Статус-кво

— Даже после самых жёстких пьянок в мои лучшие годы мне не было так хреново, — хрипло и страдальчески проговаривает Чимин, полчаса хныча над кашей, ковыряясь в ней. Организм ещё не отошёл от всего стресса и того дерьма, что в нём оказалось. Голова раскалывается, но скорее из-за полученных ударов, некоторые синяки на теле ещё побаливают. Общее состояние так же оставляет желать лучшего. — Естественно, выглядишь ты так же, — вздыхает Чонгук, опускаясь рядом с ним на стул, принеся лечебную мазь и лёд. — Ну спасибо, — шипит тот, когда к синюшному следу под глазом и скуле прикладывают прохладу через ткань. — Я больше не могу это есть! — Не будь как маленький, тебе нужно питаться, чтобы быстрее оправиться, — спокойно проговаривает мужчина, всё ещё держа лёд, медленно водя каким-то печально поникшим взглядом по следам от побоев на его лице. От этого под рёбрами сдавливает, чувствуется остаток злости на тех, с кем он уже расправился, а так же вину за это. Ведь он мог бы защитить его. Он должен был это сделать. Чимин собирался уже было съязвить ему, но замечает краем глаза этот его взгляд, от которого становится не по себе. В нём читается некая печаль, обида и вина, отчего он стискивает зубы. — Ты не виноват, — пусть детектив не часто показывает свои эмоции, но всё равно парень научился читать их по малейшим деталям. — Это я не сказал тебе обо всём, а ты и так… и так быстро нашёл меня и спас. Ничего страшного не случилось… — А если бы не нашёл? — не уступает и тот, нахмурив брови. — Если бы хоть на час опоздал, ты понимаешь, что с тобой могло бы произойти? Не лезь больше никуда без меня, неугомонный балбес. — Да-да, хорошо, папочка, — дует губки другой, почувствовав явный укол совести, либо это были последствия ошибок, на которых стоило бы уже поучиться. — Ладно, — вдруг меняется в лице Чонгук, придавая ему серьёзности, откладывая лёд и разворачивая к себе парня, — а теперь выкладывай абсолютно всё: встречу с Кларой в Бостоне, о чём ты тоже благополучно умолчал, твой поход в хранилище и про документы там. — Откуда ты знаешь? Журналист вздрагивает, глупо моргая и начиная догадываться с неким леденящим страхом. — Я узнал это от ублюдков, которые похитили тебя. Догадка оказывается верной, и Чимин бледнеет на глазах, понимая, что это значит. Наверняка они нашли девушку. А значит и избавились от неё. Внутренности стягиваются к позвоночнику, по спине пробегает холод. — Ты осознаёшь вообще, что сейчас происходит? — продолжает Чон, взяв его за плечи и легонько сжав их. — Ты в огромной опасности. Она наверняка выдала тебя, а значит теперь они снова будут пытаться отыскать тебя. — Но кто «они»? — встрепенувшись, задаёт вопрос тот, сбивая мужчину с толку, который ожидал другого вопроса. — Не смей говорить что это банда обычных контрабандистов — если бы это было так, ты бы сам обо всём знал, ведь работал под прикрытием над каким-то делом с ними, ведь так? Ты тогда сказал, что оно связано с мелкой мексиканской биржей. Но ты понятия не имел насчёт Клары, кто она и что сделала, иначе допытывался бы ещё в начале этого дела, когда я тебе про неё рассказывал. Но ты лишь отмахивался, словно она ничего не значит в этом расследовании. И ты также не знаешь, что именно за бумаги были в той ячейке. А это значит, что те, кто схватил меня и желает найти, это портовая мафия, связь которой с этим делом ты всегда отрицал. Но теперь все факты на лицо! Между ними повисает молчание. Они смотрят друг другу в глаза с нечитаемыми эмоциями там. Но Чонгук всё же не может скрыть удивления, потому что он поражён. Хотя и не должен был — знает, что Чимин хоть и бестолочь, иногда ведёт себя глупо и по-детски, но всё же он отличный журналист с особым складом ума, когда дело касается профессионализма. Чон с тихо охватившим его сердце ужасом понимает, что рано или поздно Чимин обо всём сам прознает. Совершенно обо всём: о его другой стороне, замешанной в этом всём немного иначе. — Верно, ты прав, — лишь кивает тот, скользя руками ниже по его плечам к предплечьям. — Кто бы мог подумать, что обычное расследование об убийстве адвоката приведёт к такому, да? Расскажи мне абсолютно всё, Чимин. И тому нет смысла больше что-либо скрывать. Даже какие-то мелкие и незначительные вещи не упускает, чувствуя, как спадает с плеч эта, оказывается, тяжёлая ноша — обладать такой информацией одному. Какое-то время после его рассказа Чонгук молчит. Он отодвигается назад, встав, начиная ходить, сложив руки на груди — его привычка, когда он думает над чем-то важным. А сейчас он думает о том, каким же он был слепым глупцом. До него доходила молва о том, что некоторые дистрикты портовой мафии объединились, чтобы перехватить товар, тем самым разрушить многолетнее соглашение между ними и якудза. Однако не придал этому никакого значения, будучи занятым иной целью. Вот только теперь всё может рухнуть, его план может провалиться из-за каких-то идиотов, решивших прыгнуть выше головы, стать обладателями безумного дохода грязных денег и подгрести под себя остатки и так разваливающейся мафии. Дерьмо. Всё идёт совсем не так, как должно. И то, что мальчишка вмешался в это всё ещё больше усугубляет ситуацию. — То есть ты уничтожил те данные по поставке груза? — наконец-то подаёт голос мужчина, пока другой уже доедает принесённый ему с утра кексик с чаем. — М! — точно вспоминает он, прожевав кусок. — Кстати об этом: я успел всё сфотографировать и отправить самому супер защищённому абоненту. Помнишь, я тебе раскрыл один из секретов моей безупречности, как журналиста? Это моя дорогая принцесса хакер. — Какой же ты продуманный чертёнок, — не может не усмехнуться Чонгук, заметно расслабляясь, не переставая поражаться его находчивости. Сведения сохранились, а значит, можно ещё нечто придумать, чтобы предотвратить страшное, что может случиться. Конечно, это ещё головная боль, но без этого его плану никак не осуществиться. По телефону Чонгука с защитой от прослушки и слежки Чимин созванивается с распереживавшимся Тэхёном, что места себе не находил, когда ни один, ни другой не выходили на связь. У Пака расцветает улыбка на лице от его искренности, в глазах невольно щиплет. Раньше он был настолько одиноким, что пытался заполнить пустоту внутри бесконечными пьянками в клубах, одноразовым сексом с различными партнёрами, лишь бы только почувствовать тепло, чтобы его согрели. Но ему всегда было холодно, что бы он не делал. А сейчас, сидя на диване и укутавшись в плед, хоть всё ещё чувствуя нытьё побитого тела и лёгкую тошноту, он понимает, что ему, наконец-то, тепло. Тепло на душе от голоса милого Тэхёна, волновавшегося за него и радостного до слёз, что с ним всё в порядке, и от мужчины, на которого Чимин переводит взгляд. Тот моет за ними посуду, пребывая в своих мыслях, и парень знает, что тот тоже переживал за него и до сих пор переживает, позволив остаться под его защитой, даже заботясь о нём, хотя тот и не просил. «… я так сильно испугался за тебя, малявка» — его слова и те объятия пронзают душу. Чимин сам начинает улыбаться, поддерживая беседу с взбудораженным судмедэкспертом, который, судя по настроению, собирался было разговаривать с ним на протяжении нескольких часов, но внезапно извиняется, запищав о том, что совсем забыл о каких-то реакциях в колбочках с чем-то заумным. Он прощается с усмехнувшимся другом и кладёт трубку, позволяя журналисту сделать то, что ему очень сильно захотелось сделать. Чонгук заканчивает с посудой и в ожидании кофе стоит у кухонной столешницы, о неё оперевшись руками. Как вдруг сзади приблизившийся парень вплотную прислоняется к его спине, тонкими руками обволакивая его талию, сцепляя пальцы в замок спереди. Чимин лицом утыкается ему между лопаток, прикрыв глаза и вдыхая его запах: слабый след геля после утреннего душа, кофе и лёгкий шлейф сигаретного дыма после того, как он отлучался на балкон. Так ещё теплее внутри. — Что ты делаешь? — негромко спрашивает Чонгук, но в его голосе нет укора или намёка на то, чтобы он прекратил. — Можно ты притворишься хоть на пару минут, что тебе тоже приятно? — совсем шёпотом просит журналист, ещё крепче прижимаясь к нему, словно боясь, что больше такого может не повториться. — Знал бы ты, как сильно я устал притворяться, — свешивает голову тот, поддавшись минутной слабости охвативших его чувств, когда Чимин обнял его сзади. И эта слабость вонзилась острой иглой в ноющее сердце, раскрывая другие душевные раны, ослабляя все защитные маски мужчины, который вдруг закрывает лицо одной рукой. Он действительно жалок, за всю свою жизнь никогда не был по-настоящему честен ни с собой, ни с окружающими. — Я всю жизнь только и делаю, что притворяюсь и убегаю, — продолжает он, невзирая на ком в горле. — Постоянно бегу, а притворству нет конца. Чимин не понимает, что такое находит на Чонгука, обычно всегда скрывающего эмоции и чувства за выдвинутыми стенами и масками. Но не в этот раз. Теперь его плечи осунулись, голова опущена, рука скрывает выражение лица. В эту секунду Чимину хочется защищать его и оберегать. Он не знает, какие мысли в этот момент крутятся в его голове, но он желает избавить мужчину от них. И разворачивает его, за кисть опуская вниз его руку, чтобы раскрыть лицо, которое берёт в обе ладони, заставляя посмотреть на себя. — Какое постоянно бегать в твоём-то возрасте? — пытается отшутиться, но голос всё равно дрогнет, потому что никогда не видел детектива таким… разбитым. — Чонгук, остановись. Не важно, бежишь ты от чего-то или к чему-то: просто остановись и передохни, хорошо? То же касается и притворства, хотя я не понимаю, к чему ты это, — хмурится он, погладив застывшего мужчину пальцами по щекам, всё ещё держа их. — Просто не скрывай свои эмоции и чувства, чем ты частенько занимаешься, и давай волю своим желаниям, глупый дед! Кажется, у Чона впервые такое щемящее чувство в груди. Оно разрастается с невообразимой скоростью, поглощая его без остатка, особенно сильно ощущаясь на лице, которое находится в этих маленьких ладошках, и под рёбрами в области сердца. Чимин, этот ребёнок, сам напуганный и побитый жизнью, говорит такие слова мужчине, о прошлом которого, да даже части настоящего, толком ничего не знает. — Вот скажи, чего ты сейчас хочешь больше всего? — без задней мысли задаёт безобидный вопрос Пак. А в следующее мгновение глаза округляет в потрясении, когда в его губы впиваются чужие. Они мягкие и требовательные, сминают поочерёдно то нижнюю, то верхнюю, пока одна широкая ладонь опускается на поясницу, а другая придерживает за голову. С безумным трепетом и трелью сердца Чимин сразу отвечает на этот внезапный поцелуй, опуская веки и вжимаясь в него всем телом, которое тает от происходящего. Чонгук даже не собирается искать оправдания этому поступку. Он хочет, очень сильно хочет целовать его и не думать ни о чём. Лишь о сладости его губ, плавных изгибах и возрастающего внизу живота иного желания. Он не может остановиться, языком пробираясь вглубь его рта, находя его юркий язычок и сплетаясь с ним в страсти, делая поцелуй более влажным, настойчивым, требовательным. Чимин уже оказывается на кухонной столешнице, скользя ладонями по сильным плечам и рукам, ведя их выше и зарываясь в густые волосы мужчины, сжимая их в кулаке. В то время как тот обхватывает сочные бёдра, устроившись меж его ног, издавая выдающий его гортанный стон. Член начинает болезненно сдавливать, и Чонгук вздрагивает, внезапно прекращая их умопомрачительные поцелуи, от которых сводит каждую клеточку тела. — Нет, прости, я не должен был… — вот только ножки обхватывают его за поясницу, не позволяя отстраниться, а руки обволакивают шею. — Не смей, блять, говорить, что тебе противно, — хрипло проговаривает Чимин, чувствуя, что больше не выдержит этого издевательства над своим сжимающимся сердцем, если тот скажет нечто такое. — Вовсе нет: ты же сказал мне не притворяться, вот я больше и не буду, — на выдохе отвечает тот, прислоняясь лбом к его лбу, наспех облизнув губы и прикрыв глаза. — Но ты ведь ещё полностью не оправился от всего случившегося… Он намекает на его состояние и увечья, а Пак же клал на это, особенно в такой особый момент их близости, когда мужчина сам сделал шаг навстречу. — Разве похоже, что я плохо себя чувствую? — он выразительно изгибает бровь немного откидываясь назад, чтобы сексуально выгнуться в пояснице и шире раздвинуть колени. — Ну же, детектив, раз уж ты взялся лечить меня, то займись мной до конца. И пальцем очерчивает его размыкающиеся губы, ведя дальше по шее, груди и ниже пупка, пуская электрические заряды по всему его телу, вызывая табун мурашек. Он опускает всю ладонь на выступающий бугор, чувствуя там твёрдую плоть возбуждённого мужчины. На лице расплывается довольная улыбка, ведь Чимину безумно приятно, что тело «мистера натурала» так реагирует на него. — Как быстро переменилось твоё от «никогда мне не было так хреново» до «разве похоже, что я плохо себя чувствую», — хмыкает Чонгук, припадая губами к его шее, начиная всасывать тонкую кожу. — Отличные свойства твоей заботы и лечения, — вместе со стоном выдыхает он, цепляясь за его плечи и подставляя чувствительную шею на растерзание. Так чертовски приятно чувствовать на себе его горячие губы, влажный язык и даже зубы, которые поддевают участки кожи. При этом его руки не перестают блуждать по телу. Они очерчивают плавные изгибы, уделяя особое внимание разведённым в стороны бёдрам, скользя после к ягодицам и обратно. Чон издает стон, когда ловкие пальцы уже забираются в трусы, прикасаясь к возбуждённому члену сперва невесомо, точно издеваясь, а после обхватывают полностью. Мужчина вновь возвращается к его губам, на этот раз с поцелуем, полным страсти, сразу же сталкиваясь зубами и сплетаясь языками. В ладонях сжимает его талию и ведёт ими выше по мягкому, но подтянутому животику, задирая домашнюю майку, что и принадлежит, вообще-то, Чонгуку. Пока губы заняты другими губами, он меж пальцев прокручивает твердеющие соски застонавшего парня, которого просто уносит от поцелуев Чона, его прикосновений и того, как он непроизвольно толкается в ладонь, что вовсю дрочит ему, тщательно обводя головку, иногда заключая её в кольцо из пальцев. Чимин чувствует, что и без стимуляций нижнее бельё намокает, а внизу живота стягивается болезненный узел, который скорее хочется удовлетворить. До этого стискивая тело мужчины меж своих ног, он раздвигает их, а сам, изогнувшись в спине, поддаётся вперёд к его уху, обхватывая губами мочку и языком обводя его. — Растяни меня, Чонгук~а, — развратным шёпотом самого настоящего искусителя шепчет, чувствуя, как от этого буквально дёргается чужой член в руке, что не может не радовать. — А может ты сам? — неловко мнётся Чонгук, внезапно впадая в ступор после этих слов, помогая ему стащить вниз штаны с нижним бельём. — Поздно заднюю врубать, детка, — злорадно ухмыляется тот, наслаждаясь растерянным выражением лица мужчины. Он берёт его руку и приподносит ближе к себе. Раскрывает его ладонь так, чтобы тот оттопырил два пальца, которые обхватывает губами. Прикрыв глаза, он начинает обсасывать их с пошлыми причмоками, языком фаланги обводя, смачивая их слюнями. В другой его руке находится возбуждённый до предела член, что от этой картины, раскрывшейся перед ним, не выдерживает. Чонгук кончает от этого его развратного вида с хриплыми стонами, задерживаясь о столешницу, глядя на приоткрывшего свои бесстыдные глаза парня. — И зачем строишь из себя недотрогу, когда тебе нравится такое, а? — хитро улыбается Чимин, доставая его пальцы изо рта, так же обмазывает их его же семенем. — Ч-что ты…? А в следующее мгновение один длинный влажный палец уже оказывается внутри колечка мышц, проталкиваясь глубже. Пак безумно наслаждается таким растерянным и застывшим Чонгуком, чьей рукой так нагло и своевольно управляет. — Это что, паника на твоём лице, детектив? — вновь повторяет полюбившуюся фразу, не переставая улыбаться. — Иногда хочется тебя просто придушить, — кажется, смирившись с участью, он сам перехватывает инициативу, убирая его руку от своей и добавляя ещё один палец, сразу углубляя их и раздвигая на манер ножниц, обхватив его бедро с внутренней стороны. — М-м-м, удушье — кинки и фетиши обговорим потом, — ухмыляется Пак, чем заставляет другого ещё активнее начать двигать пальцами в нём. А Чонгук быстро учится — уже смелее разрабатывает его дырочку, задирая майку и кусая твёрдый сосок, обводя его языком и вновь всасывая. Дыхание Чимина учащается, сзади зудит, хочется ещё больше, ещё глубже, всё тело горит и требует разрядиться. Он уже сам, насколько это возможно, насаживается на длинные пальцы мужчины. — Всё, д-давай, — хрипит парень, размазывая остатки спермы мужчины, кончившего первый раз, по его же члену, в призыве направляя его к анусу. — Точно? Оно… того? — Того-того, — не в силах сдержать смех, заходится Пак, кажется, продолжая постоянно влюбляться в него.— Ничего, можно и без резинки — уж постараюсь не залететь. — Хватит издеваться надо мной, мелкий засранец, — безумно горячо рычит тот, видя смешинки в глазах напротив, но почему-то внутри всё трепещет, сердце бьётся в разы быстрее. Он подставляет головку к принимающим её стеночкам, что раздвигаются, жадно поглощая плоть. Чимин глаза закатывает и громко стонет, впиваясь пальцами в широкие плечи, пока в него, придерживая за талию и одну ногу, медленно входят наполовину. И вдруг член до самого основания вбивают в аж вскрикнувшего парня, согнувшего колени и содрогнувшегося от этого, запрокинув назад голову. — Всё в порядке? — тихо спрашивает Чонгук, взяв за румяную щёку, чтобы вернуть на себя его лицо, аккуратно проводя пальцем по синяку на нём. — Просто продолжай, — сипит тот, уводя его губы в чувственном поцелуе, через который непроизвольно испускает стоны при начавшихся толчках. Ножки окольцовывают пояс мужчины, что крепко держит дрожащего от ощущений Чимина за талию, другой рукой опираясь о столешницу для равновесия. При такой позе на поверхности ощущения иные, член входит глубоко и чувствуется особенно приятно внутри. Толчки частые, ритмичные, выбивающие стоны и вздохи из натянутого стрункой тела парня. И Чонгук не может оторваться от него. Не может перестать целовать или водить губами по нему, сминать руками и толкаться в него, получая неимоверное удовольствие от этого, сказывающееся искрами в глазах и повторяющимися низкими стонами в унисон со звонкими Пака. Тот постоянно выгибается в пояснице навстречу его бёдрам, бьющимся о его собственные, непроизвольно раздвигающиеся ещё шире. И несмотря на дискомфорт от твёрдой поверхности столешницы, на которой его трахают, он чувствует, что вот-вот кончит. Хочется прикоснуться к изнывающему члену, но если сейчас перестанет держаться за Чонгука, то попросту не выдержит и наверняка ударится о стену позади и кухонные тумбочки вверху. Но мужчина, кажется, понимает это, потому вновь задирает мешающую длинную майку, заставляя младшего взять в зубы её кончик. — А ты входишь во вкус, — немного невнятно мычит Чимин, глаза закатывая и сильнее вгрызаясь в майку во рту, когда мужчина начинает ещё глубже засаживать член и обхватывает его собственный. — Вхожу во вкус входить в тебя? — с хрипотцой так сексуально спрашивает тот, ещё умудряясь чертовски завораживающе ухмыляться. И, чёрт возьми, это слишком для заходящегося в невероятных ощущениях Пака. По его органу проводят пару раз рукой, и он обильно кончает, протяжённо выстанывая с кончиком майки в зубах, изгибаясь к нему навстречу. Тело затекло от этой позы, ноги сгибаются в коленях, но хочется ещё, даже без стыда и совести. Чонгук разделяет его желание, потому вдруг подхватывает его за бока и снимает со столешницы, чтобы положить на неё его корпус, развернув его спиной. Он вытаскивает член лишь на мгновение, чтобы вновь войти до основания, достав до самого чувствительного места. И буквально выбивает из прогнувшегося мальчишки такой громкий и звонкий стон, полный настоящего наслаждения, от которого коленки подкашиваются и рот пошло раскрывается. С каждым новым резким толчком из него вырываются судорожные полустоны-полувздохи, а он сам давится от ощущений, когда его властно обхватывают за ягодицы, раздвигая в стороны и сминая их. Лицо трётся о поверхность столешницы, коленки предательски подкашиваются, но мужчина держит его крепко, вбивая член ещё глубже и быстрее. Сердце бешено колотится в груди Чонгука, который, кажется, не понимает, что с ним происходит. Он не может прекратить трогать тело Чимина, прикасаться губами к шее, прижимаясь торсом к изогнутой спине: просто не может остановиться и оторваться от него. Все мысли сосредоточены на нём одном, в голове только сладостные стоны и собственное имя, срывающееся с этих пухлых губ, что сводит с ума. — Ч-Чонгук… агх, Чонгук, н-не могу… — парень содрогается, принимая в себя твёрдую плоть, обволакивая её своими сжимающимися влажными стеночками, издающими пошлое хлюпанье. Как бы умопомрачительным не был бы секс с этим мужчиной, но Пак явно не рассчитал собственные силы и состояние организма. Он заходится в оргазме и быстро изливается на пол, полностью обмякая без сил, почувствовав, как на его поясницу кончает и подхвативший его Чон. — Чёрт, ты такой беспечный, я ведь говорил… — Х-хах, так это моя вина? — всё равно дерзко усмехается Чимин, даже будучи обессиленным на руках мужчины. — Это ты ненасытный старый развратник. Его относят на кровать и оставляют на несколько минут, чтобы вернуться с полотенцем, смоченным тёплой водой. Парень не успевает спросить, для чего это, как Чонгук снимает с него пропотевшую майку и принимается вытирать его тело, всё бормоча о том, что тот должен был остановить его и т.д. А журналист просто застывает со сжавшимся сердцем. Никто и никогда прежде не делал подобного. Для него мораль была такова, что в жизни никто не поможет, когда она поимеет: ведь перед сексом люди помогают друг другу раздеться, после него каждый одевает себя сам. А сейчас, когда этот мужчина, которого он умудрился полюбить всем своим глупым сердцем, аккуратно протирает его тело влажным полотенцем, оно чуть ли не тает и в глазах щиплет. — Чонгук… — тихонько зовёт он, задержав дыхание, подняв глаза на какого-то невероятно красивого в этот момент расслабленного детектива. — М? «… я люблю тебя» — застревает в глотке горьким комом. И Чимин понимает, что не может этого сделать. Точно не сейчас, когда тот, кажется, начинает постепенно принимать его. А Чонгук даже переводит на него задумчивый взгляд, продолжая вытирать его шею. — … и сзади не забудь меня хорошенько вытереть, мой верный раб! — меняется в лице парень, игриво подмигивая с усмешкой на губах и приподнимая одну ногу. — Наглая малявка, — скрипит зубами Чон, — мог бы и спасибо сказать. — Давай-давай, шевелись, — сладко зевает он, опуская веки, — а то я сейчас вырублюсь. И в подтверждении своих слов моментально засыпает, стоило ему закрыть глаза, не видя эту тёплую улыбку Чонгука, появившуюся непроизвольно на его лице. Мужчина никак не может отделаться от этого чуждого ему чувства в груди, горящего маленьким пламенем. Несомненно, этот мальчишка действительно дорог ему. И, кажется, намного сильнее, чем хотелось бы. Детектив даже не замечает, как засыпает на одной кровати с громко сопящим Чимином, зато хорошо ощущает это, получив по лицу рукой посреди ночи. — Блять, — само собой вырывается, когда он резко просыпается от боли, сразу поворачивая голову. Совсем рядом всё так же крепко спит почему-то кажущийся довольным парень, развалившись на всю двухместную кровать, каким-то образом умудрившись сдвинуть Чонгука на самый край. Пак несколько раз причмокивает, облизнув губы, и мужчина ловит себя на мысли, что мало того, что тот безумно сексуальный для парня и красивый, так ещё и чертовски милый. В исключительных случаях, конечно, ведь большую часть времени это вредный и дерзкий дьяволёнок, треплющий его нервы раз за разом всё больше. Он та ещё заноза в заднице. И Чонгук разворачивается на бок, ещё некоторое время разглядывая умиротворённое лицо парня в смуглом свете, исходящим только с улицы от городских фонарей через незанавешенное окно. Действительно такой милый, когда спит и не открывает рот — хоть так не достаёт его. Мужчина тянет к нему руку во внезапно охватившем желании обнять его, вот только вновь получает по носу, когда тот в очередной раз ворочается. На этот раз Чон кривится и пыхтит, вставая с кровати, с которой всё равно бы его спихнули рано или поздно. Потому он, даже не накинув кофту, берёт сигареты с полки и выходит на балкон, сразу подставляя лицо под ночной прохладный ветер, пробирающий до дрожи. Зато это приводит в порядок запутанные мысли, которым конца нет. Столько лет всё шло равномерно, продвигалось медленно, настороженно, а тут появился этот неугомонный журналист со страстью к опасным расследованиям. И ведь если бы Чонгук не занимался тем, чем занимается, то кто знает, что бы случилось с ним. Он вдруг кое-что вспоминает и достаёт из кармана телефон, что захватил вместе с сигаретами, набирая номер капитана Кима, что никак не мог ему дозвониться. Лишь несколько минут назад пришло последнее сообщение, что означает, что тот не спит. — Ни слуху, ни духу несколько дней, ты там в какой канаве лежишь? — недовольно хмурится Намджун на том конце звонка. — Канава под названием «сложная жизнь», что такое? — Это я у тебя хотел спросить, Чонгук. Взял отгул на несколько дней в разгар дела, да ещё и твоей мелкой липучки нет — тихо без вас в отделе, вот и волнуюсь. Уголки губ непроизвольно приподнимаются, мужчина немного поворачивает корпус, глядя через стекло на свою липучку, нагло развалившуюся на его кровати. Ну точно ведь, прилип к нему крепко. — Ты же знаешь, что можешь мне рассказать всё, что тревожит тебя, Гук, — продолжает Ким, смягчив голос. — Ты сам не свой последнее время. Тот же глаза прикрывает, делая затяжку, а на сердце как никогда ощущается непостижимый груз тяжести. Конечно, Ким Намджун для него намного больше, чем просто начальник. Намного ближе, чем кажется и можно подумать. И правда хотелось бы это сделать, рассказать, спросить у старшего, как лучше, правильно ли он поступает и вообще что с ним, раз только рядом с одним парнем его заполняют чувства, которые были скудными на протяжении всей жизни?.. — Всё в порядке, Джун, не беспокойся. Просто я немного устал. — Давай встретимся в выходные, всё же мне с тобой нужно обсудить кое-что важное, — вздыхает капитан Ким, кажется, потирая уставшее лицо. Чонгук соглашается и прощается с ним, ещё раз взглянув на Чимина и отвернувшись, облокачиваясь руками о балконную изгородь, свесив вниз голову и зажав сигарету меж пальцев. Ему есть над чем подумать эту ночь.

***

***

***

      15 лет назад Взрослый парень тащит на спине щуплого мальца, озябшего и промокшего, с ранами по всему телу, истекающего кровью. — Держись, Чонгук, — хрипит он, чуть ли не на бег срываясь, даже не оборачиваясь на пылающую ярким пламенем большую яхту, вернее то, что от неё осталось. Ноги уже не держат, подкашиваются, но он добегает до машины, везя того на другой конец города в частную больницу, требуя оказать немедленную помощь. И когда жизни подростка ничего не угрожает, ночью забирает его без ведома, вдавив педаль газа, мча по магистрали и поглядывая на заднее сидение, где тот ещё не отошёл от наркоза. — Ты с ума сошёл?!.. — рычит округливший глаза Намджун, когда видит Сокджина, выносящего из машины бессознательного ребёнка. — Слышал, что произошло? — Естественно, и какого чёрта? — в замешательстве даже делает шаг назад, переводя взгляд то на одного, то на другого. — А что мне оставалось делать, позволить ему умереть? — огрызается Джин, нервно стискивая зубы. — Прошу, увези его отсюда. — Ты точно спятил. — Джун, я прошу тебя, пожалуйста! — повышает дрожащий голос он. — Прошу, его убьют здесь, в какой бы части Японии он ни находился — в Америке он будет в безопасности. Ради того, что между нами было, выполни мою последнюю просьбу и забери его. — Т-ц, ты невыносим, — тот ведет ладонями по лицу, глубоко вздыхая, ещё раз смотря неотрывно в глаза напротив, такие красивые и печальные, и после только открывает заднюю дверцу своей машины. — Только ради тебя, Джин. Я знал, что расписка с тобой была самым дурацким поспешным решением и повлечёт за собой последствия. Вот только никогда не думал, что последствия в виде сопляка. Сокджин в облегчении выдыхает, быстро умещая подростка на сидениях сзади, не скрывая тень улыбки от его слов. — Тогда выполни и мою последнюю просьбу и, наконец-то, подпиши документы на развод…! А в следующей момент говорившего Намджуна страстно целуют, на что он просто не может не ответить, крепко обнимая его, прижав как-то отчаянно к себе. — Я проверю вас через несколько лет, тогда и подпишу, но только, когда ты подпишешь со своей стороны, любимый, — тихо ухмыляется в его губы Джин. — А пока продолжим играть в мистера и миссис Смит, мой дорогой муж. — Бывший муж, — хмыкает и Намджун, сложив руки на груди, когда тот уходит к своей машине, через плечо ещё бросая фразу напоследок. — Пожалуйста, позаботься о Чон Чонгуке…

***