Статус-кво

Раздаются жалкие измученные хрипы побитых людей, валяющихся по территории тёмного здания, и звуки ударов. Мужчину, выплёвывающего кровь, отбрасывают в сторону, наступая ботинком на спину, не позволяя встать. — Э-это был приказ босса… агх! — его придавливают сильнее лицом к земле. — А мне плевать, — чётко произносит Чонгук, не церемонясь с ним. — Сейчас я здесь босс, так что выкладывай: куда вы дели парня? — Чёрт, я знал, что тебе совсем нельзя доверять, долбанный детектив, — скрипит зубами побитый мужчина, — ты просто предатель. Всегда им был. — Предатель? — выразительно изгибает бровь тот. — И с чьей же стороны я предатель? — Да со всех, двуличный ты сукин сын! Чонгук раздражённо цокает, подбивая его ногой в сторону, заставляя на метр отлететь, и присаживается к нему на корточки. Хватает его за волосы и оттягивает их, вынуждая поднять голову. — Я неоднократно задавал тебе вопрос, — хмурится он, делая голос ещё более суровым, — где мальчишка, которого вы схватили, или тебя заставить сожрать твои же кишки? — Его забрал Мэтт со своей шайкой. У Чона глаза расширяются, внутренности сжимаются от необъяснимого страха, возникшего при мысли о том, что этот мерзкий главарь контрабандисткой банды может сделать с Чимином. Или уже сделал. Он резко сжимает зубы и с силой ударяет чужое лицо о пол, разбивая его и тем самым заканчивая здесь. — Приберитесь и избавьтесь от остальных, — приказывает стоящим чуть дальше своим людям, выпрямляясь. — Никто не должен узнать, что это наших рук дело. — Зачистить остаток дистрикта? Чонгук застывает, на мгновение задумываясь над этим вопросом, которому совсем нет места в голове. Ведь все мысли там забиты одним проблемным ребёнком, по которому сердце в болезненном страхе сжимается, напрочь ломая выстроенные в сознании стены и предрассудки насчёт Чимина. И сейчас это единственное, о чём он может думать — всё остальное может повременить. Но с другой стороны: когда, если не сейчас? Не это ли самое подходящее время начать исполнение многолетнего плана? Всё равно он перешёл за рамки этим нападением и поиском журналиста. — Да, — твёрдо отвечает, сверкнув опасным хладнокровием в глазах. — Пора переходить к открытым действиям. Обратного пути нет — Чонгук с самого начала знал, на что идёт.

***

Темно, холодно и больно. На глазах повязка, руки за спиной скованы в наручниках, Чимин прислушивается к чужим голосам, пока его куда-то везут. В основном это бессмысленные разговоры, но так же проскальзывают слова о «гадкой девке, помешавшей планам», наркотиках и грузе. Он теряет счёт времени, но вскоре его бесцеремонно вытаскивают из машины и тянут за собой через улицу и вонючий коридор со слизким полом. Доносящийся запах спиртного и дыма, а так же отдаленные звуки музыки через явно приглушающие шум стены навевает на мысли, что он находится в какой-то задней части клуба. С глаз стягивают повязку, и они щурятся от непривычного света, а мужские пальцы больно хватают за подбородок, поднимая его лицо на себя. Чимин окончательно разлепляет веки, видя перед собой смутно знакомого мужчину, пристально рассматривающего его, нахмурив брови. — И эта шавка посмела тявкнуть на нас? — он вдруг расплывается в ухмылке. — Фреден сказал, что парень по-случайности оказался в хранилище Лойз, а внутри ничего не нашли. — Ах, по-случайности, значит? — хмыкает тот, всё ещё держа пленника за подбородок. — Не повезло тебе. И отбрасывает хрипнувшего Чимина от себя, отчего он на дрожащих ногах просто плюхается на пол. — Он точно ничего не знает? — Точно, но отпускать его нельзя — он слишком много слышал, — кивает другой, небрежно пожимая плечами. — Так что развлекайся, Мэтт. У Пака холодный пот стекает по позвоночнику и сердце удар от страха пропускает, когда он видит злорадную улыбку на лице этого Мэтта. Внутренности перекручиваются, а в сознании внезапно всплывает фрагмент воспоминаний, в котором контрабандист в заброшенной части порта угрожал девушке пистолетом, говоря про труп адвоката и Клару Лойз. Перед ним тот самый мужчина, что сейчас так кровожадно ухмыляется, приближаясь к нему и поднимая за локоть. — Смазливое личико и фигурка что надо — ты станешь отличной шлюхой в моём борделе. Но сначала пройдёшь через меня… — Да пошёл ты нахуй, через тебя пройдёт только поезд, ублюдок, — рычит сжавший зубы Чимин, метая на него злостный взгляд. И в следующий момент, пользуясь его замешательством, со всей дури ударяет головой ему по носу, а после ещё и плечом заряжая по подбородку, немного подпрыгнув. Он слышит ругательства мужчины и срывается на бег, выбивая собой дверь, за которой оказывается охрана. Беспомощно пытается вырваться, но его силком затаскивают обратно. — А ты боевая сучка, — скалится Мэтт, вальяжно рассевшись на кожаном диване, держась за разбитый нос. — Давно мне не было так занятно, но можно усмирить даже самую дикую шавку. Он достаёт какую-то железную коробочку, подзывая к себе охрану с всё ещё брыкающимся мальчишкой. — Рискни здоровьем, скотина, — огрызается тот, не оставляя попыток вырваться. — Не терпится увидеть, каким послушным ты станешь, — у Мэтта нездоровым блеском глаза блестят, а на губах играет ненормальная, уж слишком кровожадная улыбка. Он хватает Чимина за горло, ближе к нему склоняясь, и пальцами вынуждает его раскрыть рот. У другого глаза расширяются, он мычать начинает и ещё больше извиваться, чтобы высвободиться. Вот только его крепко держат двое мужчин, Мэтт сдавливает горло, болезненно принуждая его разомкнуть губы. Во рту оказывается небольшая капсула, которую заставляют раскусить и проглотить, влив ему воду в горло. — Ч-что ты мне, блять, скормил? — Пак закашливается, давясь жидкостью и содрогаясь. — Усовершенствованная версия наркотика послушания, — ухмыляется Мэтт, ожидая, пока вещество начнёт действовать. — Редкая таблетка — можешь считать себя избранным, раз тебе «свезло» опробовать её. Чимину становится душно, его бросает в пот и в глазах через минуту плывёт. Тяжело дышать и каждый мускул точно постепенно отказывает. Чувствует, как с него снимают наручники, но вот кинуться бежать не может — тело перестаёт его слушаться. — Но ничего, это пока что у нас есть лишь триста грамм — скоро к нам в руки попадёт тонна, вот тогда станет намного веселее жить в мире криминала, — проговаривает Мэтт, а журналисту становится ещё хуже от осознания этих слов. Он совсем не может себя контролировать, сознание как будто плавится, остаток здравого ума кричит о том, что в том грузе, который портовая мафия собирается перехватить у якудза, находится именно эта дрянь. Чимина пробивает в тряске, он вдруг сгибается и пытается заставить себя стошнить, но вот только его запястья с силой обхватывают и тянут на себя, усаживая на свои бёдра. — Нет-нет-нет, потом ты ещё захочешь получить дозу. Ещё и ещё, а пока чувствуешь, как горит тело, да? — хмыкает мужчина, скользя ладонью по его заду. — Ты не можешь сопротивляться, а вскоре твой мозг вовсе отключится, и ты просто будешь смиренной сучкой скакать на моём члене до изнеможения. Так ведь, да? Мэтт в предвкушении скалится и шлёпает уже, кажется, теряющего связь с реальностью Чимина по ягодице. — Д-да-а?… — в бреду мычит тот с одышкой, совершенно не понимая смысл чужих слов и своих собственных, чувствуя жар внутри, но не ощущая самого себя. Плохо, очень плохо. Ни один нерв совсем не реагирует, сознание в тумане, и, вроде, должно быть чувство мерзости и отвращения, но чувств никаких нет. Ему просто никак. Кажется, он вовсе перестаёт существовать. Мэтт уже глумится, неожиданно кусает за его губы, пробиваясь языком в рот, и расстёгивает пуговицу на брюках, пальцами пробираясь к кромке нижнего белья, не переставая мять его мягкую кожу и упругие бёдра. Но в одно мгновение всё резко меняется: мужчину грубо отлепляют от обмякшего мальчишки, которого обхватывают за талию, приставляя ствол к опешившему Мэтту. Тот застывает в охватившем его шоке, впервые видя откуда ни возьми взявшегося Чон Чонгука таким разгневанным, разъярённым зверем и не понимая, как, чёрт возьми, он прошёл через его охрану. — Оу, какая встреча, — натянуто улыбается Мэтт, весь напрягаясь и нервно метая взгляд от дула пистолета на лицо напротив и то, как мужчина держит парнишу. — Я совсем не рад тебя видеть, Чонгук, тем более, будучи под прицелом. — Взаимно, — твёрдым голосом отвечает тот, не сводя с него слишком гневных и убийственных глаз. Внутри Чона бушует ярость, а страх за Чимина сковывает сердце, ведь с первого взгляда было очевидно, что тот под чем-то. Бледный, болезненный оттенок кожи, вялое тело с точно атрофированными мышцами, стеклянные глаза с туманной дымкой — у Чона от злости кулаки сжимаются и челюсти сводятся до хруста из-за того, что с этим бестолковым ребёнком такое сделали. — Мог бы и поприличнее в гости зайти, — всё ещё в напряжении и недоумении произносит Мэтт. — А не с пушкой и забирая моё развлечение… — Твоё что? — чуть ли не рычит другой, крепче прижимая к себе Чимина. И тут в его живот ударяют ботинком, отпихивая от себя и подскакивая на ноги. Чонгук ловко уворачивается от очередного удара, умудряясь удерживать бесчувственное тело, чтобы его не задело. Это кажется ухмыляющемуся Мэтту весьма занятным, и он точно специально дразнит, стараясь наносить удары именно в сторону не держащегося на ногах парня. Он заметил, что другой изворачивается так, чтобы его никак не ранили. — Хах, так это твоя куколка, Чон? — с издевкой хмыкает Мэтт, выбив пистолет у него из руки, пока другой занят размещением Чимина на кресле. — Наслышан о том, как ты заигрался в детектива настолько, что покрываешь какого-то мелкого журналиста перед нашими — неужели, эта сучка тот самый…? Он получает по челюстям быстрее, чем успевает закрыть рот, а после ещё и ещё, пока его не перекидывают через спинку дивана. — Зубами не щёлкай, — только лишь проговаривает Чонгук, продолжая с ним очевидно неравный бой, пока не одерживает верх, впечатывая его в стену и, подхватив пистолет, угрожающе снимает с предохранителя, зажав палец на курке. — Присоединяйся ко мне, Чон, — внезапно выпаливает Мэтт, понимая, что ему не одолеть этого противника. — Зачем нам слушаться босса, когда мы сами можем им стать? Он даже не знает о том, какой ценный товар на наших водах собирается перекупить якудза… — Я думал, это слухи, — лишь слегка хмурится Чонгук, не убирая оружие. — Наркотик послушания и поставка оружия — это правда? Ты хочешь заполучить это всё и разрушить соглашение с якудза? — Ахаха! — заходится приступом мерзкого смеха тот. — Чёрт, херовый из тебя детектив, раз даже долбанный журналюга прознал обо всём, а ты сопли жуёшь! Сейчас Чонгук чувствует себя паршиво и неимоверно глупым — вот в какое дерьмо влез Чимин, а он даже не уследил и не знал, где именно он копается. За что теперь и расплачивается. Если бы он только знал об этом всём, то с Паком ничего бы не случилось, но он был занят совсем другим. — Знаешь, почему портовую мафию разделили на дистрикты со своими главарями, как ты и я? — сглатывая и активно размышляя, как бы потянуть ещё время, чтобы ослабить бдительность соперника. — Да потому что этот старпёр-босс уже не может держать всё под контролем в своих руках! — Знаю. Именно поэтому я и занимаюсь этим всем — раньше я бы сказал, что ничего личного, но из-за того, что ты впихнул в мальца такую дрянь, я сделаю это с удовольствием. Мэтт глаза округляет и после выстрела пистолета с глушителем замертво падает на ковёр, истекая кровью. В это время Чонгук уже кидается к пугающему своим видом парню, дышащему тяжело, со страшной одышкой. Он берёт его бледное лицо в свои ладони, оглаживает их пальцами и слегка трясёт его. — Чимин… Эй, Чи, ты меня слышишь? — голос непривычно дрожит из-за всё ещё не отпускающего волнения, но от облегчения, что тот хотя бы жив и он нашёл его, мужчина выдыхает и обнимает вялое тельце. — Проклятье, засранец, вот какого чёрта ты влез в это всё? Он собирается было поднять его на руки, но телефон Мэтта, лежащий на журнальном столике, засветился от нового сообщения. Чонгук сразу же берёт его через платок, чтобы не оставлять отпечатков, и ногой небрежно разворачивает труп мужчины, его лицом разблокирует экран. «Мы нашли девку. Парень, который остался у тебя — тот самый журналист, прознавший обо всём плане. Не смей пока что убивать его: он встречался с Лойз в Бостоне, у него можно выпытать информацию.» Телефон швыряют о землю и наступают подошвой дорогих ботинок, разбивая вдребезги. Чонгук заметно мрачнеет, сжимая кулаки и спеша унести мальчишку отсюда. Чимин лишь слабо мычит, когда в лицо обдувает ветер, наполняя лёгкие свежим воздухом, глаза такие же пустые, никаких ощущений или осознанности. Не понимает, что его аккуратно держат на руках, прижав к себе — просто послушно сворачивается в клубок, пока голова болтается при шагах, точно вот-вот свалится с шеи. Чон всё ещё неимоверно зол, ком в груди уже сходит и биение сердца возвращается в привычный ритм, пока их везут домой, а Пак сидит на его коленях, не подавая признаков жизни помимо сбитого, тяжелого дыхания и периодически хриплых измученных стонов. Мужчина глаза прикрывает, прислоняясь лбом к его виску. Когда же этот парень стал так дорог ему? Почему сейчас ему хочется крепко-крепко обнимать его и защищать от всех в этом мире? Как же сильно он умудрился вцепиться в его чёрствое сердце своими маленькими пальчиками?.. И Чонгук не думает о том, что они оба мужчины — он не чувствует отвращения или мнимой неприязни. Нет чувства дурацкой неправильности. Он просто чертовски рад, что Чимин жив, что он рядом с ним. Конечно, действие наркотика должно со временем спасть, вот только Паку становится заметно хуже. Чон еле доносит его до кровати, ведь тот болезненно стонет, слабо извивается, не ощущая, какой частью тела он двигает, что с ним и где он. А когда его рот пытаются открыть, приподнося нечто к губам, защитная реакция после произошедшего умудряется включиться на автомате, несмотря на его плачевное состояние. Парень начинает так жалко выкручивать вялую шею, глядя перед собой неосознанным и каким-то пугающим стеклянным взглядом, а у Чонгука от его вида всё внутри сжимается. Так больно видеть его таким, а от осознания, что ещё мог с ним сделать этот сукин сын Мэтт, становится ещё хуже. — Т-ш, это поможет тебе, Чимин, тебе полегчает, — старается как можно мягче говорить, но, видя, что это не помогает, ведь парень самого себя не осознает, решается на следующее. Специальный раствор сам набирает в рот и прислоняется к его губам, кое-что проливая, но основную часть вливая через разомкнувшиеся губы. И не может после оторваться от них. Продолжает целовать его, чувственно переплетая язык с его, желая вкусить еще, обволакивает рукой его талию другой удерживая за щёку. Но вовремя сдерживает себя, с неким испугом от собственных колыхнувшихся чувств под рёбрами, отстраняясь, чтобы влить в него остатки лекарства, которое поможет ему проблеваться и сократить срок действия вещества. И вскоре уже придерживает его у унитаза, подготовив заранее другой раствор, после чего Чимин проваливается в неспокойный сон.

***

Всё так мутно, будто в тумане. Каждая клеточка тела ощущается по-новому, конечности какие-то тяжёлые, а веки, налившиеся свинцом, закрывают блёклые глаза. Журналист пытается вспомнить, что случилось и где он, но в тяжёлой голове творится неразбериха. Там лишь смутные вспышки каких-то действий, и последнее, что он помнит, так это как его выворачивало в туалет, а кто-то гладил его по спине. Ещё раньше лишь только головной болью отзываются воспоминания о том, как его похитили, били, куда-то волокли, а какой-то ублюдочный хмырь нечто впихнул ему в рот. Чимин медленно глаза раскрывает, пытаясь сфокусировать взгляд перед собой и придать сознанию ясности. Он точно лежит в мягкой постели знакомой спальни, что уже успокаивает, потому что знает, кому она принадлежит. Двинуться совсем сил нет, потому он просто прислушивается и старается понять, что лежит он на чьих-то ногах, вернее, бёдрах. В комнате темно, потому не понятно за задвинутыми шторами какое сейчас время суток, а тихий дождь за окном добавляет особую атмосферу, помогая собраться с мыслями и силами. И лишь спустя некоторое время Паку удаётся двинуться, чтобы немного повернуться и посмотреть вверх. Да, как он и предполагал, голова его покоится на ногах мужчины, заснувшего в сидячем положении, оперевшись о подушки и спинку кровати. Одна рука его находится недалеко от руки Чимина, а другая — поверх одеяла, которое держит парня в тепле. Чонгук выглядит уставшим и даже через сон каким-то напряжённым. И тут он неожиданно вздрагивает, распахивая глаза, сразу встречаясь взглядом с Чимином. — Ты очнулся, — в облегчении судорожно выдыхает, заметно расслабляясь. — Что… произошло? — хрипло спрашивает другой, чувствуя, как внутри разливается тепло от мыслей, что Чонгук всё же нашёл его, спас и не отходил от него. Он знал это. Знал, что Чон обязательно придёт за ним. Но от этого же и на глазах наворачиваются слёзы, которые он предпочитает спрятать, повернувшись набок и нагло утыкаясь лицом в его живот. — Произошло то, что могло бы не произойти, расскажи ты мне всё, глупый ребёнок, — не может перестать думать об этом детектив, коря именно себя за случившееся. — Почему, Чи? Почему ты всегда один лезешь на рожон? Почему не рассказал мне? Боже… И, на удивление продрогшего до мурашек парня, сгребает его в охапку, обнимая так крепко и мягко, что Чимину хочется вовсе заплакать. — … я так сильно испугался за тебя, малявка, — искренне шепчет Чонгук со сжавшимся сердцем. — С-спасибо, что не оставил меня, старикан, — таким же шёпотом отвечает тот, закрывая глаза в чувстве спокойствия, безопасности и разрывающей его любви к этому потрясающему мужчине. — Кажется, я теперь никогда не оставлю тебя, а то из-за тебя у меня скоро все волосы седые станут. — Ловлю на слове, — улыбается в его грудь Чимин, тая от этих слов. — Но боюсь, что дело не во мне, а в чьём-то преклонном возрасте — через пять лет песок с костей будет сыпаться… — Раз ты шутишь, засранец, значит, цел и здоров — давай выметайся из кровати, — фырчит, конечно же, по-доброму, выпуская его из объятий. Вот только Чимин, эта хитрая обезьянка, быстро укладывается обратно на его бёдра, накрываясь одеялом и наигранно кашляя, издавая болезненный хрип и оханье о том, что ему поплохело. Чонгук глаза закатывает, но не может не приподнять уголки губ. Ему хочется о слишком многом спросить его, так же, как и Чимину, но оба молчат, понимая, что сейчас не самое лучшее время для неприятных расспросов с ответами. Пак любопытствует только о том, как детективу удалось найти его, на что тот ровным голосом умело лжёт о том, что втайне прикрепил к его пиджаку жучок. Но тот без задней мысли верит его словам, только проворчав о том, какой же Чонгук гадкий, что не доверяет ему и сделал это без его ведома. Но на душе безмятежное спокойствие и теплота. Чонгук рядом, и он, кажется, начинает оттаивать к нему. И ещё Чимину сейчас очень хочется поделиться с ним кое-чем. Не знает, почему, просто чувствует, что ему нужно это сделать. Возможно потому, что вся эта ситуация: мафия, опасные люди и заговоры, напомнила ему об этом. — Ты как-то у меня спрашивал: почему я так одержим этой портовой мафией и расследованиями с ней, что влез в такое? — издалека начинает Пак. А другой же внутренне напрягается, переводя на него странный взгляд, не зная, какого рассказа ожидать сейчас. — Может ты не в курсе, ты же в Японии родился и вырос, но в Пусане десять лет назад произошла трагедия. Внезапная перепалка двух мафиозных группировок средь бела дня. Полиция и власти назвали это обычным актом теракта, но местные журналисты выяснили, что это была стычка американской портовой мафии и японских якудза. Пак набирает в лёгкие побольше воздуха, облизывая пересохшие губы, не видя обескураженное выражение лица мужчины. — Из той команды журналистов кто-то был найден мёртвым, кто-то пропал без вести, остальные засели на дно и заткнулись, больше не стараясь выдвигать людям свои результаты расследований. Ты думаешь, как это касается меня, ведь я на тот момент был одиннадцатилетним сопляком, — на Чимина точно обрушивается волна, смывая с лица эмоции, оставляя болезненную пелену в глазах от жгучих воспоминаний. — Но я был там. Я был в порту в тот проклятый день. Я видел страшных людей, стреляющих друг в друга из оружия — им было плевать на мирных жителей, попадающих под пули. Я видел их пугающие выражения лиц, как кровь вытекала из частей тела невинных и они замертво падали… так же, как и мой младший братик. Его голос слезно ломается и дрожит, сердце заливается грустью и отголосками боли. — Я понял, — кивает Чонгук, опуская ладонь на его волосы, начиная мягко и утешающе поглаживать, — можешь дальше не рассказывать. — Лучше бы на его месте был я, — всё равно продолжает тот, больше скукоживаясь. — На его месте должен был быть я… — Нет, Чимин, не говори так, — шепчет мужчина, не зная, что делать в такой ситуации, а грудную клетку пронизывает чуждым ему чувством сострадания и желания укрыть мальчика от его же мыслей. — Все так говорили за моей спиной, Чонгук, — сжимается ещё больше тот. — Дома, в школе, соседи на улице — я всё слышал. Они… они не понимали, что я сам х-хотел того же… — Т-ш-ш, тише, — слыша, как ещё больше надламывается голос парня, детектив, подгибает колени, чтобы приподнять его и другой рукой обнять. Чимин не плакал, нет — его просто бьёт дрожь от тех жутких воспоминаний, пока он отчаянно хватается за руку мужчины, как за свою спасательную соломинку. Он правда надеется, что Чон спасёт его, исцелит, поймёт и не осудит. — Меня всю жизнь гнобили в школе за то, что мне не нравятся девочки, за мою слабость и то, что я всегда плакал при воспоминаниях о брате, — тихо продолжает, предаваясь воспоминаниям. — Он был таким милым ребёнком, весёлым, добрым, его любили и поощряли все. И я любил его всем сердцем, мне было плевать, что я оставался в тени, а после его смерти… эти косые взгляды, осуждения, что выжил именно я… — Не надо, Чим, прошу, не вспоминай такое, — прикрывает глаза помрачневший Чонгук, крепче прижимая его к себе, словно стараясь растворить его боль в своей душевной, за которой скрывается множество тайн. Ему самому до сжимающегося сердца было обидно за него и жалко, но теперь начинает понимать его больше. Его ненормальная тяга к опасным расследованиям и справедливости в мире, понимает, почему его характер стал таким сильным, а он сам грубым и дерзким — защитная реакция с детства. Только вот эта реакция уже слилась с его личностью, поведением и характером. Теперь он просто такой, какой есть. — Так вот к чему я это начал: один из тех журналистов, вышедших на след опасных людей, передал мне свои заметки по расследованию, ценную информацию с доказательствами причастия портовой мафии и якудза к убийству людей, пока они решали дела между собой, причём на нейтральной территории Кореи. Сделал он это перед тем, как спрыгнуть с моста, — делает голос тише Пак, как будто возвращаясь в тот день, будучи маленьким обиженным на весь мир мальчиком, держащим в руках самое опасное оружие — информацию. — Его последней волей были желание добиться справедливости, о том, чтобы писать правду и раскрывать глаза общественности. И я, кажется, перенял их все сам. Впитал его слова, как губка, и эти желания заполонили меня. Тогда мне казалось, что эта судьба, что я должен перенять его дело. — Значит, именно поэтому ты стал журналистом? — Да, — кратко кивает Чимин, убаюканный в сильных руках мужчины, в которых чувствует себя в безопасности. — И я так рад, что встретил тебя, Чонгук~а. Усталость наваливается на него вся без остатка, заставляя вновь расслабиться и обмякнуть от пережитого. Чувствует, что организм испытывает стресс и требует хотя бы ещё несколько часиков сна, чтобы окрепнуть. — Ты такой классный дядька, детектив, — продолжает чуть ли не мурчать Чимин, больше ластясь к нему. — И мне стыдно за то, что я полностью не доверял тебе, а в голове даже были глупые мысли о том, что ты можешь быть одним из тех плохих ублюдков-мафиози, убивающих людей и творящих свои плохие дела — представляешь? — он сонно усмехается себе под нос, чувствуя, что вот-вот заснёт. — Да, я действительно дурачок, что ставил тебя под сомнение… пожалуйста, только не оставляй меня… Он засыпает прямо в руках застывшего мужчины, до сведения челюстей сжавшего зубы и уставившегося на мальчишку. Так быстро трепет в груди сменился леденящим чувством вины и тупой боли внутри от его слов, а сердце по швам трещит, как будто в него вонзились лезвия всех тех ножей из тайн, спрятанных внутри мечущейся души.