальности сжимает пальцами грудную клетку, а затем, тряхнув головой в попытке отогнать непрошенные воспоминания, ударился головой о пол. Сильно. Но не больно, по сравнению со всей болью, через которую он прошëл... Да разве это боль? Видеть, как в глазах собратьев по бою: бывших сокурсников, одногодок, профессоров и друзей потухает огонëк жизни — вот боль. Да... Ничего уже не будет так, как раньше. Не после Войны, что закончилась несколькими часами ранее. Драко в который раз пытался отдышаться, не вызвав тем самым нового позыва. Его рвало с короткой периодичностью с того самого момента, как надзиратель небрежно кинул его ослабевшее тело на пол и, повернув магический ключ в замке, удалился, оставляя наедине с самим собой и подступающей истерикой или, возможно, уже безумием. Блондин не был уверен, что настигнет его раньше. Если бы не обнаруженная в туалетном углу раковина, функционирующая к тому же, парень давно бы уже выплюнул из себя и сам желудок (когда в последний раз ел хоть кто-нибудь из сражавшихся этим вечером?), и, главное, сердце, бьющееся неровно: то быстро, то еле ощутимо. Норовя не выдержать давления. Или остановиться. Драко представлял свои нервы оголëнными медными жилами, торчащими из раскрошенной, осыпавшейся штукатурки, прикрывающей его нервную систему. Впрочем уже с детства он знал, что так будет. Неизбежно к этому придëт. Оно и шло, медленно, но неуклонно. Пусть и с продыхами: Драко умудрялся дрожащими руками брать шпатель и неумело, не размазывая, комками закрывать проводки. Но, как показало время, и эти с надеждой наложенные комочки обвалились, не щадя своего мастера. Сейчас он полусидел-полулежал, оперевшись на ледяную кирпичную стену камеры предварительного заключения, щедро делящуюся с ним своим пробирающим насквозь холодом. Да, это не был Азкабан, но парень был уверен, что до него недалеко. Значит недолго им осталось. — Малыш мой... — всхлипнув, Драко положил руки на низ живота и внезапно заплакал, маска бесстрастия наконец сорвалась, и лицо его скривилось, губы задрожали. — Тебе, наверное, нехорошо там, страшно... И мне так страшно, так страшно... — хриплый шëпот отражался от стен, возвращаясь жутковатым эхом. — Ты, конечно, ещë совсем маленький, но я верю, что ты слышишь меня. Слышишь же? Но... я даже не могу пообещать тебе, что всë наладится. Потому что не знаю, что теперь может наладиться! Будет ли когда-то «хорошо»?.. Я даже не помню, когда было хорошо!.. — Драко продолжал бормотать, голос становился всë тише, и в конце концов превратился в почти неразличимый свист в тяжелом дыхании. Парень находился в полубредовом состоянии, воображая, что его истинные помыслы или, возможно, даже эти слова доберутся до мысленно его Гарри хоть шелестом ветра, хоть капающими звуками чьих-то слëз, хоть картинами снов. Хотелось верить, что случится чудо, и Гарри придëт сюда. За ним. Но... Не придëт. Драко знал. Но продолжал изничтожать себя несбыточными мечтами. Такими глупыми, наивными, и жестокими. Такими же, как и все те, которые начали появляться с того самого момента, как он переступил порог ателье мадам Малкин, и которые мучали его своими несбывшимися призраками на протяжении всех лет Хогвартса. Они мучают его и по сей день. Драко начали мерещиться дементоры. Они заглядывали в маленькое окошко у самого потолка, прятались в тëмных углах, шуршали своими чëрными одеяниями в длинных пустых коридорах, скребли своими наверняка острыми и скрюченными когтями по каменным кладкам и даже по прутьям решëтки, отделяющей его камеру, однако не торопились иссушать его душу, извращëнно довольствуясь его страхом. — Гарри... — шептали высохшие бескровные губы и, быть может, именно его мысли сходили с чужих уст в это же самое время в Норе у уставшего брюнета за спиной. — Гарри... Только не вини себя ни в чëм, ты не мог спасти всех!.. Это цена за общую победу, мой мальчик, и мы все заплатили еë своими потерями... — не сдерживая медленно стекающих по щекам слëз, проговорила Молли Уизли, зайдя проведать Гарри перед сном. Вернее перед одной из предстоящих бессонных ночей. Гарри сжал в своих ладонях сухие, но скрывающие в себе большую силу руки женщины, ставшей ему практически матерью. Драко зажмурился, стараясь не прислушиваться к звукам рыданий мамы и шëпоту отца, успокаивающего еë. Они всë поняли. Конечно. Осудят ли родители его? Теперь уже точно нет. Только мама будет переживать в разы сильнее. Разочаруется ли отец в нëм? Возможно. Но это не имеет значения. Для Драко уже не существовало ничего важнее вынашиваемого им малыша. Каждый из них прямо сейчас хотел бы желать лишь одного. Чтобы всë оказалось лишь кошмарным сном. Только вот рассудок всë ещë был при них, потому реальным желанием было одно единственное — уснуть. Как можно скорее и как можно на дольше. *** — Я ненавижу тебя. Все ненавидят тебя! И, будь уверен, ты поплатишься за свои грехи! Драко не слышит этих слов, он сам весь охвачен вакуумом из нереальных звуков, создаваемых его подсознанием. Взрывы. Звук обваливающихся кладок Хогвартских стен, магазинчиков и домов в Хогсмите. Крики, раздирающие горло кричащих. Драко казалось, что и его горло — тоже. Звук крови, текущей под ногами непрекращающимися ручьями. Казалось, где-то они должны были соединиться, объединяясь в реку, а затем и в нечто более масштабное, погребая под своими тоннами весь мир. *** Гарри делает вдох поглубже, чтобы справиться с накатившими эмоциями, но на деле становится только хуже. — Гарри?.. — тихо спрашивает Рон, кладя ладонь другу на плечо. Он сам разбит от и до, но у него есть Гермиона. Со второй половинкой всегда легче. А у Гарри нет никого. Никого кроме них, поэтому они все из последних сил будут поддерживать своего Героя. Не мальчика, который выжил, а мальчика, который воскрес, юношу, который перенëс намного больше, чем может перенести обычный человек. — Я в норме. — отвечает Гарри, справившись с тошнотой, когда к ним подходит Гермиона, тоже заметившая гаррино оцепенение и поджавшая губы. Она кивнула, хотя знала, что нет, он не в порядке. Никто из них. Гарри сглатывает вязкую слюну, пытаясь не думать, чем пахнет окружающий их воздух, и возвращается к остальным. У них полно работы на родной территории Хогвартса, ставшего полем битвы. *** — Мы с друганами обязательно придëм посмотреть на то, как вам выносят приговоры! И Драко вновь ничего не слышит. Он привык за последние... Сколько? Один? Два? Возможно, три дня... Каждый раз, идя мимо его камеры, молодые ещë парни, будущие авроры, проходящие практику, исходили желчью, сполна поливая его грязью. Но парню это уже не интересно, он, не щадя, топил себя сам. В воспоминаниях, в угрызениях совести. В чувстве вины. Особенно перед Джорджем. *** Гарри пытается отгородиться от окружающей обстановки, но ничего не выходит. Они только что закончили хоронить тех, кого нельзя было опознать из-за того, насколько были изуродованы тела заклинаниями Пожирателей Смерти. Вокруг много людей, очень, и все смотрят на него. У них у всех общее горе, но каждый переживает его по-разному. Кто-то в бессильной апатии, кто-то улыбаясь сквозь слëзы, кто-то беспрестанно плача с неясными эмоциями. Гарри не может отличить искренние улыбки в свою сторону от лживых. Все называют его Героем, но что творится внутри? Неужели никто не винит его (он ведь мог быть чуточку умнее, усерднее, сильнее), хотя бы подсознательно? Может и нет. Гарри справится с этим сам. *** — Надеюсь, вас всех ждëт Поцелуй дементора! Драко молча сжимает зубы. И не от обиды, не от унижения, не от страха за свою жалкую, никому не нужную жизнь. От другого страха — страха за маленький, ещë не рождëнный комочек внутри себя. Что ж. Не всех... Под утро Драко просыпается от криков отца и неясного не то хрипа, не то захлëбывания. Через десять минут прибегают дежурные и выносят мëртвое тело Нарциссы Малфой. Драко рыдает впервые после ночи со второго на третье мая. И впервые слышит, как рыдает отец. Драко потерял большинство из тех, ради кого переступал через себя много лет. Оставалось надеяться, что Гарри не только жив, но и в порядке. *** Да, Гарри определëнно не в порядке. Он и сам знает, по крайней мере сейчас, умываясь ледяной водой в туалете Министерства Магии, после того, как его вывернуло раз в третий. Здесь люди, похоже, со стальными нервами (либо же вообще без них). С завтрашнего дня начинаются суды над Пожирателями. С послезавтра Гермиона и Рон приступают к практике, любезно предоставленной Авроратом и Министерством. Гарри для этого пока слишком истощëн, он согласился только на присутствовие на судах. А на торжественном мероприятии, организованном Кингсли, занявшем пост Министра Магии, все улыбаются. Гарри тоже улыбается себе в зеркало и бежит обратно в первую попавшуюся кабинку. *** Оба парня были полностью вымотаны, столбик моральных сил был на отметке 273 по Кельвину. Завтра должен состояться суд над Люциусом Малфоем, предварительного слушания, конечно же, по его делу не будет. Приговора никто не ждал, гадая, и так было ясно, что приближëнного Тëмного Лорда точно ждëт Поцелуй. На завтра были назначены похороны Фреда. Гарри настраивался на то, как будет смотреть на Джорджа, как будет мысленно затыкать себе уши, чтобы не слышать его рыданий. Надежда на то, что Джордж не потеряет рассудок в полдень следующего дня таяла всë стремительнее. Один за последние дни не видел ничего, кроме темноты и сырости камеры ею скрытой, другой видел слишком много. Блондин вновь засыпает, чувствуя под собой твëрдость каменного пола, брюнет — мягкость кровати. Но ни один из них не видит впереди света.