Замуж за друга

Чимин берёт отгул и едет к Чонгуку в гости за тридевять земель в самый отдалённый из всех существующих районов Сеула. На часах девять утра, потому что Пак не хочет ждать ни минуты, и первым же делом после пробуждения приоделся, увлажнил кожу лица тканевой маской и прыгнул в такси. Их ждёт незабываемый день: еда, Youtube, приставка и много вермута с тоником, что он прихватил с собой из холодильника. За сорок минут до завершения поездки он информирует друга о своём скором прибытии по видеозвонку. Там Чонгук поспешно выносит тонну полных мусорных пакетов в подъезд, запыхавшийся словно после разгрузки вагонов. Намджуну же он говорит, что хотя они и останутся совершенно одни в квартире, никакой копуляции не состоится, ведь они друзья. Сам Пак в этом чрезвычайно убежден. Они здорово дружат, и рушить прекрасную связь под воздействием похоти как минимум глупо. Да, ничего не будет. Через сорок минут Чимин оказывается у двери назначенного места, но ему открывают не сразу. По ту сторону раздаются гулкие ускоренные шаги, и Пак нажимает на кнопку звонка ещё раз, после чего слышит: «Да иду я!», а далее — всевозможное сквернословие. — Шевели булками, жопа вонючая! — кричит он в дверь, пока её хозяин, по-видимому, закидывает нестиранные носки далеко под диван. — Ты не представляешь, на каком 2х я сейчас убирался! — выдыхает Чон, распахивая дверь. Предстаёт он перед хёном весь влажный после душа и в боксерах с принтом многочисленных корги. Чуть согнувшись, он переводит сбившееся дыхание, а старший тем временем неспешно озирает прокачанное полуголое тело, покрытое мелкими каплями воды. Какая мускулистая грудь пряталась за оверсайзными футболками, а какие соски — просто загляденье! Что уж говорить про эту маленькую аккуратную за… Всё же, отсутствие секса на Чимине сказывается губительно. — Сотри с подбородка слюни и проходи! — одёргивает его Чонгук, весьма польщённый оценивающим взглядом гостя. — Ну, хоть что-то тебя заставило убраться! — произносит последний, теперь намеренно осматривая всё вокруг кроме юноши рядом с собой. Он снимает заснеженные ботинки, драгоценную беретку с головы и пуховик, что весит вдвое больше него самого. — Ни для кого раньше я так не убирался, цени это! — Чон убегает в другую комнату, чтобы одеться. За это время старший проверяет результаты его труда: пол пыльный, как в заброшенных домах, а на поверхности комода пыли столько, что из неё можно построить песчаный замок. Пак смеётся — ему смешно от всего, что связано с его недотёпой-донсеном. — Ну что, как доехал? — тот появляется в серой разношенной майке и такого же цвета sweatpants'ах. Настолько трогательный и уютный, что Пака разрывает от умиления: — Я так рад тебя видеть! — с разбега он запрыгивает на Чона, будучи уверенным, что тот его выдержит непременно. Младший от неготовности ухает, но подхватывает его под ягодицы и позволяет себя обнять. Пахнет свежо и вкусно, пусть и самым дешёвым гелем для душа от Nivea. Пак зарывается ему носом в мокрые волосы до тех пор, пока не понимает, что это всё слишком интимно и романтично для их отношений. Да ещё и чужие ладони на его пятой точке — совсем не входят в часть дружеских объятий. — Это что, берет с Ким Ир Сеном? — «случайно» замечает Чимин, спрыгивая с сильных рук. Он отвлекается на головной убор, что висит на краю настенного зеркала, и хихикает: — А еще про мою что-то говорил! Откуда она у тебя? — Югём путешествовал в Северную Корею. Прикупил для меня. Чимин примеряет берет, который ему, как оказывается, очень идёт, и задаётся целью пробыть в нём весь день. На кухне Чонгук его таким фотографирует, и пока Чимин достаёт из бумажного пакета заказанные ими куриные крылышки в панировке, отправляет своему другу, подарившему как раз-таки этот берет. — Погоди-ка! — Чимин заглядывает в телефон у младшего в руках. — Вы что, с Югёмом обсуждаете меня? — Конечно. Он хочет с тобой познакомиться, кстати. — Там целый анализ Пак Чимина! — присвистывает он, пусть даже и Гук максимально старается скрыть от него содержимое переписки. — Можно посмотреть? — Зачем? — Ну, мне интересно, что вы обо мне говорите. — Там ничего особенного. Пренебрегая всеми отговорками, Чимин резко выхватывает из чужих рук телефон, и, хотя жест этот и бестактен, и он бы сам себе за это по физиономии надавал, Чонгук не пытается забрать девайс обратно, а лишь наполняет бокалы вермутом с тоником в пропорции два миллиона к одному. В переписке Пак находит видео с их первого свидания, где Чимин цитирует Патрицию Реджани с итальянским акцентом: «Money can’t buy you happiness, that’s for sure. But it’s way better to cry in Rolls Royce, than to be happy in a bicycle». Следом Югём комментирует: «Он очень красивый, и даже улыбается с тобой долбоёбом», Чон отвечает: «Он охрененный». Друг советует: «Бери его», на что младший уверенно говорит: «Возьму!». Пак не успевает прочесть, что было дальше, поскольку младший мягко просит его отложить телефон и выпить с ним. Решив, что и так увидел больше, чем может переварить, Чимин соглашается, и следующий час они пьют, едят и курят. Затем ещё пьют, немного едят и очень много курят под Джей Пака. Лучшее времяпрепровождение за всю его ничтожную жизнь. — Ты сейчас с кем-то общаешься? — интересуется Чон, вкусно затягиваясь Winston'ом с фиолетовой кнопкой. Чимин заходится смехом раньше, чем озвучивает: — Разве что с фотографией Джексона. — Это как? Ему не хочется признаваться, и в трезвом состоянии он бы этого разумеется не сделал, но он в очередной раз пьян — что уже вызывает озабоченность, кстати — и крайне честен:  — Боже, это стыдоба! — он закрывает маленькой ладонью лицо, отчего мгновенно ловит вертолёты, и вынужденно бормочет: — Я просто недавно смотрел на фото Джексона и посылал просьбу во вселенную, чтобы он мне написал. Чонгук будет смеяться! Он гарантированно будет издеваться над ним! — В чём проблема написать самому? — пожимает плечами Чон, и ни одной нотки потрясения в его голосе не прозвучало. Пак мысленно вздыхает с облегчением и окончательно понимает, что с этим человеком может обнажиться до самого ядра своей души: — Не хочу показаться навязчивым. В тот вечер все наверняка подумали, что я бегаю за ним. — Ты слишком загоняешься, — машет рукой парень, и траекторию этого движения повторяет тонкий дым от сигареты между его пальцев. — Если чего-то хочешь, просто подойди и возьми. — У-у-у! Попахивает харассментом. — Что за слово нового десятилетия? Где теперь найти грань между соблазнением и домогательством? — Всё дело в согласии. Ты должен получить его. — Это бред, — качает младший головой, твёрдо уверенный в своей правоте, точно он единственный в мире умный человек. — Хочешь сказать, что я должен спрашивать у человека «можно тебя трахнуть?» всякий раз, когда я хочу это сделать? — В идеале — да. — Это так не работает. Вот бы Чимину такая вера в себя. Он хмыкает и с лёгкой иронией в интонации приближается к парню: — А как это работает в твоём случае? — С женщинами или с мужчинами? Право, эта его раздражающая многоопытность уже в печёнках у Пака сидит! — С мужчинами. Про женщин я уже наслушался. — С мужчинами всё ещё проще, — рассказывает Чон, туша сигарету. В эту минуту он выглядит как никогда зрело и, можно сказать, притягательно. Он также зачем-то смотрит своими тёмными глазами-маслинами прямо на хёна, когда произносит: — Я просто целую, — ещё и медлит в словах, — потом отсасываю до тех пор, пока они сами не попросят их трахнуть. Просто смешно наблюдать за жалкими потугами Чонгука быть сексуальным. Или не смешно? — Почему ты не сделал так со мной? — Чимин изображает скептицизм, насколько это возможно, и подпирает рукой отяжелевшую голову. — С тобой другая ситуация, — младший отводит взор и тянется к почти пустой бутылке вермута. — Я тобой очень дорожу. К тому же, — озорной блеск появляется в его глазах, когда он чеканит: — мы друзья. Чимина завораживает вновь кольцо на его губе, стянутой в широкую улыбку. Он смело протягивает палец к сверкающему серебру и зачем-то водит по нему, прощупывая текстуру поверхности. Потом большой палец по какой-то причине проходится по всей нижней губе, спускается и останавливается на маленькой родинке под ней. — С тем парнем, кстати… Как его?.. Ча Ыну… Ты в итоге дружишь с ним? — Зачем мне это? У меня есть ты, а ты намного лучше. В возникшей тишине они обмениваются глупыми и в то же время многозначительными улыбками. Чонгук целует застывший на его подбородке палец и с всевеликим одушевлением предлагает: — Мартини кончился. Сходим в винмаркет у дома? Чимин соглашается, но сначала забегает в ванную комнату, потому что пьянеет каждую секунду, и с этим нужно что-то делать. Там он умывается холодной водой, а после любуется на свое розовое лицо в зеркале. Он красивый, бесспорно, но глаза выдают его с потрохами. Он очень, очень пьян. Это надо прекращать. С завтрашнего дня. В прихожей Чонгук уже надел чиминову куртку и берет. — Смотрите, я французский художник, а по совместительству — бабушка Чонгука! — объявляет младший. Пак смеётся (как обычно), подходит к вешалке и надевает куртку Чонгука. — А я Чонгук, я занимаюсь сексом с пяти лет! — Чимин натягивает капюшон, и они вместе выходят из квартиры, по пути снимая Stories, мол они такие приколисты, обменялись одеждой и изображают друг друга.

***

Чимин считает все родинки на чонгуковом лице, пока тот гремит ключами, открывая дверь. Маленькая на лбу, одна — на выдающемся носу, три — на смуглой щеке… нет, четыре (четвертая — ближе к челюсти), одна — и самая незабываемая — под губой, прямо посередине. Словно Бог специально продумывал локацию каждого пятнышка. Стыдно признаться, но Чимин до смерти хочет поцеловать их все. Громко и неприятно Чон поворачивает ручку двери: — Проходи! — призывает он старшего, однако тот не спешит с места сдвинуться. Чонгук ловит взгляд и угадывает в одночасье. На счёт три теряем контроль. Раз. Чонгук размыкает влажные губы, внимательно изучая хёново лицо. Чимин понятия не имеет, что на нём. Наверное, слабость, поражение, непреодолимое влечение. Два. Младший отпускает дверь и пакет из магазина. Бутылки звенят, но не разбиваются. Пусть даже и разбились бы — плевать! Он делает шаг, и Чимин вместо того, чтобы отстраниться, назло себе идёт навстречу. Три. Чон целует, а Пак отвечает тут же, сдавая позиции окончательно. Он мычит в поцелуй и обмякает весь в руках донсена. Тот прижимает его к стене и требовательно мнёт губами чужие губы, стискивает талию, пропускает колено между его бёдер. Чимин не контролирует стоны, особенно когда чувствует трение о пах. Он боится себя, боится Чонгука и всего, что может произойти в следующую минуту, потому что может произойти всё, что угодно. Потому что он сам способен на всё, что угодно. Цепляясь за широкие плечи, он раскрывает рот ненасытному языку, играет с ним и покидает сознательный мир, когда этот язык скользит от линии челюсти ниже. Губы накрывают чувствительную шею, хотя он, помнится, просил никогда не ступать на запретную территорию. Чимин почти плачет. Он не замечает тех секунд, в течение которых Гук завлекает его в квартиру, снимает с него собственную куртку наряду с водолазкой. Не замечает, как они, наскоро сбросив всю верхнюю одежду и обувь, оказываются в спальне. Младший лижет ему соски и смотрит на него так преданно, нависая сверху. — Ах, Чон… — Пак не знает, что делать с похотью, что льётся через край. Эрекция болезненно упирается в плотную ткань джинсов. Он сжимает бёдра между собой и извивается под Чонгуком, который внезапно сбавил обороты и больше не спешит. Поймав жертву, он, наконец, беспечно дразнит её, ласкает языком медленно, путешествует им до ямки пупка, затем — до пояса джинсов. — Как я и сказал, — шепчет он, — ты мне очень дорог. Я не войду в тебя, пока ты сам не попросишь. Чимин не может отвести глаз от этого Чонгука: от его мощи и несовместимой кротости. Пак запускает пальцы в чернь густых волос, тянет младшего к себе. Они целуются глубоко и мокро, и в этом поцелуе больше осознанности и мудрости, чем неизвестно сколько времени назад. Неожиданно для себя он проявляет инициативу и садится верхом на донсена. Не отрываясь от горячих губ, он ёрзает на ощутимой эрекции Чонгука в жажде почувствовать твёрдость чужой плоти. Чон сдавливает его ягодицы и уже слышно пыхтит. Пак стонет снова: желания столько, что сил не хватает на поцелуи. Младший заставляет его двигаться с ещё большим нажимом и быстрее; прячет лицо в плече Чимина и дышит туда обжигающе. Последний кричит, пока мокнет нижнее бельё от обильного предэякулята. Он чувствует член Гука через его спортивные штаны, и ревностно хочет его видеть. Слова «хочу твой член» висят на языке, но это будет означать бесповоротное согласие, что он сейчас опасается дать. Поэтому он ничего не говорит, а лишь тянет кромку чонгуковых штанов с бельём вниз. И вот он: крепкий и тёплый член Чон Чонгука у него в руке. — Чимин-а… — тот всхлипывает, когда парень большим пальцем мажет по скользкой багровой головке. — Аккуратнее, он чувствительный. Младший хочет коснуться себя сам — показать, как надо. Однако, Пак ему препятствует, властно обвив ствол ладонью. Чон сдаётся и отбрасывает голову на подушку, вверяя себя чужой воле. Чимин наскоро расстёгивает свои джинсы и обнажается перед юношей тоже, чтобы оказаться с ним на равных позициях. Взяв в руку оба члена, он продолжает двигаться, медленнее и внимательнее смакуя весь спектр ощущений. Пальцы на теперь голых ягодицах Чимина сжимают их больно и вместе с тем до исступления приятно. Чонгук шлёпает по ним, ускоряя темп фрикций, и смотрит на старшего жадным до мелочей взглядом. — Боже, какой ты потрясающий, — лепечет он, отчего Пак оказывается на седьмом небе от счастья. Они целуются ещё долгими, крепкими поцелуями; опаляют и кусают губы, языки; ахают без стеснения. Чонгук хватает его и разворачивает к изголовью кровати. Чимин опирается о стену до боли в локтях, но тонет в удовольствии от того, как влажно трётся между его ягодиц чонгуков член. — Как же я хочу тебя трахнуть, — шепчет младший. Пак исходит смазкой от этих слов и качается в такт. Он разрешает делать с собой всё, что вздумается: целовать, кусать шею; стискивать её до блокировки воздуха; пропускать в рот пальцы. Чимин сосёт их с особым рвением, наслаждается этим делом и хочет, очень хочет заменить пальцы толстым членом. Но он об этом не просит, как и не даёт сигнала для проникновения. Поэтому Чон довольствуется малым, двигаясь в тесной ложбинке и оставляя на ней блестящие полосы. Рука его наконец оборачивается вокруг тоскующей чиминовой плоти и скользит по ней вверх-вниз в одном ритме с толчками. Захлёбываясь в стонах и еле разборчивом «Да-Чонгук-О-Господи-Как-Хорошо» хён жмётся щекой о холодную стену и просто даёт юноше довести его до оргазма рукой. — Иди сюда! — Чонгук-затейник внезапно решает оторвать совершенно ослабленного парня от стены и почти силком приводит его к прикроватному шкафу, на котором зеркало во весь рост. — Хочу видеть, как ты кончаешь, — признаётся он в ухо. Пак изумлённо отмечает чистый разврат у себя в полуприкрытых глазах, румяных щеках и зацелованных устах. Но за спиной у него, как демон на плече, стоит Чон Чонгук, так что всю вину он мысленно перекладывает на искусителя. Тот заставляет Пака наблюдать за собой, совершенно нагим, старательно сосущим длинные донсеновы пальцы, что впоследствии щипают его соски. Он смотрит на это как безучастный зритель, поскольку не может признать реальность ситуации. Новый стон выходит из недр души, когда младший мастурбирует ему снова, размазывая по всей плоти предсеменную жидкость. — Кончи для меня, — просит Чон у парня, что жмурится и едва стоит на ногах из-за накатывающего удовольствия. — Давай, Чимин-а... хороший мальчик. Что себе позволяет этот юнец? Его фамильярность и доминирование, раздражающие в повседневности, здесь вызывают в старшем ещё большее возбуждение. В конечном счёте Пак оргазмирует младшему в кулак и себе на живот. Остатки спермы со своих пальцев Чон велит ему слизать, что тот с удовольствием и делает. — Молодец, — хрипит он, — теперь отсоси мне. Чимин с минуту смотрит в глаза, и чувствует инстинктивный позыв безропотно подчиниться приказу. Младшему достаточно чуть надавить на его затылок, чтобы он встал на колени и принял в рот каменный член. Внутри он чувствуется замечательно, и почему он раньше этого не сделал? — Тебе нравится, Чимин-а? — вопрошает Чон, на что слышит покладистое угуканье. Чимину в действительности всё нравится, и он задействует весь теоретический и практический опыт в оральные ласки. Наращивает темп, принимает глубже и помогает себе рукой, что наравне с ртом скользит по члену. Мягкий стон выходит из чонгуковой груди, и это просто мелодия для ушей. Старший упорствует, чтобы слышать её чаще: водит языком вокруг головки, сосёт мошонку — всё ради тенорных вздохов и имени «Чимин» в исполнении уязвимого Чонгука. — У тебя просто великолепный член, — замечает Пак нарочно. Чонгук опускает к нему голову и спрашивает по-детски «правда?», на что парень кивает: — Он идеален. Такой толстый и большой… Плоть дёргается под чиминовыми пальцами, и тут он осознаёт свою власть, и как она его — и без того хмельного — опьяняет. Чувство эйфории поощряет его к труду до тех пор, пока младший не изливается ему в горло, заставляя неизбежно проглотить всю горечь до последней капли. В благодарность Чон его целует, и продолжает неспешно гладить голое тело, когда они оба уставшие ложатся на кровать. Сиюминутно слепая радость сменяется тревогой. Чимин приподнимается с постели для драматичного монолога: — Что мы наделали? Мы же были друзьями! Я всё испортил! — ему без шуток охота плакать — настолько разочарован в себе. Ничем не обусловленная паника озадачивает Гука. Он смотрит на самобичующегося хёна и протягивает к нему руки: — Эй, ты чего? — вслед он встаёт корпусом, чтобы старшего прижать к себе: — Ты был прекрасен. Всё было прекрасно. — Но ведь… — бурчит Пак младшему в карамельную грудь, — мы же так здорово дружили, а теперь всё усложнится! Зачем надо было это делать? Он злится на себя, на донсена, и на обстоятельства в целом. Как он мог быть таким наивным? Четыре часа они одни в помещении, расслабленные алкоголем и латентно друг друга вожделеющие. — Послушай, — Чон обрамляет лицо старшего ладонями, удостоверяясь, что следующие его слова будут услышаны: — Всё может усложниться, только если мы это усложним. Понимаешь? Мы же можем просто наслаждаться друг другом, как делали до этого. — Я просто… не хочу терять, что у нас есть. — А я не хочу терять тебя. Слышишь? Я тебя очень ценю и люблю. Ему такого как будто бы и не говорили никогда. Этого искреннего «люблю», в котором заключены все поддерживающие жизнеспособность чувства. «Люблю», где есть и нежность, и желание. Зависимость и преданность. Оно не такое, как у возлюбленных или друзей, это «люблю» тяжело объяснить, но они оба понимают его без всяких обсуждений. Чимин верит в «люблю», цепляется за него так страстно, что слёзы трогают ресницы. — Я тоже тебя люблю… — отвечает он, пытаясь скрыть лицо в чужом запястье. Чонгук гостеприимно впускает его в свои объятья и закрывает там. Чимину внутри комфортно, тепло и благословенно. Он бы остался даже ночевать. — Сосёшь превосходно, — замечает Чон чуть позже: — Как это ты так?.. Чимин задорно жмёт плечами: — Сам не знаю. Видимо, природный талант. — Нет, ну годы просмотров порно, конечно, чувствуются. — Я КМС по просмотру порно. Они смеются в унисон, необратимо слившись телами и душой. Чонгук ненадолго задумывается, а после то ли шутливо, то ли всерьёз провозглашает: — Думаю, я возьму тебя в мужья. — Когда? — Да по ходу скоро уже.