Статус-кво

— Чай? Кофе? — Виски. Горящий камин с трескающейся там древесиной, перед которым стоят два массивных кожаных кресла, а по стенам просторного зала в небольшом частном доме пляшут языки пламени от свечей, которые зажигает Чонгук, предварительно достав бутылку алкоголя по запросу гостя. Тот же сидит, раскинувшись, в кресле, обводя взглядом его расслабленную широкую спину в белой рубашке с расстёгнутыми верхними пуговицами. Он запускает пальцы в волосы, откидывая их назад, делая их небрежными, что безумно ему идёт. Чимин сам разливает им виски, элегантно закидывая ногу на ногу, ожидая, пока мужчина к нему присоединится. И не спешит, смачивая губы терпким алкоголем, завороженно глядя на огонь в камине, от которого исходит тепло. Чонгук так же не торопит, действительно боясь предстоящего разговора. Вернее, того, что может за ним последовать. Провести бы с ним как можно больше времени… — Так как тебе удалось найти меня? — прерывает неловкое, уже начинающее давить висящее между ними молчание журналист. — Ты никак не мог прилепить на меня жучок. — Верно, — вздыхает Чон, делая сразу большой глоток. — Что ж… всё дело в этом, — он кивает на дорогие часы на запястье парня. — Датчик слежения и жизненных показателей — продуманное приспособление с твоим-то родом занятий, молодец. — Только не говори, что ты, скотина, связывался с Сидни, — рычит Чимин, понимая, что об этом устройстве знает только его подруга-хакер, вместе с которой он и придумал его на крайний случай после всех своих приключений на пятую точку. — Не буду, ты и сам это понял, — пожимает плечами тот. — Я иногда спрашивал её о тебе, поэтому у нас есть контакты друг друга, и как только тебя лишили сознания, она заподозрила неладное и сама позвонила мне. Пак зубами скрипит, думая о том, что ещё выскажет по этому поводу своей подруге, которая знала, как же отчаянно Чимин искал Чона, а у самой был прямой контакт с ним. Но пыл его быстро спадает, ведь осознает, что и она это делала не со зла. Она и Тэхён — они всегда были рядом с ним, поддерживали его, слышали его ругань, пьяную и трезвую, о главе якудза, его слова о том, как он его ненавидит и хочет разбить нос. Конечно, они просто тоже хотели уберечь его от боли или чего страшнее, всё прекрасно понимая. — Да какого хера все хотят меня всегда от чего-то сберечь, — сам себе под нос тихо ворчит Чимин, вливая в себя залпом алкоголь. — Итак, перейдём к следующему, — он упирается о подлокотник, склоняя голову набок, испепеляя мужчину пристальным взглядом, — ты говорил, что хотел стать главой основного врага якудза, то есть портовой мафии, чтобы утереть нос отцу: что же случилось, раз сейчас ты сам стал во главе того, что сам же так ненавидел? — Ты, — с придыханием отвечает, наспех облизывая пересохшие губы. — Ты случился, Чимин. Как только ты влез в это всё и заставил меня полю… — следующие слова не могут сорваться с уст, когда их взгляды пересекаются, и у Пака на это мгновение сердце удар пропускает, а тот теряется, неловко метая взгляд в другую сторону. — Всё поменялось, и я решил уничтожить якудза изнутри. Я знал, что уже тогда зашёл слишком далеко, чтобы остановиться и всё бросить. — Невозможно уничтожить целую мафию, — недоверчиво хмурится журналист, но такие горящие искрой безумной идеи глаза, которые он видел у Чонгука впервые, его скрываемая пальцами кровожадная ухмылка заставляют его вздрогнуть, а по спине пробежать холодок. — Это ведь как карточный домик: стоит убрать основу, то, что держит всю систему, и она рухнет. — То есть… — хмурится Пак, немного выпрямляясь в спине. — Нет, ответь ты мне сам: какова твоя истинная цель? Он внимательно смотрит на него, следит за лицом, не выражающим никаких эмоций, даже застывшая ухмылка кажется пустой, лишь глаза, в которых отражается пламя камина, его выдают. Рука скользит вниз от лица, взяв стакан с виски, делая глоток. — От опасной для общества американской мафии остались лишь сгустки мелких банд, ничего из себя не представляющих, — равномерным голосом отвечает. — И на протяжении последних лет я пытаюсь сделать то же самое и с якудза. Моя цель — это стереть в порошок зажравшихся ублюдков, переходящих за рамки, а вместе с ними и избавиться от якудза, наследия моей так называемой семьи, просто посмешище. Продаю акции, выплачиваю долги, отдаю земли и контролирую порядок — от мафии осталось только имя, верха перебиты или куплены, отец в гробу переворачивается, я уверен. Журналист молчит, переводя взгляд от него на огонь. Он как чувствовал, что должен был обязательно поговорить с ним спокойно, в такой обстановке, чтобы услышать всё от него самого, чтобы смотреть в его глаза и понимать по дрожащему или серьёзному голосу все его чувства. И скулы сводит от того, как сильно он стискивает челюсти, грудную клетку неприятно сдавливает. Лицо Чимина омрачает нечто, что пугает напрягшегося мужчину: журналист может думать в этот момент о чём угодно. За его мыслями не угнаться, а действий не предугадать. Особенно теперь, когда за последние годы Пак так возмужал, повзрослел морально, стал ещё более стойкой личностью. Но это только так казалось Чонгуку, потому что другой изо всех сил сдерживает предательскую влагу в глазах, следом за тем обновляя им алкоголь. — Я всё понял, — голос его точно осипший, голова немного свешена вниз, отчего часть лица закрыта спадающей чёлкой. — Мой последний вопрос. Всё вокруг замирает: дыхание, сердцебиение, треск камина и пламя свечей. В этом зале есть только мужчина, боящийся этих слов из-за того, что последует за ними, и парень, пытающийся совладать с эмоциями. — Ты когда-нибудь любил меня по-настоящему? И его глаза, эти прекрасные карамельные глаза с таким благородным разрезом, наполненные болезненной горечью и плохо скрываемой надеждой пригвождают сердце Чонгука к позвоночнику. Они его душу наизнанку выворачивают, пленят и вынуждают желать упасть перед ним на колени и молить о чём-то невозможном. — Это… что-то изменит? — хриплым шёпотом отвечает вопросом на вопрос. — Я пристрелю тебя, — совершенно не шутит Чимин, чувствуя, что скоро не выдержит. — Профессионально с твоей стороны. И журналист резко вскакивает на ноги, сжимая кулаки и не зная, что больше хочет сделать: плеснуть на него виски, развернуться и навсегда уйти, или действительно пристрелить. Вот только одно короткое слово к полу прибивает, бросает в дрожь и заставляет глаза расшириться. — Да, — на полувздохе выпаливает Чонгук, жалобно ломая брови, с сожалением глядя на него теперь снизу вверх. — Я так искренне, всем своим сердцем полюбил тебя, такого вредного, дерзкого и вечно лезущего в неприятности мальчишку… — Тогда какого чёрта ты променял меня на свою идиотскую цель?! — Чимин срывается на крик, говорит эгоистичные слова, но не может ничего с собой поделать. — Прошу, Чи, успокойся, — встаёт на ноги и мужчина, собираясь было взять его за руки, но тот назад отскакивает дико, тяжело дыша и не сводя с него дрожащих глаз. — Почему, Чонгук?! Ты знал, что я любил тебя, что я хотел быть с тобой несмотря ни на что, так скажи — почему?! — не унимается Пак, болезненно лицо скривив. — Да потому что я плохой человек, просто отвратительный! — и у мужчины лопается последняя сдерживающая нить спокойствия из-за бурлящих внутри чувств. — Я ведь на самом деле не тот детектив, в которого ты влюбился — я делал и продолжаю делать ужасные вещи, мне было не выбраться из этого грёбанного дерьма, но у тебя был шанс! Я… я так испугался собственного желания всегда быть рядом с тобой и мыслей о том, что я не смогу сделать тебя счастливым, что не смогу защитить тебя, что из-за меня ты будешь страдать… — Я и так страдал из-за тебя, ублюдок! — шипит парень, злостно делая шаг к нему. — Блять, прости меня, прости, прости! — чуть ли не рычит в отчаянном раскаянии другой, так же приближаясь к нему. Они почти сталкиваются грудными клетками, стоя друг к другу практически вплотную. Дышат тяжело и громко, в воздухе раскалённая напряжённость, запах горящей древесины и нотки алкоголя. Слишком близко. Слишком опасно. Сперва горящие глаза в глаза, а после и горячие губы в губы. Соблазн оказался сильнее, размазанный поцелуй в необузданной страсти чувств, которые больше не сдержать. Эту невероятную тягу просто не преодолеть. Они вгрызаются друг в друга с жадностью, Чимин со злостью прокусывает чужие губы до крови, пока Чонгук требовательно вжимает его тело в своё, так отчаянно цепляясь за его одежду на талии. Срывают друг с друга одежду, коленки подкашиваются, и они просто спадают на мягкий пушистый ковёр у камина. Чонгук несильно сжимает шею парня, которого вдавливает в пол, всасывая чувствительную кожу, скользя губами по его ключицам и соскам, бесцеремонно обхватывая их губами, обводя ореолы языком. Чимин хрипло стонет, жмурясь от ощущений, непроизвольно сводя колени вместе от нахлынувшего возбуждения. То ли они не понимают, что творят, то ли делают видимость этого. Плевать на всё, плевать на то, что между ними было, ведь сейчас они хотят друг друга. Хотят как и физически, так и ментально. Им необходима эта связь — это ощущается по тому, как они не могут оторваться один от одного, задыхаются в поцелуе, ведя своеобразную борьбу, ворочаясь по всему ковру. Теперь Чимин вжимает мужчину в него, надавливая коленом на его пах, берёт его подбородок в свои пальцы, сильно стискивая, зафиксировать. Он отстраняется, чтобы отдышаться, оставив ниточку слюны между их губами в расстоянии сантиметра, каждый ловя горячие вздохи другого. — Так бы и прибил тебя за всё, детектив Чон, — продолжает держать его за подбородок, нависая над ним и специально язвительно выделяя обращение. — Так бы и засунул кляп в твой болтливый рот, вредная игрунка, — Чонгук сдаётся и тянется за очередным поцелуем, и, будучи сильнее и крупнее, запросто вновь меняет их положения тел, подминая его под себя. Обводит плавные изгибы широкой ладонью, другой сжимая светлые волосы в кулаке, припечатывая его к полу, чтобы тот больше не пытался сам вести. Чон терзает его губы, сталкиваясь зубами, а языки в некой схватке сходятся, пытаясь одолеть другого. Чимин извивается под ним, плавится и судорожно стонет через поцелуи этой необузданной страсти. Мужчина резко опускается ниже, прикусывая твёрдый сосок и двумя руками стягивая с парня штаны с нижним бельём. Горячие влажные губы опаляют втянувшийся в задержанном дыхании живот, скользят ниже и ниже. Но Чимин резко возвращает его к себе за шею, на которой и оставляет багровый засос, слыша тяжёлое хрипение Чонгука на ухо, возбуждение которого колом трётся о бедро парня. — Хватит прелюдий, — сипит Пак, судорожно расстегивая его ширинку, продолжая кусать за шею, всасывать его очень чувствительную там кожу. — Я больше не могу терпеть, так сильно хочу тебя… Тот разделяет его желание, потому одновременно обхватывает их два члена вместе в одну руку, а пальцами другой открывает рот Чимина. Тот давится от ощущений, когда ему начинают надрачивать, чувствуя и чужую плоть своей, и старательно обсасывает длинные пальцы. Скользит языком между фалангами, оставляет на них слюни и смотрит так вызывающе пошло на Чонгука, у которого вот-вот тормоза сорвёт, заглатывая их глубже и смыкая зубы. — Ты просто нечто, — ухмыляется тот, хотя было не до ухмылок с уже болезненным ощущением в члене, который сжимает вместе с другим, и водит ладонью ещё активнее. — Я скучал, безумно скучал по тебе. — Я тоже, — шепчет тот, закидывая руки на его плечи и целуя, пока чужие пальцы по одному входят в него, заставляя раздвигать шире ноги. — Знаешь, из-за тебя я больше не могу ни с кем быть снизу. — Лучше бы ты уже промолчал, — закатывает глаза Чонгук, отчего тот посмеивается, и тоже подхватывает его смешки, оставляя влажную дорожку поцелуев от его виска до груди. Мужчина слишком желанно, так собственнически стискивает его упругое бедро, продолжая двигать пальцами, раздвигая на манер ножниц и растягивая узкую дырочку. Он приподнимает его ножки, сгибая их в коленях, не забывая и дрочить им двоим под пошлые вздохи и стоны. Берёт их общую сочащуюся сперму и размазывает её по пульсирующим стеночкам, скользя внутрь ещё легче. Его пальцы длинные, сильные, Чимин уже готов кончить от происходящего. Жарко из-за горячего тела мужчины, вжимающего его в мягкий ковёр, ещё и из-за пламени в камине, у которого они сейчас предаются этой невероятно страстной тяге друг к другу. Чонгук рычит в шею стонущего парня, ещё быстрее водя вверх-вниз по их возбуждённым членам, растрахивая пальцами пульсирующий анус. Видит, что Чимин близок к разрядке, потому обхватывает в кольцо только его плоть, слыша недовольный стон, и хмыкает. Собирает сочащуюся по головке сперму и обмазывает свой ствол, подставляя к продрогшему парню. — Я сейчас войду, — гортанно стонет Чон, медленно раздвигая своим органом сокращающиеся стенки. — Ага, постучаться не забудь, — просто незаконно очаровательно в такой момент хихикает Чимин, но в следующее же мгновение громко вскрикивает, запрокидывая назад голову и содрогаясь всем телом. Мужчина резко вставляет почти до основания, больше не выдерживая, и до синяков властно сжимает сочные бёдра, приподнятые кверху, разводя их больше в стороны. — Тук-тук, — ухмыляется он, наслаждаясь этим блаженным выражением лица самого прекрасного парня, выгибающегося к нему навстречу, пошло раскрывающего истерзанные пухлые губы. Он начинает двигать тазом, выбивая краткие стоны из Пака, цепляющегося за его сильные руки, закатывающего глаза от удовольствия. Чонгук отпускает его изнывающий член из хватки, и тот сразу же кончает, изливаясь ему в ладонь, попадая ещё себе на живот. Мужчина размазывает его сперму по карамельной гладкой коже, водит ладонями по тонкой талии, сжимая и разжимая, довольствуясь мягкостью его кожи, этими потрясающими изгибами. Добирается до набухших бусинок на груди и теребит их. — Е-ещё, Чонгук, быстрее, — сладостно стонет Чимин, выпрямляя ножку и закидывая её на плечо рыкнувшего мужчины, склонившегося ближе к нему, всем телом вжимая его в ковёр. Тот послушно начинает вбиваться в него ещё быстрее, сбиваясь с ритма, просто хаотично двигая тазом, вгоняя член глубже. Парень под ним сексуально извивается, срывается в протяженные стоны, к нему навстречу поддается, чувствуя жар внутри и безумное удовольствие, сводящее с ума, когда головка ударяется в самую чувствительную точку, затуманивая рассудок, заставляя раз за разом выстанывать, даже выкрикивать, имя мужчины. Они продолжают целоваться, жаться друг к другу водить руками по разгоряченному телу, изгибаться и льнуть так, словно желая раствориться каждый в другом. Они не могут оторваться, боясь, что эта близость, эта страсть и тепло могут прекратиться. Чонгук умудряется закинуть в камин ещё древесину, чтобы пламя не погасло, придерживая извивающегося на нём парня за талию. Тот сексуально откидывается назад, опираясь о его ноги, расставив широко свои, буквально скача на члене Чона, сбившись со счёту сколько раз они оба уже кончили. А им всё мало и мало. Мужчина помогает ему, толкаясь сильнее в такт его движениям, окольцевав его стоящий твёрдый член, массируя по всей длине. У Чонгука в глазах неподдельное обожание, а в его касаниях — вся любовь. И Чимин хочет, чтобы он всегда на него так смотрел, чтобы всегда так трогал его. Чтобы так, как сейчас, было всегда. До обливающегося кровью сердца хочет… Мужчина с особой нежностью накрывает распухшие губы, когда они некоторое время уже просто лежат в обнимку, ничего не говоря, слушая треск камина. Каждый желает растянуть этот момент до вечности, раствориться в нём. Чимин прикрывает глаза, отвечая на этот мягкий поцелуй, совершенно отличающийся от всех предыдущих, несмело дотрагиваясь до его пальцев. Тот незаметно вздрагивает и переплетает свои с его маленькими пухлыми, поглаживая костяшки. Сейчас так хорошо, что страшно. Их пугают эти пылающие чувства в груди, и то, что между ними произошло, когда они так запросто поддались захлестнувшей страсти и чувствам. А ещё больше пугает будущее. Чимин узнал всю правду, и теперь может просто уйти, имеет полное право на то, чтобы сделать это, ненавидеть его и оставить всё позади. Болезненное ощущение после этих мыслей стрелой пронзает всё тело Чонгука, который непроизвольно прижимает к себе мальчишку. — Я обещал, что прощу тебя, когда мы поговорим, — внезапно шепчет тот, думая о том же, о чём и мужчина, но для себя всё давно уже решив. Как бы больно не было, как бы сильно надежда не сдавливала горло. И слегка приподнимается на локтях, поворачиваясь лицом к замершему мужчине, заглядывая прямо в глубину его тёмно-шоколадных глаз, надеясь, что окончательно не пропадёт в них. — Я ненавижу недосказанность, не хочу, чтобы она оставалась между нами, — этот щенячий, жалостливый взгляд напротив под самую кожу лезет, добираясь до сжимающегося сердца. — И я прощаю тебя, Чонгук. Он вдруг поднимается с нагретого, испачканного и отлежавшегося ими пушистого ковра, неспешно одеваясь, продолжая чувствовать на себе всё тот же взгляд, к которому прибавляется ещё и полная растерянность. Чимин стискивает зубы, доставая нечто из своей сумки, подготовленное заранее для подобного исхода. Его руки предательски трясутся, когда он оставляет какой-то небольшой прямоугольный лист на столике с недопитой бутылкой виски. Больно. Страшно. Но понимает, что так будет правильно. — Ты сказал, что почти достиг своей цели, — хрипит он дрожащим голосом. — И что, чувствуешь радость или облегчение? — Только пустоту, — искренне шепчет Чонгук, ломая брови в болезненном ощущении, отдающим от груди по всему телу. — Оно того стоило? — Нет. — Мой рейс обратно в Нью-Йорк уже через пять часов, — Чимин не смотрит на него, просто не может.— Рядом есть место. Единственное, на что бросает взгляд, так это на одиноко лежащий билет на самолёт, от которого зависит их будущее. Мгновение страстной любви заканчивается холодной реальностью всех прошедших событий. Пак Чимин влюбился в рассудительного, серьёзного детектива, в своего Шерлока Холмса, а не в короля преступного мира, Джеймса Мориарти. И он хочет вернуть его, именно его, того полицейского, с которым разделяет столько воспоминаний, того мужчину, который не отвечает за целую мафию и в любой момент может быть убит. Но знает, что для этого глава якудза должен отступить, чтобы тот детектив занял свободное место рядом с ним. Это всё понимает и сам Чонгук. Но, почему-то, всё равно тянет к нему руку, скорее от удручающей безысходности, пытаясь ухватиться за его, но не дотягивается, лишь невесомо прикоснувшись к его коже, заставляя их двоих продрогнуть. — Прощай или до встречи, старикан, — голос предательски дрожит, в глазах застывают слёзы. Но Чимин, не оглядываясь, уходит, провожаемый тоскливым взглядом, полным таких же жгучих слёз.

***

Журналист с замиранием сердца встречает каждого входящего на борт. Детектив с давящим комом в груди смотрит на билет в своих руках.

***

— Ты идиот, просто настоящий придурок, — тихий шёпот, пока парень утыкается в плечо запыхавшегося мужчины, который крепко-крепко сжимает его руку и восстанавливает дыхание от бега. — Прости, —  улыбается тот в его макушку, прикрывая глаза, — в своё оправдание скажу, что я потерялся в аэропорту. — Ага, потерялся он, как же, — бурчит Чимин, но у самого слёзы на глазах от неимоверного счастья, в которое всё ещё не верится. Чонгук забежал в самолёт буквально за минуту до того, как стюардесса собиралась закрыть дверь, и сердце Чимина в этот момент остановилось и забилось заново. Боль и тоска сменились радостью и терпкой любовью, похожей по вкусу на виски. Видимо, с годами она становится лучше. — Ты правда... выбрал меня? — журналист отстраняется, чтобы взглянуть в его горящие, такие тёплые и влюблённые глаза, отчего собственный вопрос кажется глупым и жалким. — Нет, я пошёл, — вздыхает Чон, делая вид, что он встаёт, но другой сильно цепляется за его локоть, нечто недовольно пыхтя, потому не может сдержать улыбку. — А хотя знаешь — иди, — внезапно меняется в лице Чимин, гаденько улыбаясь, отпуская его, увидев облака за иллюминатором. — Я тебя даже подпихну. — Ты маленький изверг, в курсе? — усмехается Чонгук, взяв его щёки в свои ладони и сжав их, чмокнув в выпяченные пухлые губы. —  Моя милая обезьянка, теперь я всегда буду выбирать тебя. И я никогда больше не оставлю, даже если ты этого захочешь, понятно? Сам ведь делал из меня... этого... ну... — он внезапно начинает стопориться, не зная, как правильно подобрать слова, а другой и не понимает его. —  В общем, заставил полюбить тебя, парня. — А-а-а, —  расплывается в хитрой улыбке Чимин, всё поняв, и запускает руки под его пиджак, обволакивая талию, — ты уже давно вступил в наш радужный лагерь: ещё тогда, когда впервые переспал со мной. — Это не считается, ты меня вынудил! — возмущённо фыркает тот. — Тем более, я не гей, просто люблю тебя одного, на этом всё. — Самая популярная фраза латентного гея. — То, что я сплю с одним парнем, которого люблю, не делает меня геем, несносный ребёнок. — Ещё как делает, ворчливый дед. — Наглая игрунка. — Люблю тебя. Чимин срывает краткий, но глубокий поцелуй с его улыбающихся губ, чувствуя в них взаимность. Наконец-то... его любят. Так же сильно, как и он сам. Теперь всё будет не так, как прежде. Возвращаться к началу совершенно не хочется, когда они обнимаются вот так, переплетя пальцы, тихонько сопя от подобравшегося сна. И даже приступив к работе, они всё-так же будут рычать друг на друга, расследуя очередное дело, но после горячо мириться на столе в кабинете детектива.