Статус-кво

В конце всегда вспоминается начало. Но начало чего? Самого конца? Видимо, началом конца стал этот несносный мальчишка, раз он один сразу приходит в голову. Именно он, эта вредная заноза в заднице, головная боль, маленькая обезьянка-игрунка, скрасившая последний год жизни. Чонгук только сейчас понимает, что был слишком строг, даже иногда груб с ним, что относился к нему не должным образом. Он ведь мог бы быть с ним мягче, проводить с ним ещё больше времени, но всегда внутри было это неприятное чувство, что что-то не так. И причина была не в том, что они оба мужчины — это было прекрасной поверхностной отговоркой для его сознания. В то время как истина крылась где-то глубже. Как же теперь чертовски грустно понимать, что он умирает, так и не сказав журналисту всей правды не только его жизни, но и его чувств. И какая же это проклятая ирония погибнуть на подорванной яхте. Кажется, Чон должен был попрощаться с жизнью ещё пятнадцать лет назад. Всё возвращается к исходному состоянию, к тому, что должно быть. Как там Чимин говорил: сохранить статус-кво? Да, точно. Это было несколько месяцев назад до начала всех событий. За полночь они сидели в круглосуточной забегаловке, поедая шаурму во время расследования дела, тесно связанного с кандидатом в мэрию города. — Я те отвефаю: он и ефть убивца, — с набитым ртом говорит журналист, смешно пачкаясь. — Если бы каждый убивал своих конкурентов, не было бы смысла и соревноваться, — хмуро бросает детектив, отпивая кофе. — Но у этого хороший мотив: он уже третий раз баллотируется, его бесят любые новшества других кандидатов, ведь в этой политике он придерживается статус-кво, — уверенно заявляет Чимин, вытирая размазанный соус вокруг рта. По тому, с каким скептическим выражением лица смотрит на него мужчина, Чимин закатывает глаза, начиная объяснять. — Ты вообще к работе хоть ответственно подходишь?! Он сам на предвыборной кампании так яростно говорил, что желает сохранить статус-кво в городе любой ценой, то есть оставить всё, как есть, чтобы положение вещей оставалось неизменным, а значит и вернуть прежние распоряжения. Другими словами: вернуться к тому, что было и должно быть по его мнению! — Когнитивная предвзятость к изменениям и личностные идеалы, — в согласии кивает Чон, задумавшись и понимая, что в этом есть смысл. — Хах, кое-кто тоже стоит на пути сопротивления прогресса, мистер «фу, твои гейские замашки», — фыркает Чимин, не упуская возможность затронуть щекотливую тему. — А это тут причём? — в недоумении изгибает бровь тот. — Детка, — расплывается в ухмылке, склоняясь к нему ближе и говоря быстро, на одном дыхании: — твоя бурная реакция на нетрадиционную ориентацию говорит о том, что ты защищаешься и таким образом выбираешь безопасную для тебя причину отталкивания, чтобы уменьшить психологический риск, что значит, что ты пытаешься сохранить свой личный статус-кво — бум! Он хлопает по столу, вальяжно откидываясь на спинку диванчика, всем своим видом говоря, как он невероятно шикарен, умён и прав. — Слушай ты, умник хренов, — недовольно фырчит другой, в раздражении слегка оттягивая языком щёку изнутри, — я хотел бы использовать положение статус-кво только для того, чтобы вернуться в прежнее время и состояние, когда… И в этот момент Чонгук затыкается. Его глаза еле заметно расширяются, сердце забивается быстрее. Он хотел съязвить, сказав, что вернуться в начало, когда он ещё не знал выскочку, тогда ещё студента журналиста. Но вместо этого в сознании стрельнуло иное. Вернуться в то время, когда он должен был погибнуть на той яхте вместе с матерью. — М? Когда что? — нетерпеливый Чимин аж выпрямляется, внимательно на него глядя. — Когда кофе еще бодрил, — быстро взяв себя в руки, проговаривает помрачневший мужчина. На что другой громко смеяться начинает — он не мог не согласиться с этим. А Чонгук не мог отрицать, что этот смех не помогал забыться от дурацких мыслей. Всё-таки, хорошо, что мужчина тогда не сказал то, что собирался — это было бы ложью. Он бы так сильно не хотел, чтобы они вернулись к тому, что было: чтобы они вновь стали незнакомцами, и безумно рад, что встретил Чимина. Значит, именно он его начало, раз в конце все мысли только о нём в тяжёлой голове. Хочется отдохнуть. Чонгук устал, так чертовски устал, что чувствует… как умирает. »…ЧОНГУК, ПОЖАЛУЙСТА, НЕТ» Этот громкий плачущий с надрывом голос. »… ж-живи, про-шу т-тебя… ЖИВИ!» Больно. Очень больно. Не только всё тело горит в агонии, но и сердце так ужасно болит. Оно слышит судорожный плач, всхлипы и крики, и само рвёт и мечет. Но, кажется, уже слишком поздно.

***

Чимин точно в бреду, так туманно помнит события, произошедшие после того, как яхта разлетелась на кусочки. Он оглушал себя собственным плачем и дрожал, пока Тэхён стискивал его в объятиях. А после невнятный крик Фрида, кинувшегося куда-то ниже обрушенного трапа, спускаясь по ступенькам к самой воде. Журналист на несколько секунд теряет сознание, обмякая в руках перепуганного друга, когда видит окровавленное тело со страшными открытыми ранами и ожогами, что вытаскивают Фрид и всё ещё откашливающийся от дыма в легких Сокджин. — Ч-Чимин?! — судмедэксперт пытается привести его в чувства от увиденного и переизбытка эмоций. Зато звон сирен машин подъехавшей скорой помощи действует как самый бесячий будильник, заставляя глаза распахнуть и судорожно дёрнуться. Пак жалостливо смотрит на то, как госпитализируют пугающее тело того, в ком узнаёт Чонгука, издавая хрип. В безмолвном призыве Тэхен всё понимает и поднимает его, помогая дойти до скорой. — Я с ним, только с ним, я поеду с ним, — в дрожащем голосе находится бойкая сила выявить это желание. В любой другой ситуации врач отказал бы сразу, ведь это не положено, но здесь не было времени. Да и надежды на спасение тоже. Но каждая секунда на счету, и Чимин просто запрыгивает внутрь, забиваясь в угол, беспомощно глядя красными, режущими от новых слез глазами, на то, как что-то неимоверно быстро и много всего делают три медика над мужчиной, не подающим признаков жизни. Пак совершенно потерян, напуган, будто не с ними это всё. Как будто он смотрит очередной фильм, просто переживая за главных героев, а Чонгук рядом на диване сопит, цел и невредим. Но, к сожалению, в реальности Чимин на ватных, точно не его, а на чужих ногах бежит вслед за группой врачей, везших со скоростью каталку с пострадавшим. Даже сам не замечает, как неустанно зовёт его, просит жить, продолжая звать по имени. — Остановка сердца! — выкрикивает врач неотложки, пропадая за дверями операционной в реанимации, перед которыми так и застывает журналист. — Подготовить дефибриллятор!.. Остановка сердца. Остановка сердца. Кажется, у Чимина оно тоже останавливается. Его сильно трясёт, по щекам хлещут слёзы. Он впервые за всю свою жизнь искренне взмолился за одну чужую. И это не в храме: а здесь, в стенах больницы. За стеклянными окошками дверей смутно из-за пелены ядовитых слез видит, как проводят сердечно-лёгочную реанимацию врачи, повторяя злорадное «разряд!» снова вместе с «увеличить мощность». Парень мысленно кричит о какой-то помощи, молит о жизни Чонгука, заходится в немом рыдании, через раз слёзно икая лишь с его именем на губах, выдавливая просьбу жить и остаться с ним. Но он мгновенно затыкается, прекращает трястись и бледнеет, когда видит, что врачи перестают что-либо делать, странно переглядываясь между собой. — Время смерти: вос… — Нет, НЕТ! — отчаянно сдирает горло парень, врываясь в палату. — ПОЧЕМУ ВЫ ОСТАНОВИЛИСЬ?! ОН ЖИВ! Жив! Спасите его, спасите, пожалуйста! Спасите! — его пытаются обуздать медсестры, но тот их бесцеремонно распихивает. — Прошло только две минуты, вы ещё можете его спасти! Чонгук! Чонгук, прошу тебя, ЖИВИ! Его буквально скручивают подбежавшие охранники, поднимая над полом и унося оттуда. А Чимин и сам перестаёт брыкаться, когда слышит суровое «разряд!» от главного хирурга, решившего дать ещё шанс, и звук проходящего через аж дёрнувшееся тело тока. После это повторяется еще раз, и до бледного, заплаканного парня доносится столь необходимое пикание прибора, отвечающего за показатель биения сердца. — Есть пульс, приступить к операции, — вздыхает врач, бросая мимолётный взгляд на дверь, за которую уже увели бедного мальчика. Журналист сидит в одиноком коридорчике отделения реанимации скорой помощи, отказываясь от еды или горячего чая, только позволив укутать себя в согревающий плед. Но ему так же оказали первую помощь, обработав разбитый висок, перебинтовав голову и дав лекарство. Остальные раны на теле просто пропитали кофту кровью изнутри. Он теряет счёт времени, часов здесь нигде нет: наверное, чтобы не раздражали, не давая ложных надежд или не пугая ещё больше. Но он успел немного успокоиться. Его ещё слегка трясёт периодически, глаза опухли и болят безумно вместе с надорванным сердцем. И теперь хоть мысли проясняются, Чимин вспоминает, что именно откуда-то взявшийся Сокджин вытащил мужчину. А вместе со скорой помощью на место происшествия прибыли и какие-то бронированные тонированные чёрные машины. Сложно сложить два и два в гудящей голове, раскалывающейся на части. Он и позабыл о своём собственном плане. — Эй, журналист, — негромко окликает его помятый Сокджин, ковыляя к нему и усаживаясь рядом на неудобных сидениях. — Медсестра говорит, ты уже час здесь сидишь, как идёт операция… — Почему… — вдруг хрипит тот измученно. — Почему именно он? Чимин закрывает лицо ладонями, понурив голову и опустив плечи. Ему не отвечают, ведь нечем, а парень пытается последующими грызущими его вопросами излечить душу. — Почему он мне ничего не сказал? Какова его цель, чего он хочет добиться? Почему все друг на друга всегда направляют пистолеты и предают? Почему он лежит там, а н-не я…? На последнем голос ломается, заканчиваясь жалким хрипом. На что Джин грустно ломает брови, ладонью стискивая его плечо в утешении. — Чи, у меня нет ответов на всё, но он бы ни за что не простил себя, если бы там был ты. Он сильный, слышишь? И просто так не сдастся. Никогда не сдавался. — Спасибо, что спас его, — внезапно сипит Чимин, чувствуя, что должен поблагодарить его за это. — Это ведь тоже был ты в тот раз, да? — Не совсем, — странно мнётся другой, опуская печальный взгляд. — Знаешь, я, кажется, всё пытаюсь искупить вину. Ведь… я знал, что глава якудза, отец Чонгука, совсем с ума сошёл и видел в том, кого сам же вырастил, как бойца и убийцу, опасность и угрозу. Я знал, что он хочет убить его. И я знал, что это произойдёт в тот день на яхте. Я… я просто стоял и смотрел, как они с матерью беседуют на палубе, зная, что произойдёт, — он громко сглатывает, медленно убирая руку от парня, теребя пальцы перед собой. — Я был верен своему боссу, своему делу, но я так проникся к ребёнку, что непроизвольно считал себя его «дядей», но не мог ослушаться приказа. И после этого в разрывающих чувствах я прошёлся по берегу, куда попросту вынесло Чонгука. Я решил, что это мой шанс всё исправить. И дать ему тоже шанс на новую, совсем иную жизнь. Однако… он вновь выбрал этот путь. У Сокджина першит в горле, и он встаёт к автомату с едой, хмуро разглядывая скудный выбор и, тихо ворча про завышенные цены, попутно начинает рассказывать кратко обо всём. О том, как они поженились с Намджуном и узнали, что по разные стороны баррикад, как приезжал в Америку, втайне наблюдая за ними и за растущим Чоном. И он был рад, что тот окончил полицейскую академию, стал детективом, надеясь, что иная сторона правосудия минёт его. Однако, когда только всё начиналось с делом об опасном и столь важном товаре из Мексики, который Сокджин лично должен был проконтролировать в нью-йоркском порту и перенаправить в Японию, он понял, что что-то не так. В американской мафии были какие-то волнения, напряжённые отношения между друг другом, и никак не вписывался в картинку фигурирующий там Чон. Джин вышел на след Клары Лойз, узнал, что происходит, но не понимал, какое отношение Чонгук имеет ко всему. Именно поэтому и признаётся, что использовал Чимина для того, чтобы выяснить намерения Чона и его роль в этом всём. — Мне правда жаль, что всё так вышло, — вздыхает мужчина, устало проводя ладонью по лицу. — Кстати, ФБР — твоих рук дело? Чимин поднимает на него опухшие покрасневших глаза, слегка округляя их. Ну конечно, он совсем забыл про это. Раз уж принести доказательство лично было опасно и там есть люди мафии, которые быстро бы разобрались с ним, он попросил Сидни взломать их систему и загрузить туда все данные, а после сделать так, чтобы они выскочили сразу на всех компьютерах в их штабе. Чтобы уж наверняка агенты зашевелись и разобрались с тем, что не по силу ни журналисту, ни детективу. Зато ФБР после спокойно перехватили контрабандистский груз, отправили отряды за людьми, чьи фамилии засветились на тех сведениях, и повязали остатки людей главного погибшего мафиози. Вместе с тем Чимин сказал, чтобы подруга сразу вызвала машины скорой помощи примерно через час, предвидев, что кому-то да понадобится помощь. Его план сработал лучше, чем ожидалось. Обстоятельства и оперативность агентов ФБР сошлись, потому сейчас Пак хоть из-за этого облегченно выдыхает, прикрыв лицо руками и массируя виски. — Умно, хорошая работа, — вяло приподнимает уголки губ Сокджин, бросая грустный взгляд на коридор за дверями отделения реанимации. — А что с Намджуном и Тэ? — спохватившись, спрашивает Чимин, ведь от них после того, как уехал в больницу, ничего не слышал. — Джун всё-таки капитан полиции, — усмехается тот, — хрен его кто повяжет. Он в этой же больнице, с ним все в порядке, жив и почти целёхонький. Другой паренек тоже получил медицинскую помощь, а после с ним, как с очевидцем, беседовали агенты — не волнуйся, мне удалось с ним побеседовать раньше, он ничего лишнего не взболтнёт, — подмигивает, видя вытягивающееся лицо Чимина. Он ещё некоторое время стоит у аппарата, допивая газировку, оставаясь здесь, только чтобы рядом с журналистом кто-то был. А после уже прибегает запыхавшийся Тэхен, сразу же принимаясь обнимать вздрогнувшего друга. Сокджин одними губами произносит «с ним всё будет в порядке» для журналиста, кивает на прощание и уходит. Присутствие Тэ успокаивает, тот не старается развеселить журналиста или как-то глупо утешать — он всё прекрасно понимает. Просто обнимает его и просит хотя бы поесть, принеся ему горячую еду. Но и кусок в горло не лезет совершенно, потому тот просто пьёт травяной чай, согревая озябшие пальцы о стаканчик. Чувствовать плечо друга рядом действительно подбодряет, Чимин перестаёт закапываться в мыслях и накручивать себя самым страшным. — Тэ-Тэ, уже поздно, поезжай домой, — тихо проговаривает, замечая, что тот уже носом клюёт. — А ты…? — но по его виду понимает, что Чимин будет ждать до конца операции, потому закрывает рот, зная, что нет смысла его убеждать. — Спасибо, если бы не ты… спасибо, что спас мою жизнь. Ты многое для меня значишь, Чим. — Взаимно, Тэ, я не мог допустить, чтобы с тобой что-то случилось, — хрипит другой, слабо из-за вялости отвечая на объятия. Тэхен так искренне обнимает друга, что сердце жмёт и внутри тепло разливается по венам вместо уже привычной боли. Усталость борется со страхом, тревожность накрывает сверху, а глаза предательски слипаются. Они больше не могут плакать, но почему-то всё равно хочется. Чимин рвёт заусенцы, отвлекаясь на физическую боль, хотя и душевная тоже помешала бы заснуть. Кажется, проходит ещё несколько часов перед тем, как в коридоре появляется ещё больше уставший от кропотливой работы главный хирург. Он бы удивился, увидев всё того же мальчишку в коридоре, если бы ему не сказали после операции, что тот всё ещё ждёт. — Он жив, — эти два слова именно то, что так боялся не услышать подскочивший на ноги Чимин, чувствуя, как бешено колотится сердце. — Но я не знаю, когда очнётся. И очнётся ли, — хмурится мужчина, как бы ни прискорбно было ему это сообщать, видя, какая сильная у него связь с пациентом. — Самое главное, что теперь его жизни ничего не угрожает, помимо глубокой комы. Всё же клиническая смерть три минуты, огромная потеря крови, сильные ожоги. Мы сделали всё, что могли, остальное остаётся за ним. Чимин в бреду шепчет беспорядочно «спасибо вам» раз за разом, откуда-то берутся ещё болезненные для глаз слёзы, и он даже не замечает, как обмякает на тех жестких сидениях в стенах больницы, слышавшей его мольбу.