Статус-кво

Чимин не помнит, почему именно решил написать эту книгу. Что послужило вдохновением для создания шедевра современной литературы в жанре детектив. То ли он размышлял над бренным миром и религией ранним утром за чашечкой кофе, то ли наткнулся на какой-то клип айдолов с таким концептом, то ли просто, как обычно бывает, в голову что-то стрельнуло, вбив туда подобную идею. Но зато хорошо помнит, как продумывал убийства под стать семи смертным грехам, даже советовался с Чонгуком насчёт некоторых моментов. И уж точно никогда не подумал бы, что в реальной жизни ему на самом деле придётся расследовать реальное дело по мотивам собственной фантазии вместе со своим детективом. Чимин, уткнувшись в электронную версию книги на телефоне, перечитывает раз за разом момент следующего по ходу сюжета убийства, обозначающего грех «гордыню». Всё надеется найти хоть что-то, хоть какую-то деталь для пазла, который необходимо сложить как можно скорее. И читает дальше, цепляя последующий «грех», невзирая на усталость и уже режущие от сухости глаза. — Малыш, — сонно шепчет мужчина, до этого мирно спящий рядом, закопошившись и приподнявшись на локтях, — ложись спать, не заставляй меня насильно забирать у тебя телефон, как у ребёнка. — Я поспал, не хочу больше, — врёт тот, сосредоточенно вчитываясь в текст. И вдруг Чонгук выхватывает его телефон, бесцеремонно откидывает на другую часть кровати, а возмущенного парня загребает в сильные объятия, тут же подмяв под себя и укрыв одеялом. — Захочешь, — требовательно хрипит он, прислоняясь лбом к его оголённому плечу. — Нам вставать через три часа, поспи хоть немного. — Зачем так рано? — широко зевает Чимин, сразу же сдавшись, расслабляясь в любимых руках и опуская веки, чувствуя, как вымотано и тело, и разум. — Поговорим с близкими жертвы, может, удастся найти какую-то зацепку. — Точно… ты прав… надо поговорить с ними... — с длительными паузами сипит парень, больше не сдерживаясь и проваливаясь в сон. Чонгук ещё какое-то время ждёт, чтобы убедиться, что парень действительно спит, целует его невесомо в волосы и засыпает следом. А утром не находит в себе сил разбудить его. Сводит брови к переносице, разглядывая его безмятежное лицо, прекрасно зная, что Чимин сильно переживает, хотя и старается не показывать этого. Чон решает не тревожить его этим утром: пускай лучше отдохнет от всех переживаний. Но, к сожалению, от них не сбежать даже во сне. И как бы сильно не хотел журналист выспаться, совсем скоро он тревожно вздрагивает от громкого крика чаек за открытым окном, чуть ли не подскакивая в пустой кровати. Сонно оглянувшись и хриплым голосом позвав Чонгука, он, не услышав ответа, плюхается обратно на подушки, но хаотичные мысли насчёт расследования тут же охватывают голову. Лениво тянется за телефоном, где видит висящее сообщение от Чона с просьбой оставаться дома и ждать его. Но когда было так, что журналист слушался детектива? Не то, чтобы Чимин делал это специально или на зло своему мужчине: просто не может ничего с собой поделать, со своей журналистической жилкой, что кипятит кровь и из-за которой невозможно усидеть на одном месте. Его тянет на движение, на бег, на расследования: на то, чтобы делать хоть что-то, чтобы приблизиться к истине и справедливости, чтобы пролить свет на тёмное дело, чтобы спасти жизни. — … он был… закрытым, — отстранённо отвечает девушка, дочь первой жертвы, уткнув взгляд в кружку чая. — У нас не то, чтобы были близкие отношения. Отец много лет страдал хронической депрессией. — В записях его медицинской карты есть информация насчёт психотерапевта и приёма некоторых препаратов, но вы не знаете, мог ли он обращаться к кому-то вроде анонимного психолога? — аккуратно спрашивает Чимин, не желая давить на неё. — Уж точно нет, — уверенно проговаривает та, отчего парень слегка облегчённо выдыхает: хотя бы это не идёт по сюжету его книги. — Он ненавидел психологов и считал их шарлатанами. — Как он боролся со своим состоянием помимо лекарств? У него были какие-то увлечения? — Копался в подвале в старой технике, ухаживал за своим маленьким садом на заднем дворе, ничего такого… — в её глазах на долю секунды мелькает знакомое Чимину чувство, вспыхивающее и потухающее, когда человек думает, что есть ещё что-то, он оно, вероятно, не так важно, но для журналиста важно всё. — Это всё? — и выжидающе смотрит прямо в её растерявшиеся глаза. — Ну… я точно не уверена, но он периодически ходил на какие-то встречи. Со знакомыми, по его словам. — И это кажется вам странным? — Понимаете, когда я сказала, что он закрытый, я имела в виду во всех смыслах. У него есть пара друзей, но кто-то живёт на другом конце города, кто-то вообще в другом, и я всегда думала тогда, что, может быть, он ходит на встречи с женщиной и не хотел мне говорить об этом, но сейчас, когда я говорю об этом и думаю о том, каким он был, мне кажется это странным. Чимин понимающе кивает, записывая детали в свой блокнот, ставя восклицательный знак напротив «встречи». Раз уж родная дочь считает это подозрительным, то стоит углубиться в этот вопрос. — А вы случайно не помните…? — начинает было он, поднимая взгляд, что сразу скользит за спину девушки. Как хорошо иметь фотографическую память — тут же всплывает перед глазами фотография мужчины по имени Луис Брайан, детектив, что уж больно сильно хочет заключить Чимина под арест. И сейчас он находится прямо за окнами этого заведения, курит и разговаривает по телефону, ещё не заметив присутствия интересующей его цели. — Чёрт, — шипит парень, вжимаясь в кресло и принимаясь быстро собираться, проговаривая: — Обязательно напишите мне, если ещё что-нибудь вспомните об отце, особенно насчёт этих встреч, хорошо? Мне пора, спасибо, что уделили мне время! Он срывается с места, не дожидаясь ответа девушки, хватая салфетки со стола и закрывая ими отвернувшееся лицо. Делает вид, что протирает нос и склоняется к витрине, в то время как совсем рядом проходит вошедший в кафе детектив Брайан. И будто бы время замедляется вместе с сердцебиением в этот тревожный момент. И только мужчина отходит в сторону столиков, а Чимин — к входной двери, как раздаётся негромкое от развернувшегося Брайана: — Эй, в панамке, а ну постой… И Пак резко швыряет ему в лицо салфетки, разлетевшиеся бумажным фейерверком, быстро срываясь с места. Он слышит крик с призывом остановиться себе в спину, но только лишь ускоряется, понимая, что, может быть, бежать от полицейского — не лучший показатель своей невиновности, однако выбора у него нет. Собственный автограф на телах жертв и сцены из книг автора — больше никаких зацепок, тем самым делая Пак Чимина первым и последним подозреваемым. Ничего не остаётся, кроме как бежать, и парень несказанно рад, что в жизни ему приходилось часто бегать от проблем и опасностей. И сейчас одна из них преследует его через восточную часть Лос-Анджелеса, через улицы с большим количеством людей. Он забегает в закоулок квартальных пересечений улиц и почти что оказывается схвачен цепкой рукой нагнавшего его мужчины, но тут он опрокидывает стоящие с двух сторон мусорные баки на своего преследователя, затем ускоряется и ловко перескакивает через решётку забора. — Проклятье! — слышится позади от разозлённого Луиса Брайана, застрявшего среди препятствия и тут же побежавшего в обход. Чимин отрывается от преследователя, выравнивает дыхание и замедляет шаг, чтобы слиться с толпой. Стягивает с себя белую кепку, выбрасывая её в мусорку, и хватает из ларька с висящими сувенирами яркую панамку с инициалами города. Думает, что Америка простит ему несколько долларов. На повороте сталкивается с какой-то женщиной, очаровательно улыбается ей в извинениях, незаметно стягивая с её сумки голубую вуаль, которую закидывает себе на плечи, перекрывая цвет футболки. Сердце же в груди колотится тревожной трелью, а сам он напряжён до предела и настороженно оглядывается, тут же отворачивая голову при виде вовсю ищущего его детектива Брайана, что, в отличии от парня, не сбавил темпа. И Чимин, юркнув в первое же ближайшее заведение, прислоняется к двери, опасливо поглядывая в окно, выглядя при этом сам подозрительнее некуда. Особенно в больших солнцезащитных очках с жёлтыми линзами, в нелепой зелёной панаме и голубом атласном шарфике, явно ему не подходящим по стилю. Чимин в облегчении выдыхает, аж расслабившись и опустив плечи, когда видит пробежавшего мимо преследователя, и только собирается было воодушевлённо звонить своему парню, как вдруг поднимает взгляд на одного из посетителей ресторанчика, в который бездумно вбежал, аж взвизгивая и подпрыгивая на месте. Потому что напротив за столиком сидит Чонгук, медленно жующий мясо и глядящий прямо на него пронзительным взглядом, смешивающим в себе удивление, серьёзный вопрос и лёгкую насмешливость. Мужчина нарочно медленно дожёвывает и сглатывает, протирает салфеткой рот, запивает газировкой и удобнее раскидывается на стуле, складывая руки на груди, оставаясь при этом в характерном ему спокойствии, от которого ещё больше не по себе. — Я жду объяснений, — в голосе его чувствуется строгость. — Н-да, Лос-Анджелес — маленькая деревня, — недовольно бурчит себе под нос Чимин, обречённо выдыхая и плетясь к столику, плюхаясь напротив. — Чонгук~и, любимый, как удивительно встретить тебя здесь! — Мне действительно нужно привязывать тебя, уходя из дома? — Оставляй свои фантазии для нашей спальни, — нервно хихикает Пак, нагло забирая его вилку и тарелку, принимаясь за еду. — Я просто вышел погулять. — В таком виде? — выразительно изгибает бровь мужчина, склоняясь ближе к нему через стол. — За пятнадцать миль от дома? Убегая от кого-то, оглядываясь и прячась? — Ну всё, не причитай меня, занудный старикан! — Я ещё даже не начинал причитать тебя, маленький засранец. Дай угадаю: ты отправился опрашивать кого-то близкого жертвы и наткнулся на детектива Брайана, — хмурится тот, видя уже по глазам и выражению лица парня, что оказался прав. — Рождённый быстро бегать, по жопе не получит… — От меня получит, — уверенно заявляет Чонгук, продолжая пилить того взглядом. — Может, тебе действительно нужно было сдаться Брайану, чтобы ты посидел под присмотром в участке и никуда не вляпался: зато точно со следующими убийствами не вызвал бы подозрений. — Ты фефтокий, — с набитым ртом отвечает Пак, продолжая уплетать за обе щёки. — Ты бы фпал покойно, когда я за рефотфкой?! — Как младенец в шелках. — Ты противный, — фырчит журналист, забирая у мужчины и содовую, делая несколько глотков. — Расскажи лучше, что удалось узнать о Карле Хедж. — Из семьи у неё только сестра, которая категорически считала её «шлюхой» и даже не расстроилась, узнав о её смерти, — пожимает плечами Чон, решая пока оставить тему безрассудства своего любимого, зная, что это бесполезно. — Даже не хотела говорить со мной о ней, но сказала, что в подростковые годы Карла увлекалась наркотиками. — Только в подростковые? — Я сразу подумал о том же, потому пообщался с её коллегами. — То есть со стриптизёршами? — поднимает в дуге одну бровь Чимин, повторив ранее жест мужчины, сложив руки на груди. — Если ты хочешь узнать, пригласили ли они меня сегодня в клуб для «привата», то да, конечно, пригласили, но… — Ах, его, «конечно» пригласили, — делая акцент на этом слове, закатывает глаза тот. — Не дури, — хмыкает Чонгук, потянувшись к нему через стол, взяв его за руку и переплетаясь пальцами. — Так вот, оказывается, что Карла действительно была наркозависимой, но успешно боролась с этим последние несколько лет. Не поборола… — … только свою похоть, — заканчивает за него Чимин, сжимая в ответ его пальцы. — Грехи порабощают человеческие души… — … вот только человек сам пускает грех в свою душу, а значит, порабощает сам себя, — повторяя за ним, Чон тоже завершает за ним фразу, целуя тыльную сторону его ладони. — Мне нравится цитировать моего любимого автора, являющегося моим любимым во всех смыслах. — И почему мы вообще ругаемся, когда у нас такое взаимопонимание и мы всегда знаем ход мыслей друг друга и кто о чём думает? — хихикает Чимин положив и другую руку поверх их скрещённых. — А мы когда-то по-настоящему ругаемся? — с ухмылкой спрашивает Чон, оставшись со своим вопросом в стороне. — Как сказал Уайльд: «Очень опасно встретить женщину, которая полностью тебя понимает. Это обычно кончается женитьбой» — думаю, Оскар не обидится, если поменять в его высказывании слово «женщина» на «человека», — широко улыбается журналист, очаровательно склонив голову набок. Что-то дрогнет в груди Чонгука при этих словах: колет одновременно приятно и больно. Человек напротив, человек, руки которого он нежно держит в своих, человек, с которым они бок о бок прошли столько препятствий, прошли через расставание и отказ собственного сердца — человек, с которым он желает быть до конца своей жизни. Быть с ним до последнего, до самой старости, если им дано такое счастье состариться. Стать семьёй. Да, Чонгук позволял себе задумываться над тем, чтобы со своим самым любимым человеком официально стать семьёй. Может быть даже, через много лет, как любят делать однополые американские парочки, взять из приюта ребёнка. Стричь по очереди газон, смотреть бейсбол с банками пива, отрастить животы, ходить по врачам с болью в спине и суставах, и быть сварливой супружеской парой, невыносимыми стариками, постоянно грызущимися, но любящими друг друга. Собственные мысли вызывают глупую улыбку, лезущую наружу из действительно очень сентиментальной части мужчины, так редко дающего волю своим истинным эмоциям. Чонгук ласково гладит тыльные стороны ладоней Чимина и привстаёт, чтобы через стол поцеловать его в губы и в нос. — Да, это действительно опасно: встретить человека, полностью тебя понимающего и которого понимаешь ты. Три дня затишья, от которого нервы только накаляются в ожидании нового убийства. Детектив и журналист не смогли найти ни одной стоящей зацепки по их делу, ничего того, что могло бы помочь им хоть немного приблизиться к тому, чтобы можно было назвать подозреваемого. Или узнать принцип, по которому выбраны жертвы. Звонок от Фрида стал окончанием их ожидания — мужчины переглядываются, кивают друг другу и отправляются к месту нового преступления. План действий был продуман заранее: чтобы не подвергать Чимина лишней опасности и не провоцировать детектива Брайана, он остаётся в стороне, ожидая Чонгука, спрятавшего в ухо наушник и скрытую камеру вместо пуговицы на пиджаке, твёрдым шагом отправившись за зону оцепления полицейскими лентами. Убийца, следовав сюжету книги Пак Чимина, выбрал следующей жертвой молодого сноба, алчного и циничного, который, конечно, символизировал «жадность». И смерть его соответствующая: в окрашенной золотом ванне тело вальяжно раскинуто среди кучи окровавленных долларовых купюр, которые набиты в его рот и уши, на руках навешаны эксклюзивные Ролексы, на всех пальцах золотые кольца, запонки и галстук, брендовый смокинг на нём также полон денег в карманах. В особняке нет признаков взлома, система охраны на высшем уровне, а значит, убитый знал своего убийцу и пустил сам — Чонгук уже делает свои выводы, спокойно осматриваясь вокруг, пока на него чуть ли не налетает разъярённый мужчина: — Какого чёрта?! — О, наш знакомый тоже здесь, — недовольно фырчит в наушник Чимин, который стоит чуть дальше от особняка в подворотне уже не столь богатых домов. — Детектив Чон, Нью-Йоркский департамент полиции, — холодно и сухо бросает Чонгук, даже не глядя на того, выводя его из себя ещё больше, показав значок. — Да вы издеваетесь? Мало того, что нагло ворвались вместе с главным подозреваемым на прошлое место преступления, так ещё и здесь объявились — и где же ваш дражайший молодой человек, бегающий от правосудия? — Бегающий от правосудия? — Чонгук останавливается, теперь обратив на него своё внимание, сверкая недобрым испепеляющим пламенем в тёмных глазах. — Что есть ваше правосудие? Судить по поверхностным уликам, которые можно легко подкинуть, подставив человека — думаете, это и есть суждение по праву? Здесь нет справедливости, а правосудие должно быть справедливым. Если вы не можете предоставить эту справедливость, то это сделает тот, кто борется за неё, кто несёт её с собой: журналист. Лучший журналист, — добавляет со сталью в голосе Чон, чуть ли не рыкнув в бледное лицо замолчавшего детектива Брайана, разворачиваясь и нагло ступая дальше по месту преступления. — Любимый, — судорожно выдыхает парень, которого тронули эти слова до сжавшегося сердца и расплывшейся улыбке на лице, — я тебя прямо в этой подворотне прижму к стене и зацелую. — Звучит как прекрасная угроза, — приподнимает уголки губ и Чонгук. Он не позволит этому детективу добраться до Чимина, тем более чернить его имя задержаниями или ложными обвинениями. Его взгляд сканирует помещение, ещё раз проходится по трупу, приближается и осматривает тело внимательнее, видя на шее за воротником выжженую отметку автографа писателя, отчего вскипает собственная кровь. Такое чувство, будто убийца «подписывает» таким образом своё «творчество», как подписывает Чимин свои книги. — Больной ублюдок, — злостно шепчет Чон и хмурится. Не нравится ему это всё. Особенно то, что убийца то ли специально подставляет автора книги, по которой совершает ужасные преступления, то ли хочет привлечь его внимание — одно и другое совершенно не прельщает и заставляет Чонгука напрячься. — Всё как мы и говорили: точно из книги? — спрашивает Чимин, наверняка грызущий свой большой палец от того, что нервничает, ходя из стороны в сторону. — Да, даже ванну покрасил в золотистый, — отвечает другой, почти не шевеля губами, продолжая с беспристрастным видом ходить вокруг под пристальным и недовольным взглядом другого детектива. — И, кажется, убитый знал своего убийцу и сам впустил его в дом. — Ты можешь проверить личную комнату жертвы? — А кто меня остановит? Чонгук даже не смотрит на возмутившегося полицейского Лос-Анжелеса, твёрдым шагом ступая в одну из спален особняка, что принадлежит именно убитому. — Что ты хочешь здесь проверить? — тихо спрашивает он, оглянувшись и заметив, что растерявшийся Брайан потерял его из виду. — Придётся покопаться в его белье: посмотри комод с носками и трусами. — Думаешь, заначка? — сводит брови к переносице, но слушается, быстро ныряя вглубь и принимаясь просматривать всё сказанное. — Надо проверить, — кивает Чимин, задумавшись. — Может быть, Карла так и не излечилась от наркозависимости и вернулась к этому. Первая жертва была в затяжной депрессии, а дурь мог взять из безысходности. Таким богатеньким отпрыскам, как нынешняя жертва, совсем ничего не стоит приобрести что-то такое просто прикола ради и хвастаться в своих кругах. — Ты прав, — соглашается с ним Чон, признаться, тоже задумываясь, что общей зацепкой может быть такая дрянь. — Знаешь, ты всё равно как будто рядом со мной стоишь здесь и лопочешь на ухо. Чимин усмехается, чувствуя то же самое, хотя на месте преступления совсем другие ощущения, неповторимые и, можно сказать, особенные, которые ничто не заменят. Расследовать дела, разгадывать головоломки, да даже осматривать труп — вместе с Чонгуком это всё действительно особенно и ценно. Это то, что журналист не променяет ни на что. Это именно то, что свело их, что подарило им друг друга и укрепило страсть к расследованиям и справедливости. — Ну всё, Чон, это последняя капля! — внезапно рявкает Луис Брайан, врываясь в комнату вместе с ещё двумя полицейскими. — Мы вынуждены вывести вас… Чонгук же с непринуждённым выражением лица поворачивается к ним, держа несколько пакетиков по сто граммов белого порошка, выразительно изгибая бровь со взглядом явного чувства превосходства. Детектив Брайан, обомлев, выпячивает глаза, уставляясь на мужчину и наркотики, после рассеяно ловит их, когда они оказываются брошены ему. — Найдите дилера этого товара — тогда и найдёте зацепку, если вы не настолько бестолковые, — сухо проговаривает Чон, выходя из спальни обратно в коридор, обогнув их. — Вы чего это раскоман…? — Я так понимаю, камеры наблюдения были отключены в доме, но вы хоть сняли записи с уличных камер дома напротив? — складывает накаченные руки на груди Чонгук, становясь будто ещё больше и шире, чем застывшие полицейские. — Судя по вашим лицам, вы не додумались. Тогда я сам займусь этим, как и предложением проверки квалификации Лос-Анджелесского отдела убийств. Детектив Брайан готов был лопнуть от негодования и злости, а в наушнике мужчина слышит гордую похвалу и подначивание от своего довольного парня. — Ах да, и ещё кое-что, — Чонгук хватает Луиса за ворот рубашки и притягивает ближе, угрожающе опасным тоном с раскалённой сталью шепча: — Если вы ещё раз посмеете бежать за моим молодым человеком, загоняя его, как какую-то собаку, я загоняю вас так, что протрёте берцы и собьёте ноги по колено в кровь до кости. Я заставлю вас навсегда пожалеть о том, что вы посмели даже посмотреть на него. Уяснили? Тот гулко сглатывает, вылупив глаза на бледном, чуть ли не позеленевшем лице, не зная, кивать ему в ответ или забиться возмущением и выгнать при помощи коллег этого наглеца, на что он, конечно, не решится, но Чон сам не желает больше тратить на него время, небрежно отпуская его, откинув от себя. Затаивший дыхание Чимин в наушнике не успевает ничего сказать, растаяв от подобного, обожая до сумасшествия, когда Чонгук так ведёт себя, подпрыгнув на месте от переполнявших его чувств, как мужчина кое-что замечает на другом конце ванной комнаты, где был найден труп. Подходит ближе на вмиг ставшими ватными ногах, надеясь, что ему просто кажется, но на полу под открытым окном, у туалетного комода с вазой из дутого стекла с завядшими пионами, лежит перчатка, которой здесь быть не должно. Красивая бежевая перчатка с кожаными коричневыми вставками и маркой известного бренда. Это была лимитированная коллекция и, конечно, в доме богача она могла быть, но плохое предчувствие слишком быстро и сильно охватывает мужчину. — Чимин, — хрипит он, прерывая начавшего было восхвалять его парня, вмиг застывшего от такой его интонации, — помнишь, я дарил тебе комплект Луи Витона? — Сумка, ремень и перчатки? — удивлённо вскидывает брови Чимин, которые тут же хмурит от неприятного холодка, пробежавшего по телу. — Да. Где ты, говорил, потерял одну перчатку? — На фан-встрече с читателями, когда подписывал книги. Сердцебиение Чонгука в одно мгновение учащается, в голове, наконец-то, складывается полноценный пазл, формируя жуткую картину. Он запихивает перчатку в свой карман и в одно мгновение срывается с места. В наушнике оцепеневшего Чимина раздаётся пугающий до дрожи тревожный крик своего возлюбленного: — Немедленно беги ко мне! А после этого — боль от сильного удара по затылку, глаза закатываются, всё расплывается в темноте. Бессознательное тело журналиста тяжёлым камнем падает на землю.