Замуж за друга

Чимин вспоминает внимательный донсенов взор, отслеживающий каждую эмоцию на его лице. Вспоминает эти малиновые влажные губы, которые хочет без устали целовать. Запах хлопка, шампуня, апельсинового вермута и липких тел в невесомом тёплом пару. Как бы здорово было сейчас объездить младшего, впустить внушительных размеров член в себя, закрепить внутри и прыгать на нём до сбившегося дыхания, до невыносимого пожара в груди. У него слабеют ноги от желания вновь услышать тихие чонгуковы стоны и мокрые шлепки сталкивающихся друг о друга бёдер. Чон непредвиденно хорош в постели. Теперь все легенды о его сексуальных похождениях становятся вполне правдоподобными. С ним, как говорится, не соскучишься: проактивности и инициативы в нём хоть отбавляй. Он достойнейший компаньон для путешествия в мир секса, но Пак по-прежнему нерешителен, и безопаснее себя чувствует, проводя подобные исследования в фантазиях. — Чимин-щи, — голос коллеги варварски вытаскивает его из захватывающей вселенной его воображения. — А? — Я говорю, у нас встреча через десять минут, сможешь перевести? Ни он, ни его тело не настроены на деловой лад, и внеочередная встреча, которой даже нет в календаре, не может заставить его встать со своего рабочего места. Сейчас по расписанию у него — представлять откровенные сцены с Чон Чонгуком, так что расхаживать по офису после такой процедуры не рекомендуется ещё какое-то время: — Эм… слушай, если честно, у меня сегодня в горле першит. Не уверен, что осилю устные переводы. Я попрошу Йерим к вам присоединиться. Услышав это, коллега резко делает шаг назад и фиксирует на носу сползшую медицинскую маску: — Ты тест делал? Может, это омикрон? — Да нет, это профессиональное. Так бывает после долгих переводов, я вчера немного перетрудился. — Так ты ж вчера не работал. Справедливости ради нужно сказать, что это не полная ложь. Да, он слегка повредил голосовые связки, но отнюдь не переводами. — А, точно. Тогда, наверное, действительно нужно съездить сделать тест. — Да, поезжай сейчас. Дай знать, как только будет результат. Дописав текущую работу «до точки» и сделав последний глоток кофе, Чимин без зазрения совести закрывает ноутбук, кладёт его в сумку и уходит. Результат у него будет отрицательный, но коллеги об этом узнают уже после того, как рабочий день кончится. А пока он поработает удалённо, заодно и поработает рукой хотя бы раз, чтобы успокоить разбушевавшееся либидо. Дома в прихожей он обнаруживает мамины сапоги и куртку. Полы блестят, а кровать заправлена. Чувствуется гиперопекающая рука госпожи Пак. Загвоздка лишь в том, что он безвозмездный клининг не заказывал: — Мам, почему ты не предупредила, что придёшь? — О? — женщина выглядывает из кухни, приятно удивлённая. — Чимин! Я думала, ты на работе, не хотела отвлекать. А ты чего так рано? — Отпустили пораньше, — освободившись от верхней одежды и кроссовок, он выдвигается на кухню, целует родителя в щёку и мягко журит: — Мама, я же говорил, что сам справлюсь с домашними делами. — Так ты же работаешь целыми днями, а мне совсем несложно, — та уже приготовила сыну овощи под пикантным соусом и жирнейшую свиную корейку, которую Пак привлекательной не считает. Однако все в его семье почему-то уверены, что он обожает это мясо. — Нет бы сказать спасибо! У тебя вся спальня была обставлена грязной посудой! — Спасибо, мама. Чимин смирился, что матери никогда не постичь тонкости личного пространства. Поэтому некоторые глубоко личные вещи он прячет даже в квартире, где живет один, а о том, чтобы приводить сюда мужчин, не задумывается вообще. — Садись обедать! — женщина сушит полотенцем только что вымытую тарелку и наполняет её своими кулинарными произведениями. — Я буду только овощи… — Ты будешь всё, — обрывает она строго. — Совсем уже исхудал! Отнекиваться бесполезно, и засим они сидят за обеденным столом, разговаривая обо всём и ни о чём. Мама вновь описывает свои странные, неизвестно что знаменующие сны, показывает фотографии и видео внуков, от которых сама же и в восторге, а Чимин делится сплетнями из офиса. Но он-то знает, что чужая жизнь ей неинтересна, а вот её дражайшего отпрыска… — Расскажи мне об этом парне, — требует напрямую. — О каком? — Чимин-а, не глупи! О своём парне. Что ж, было бы наивно предполагать, что она не затронет эту тему. Она даже долго продержалась. Парень не торопится раскрывать все карты. Фактически, там и рассказывать-то нечего — по крайней мере, маме. — Как его зовут? — она готовится с головой нырнуть в обсуждение чиминовой пассии и придвигается теснее, чтобы ненароком ничего не упустить. В её глазах столько азарта, что сын воленс-ноленс идёт ей навстречу, заботясь о её наконец вспыхнувшем огоньке надежды: — Эм, Чонгук. Односложный ответ не удовлетворяет её аппетит, и она усиливает напор допроса: — И как у него? Серьёзные намерения или просто погулять? — Думаю, что довольно серьёзные, — крайне смущённый, Чимин хватает палочками, а затем отпускает тушёную морковь и делает то же самое с кабачком. Ничего из этого он в итоге не ест. Маму, похоже, его питание уже перестало волновать, поскольку есть кое-что важнее: — Откуда он? У него есть своя жилплощадь? — она оперирует здоровым прагматизмом, превосходящим над всеми нелепыми сантиментами вроде любви, взаимопонимания, уважения. — Он снимает, — отвечает парень, понимая, что эта новость её не устроит, поэтому торопится реабилитировать репутацию друга: — но он купил для мамы квартиру. — У него только мама? — Да. Неполная семья — ещё один ночной кошмар для госпожи Пак, но скармливать ей сладкую ложь было бы нечестно. Он может, конечно, некоторые факты не озвучивать и смягчить, но правда останется той же: у Чонгука нет отца. Такое бывает, и это не трагично. В каком-то смысле для Чонгука это явилось дополнительным стимулом стать независимым человеком. Жаль только, чиминова семья вряд ли примет во внимание сей аспект. — А почему он с ней не живет? — Ну, он хочет быть самостоятельным. — У него есть своя квартира, но он предпочитает снимать, чтобы не жить с мамой? Чимину начинает казаться, что она подвергает критике всё, что слышит о его избраннике. Она недовольна чонгуковой зрелостью и автономностью? Такое Пак даже не мог предугадать. — Да. — Странно. Матери, наверное, одиноко. — Им обоим так комфортно, — раздражение вперемешку с безысходностью занимают первые ряды в чиминовой груди, и ему ничего не остается делать, кроме как заесть тревожное чувство остывшими овощами. — Хм… — мать обрабатывает полученную информацию несколько секунд в безмолвии и поджимает губы, что безошибочно выдаёт её неодобрение. Но она принимает решение дать многострадальному Чон Чонгуку ещё один шанс: — А кем он работает? — Он один из учредителей компании, которая занимается техническим оснащением мероприятий, — Чимину потребовалось несколько заходов, чтобы окончательно вникнуть, чем так ярко горит его «парень». Наверное, если бы Пак передал всё воодушевление, с которым Чон обычно живописует свой род деятельности, то обязательно бы завлёк собеседницу: — Вроде как, они строят сцены, ставят свет, звук, экраны и всё такое. Он очень любит свою работу, ночами не спит. — Ясно, — если мать и работа Чонгука не впечатлила вкупе с его трудолюбием, то Пак уже не знает, что может вызвать её расположение. Разве что лишь открытие, что Чонгук — женщина. — Фото покажешь? — Мам… — Что такое? Ты же уже начал рассказывать. — У меня нет его фото. Сказать по правде, Чимин чуть стесняется и боится. Как только он покажет фотографию, всё обратится в реальность, и путей отступления будто бы не останется. Более того, довольно сложно отыскать фотографию, где Чонгук бы не выглядел как оборванец и уличный хулиган. А вся галерея с Чонгуком в его телефоне — сплошное дурачество. — Но у него же есть профиль в соцсетях. — Да, и ты, наверняка, уже сама его нашла. — Я же не знала его имени… — женщина дарит ему хитрую улыбку, отчего сын устало качает головой. Она неисправима. — Ну, покажи, Чимин-а! — Ладно-ладно! Поиск нужного изображения занимает какое-то время. Он пытается найти что-то, где не заметны его кляксы на руках, а металла на лице чуть меньше, чем обычно. В результате он выбирает видео, где они с Чонгуком изображают вялое рукопожатие — очередной только им понятный прикол — и демонстрирует его маме. Та смотрит внимательно и несколько раз, в последствие резюмируя: — Так и знала, что тебе по вкусу смазливые инфантилы. — Ха-ха! Не такой уж он и смазливый, — Чимин сам пересматривает медиафайл, оценивая его с точки зрения матери, и смеётся. Хорошо хоть не оборванец. — Позови его к нам завтра на ужин, — предлагает она вдруг. Пак округляет глаза, насколько это возможно, вскрикивая: — Что? Нет! — Почему? Ты же сказал, что у вас всё серьёзно. — Да, но… — Так позови. Долгими уговорами она всё же принуждает его написать младшему. При этом Пак надеется, что завтра — один из тех дней, когда Чон должен до утра присутствовать на монтаже, но, к несчастью, никакие силы не препятствуют пылкому согласию.

***

Дверная трель, которую Пак ждал в саспенсе, разносится по всей родительской квартире, чуть ли не провоцируя сердечный приступ. — Я открою! — выпаливает он излишне громко и буквально бежит к двери в надежде добраться до прихожей раньше, чем это сделают мать, отец или кто-либо ещё из его теперь уже большой семьи. Чон Чонгук предстаёт перед ним в total black аутфите: классические чёрные брюки прямого кроя, выгодно подчеркивающие длинные стройные ноги, чёрная футболка, распахнутая чёрная рубашка поверх и дутая куртка, тоже чёрная. Излучает оптимизм. — Привет, мистер Сахарная Попка, — мурлычет с улыбкой и тянет к себе опешившего Чимина. Руку он беспардонно располагает на хёновой ягодице и сжимает её, пока лезет целоваться. — Чонгук, не делай так! — шепчет последний взволнованно, пытаясь отстранить от себя гостя. Но тот слишком силён, чтобы поддаваться сопротивлению: — Почему? — Здесь мои родители и брат с его женой и детьми. — И что, я не могу потрогать эту сахарную попку? — Гук продолжает стискивать старшего в объятиях, не оставляя никакой возможности из них выйти, поэтому Чимин протестует лишь словесно: — Перестань! — Чонгук? — слышится в прихожей женский голос, и только он заставляет юношу отпустить пленника. Госпожа Пак делает вид, что не заметила их вопиющее поведение, и улыбается: — Здравствуй! — Здравствуйте! — её потенциальный зять кланяется, но проявленное им почтение не доходит до адресата, так как Чимин закрывает парня всем своим телом, не позволяя матери разглядеть хоть мельчайшую деталь в новом знакомом: — Мам, я покажу Чонгуку, где помыть руки! — бросает он ей, а младшему буркает: — Раздевайся скорее! — после чего тянет в ванную на всех парах, и там ворчит: — Это что? — он оглядывает Чонгука с ног до головы, даже не зная, с чего начать. — Что? — тот в текущей ситуации аккурат ребёнок, отчитываемый педагогом за неподобающий внешний вид. — Рубашка. Я прилично оделся, как ты и просил. Да, рубашка приличная, однако закатанные рукава полностью обнажают руки, одна из которых забита так, что не осталось ни единого пространства чистой кожи. Это сексуально и красиво в любой другой ситуации, но совершенно точно — не в данной. — Слушай, у меня довольно консервативные родители, — объясняет Пак терпеливее, а у самого пальцы трясутся в нервном напряжении, — они не будут в восторге от твоих наколок. — Это называется татуировки, Чимин-а, — хихикает Чон, наблюдая, как друг суетливо распутывает его одежду: — Давай развернём рукава, — с горем пополам продевает крошечные пуговицы в отверстия манжет и расправляет мятую ткань: — И сними всё это с лица! Гук замечает суровый взор на своей брови. — Штангу? — нехотя восклицает он. — Она тяжело откручивается, и морока потом надевать обратно! Старший обрубает на корню все его жалобы твёрдым: — Не время капризничать! Я тебе потом помогу надеть. — Я бы предпочел, чтобы ты мне кое с чем другим помог, — юноша играет бровями, расплывшись в улыбке, и тянется к чужому детородному органу. К добрачным развлечениям в данную минуту Чимин решительно не готов, поэтому бьёт по загребущей ладони, вякнув: — Чонгук! — Хорошо-хорошо. Чего ты такой нервный? Лишённый абсолютно какого-либо права выбора, Чонгук принимается за снятие украшения, а вдобавок ещё и слышит: — И с губы тоже снимай! — Послушай, зачем мы это делаем? Сегодня я это скрою, но они же всё равно это увидят. — Первое впечатление важнее всего, не знал? Скрепя сердце он делает всё, что просит возлюбленный товарищ, и тот обязательно оценит и поблагодарит его за уступки, как только закончится это испытание. Покамест Чимин как на иголках сидит за семейным столом, и в горло не лезет ни малейший кусок отменно приготовленных клёцок. — Чонгук, — начинает мама. Here we go! — Чимин рассказывал про твою маму. Вы близки? Младший, напротив, выглядит расслабленным. Видно, что это не первое его знакомство с чужими родителями. С детьми Джихёна он даже немного поиграл, пока накрывали на стол, из-за этого они теперь ежесекундно прибегают к нему, показывают свои игрушки и зовут погонять машинки. Он избрал политику быть собой, чего бы Пак сегодня ему очень не рекомендовал. Хотя, кто знает, может быть, его обаяние и завоюет сердца скептически настроенных родственников. — Не сказал бы. Однажды, она мне позвонила и спросила, как я планирую сдавать выпускные экзамены в школе. А я уже был на втором курсе университета, — он сушит зубы, ему весело. Джихён фыркает тоже, а вот мама с папой задумчиво его озирают, делая ужасающие для Чимина выводы. Нет, всё же его обаяние на них никак не действует. Отец игнорирует чонгуков шутливый настрой и присоединяется к допросу: — А они с твоим отцом разведены, или его не стало? — Я не знаю, что с ним, — Чон качает головой, увлеченно разрезая кусок сочного мяса. Аппетит у него на месте, никакого напряжения в комнате он не чувствует, в отличие от его друга, мысленно вздрагивающего от каждой реплики. Зря он вдаётся в подробности, тем более в такие нелицеприятные. Всем, чем может, Чимин пытается подпилить шероховатость ответов: — Ты же говорил, что твоя мама в разводе. — Да, в разводе с отчимом. Я, кстати, до 15-ти лет думал, что он и есть мой отец… как и он, в принципе. Это конец. Катастрофа неизбежна. Чонгук посчитал приемлемым поведать почти незнакомым людям драму своей семьи. Под столом Пак сжимает чужое колено, давая сигнал немедленно прекратить. Донсен, видимо, воспринимает это как проявление поддержки или, упаси господь, страсти, поэтому глядит на него и энергично подмигивает. — То есть, ты никогда не видел биологического отца? — Да, я даже не знаю, кто он. Чимин бы сейчас смачно ударил себе по лбу, если бы мог. Но единственное, на что он способен — это со всей мочи вонзиться ногтями в чонгукову ногу, вложив в этот жест кричащее: «Ради бога, хватит!». С другого конца стола вмешивается дипломатичный и вечно дружелюбный Джихён: — Хорошо, что отчим тебе его заменил. Вы общаетесь? — Уже нет. Он в какой-то момент чокнулся и постригся в монахи. Пак давится смехом от абсурдности ситуации: — У Чонгука очень специфичное чувство юмора, — объясняет он ошеломлённой семье. Ему и самому всё услышанное кажется несуразной шуткой, вышедшей из-под контроля. Но сейчас не время для чонгуковой традиционной постиронии. Почему он не может обойтись простым и ёмким: «мои родители в разводе»? Почему предпочитает окончательно закопать себя? — Нет, это правда. Так что в каком-то смысле даже хорошо, что он мне неродной. А то он пил, бил маму. В общем, так себе были бы гены, — обворожительная улыбка его не спасает. Мама в очередной раз поджимает губы, папа молча накладывает себе салат. Никто не улыбается. Только Джихён на пару со своей прелестной женой Хёрин безмятежно наслаждается яствами и питиями при свечах. Последняя берёт ситуацию под свой контроль, меняя тему: — А ты сам хочешь семьи? — Да, я бы хотел детей, и собаку, и кошку, и любимого человека рядом, — с нежностью Гук бросает взгляд на пунцового от стресса хёна. Никакими сладкими речами он уже себя не обелит. Всё потеряно. — Чимина? — улыбается Джихён, которого с укором окликает брат. А он невозмутимо отпивает лимонад, поясняя: — А что? Раз уж Чонгук пришёл к нам на ужин, значит рассматривает тебя как любимого человека. Разве нет, Чонгук? — Да. Да, я думаю, дело идёт к свадьбе. Пак был уверен, что ниже падать некуда, но вот раздаётся стук снизу, а там дурацкие чонгуковы шутки. И самое страшное: они принимаются родителями за чистую монету. — Ну, о свадьбе, наверное, ещё рано думать, — нервно усмехается мама. Мама, которая каждую ночь видит чиминову свадьбу во снах. Каждую. Мечтает о том, чтобы сын в конце концов остепенился. Говорит, что о свадьбе ещё рано думать. — Вы же не так давно встречаетесь? — Да мне в принципе уже всё понятно. Хён стал мне очень дорог, и я хочу, чтобы он был в моей жизни. Так, а это ещё что такое? Чимин уже не может разобрать, где кончаются шутки, и начинается правда. Чему из сказанного верить? — Но в качестве мужа ли? Вы можете дружить, — Мама. Всецело. Против. Даже она отправляет Чона во френдзону, но его это не останавливает, и он заверяет: — Мы и дружим. И я люблю его. И потом, как говорится, лучшие отношения — те, что основываются на дружбе. В ход идут цитаты. Чонгук дарит Чимину беззаботную самоуверенную улыбку, убеждая, что всё у них на мази. А тот уже и не знает, что чувствовать. Все его эмоции достигли апогея и рассыпались на миллионы мелких как песок осколков. Наверное, как раз это и называется утратить контроль над ситуацией. Всё просто превращается в мешанину у него на глазах. — Чимин, а ты его любишь? — спрашивает брат. Больше всего на свете он бы не хотел говорить о любви. Накалённый, он комкает под пальцами полы хрустящей скатерти так, что на ней расходятся строчки. Ладно, ему нужно собраться! Сделать глубокий вдох. Выдох. Привести мысли в порядок и ответить: — Мы с Чонгуком не вкладываем в значение «люблю» невероятно глубокое и обдуманное чувство. Когда мы говорим «люблю» это обозначает наши сиюминутные ощущения друг к другу. Как это делают дети: как это делает Сюмин, — он показывает на племянника, мирно играющего с сестрой на ковре у телевизора. — В какую-то минуту он может сказать, что любит маму, в какую-то — что он не любит её. — То есть это несерьёзно? — уточняет отец. Нет, всё! Он отказывается участвовать в этой беседе! Не так должен был проходить этот вечер: в прениях и недопонимании. — Я же говорю, что дело идёт к свадьбе, — упрямится Чон, а у соседа его уже сил нет причинять ему боль под столом. — Вы хотите пожениться? — Да, — объявляет младший, на что Чимин устало бормочет: — Чонгук, это ответственное заявление. — Твои родители спрашивают, хотим ли мы пожениться. Я хочу, и ты, как я помню, тоже. — И когда свадьба? — Хёрин подпирает ладонью подбородок; в её лице читается неподдельная благосклонность к перспективе их замужества. — Когда хён скажет. — Чимин? Все смотрят на главного героя их беседы в ожидании его решения, а он лишь может неуверенно проговорить: — Что? Как только, так сразу. Мама, как и сын её, на пределе. Чтобы хоть как-то успокоить нервы, она ставит ровно в ряд столовые приборы перед собой и складывает заново уже использованную бумажную салфетку: — Нам же нужно знать, чтобы подготовить мероприятие. — Мы не хотим никаких мероприятий. Это будет тихая скромная свадьба, без кучи родственников. Чимин сам не верит тому, что самопроизвольно выходит из его уст. Идея о свадьбе с Чонгуком для него стала чем-то из рода фантастики. Но нужно же что-то сказать. — Ребята, я вас не понимаю, — всплескивает руками отец. — Вы как будто шутите. — Давайте вы хорошенько всё обдумаете. Ещё много что может измениться. Например, вы расстанетесь — имела в виду мама, или правильнее сказать: надеюсь, вы расстанетесь. — Мог бы мне цветы ради приличия подарить, — бросает она вдогонку через час, когда дверь за Чонгуком закрывается. Вечер не приносит Чимину ничего кроме беспросветной фрустрации. Он боится устраивать с родителями разбор полётов, поэтому совсем скоро после ухода друга выметается из этой квартиры сам. Ему предстоит бессонная ночь, полная душевных терзаний и навязчивых мыслей, и он предпочитает провести её в одиночку, включив авиарежим на телефоне.