Статус-кво

Гудящий и днём, и ночью огромный мегаполис, сияющий и шумный, поражает своим размером, стеклянными зданиями, многочисленными электронными баннерами и разнообразными особенностями, что есть только здесь. У Чимина пистолет за поясом, а в руке мороженое в виде кролика, туристическая майка «I love Tokyo» на фоне аниме девочек. Он фотографирует всё, что видит перед собой, сразу же отправляя фотки Тэхёну, наслаждаясь, вероятно, последними беззаботными деньками. Но и во время них он в срочном порядке всё подготавливал к тому, чтобы пробраться в тот самый традиционный чайный дом, в котором пройдёт встреча влиятельных личностей мира, скрытого за добросовестностью. Логически всё расставив по полкам, журналист просчитал и узнал, как будет проходить церемония, какой состав обслуживания и развлечения наймут для традиционного званного ужина в японском стиле. Стоило выложить определённую сумму и красиво приврать, чтобы его взяли в танцевальную труппу и экстренно пошили самое красивое, красное кимоно с золотом, а так же сделали для него маску Кицунэ в японском традиционном стиле, естественно. Чимин просто обожает появляться эффектно и сразу сводить с ума своим видом — этот раз будет не исключением. Но он никак не может выкинуть из головы хаотичные мысли о том, что же ему сделать, когда раскроет себя, что сказать и как поступить с Чонгуком. Прямо сейчас он, когда встреча так близка и подкрадывается мандраж, не понимает, чего хочет больше: проехаться по лицу мужчины чем-то тяжёлым или своими губами.

***

Окрестности Токио, Национальный парк Фудзи-Хаконе-Идзу, от красоты которого дух захватывает с видом на знаменитую гору Фудзияма, точно благословляющую своим величием. Где-то меж окультуренных тропинок и густо расположенных деревьев находится изящный чайный домик «Хуахын» в японском традиционном стиле. Красный фасад, эти особые квадратные крыши, колоны, сад перед и за ним, даже внутри пахнет стариной. Чимин медленно проходится по территории, непроизвольно представляя себя в историческую эпоху, проходя по дорожкам сада в богатом, точно императорском кимоно, обмахивая себя широким веером. И ему это, несомненно, нравится. Ещё бы по его приказу Чонгука выпороли — и жизнь удалась. И тут начинается настоящая суматоха, парня чуть ли с ног не сбивают, разрушая идиллию, всё поговаривая о том, что господин Чон прибыл, возвращая Чимина в реальность. Ведь здесь единственного, кого могут выпороть по приказу Чонгука — это как раз-таки его. Сердце в пятки уходит, и журналист быстро ныряет за тканевую нишу традиционных японских дверей с изображением сакуры. Внутренности стягиваются в узел и глаза расширяются, когда до него доходит уже, казалось, позабытый голос, оставшийся лишь где-то глубоко в памяти, в отголосках воспоминаний. — Встреча должна пройти идеально, ясно? От этого зависит всё, — приказным тоном проговаривает мужчина в дорогом чёрном костюме, запуская широкую пятерню в волосы, окружённый личной охраной, создавая ауру опасного и влиятельного человека. А этот голос, как и всегда был, сдержан, холоден, но в то же время в нём проскальзывает щепотка нервов. Чимин так и застывает, слыша шаги позади за ширмой, но понимает, что не может выглянуть и посмотреть на того, из-за кого сердце превратилось в ошмётки от боли, а глаза иссохли от пролитых слёз. Он стискивает зубы, сужая злобно глаза и сжимая кулаки, уверенным шагом покидая это крыло, как никогда настраиваясь на предстоящее. Голос Чонгука придал ему сил и уверенности — теперь парень не будет мешкать или мямлить. И чётко знает, что должен делать. Просторный обеденный зал, где вживую играют на кото, японской цитре, флейте и сямисэн, куда и приходят важные гости, уже неспешно прогулявшиеся по территории чайного домика. Их встречает смотрительница этого места, приветствуя их с официальным поклоном, будучи в традиционной юкате, приглашая опуститься на особые плоские подушечки, пока всем принесут выпивку и угощения. Время тянется точно специально медленно, плавно перетекая от закусок к горячим блюдам и развлечениям. Беседа идёт хорошо, и китайские бизнесмены в прекрасном расположении духа, наслаждаясь атмосферой и выпивкой. Судя по всему, исход встречи будет успешным, и длинноволосый парень, Фрид, даже не скрывает довольной улыбки, сидя по правую сторону от главы, чьё лицо же не выражает абсолютно никаких эмоций. Вернее, на нём притворная тень улыбки, когда к нему обращается мужчина в возрасте слева, но это лишь деловая маска приличия, через которую просачивается вселенская задумчивость и осознание, что сделка и так у него в кармане. Это Чимин видит сам из-под своей традиционной маски японского духа лисы, скрывающей всё его лицо, тут же впиваясь острым взглядом на него одного, стоило ступить в зал. И все будто вмиг смолкают, всё внимание обращая на вошедшего артиста. Безумной красоты одеяние, обтягивающее стройный стан широкими поясами, слегка проглядывающие ключицы, тонкие и изящные кисти рук, в которых держат два больших веера. Чонгук вяло переводит ещё более мрачные глаза, встречаясь с нарисованными пустыми у маски Кицунэ, под которой юноша даже робеет. Три года кажутся маленькой цифрой и огромной пропастью в этот момент. Все воспоминания о том, что между ними было, размываются, стирая облик серьёзного детектива, с которым они расследовали убийства вместе, пили литрами кофе, ночью заказывая шаурму. Перед ним, казалось, совсем другой человек. Это жестокий, хладнокровный глава якудза, готовый на всё, ради достижения цели. Что ж, Чимин тоже. Мелодичный звон японской цитры, и парень начинает двигаться. Он на себе проверил, что если есть сильное желание и нужда, можно научиться чему-угодно — пару видео на Ютубе, и он почти себе звезда традиционного японского танца с веерами. А харизму даже с маской добавить несложно, попросту двигая телом более сексуально, чем требуется, игриво и завораживающе. Он прокручивается вокруг себя и, выдвинув в сторону веер, на котором вниз струятся атласные ленты, скользит вдоль всех сидящих за своими столиками. Когда очередь доходит до мужчины в середине, специально задевает сосуд с саке, который падает и разливается прямо на штаны чуть ли не вскочившего Чонгука. И быстро кружится в танце обратно в центр зала, хмыкнув под маской. Люди Чона уже собирались было с места двинуться, но тот рукой указывает, что всё в порядке, мол случайность, вытирая спиртное с себя, раздражённо глядя на продолжающего выделываться танцора. А тот вновь плавно перемещается к напрягшемуся мужчине, теперь мягко, в кокетливой форме проводя веером по его подбородку, сбивая с толку как и его, так и всех присутствующих. И после вдруг сексуально раскрывает гладкую ножку прямо перед побледневшим Чоном, не знающим, куда себя деть, когда перед лицом так совращённо гладят себя вверх по бедру. Слишком очевидный стыд и плохо скрываемая растерянность на его лице нравятся Чимину, в голове которого проскальзывает мысль о том, что в какой-то степени детектив не поменялся. И тут он хитрой, гибкой лисой скользит к нему, убрав веера и проводя ладонями по его плечам и груди, выгибаясь к нему позади. Гости неловко откашливаются, суетятся, переглядываясь между собой в это время. Чонгук вот-вот велит прекратить это безобразие, и журналист понимает: сейчас или никогда. Чимин ещё больше льнёт к напряжённому мужчине, совратительно и беспардонно водя руками вниз по его груди и прессу, переходя черту приличия, накрывая его пах. — Это что, паника на твоём лице, детектив? — горячо шепчет на ухо, а у бледного Чонгука сердце удар пропускает, кажется, вовсе останавливаясь. Всё происходит так быстро, что никто не успевает сообразить. Чимин хватает его за волосы на затылке и со всей дури бьёт его лицо о тарелку с мясом в остром соусе на маленьком столике перед ним, аж разламывая его напополам. И выливает на него остаток японского саке, разбив бутылку о подбежавшего к нему телохранителя якудза, отпихивая его в сторону. Он разрывает тканевую ширму собой, убегая со всех ног прочь оттуда под собственный громкий, немного безумный и издевающийся смех, вырвавшийся от облегчения и окрыляющего чувства адреналина. — Н-не стрелять, не стрелять! — сперва запнувшись, рявкает встающий Чонгук, шипящий от боли удара разбитого носа и того, что острый соус попал в глаза, которые он нещадно растирает, пытаясь разлепить, отталкивая своих людей, целившихся было в смеющегося танцора с маской Кицунэ. — Я нашёл тебя, ублюдок! — кричит тот, вдруг остановившись не так далеко от чайного домика, видя поражённые лица всех гостей и искривлённое, недоумевающее, хотя, скорее, не верящее и потерянное Чонгука. — И да, я тебя ненавижу — какое приятное чувство, кинуть это тебе, глядя в глаза! — голос сменяется на рык, и маска падает на землю, пока его прищуренные злостные глаза с лисьим разрезом впивают в его, разрывающиеся от эмоций. — Ты бросил мне вызов, который я принял, и одержал в нём вверх. Читай по губам, детка: "пошёл нахуй". Он говорит эту фразу последней специально на английском языке, показав средний палец, и разворачивается, убегая прочь, потому что почувствовал предательскую дрожь в теле и то, как внутренности сжимаются. Чонгук выглядел в тот момент именно так, как Чимин и хотел: разбитый нос, растерянный, даже напуганный взгляд, в котором эмоции сменяются одна за другой, выбивая мужчину из колеи, его побледневшее лицо и ощущение собственного превосходства над ним. Да, каждый почувствовал это. Каким бы влиятельным и могущественным ни был Чон, в то мгновение он был бессилен перед журналистом, слаб, обескуражен. Потому что увидел уверенность в красивых глазах, решительность и злость — увидел мальчишку, ставшего ещё более сильным, из-за которого всё пошло наперекосяк. Как и сейчас, так и три года назад.

***

Бокал Мартини в баре и видео-звонок Тэхёну — журналист не понимает, как себя чувствует. Сплошные противоречия, перевесы одного к другому, спутанные мысли и давящее чувство в груди. В чайном домике он руководствовался местью, застрявшей в корке сознания, желанием показать Чону, кем он стал, доказать, что он не беспомощный сопляк, что не сдался без него. И, конечно, что сделал именно то, что мужчина говорил ему не делать. Разговор с другом был коротким, больше для того, чтобы отвлечься — о своей истинной цели здесь он умолчал, чтобы избежать лишних расспросов. Вечером в городе совсем другая жизнь, атмосфера меняется вместе с наступлением темноты, зажигающимися подсветками и вываливающимися на улицы людьми, свободными только в это время суток. И Чимин бы действительно ещё задержался в Токио, но оставаться здесь долго нельзя: понимает, что это территория якудза. А с их главой лишний раз сталкиваться абсолютно нет никакого желания. Или же… он сам себя обманывает? — Нихрена не понимаю, — скрипит зубами, вваливаясь в съёмную квартиру-студию, злостно бросая сумку с кимоно на пол, сразу наливая себе стакан воды. Чимин пытался. Правда пытался придушить собственное сердце, так жалобно ноющее в груди, всё ещё бьющееся в клетке идиотских осколков чувств, держащихся на тонкой грани воспоминаний. Он не понимает, почему так больно, хотя после случившегося чувствовал настоящее облегчение. Видимо, после длительной ноши внутри остаётся зияющая пустота. При развороте взгляд цепляется за тёмный силуэт на кресле, и сердце в пятки уходит, с лица сходят все краски и вода попадает не в то горло. — Блять! — закашливаясь, подпрыгивая на месте и разбивая стакан, Чимин в одно мгновение выхватывает пистолет, целясь в фигуру мужчины, в которой, к сожалению и ужасу, узнаёт того, кого не следовало бы. — Отличная реакция, — Чонгук медленно встаёт и выходит в центр квартиры, куда попадает из окон свет от вечерней подсветки города, не сводя таких пристальных глаз с парня. — Да так, бывший обмудок был полицейским, — шипит тот, одаряя его действительно ненавистным взглядом, от которого у мужчины всё внутри леденеет. — Ах, вернее, как бывший — просто скотина, которая бросила меня три года назад после того, как я днями не отходил от его больничной койки. В его голосе заслуженный яд, проникающий в оцепеневшее тело Чона, незаметно сжавшего кулаки. Он понимает ведь, что ни на что другое не рассчитывал, но и не думал, что ему будет так невыносимо больно от осознания, что Чимин действительно его возненавидел. Хотя, на что он ещё рассчитывал? Он надеялся, что так и случится и на то, что мальчишка забудет о нём, что наплюёт и будет спокойно проживать свою успешную жизнь. В то время как Чонгук наблюдал бы до конца своих дней за его успехами из тени, следя за всеми его публикациями, выходами в свет, гордясь тем, кем тот стал. Пока сам же прогнивал изнутри, загибался под усталостью и дерьмом, в котором каждый день гребётся в этой чёртовой якудза. И сколько раз наказывал себе, что больше не посмеет мешать Чимину, впутывать его во всё это, рисковать его жизнью ради собственной дурацкой цели. Сколько раз говорил себе, что больше никогда не увидит его, что сам и поверил в это. Что пару часов назад, когда на ухо этот голос прошептал эту самую фразу, чёрствое, уже прогнившее сердце облилось кровью, рёбра сжало до предательских слёз, а в голове промелькнули все моменты с этим несносным мальчишкой, некогда принёсшим в его жизнь свет и тепло. — Мне так жаль… — хриплый шёпот, звучащий в этой ситуации глупо и действительно жалко. Чимин даже впадает в ступор на мгновение, думая, что ему послышалось. Опускает вниз пистолет вместе с нервным смешком и выразительно выгибающимися бровями. — Ты серьёзно? Жаль? — он совсем невесело, истерично смеётся, грозно надвигаясь на него. — Ты, сука, бросил меня, исчез на три года, а теперь говоришь, что тебе жаль?! Презрительный тон режет без ножа, он с силой пихает пошатнувшегося Чонгука в грудь, а после хотел дать просто мощную пощёчину, чувствуя, как режут глаза от слёз, но получилось кулаком в челюсть. — Как ты мог так поступить со мной!? — сердцебиение учащается вместе с дыханием, голос ломается. — Ты ведь знал, всегда знал, что я любил тебя. Ты ответил на моё признание взаимностью, сказал, что если можно было, то ты бы не влюблялся в меня — подарил мне крылья, а на утро оборвал их с корнями. Я… я открылся тебе, Чонгук, доверился, без сомнений был готов до конца своей жизни ухаживать за тобой, если бы реабилитация тебе не помогла. А сейчас без сомнений готов пристрелить тебя. У Чонгука все слова поперёк горла колючей проволокой. Внутренности точно наружу лезут, в глазах скапливается будто кислотная жидкость, когда он всё же на середине переводит на Чимина взгляд, который был обращён в пол после удара. Много раз он сомневался в своём решении, уничтожал себя, но каждый раз приходил к идиотскому выводу, что так будет лучше, так будет безопаснее для парня. Но, чёрт возьми, как же невыносимо сейчас плачет душа — Чон до сумасшествия скучал по нему. — Мне нет прощения и оправдания — я настоящий ублюдок, знаю. Я даже не должен был приходить сюда, потому что понимаю, что заслуживаю твоей ненависти, но… но Чимин, — искренне раскаивается, гулко сглатывая, — прошу, прости, что сделал тебе больно. — Больно? — переспрашивает тот, меняясь в лице и расправляя плечи, вздёргивает выше подбородок. — Ты сделал меня сильнее. Он резко разворачивается, как можно скорее стараясь уйти отсюда, потому что больше не может сдерживать слёзы. Вот только правда не ожидал, что Чонгук так крепко вцепится в его руку, сжимая отчаянно, будто боясь, что он может просто исчезнуть. — Отпусти, — строго отчеканивает Чимин, не поворачиваясь, просто пытаясь вырваться. — Не прикасайся ко мне…! Но мужчина рывком разворачивает его к себе, сразу же впиваясь в его губы несдержанным поцелуем, наполненным горечью и тоской. И хочется рвать, метать, целовать. Пак болезненно жмурится, пока его слеза растворяется меж сминающихся губ. Сделав усилие, бьёт мужчину в грудь, отпихнув, однако его снова настойчиво притягивают к себе. Поцелуй больше похож на борьбу: борьбу глупо сжимающегося сердца и закалённого разума. — Не хочу тебя отпускать, прости, — умудряется невнятно прохрипеть Чон. — Никогда не хотел — я просто был таким жалким, никчёмным, трусливым слабаком. Я так боялся, что не смогу защитить тебя, что за нас решил оборвать всё, что между нами было. Чимин ничего не отвечает на это, просто остервенело целует его, вкладывая всю свою злость на него, боль и отчаяние, кусая его губы до крови, терзая их и чужой язык. На эмоциях он толкает мужчину на кровать и залезает сверху, не прекращая целовать. Горячие широкие руки с ощутимой виной и чувством, что не имеют права трогать его, скользят по изгибам тела. Как мотыльки летят на пламя, так и их манит друг к другу, совсем не думая о том, что обожгутся. И плевать. Ожоги сходят, раны затягиваются — только что от одних, что от других остаются следы. — А что между нами было? — в раскрытые губы мужчины шепчет Чимин, заманчиво проводя пальцами вдоль его рук, убирая их со своего тела и занося над его головой. — Напарники с привилегиями? — Вот почему ты такой вредный и злопамятный? — О нет, у меня просто хорошая память, — хмыкает тот, выпрямляясь на нём. — Ловкие пальцы и расчётливый ум. Чонгук моментально напрягается, почувствовав сталь вокруг кистей, и дёргает руками, скреплёнными наручниками к изголовью кровати. А брови взмывают вверх от вида довольного собой нагло ухмыляющегося мальчишки. — Ты… — с недосказанной угрозой, не веря в то, что настолько слаб перед этим мальчишкой, что потерял всю бдительность, проговаривает Чон, беспомощно шумя цепочкой стали. — Лучший — я знаю, — Чимин подмигивает и встаёт с него, под испепеляющий взгляд пыхтящего «пленника» стягивая с гаденьким злорадным выражением лица с него брюки и нижнее бельё уж явно не для продолжения. — Пока тебя тут найдут в таком виде твои люди или Рапунцель, подумай над своим поведением, плохой старикан. — Мелкий засранец. — Ворчливый дед. — Красивая игрунка, — вдруг с улыбкой отвечает тот, видя, как в ступоре замирает парень со сжавшимся сердцем. — Убери со своей глупой физиономии эту дурацкую улыбку — аж бесит, — только и фырчит Чимин, поднимая большую дорожную сумку. — Счастливо оставаться, хреновый главарь якудза… И прежде, чем покинуть квартиру, встречается с ним глазами, утопая в глубине их темноты и тайны. Да, журналист увидел в них секрет, который до скрежета зубов вдруг захотелось разгадать и понять, что же движет этим мужчиной, какова его цель. А следующий вопрос и вовсе вынуждает тело оцепенеть, сердце сжаться в комочек от того, с какой надеждой на обратное и с тоскливой горечью пропитан голос. — Ты правда ненавидишь меня? — Чонгук боится услышать ответ, потому что знает, что заслуживает положительного, сам ведь ему сказал в записке. — А ты правда тупица, — в утверждении приподнимает уголки губ парень, у которого пищи для размышления на несколько дней. — Зачем ты пришёл сюда? Пропало желание защищать меня или раз встал с коляски, то думаешь, что способен уберечь? — Я чертовски сильно скучал по тебе, — простенько, но зато искренне сипит мужчина, вздыхая и переводя глаза вверх, на потолок, сейчас в полной степени осознавая, что всё потерял одним своим идиотским решением. Чимин не хочет, но может понять его. И запылившиеся чувства сдавливают грудную клетку. Он уйдёт сейчас — это уж точно. А вот дальнейшее будет зависеть от действий Чонгука: вернётся он к нему или нет — очередное решение его повлияет на их судьбу. Один молчит, другой молчит — им не о чем говорить больше. Не сегодня, не после случившегося и услышанных слов. Они просто в последний раз пересекаются взглядами, пока журналист не уходит, оставив надпись на клочке бумаги перед дверью: “ Я тоже. Но катись ты, чёртов Мориарти .!. “