Whistle. Obey me

Длинные пальцы скользят по страницам, шелест которых, играя с ветром, задувающим с приоткрытых окон, разносится по тихому кабинету. Хосок уставляется на мелкие буквы, лоб разрезают глубокие складки. Брови, сошедшиеся в одну линию, придают молодому лицу задумчивости. Совсем скоро кабинет опустеет, а Хосоку вновь идти домой одному. Он тяжело вздыхает, захлопывая книгу. Сосед, сидящий рядом, косо поглядывает на преподавателя. Поступить на специализацию журналистики было несложно. Хосок с юношеского возраста знал, кем хочет стать в будущем. Выбор профессии никогда не стоял ребром, парень уже в шестнадцать лет самостоятельно начал посещать специальные курсы. Навыки в журналистике росли с каждым днем, что не могло не радовать Хосока. Он жизнь бы отдал за поступление в университет. Но та этого не требовала — она, с яркими лучиками в глазах, нежно коснулась губами хосокового лба, оставляя на нем свой невидимый след. Парень Хосока любит говорить, что того поцеловало солнце. Хосок лучезарный, улыбка его озаряет даже самые темные уголки людских душ. Он добрый настолько, что любому готов помочь. К тому же душа компании и один из прилежных учеников университета. Хосока любят за его искрящиеся счастьем глаза, за широкую улыбку и готовность помочь в трудной ситуации. Хосока уважают, приглашают на различные мероприятия или вечеринки, на которых он обычно не появляется, потому что лучше провести его со своим парнем, так сильно любимого: до ломоты в теле. Его не заменят вечеринки, алкоголь или наркотики. Хосок окружен заботой, но, правда, ее не всегда хватает. Длинные пальцы обхватывают гладкие бока ручки. Стержень скользит по белой бумаге, оставляя свои следы. Помарка, белое пятно ложится на только что выведенную букву. Легкий порыв воздуха заставляет пятно высохнуть. Пронырливые пальцы выводят буквы. Сосредоточенность. Задумчивое лицо, мозг старательно обдумывает полученную информацию. Дыхание соседа сбивает на мгновение. Хосок поглядывает на него, слегка сжимая кончик ручки зубами. В голове уже кружат наслоения из будущей статьи, но бумага больше не прогинается под стержнем. Взгляд на часы. Минутная стрелка лениво ползет к двенадцати. Преподаватель встает с места, стул, поскрипывая, отодвигается назад. Шелестение страниц, твердый переплет книги захлопывается, заставляя вековую пыль, покоящуюся уже на пожелтевших страницах, взмыть в воздух. Хосок в отчаяние пишет еще несколько строк. Сосед закрывает тетрадь и учебник, терпеливо ждет парня, что, не обращая внимания на время, скользит стрежнем ручки по бумаге. Учащенное дыхание сбивает с толку. Хосок знает, что нужно заканчивать — мысль уже ускользнула. Он займется этим позже, допишет начатую статью. Сердце гулко бьется в груди, отчего-то хочется пить. Парень тянется к бутылочке, раскручивает крышку. Но, не успев поднести горлышко к сухим губам, роняет на пол. Чертыхнувшись, наклоняется, поднимая полупустую бутылку. Сосед разочарованно смотрит на разлитую воду, тяжело вздохнув, достает из рюкзака нераспечатанную бутылку, протягивает Хосоку. — Горлышко замаралось, — морщится, вкладывая бутыль в руку. Хосок с благодарностью смотрит на соседа, наконец подносит к губам горлышко. Кадык дергается вверх, тоненькая струйка скатывается по губам, капля, повиснув на подбородке, срывается вниз, разбиваясь о пол. Губы, смоченные в воде, со чмоком отстраняются. Хосок закручивает крышку, передает бутылку соседу. — Спасибо, — лучезарно улыбается. Жажда прошла, но сердце в груди все еще глухо долбится. Хосок не понимает, откуда взялось чувство паники. Одногруппники перешептываются, округляя глаза. Хосок замечает в их руках смартфон. От их шепота по коже пробегают мурашки, оставляя маленькие бугорки. Хосок ежится, поднимает руки, чтобы обнять себя, но опускает. Шепот одногруппников проходится по ушным раковинам каким-то осязаемым мрачным потоком. От него хочется бежать, спрятаться под партой, накинув на голову пиджак. Холод пробирает до костей, хотя на дворе еще днем было лето. Безумный взгляд одногруппников пугает, заставляет парня отступить назад. Ему хочется узнать, что же такого они увидели в смартфоне, но сознание подсказывает, что ему лучше бы быть в неведении. Хосок отступает, наступив на кроссовок соседка, подскакивает, тихо вскрикивая. Кажется, будто чьи-то холодные пальцы огладили шею, чьи-то холодные губы коснулись мочки уха. Хосок замирает, прижимая руку к губам. — Что случилось? — обеспокоенно спрашивает одногруппник. Они с Хосоком хорошо ладят, всегда вместе сидят на парах, делятся учебниками и конспектами. С недавнего времени они начали считать, что вполне можно зваться друзьями. Парень видит Хосока таким впервые. Хосок шумно сглатывает. Противная капелька пота сползает по спине, оставляя дорожку-змею. Она холодом прошибает позвоночник, каждый позвоночный диск заставляет сжаться, будто под прессом. Почему Кима сейчас нет рядом? Хосок хочет увидеть его, хочет, чтобы он забрал, отвез домой. Не хочется идти одному в темноте. — Показалось, — врет Хосок. — Не знаешь, что они там разглядывают? — кивает в сторону испуганных одногруппников. — Пойдем, спросим, — пожимает плечами сосед, закидывая бутылку в рюкзак. Странно все это. Щемящее чувство, уютно устроившись калачиком, теплится в груди. Хосок отчетливо различает каждый звук, и каждый будто отдает скрежетом. Становится до такой степени неуютно: выбежать бы из аудитории, но там темнота, мгла беспросветная. Какая из этих сторон лучше? В здании невыносимо. Сердце долбится как угорелое, ладошки потеют, а холод кусает нежную кожу, но там, за пределами учебной территории, гуляет зловещий ветер, там невозможно спастись, здесь хоть спрятаться можно, только вот от чего? Хосок передергивает плечами, медленно ступает за соседом. Хочется закричать, чтобы остановился, вцепиться в руку и попросить здесь остаться. Не нужно смотреть, что же такого увидели одногруппники. Там точно что-то страшное, Хосок чувствует это всей кожей. Не хочется, не нужно. Хосок тянет руку, а потом ругает сам себя. Сокрушается в своей боязливости. Он оглядывается по сторонам. Учитель уже ушел, в кабинете осталось несколько учеников. Но к себе притягивает кучка парней, все еще не выпускающая смартфон из рук. В глазах жжет. Хосок несколько раз моргает, видит перед собой черную фигуру. Он что, утром ударился? Что происходит? Хосок несколько раз крепко жмурится, щипает за руку, наваждение проходит, тень, растворяясь в воздухе, с легким хлопком исчезает. Он вновь дергается, еле как удерживая крик внутри себя. Ну все, хватит. Разозлившись на себя, обгоняет удивившегося друга. — Что это у вас? — он выдергивает смартфон из рук одного из одногруппников, уставившихся в телефон. Листает ленту и замирает. — Снова? — голос предательски дрожит. — Что там? — сосед, достигнув его, заглядывает через плечо. — Как же так? — сокрушается, опуская подбородок на хосоково плечо. — Он что, умом тронулся? — Уже давно, — нервно усмехается Хосок. Вспотевшие ладони с натугой удерживают телефон в руках. Он передает его обратно, боясь выронить из рук. — Субин... — шепчет. В его глазах такой неповторимо первобытный страх, плещущийся на самом дне, чья чернь сравнима с вантаблэком, что сосед бы точно различил его, если бы Хосок не прятал взгляд. — Что такое? — спрашивает Субин, засунув руки в карманы джинсов. — Ты пойдешь один? Я беспокоюсь за тебя, — он закусывает нижнюю губу, неуверенно смотрит на Хосока, который так и стоит, опустив голову вниз. — Да все нормально, — широко улыбается Хосок, сжимая плечо Субина. — Я позвоню Киму. — А если он опять не приедет? — ворчит Субин. Ему страшно за Хосока. Наверное, глупо так переживать за него, но эти ужасные новости в последнее время возникают все чаще. Ведь они такого же возраста. — Тебе через озеро идти, — тихо добавляет, передергивая плечами. Субину даже страшно подумать о том, что Хосок ходит этой дорогой. Там совсем немноголюдно, так тихо, что помощи не жди. — Я же не в первый раз так хожу, — пожимает плечами. А самому страшно, поджилки трясутся. Там темно, всего-то пара фонарей освещают местность. Если Ким не приедет, он не знает, что делать. Но ведь ходил же до этого, ведь ничего не случалось, так почему именно сегодня должно обязательно что-то произойти? Все будет хорошо. Хосоку только и остается убеждать себя. Он знает, что Ким, скорее всего, не приедет за ним. Хосок очень сильно любит его и так боится потерять, что никогда и слова поперек не скажет. Но иногда так обидно, что Кима больше заботит свой бизнес, нежели любимый парень. Хосок всего себя ему отдает, он готов ради него хоть умереть, но иногда с ним обращаются холодно, и от этого становится больно. Иногда Кима по несколько дней не бывает в их совместной квартире, тогда Хосок из дома не выходит. Зачем ему окружающий мир, если любимого человека рядом нет? Да, Хосок зависим от него. Да, он жить без него не может. Да, он загнется без него. Хосок все это прекрасно понимает, но отпустить Кима никак не может. Он тогда останется один, а это очень страшно и так неприятно, что просто тошно становится. Хосок даже мысли не допускает, что останется один. Ким любит его, Хосок это прекрасно знает. Но также Ким любит свой бизнес. И вот здесь уже и не поймешь, к чему именно тянет Кима сильнее. Как бы то ни было, Хосок всегда его ждет. Всегда ему рад и при виде его готов вилять хвостиком, как какой-нибудь щенок. Только вот хвостика у него нет, остается только ластиться котенком, забравшись на колени, свернуться бубликом, примостив голову на груди. Хосок и Ким встречаются чуть больше двух лет. Они познакомились на общем собрании юных журналистов. Хосок тогда получил свое призовое место, написав статью о выбросе токсичных веществ в атмосферу. А Ким пришел туда ради того, чтобы найти себе хорошего журналиста. Его бизнес уже был создан как полтора года, но не приносил еще желанных успехов. Киму нужно было заявить о себе. Он договорился с директором собрания, который был хорошим знакомым его отца. С появлением на собрании проблем не было, впрочем, Киму везде дороги открыты. Нет тех мест, куда бы он не мог попасть. И в тот день, когда юный парень в шелковой кремовой рубашке и классических синих брюках вошел в зал, в сердце Кима что-то вздрогнуло. Он будто увидел солнце, восходящее над землей. Оно так ярко светило, будто нежилось взглядами направленными, и не хотело терять и минуты, поэтому заполонило собой все. Длинная серьга в левой мочке уха поблескивала под ярким светом увесистой люстры, а светлые волосы будто бы прятали в прядях золотые нити. И тогда молодой человек понял: он нашел кого лучше, чем просто журналиста. Он нашел рай на земле, нашел того, кого станет на руках носить, целовать в такие лучезарные глаза, прикрытые веками, и в тонкие щиколотки. Ким замер, но всего на мгновенье. По телу разлилась теплая субстанция, покалывающая на кончиках пальцев. Она заставила его осесть под натиском небывалых ощущений. Сердце где-то гулко затрепетало, пытаясь сорваться, прямо в руки этому парню отдаться. Ким весь выпрямился, словно стал струной. Его слух вдруг стал острее слуха кита. Он на расстоянии услышал голос самого солнца, что светом своим озарило его жизнь. Ким будто хотел стать выше, будто самим деревом, что ветви свои тянет к лучам, он хотел стать ветром, что гуляет в парках, садах и лесах. Он хотел стать зеркалом, что отражает лицо этого прекрасного юноши. В тот день и в ту же секунду мир померк, но обрел такие краски, что Ким едва ли не задохнулся. Он до побеления костяшек впился пальцами в столешницу, чуть ли не снеся скатерть вместе с убранством. Он тогда тяжело вздохнул, но выдохнуть уже не мог. Глаза защипало, стало больно дышать. Ким некоторое время приходил в себя, пытаясь не смотреть на юношу, на котором кремовая рубашка вздымалась от дуновений ветра, пробирающегося из приоткрытого окна, будто паруса корабля, что обязательно потопит надвигающийся шторм. Нет, это Кима потопит, потому что он видит сквозь прозрачную рубашку едва видимые ключицы. Он видит тонкую талию, отчего хочется волком заскулить. Впиться бы в острые ключицы эти, до крови прокусить бледную кожу, оставить на ней свой след. Смять бы парня этого до хруста костей, тонкую талию обхватить длинными пальцами и все ребра пересчитать. Нет, лучше поднять его на руки; Ким уверен: он будет невесом. Лучше аккуратно коснуться губами уголка губ, а потом и самих таких сочных, будто бы наливные яблоки губ. Ким дрогнувшей рукой берется за стеклянный стакан, наполненный водой. Губы буквально присасываются к кромке, кадык дергается вверх, плавно опускается вниз. Как бы Ким ни старался унять жажду, отчего-то она не хочет проходить. Внутри будто пустошь образовалась, там только засуха, моря нигде не видать. Столешница готова на опилки развалиться от натиска давления со стороны мужчины. Она уже чуть ли не стонет, но только охает, моля пощадить. Она ведь не виновата в таком потоке эмоций. Ведь не она ему этого парня показала, ведь не она тогда попросила от него взгляда не отводить. Директор, сидящий рядом с Кимом, замечает не поддающееся контролю состояние. Он вскидывает бровь, переводя взгляд с напряженного лица на побелевшие костяшки и пальцы, сжимающие край стола. Он тихонько касается предплечья Кима, думая этим обратить на себя внимание. — С вами все в порядке? — голос нарушает тишину, вдруг ставшую невыносимой для Кима. — А? — Ким наконец отводит взгляд от юноши, который уже скрылся где-то среди толпы. Он отчаянно пытается разглядеть его светлую макушку, но тут же бросает никчемные попытки. Лучше отвлечься. — Да, все хорошо, — глупо улыбается. Видел бы он себя со стороны, точно бы подумал, что стал каким-то идиотом. Ну разве можно так влюбиться, даже не узнав о человеке ничего? Разве можно было сиюминутному порыву прижать парня к себе поддаться? Ким только чудом удержал себя на месте. — Я скоро вернусь. Стул, шаркая ножками по деревянным доскам, отъезжает назад. Директору бы хотелось спросить, в чем собственно дело, ведь собрание уже с минуты на минуты начнется, но говорит почему-то вовсе не хочется. По взгляду Кима и так понятно, что лишние вопросы ему ни к чему. Мужчина кивает головой, разрешая покинуть здание. Как только Ким оказывается на улице, на которой сотни и сотни машин, но такая тишина, что просто насладиться бы ей и вовсе не помешало, ослабляет узел галстука, давящего на горло. Не помешало бы ничего, если бы мысли свои он мог взять под контроль. Но они где-то там, рядом с юношей в кремовой рубашке. И как же хочется под эту рубашку прохладными ладонями забраться, чтобы потом согреть их теплом юного тела. Как же хочется огладить кожу эту, которая будет просто нежной, словно шелк, Ким в этом уверен. Как же хочется просто постоять рядом с ним, услышать его смех, разглядеть на лице улыбку. Только вот молодой человек здесь совсем один, лишь над фонарем собралась мошкара да мотыльки. Вот и Ким так же, как и они, летит на свет. Только свет у них разный, но от этого менее прекрасным не становится. Наверное, даже лучше. Уж для него точно лучше. В таком свете не жалко и сгореть. И Ким сгорит, если юноша позволит этому случиться. — Идиот, — шепот, нарушивший тишину, заставляет мотыльков всполохнуться. Они бьются несчастными тельцами о стекло, но обжигаются, упав на холодную землю, чувствуют облегчение. Их крылья еще едва заметно подрагивают, а потом и вовсе замрут навеки. Ким тяжело вздыхает, обернувшись ко входной двери. И так и замирает на месте. Юноша в кремовой рубашке стоит к нему профилем. Легкий ветер треплет его золотистые локоны. Он весь окутан в этом сумраке небывало ярким светом. Ким замирает, уставившись на парня, который даже головы не повернет в его сторону. Он замечает, как юноша прикладывает руку к груди, прикрыв веки. — Волнуешься? — слегка хрипловатый голос в этой тишине режет слух, но как будто тупой стороной ножа. Это и не больно и, вроде, не так уж и неприятно. Просто непонятно, просто навевает противоречивые чувства. — Вы давно здесь стоите? — юноша, распахнув глаза, глядит испуганным олененком. — Достаточно, чтобы насладиться сегодняшним вечером, — улыбается Ким. Парень сам к нему пришел, и просто так теперь уже отсюда не уйдет. — Ты журналист? — Лишь учусь, — отмахивается парень, намереваясь уйти. — Как тебя зовут? — вдогонку кричит Ким. — Хосок, — произносит, не оборачиваясь. — Чон Хосок, — невысокий парень скрывается за витражными дверьми. — Чон Хосок, — уголки губ ползут вверх. — Значит, Хосок. — Теперь уже можно вернуться в зал. Ким узнал имя, большего ему и не нужно. — Я найду тебя, Чон Хосок, — последнее, что слышит пустынная улица. Тишина в зале нарушается скрипнувшей дверью. Ким тихо проходит на свое место, садясь рядом с директором. Он кивает ему головой, слегка улыбаясь. На сцене включается свет, бордовые шторы разъезжаются в разные стороны. Миловидная девушка двадцати пяти лет с папкой в руках выходит на сцену. Короткие волосы зачесаны на одну сторону, открывая вид на сережку-капельку. Бежевая юбка-карандаш и в тон ей шифоновая блузка с коротким рукавом рисует силуэт утонченной фигуры. Невысокому росту придают шпильки тех самых недостающих сантиметров, чтобы не быть похожей на карлика. Впрочем, и без каблуков девушка смотрелась бы выигрышно. Невысокий рост в данном случае никакой не минус, сплошной плюс — этакая дюймовочка с пышными ресницами, за которой непременно полетит принц-комар: в данном случае молодой человек с отличной фигурой, и брюнет он или блондин роли не играет, главное, чтобы был красив, иначе будет совсем уж не то. К разочарованию, а может, к счастью Кима, как только девушка раскрывает рот, открывая тем самым собрание, по залу разносится писклявый голос. Киму остается только поглядывать на зал. Своим острым взглядом он сканирует все макушки, сидящие перед ним, но нужна-то одна, которой почему-то в зале нет. Ким перестает слышать речь, и вообще перестает следить за этим собранием. Он пропускает мимо ушей выступления участников, и чуть ли не засыпает, но на сцену выходит Чон Хосок, и свет горит вдвойне ярче. И вот тогда Ким с замиранием смотрит на юношу, чей голос скользит плавными волнами спокойного озера по залу. Сердце бьется в груди, вновь долбится, будто бы пытаясь выскочить, но сейчас он не обращает внимание даже на него. Весь его взор устремлен на одну лишь фигуру, которая даже шагу не ступит по сцене, боясь этим сделать осечку. Он говорит сбивчиво, и голос его то и дело то ускоряется, то замедляется, но разве это важно, когда его образ запечатлен в сознании, когда его оттуда уже не вытравишь ничем? Разве важно, что он сделал пару ошибок в своем докладе, если он заставляет не отводить от него взгляда? Да что может быть вообще важно, когда Киму нестерпимо хочется подлететь к этой сцене, украсть юношу, да хоть силой затолкать в машину, если вдруг сопротивляться надумает, и увезти куда-нибудь в пещеру, где его точно не будут разглядывать чужие взгляды? Хосока действительно хочется укрыть, хочется спрятать, чтобы уж точно никто не нашел, потому что Ким первый, кто это сделал, потому что он первый посмевший позариться на чистое сияние в прогнившем мире, потому что ему хочется сделать Хосока своим. И вовсе не важно, что на этот счет думает сам юноша. Ким заставит его влюбиться в себя, потому что он сам уже влюблен. И теперь оставаться одному, когда он нашел чистое золото среди людских серых масс, точно не хочется. И плевать Киму, что Хосок парень, и плевать, что скажут люди вокруг, что скажет его отец. Хосока хочется просто прижать к себе и никуда не отпускать. Пусть остальное подождет, главное, чтобы Хосок не смотрел таким взглядом. А взгляд у Хосока потерянный. Он готовился к этому собранию чуть ли не полмесяца. Он зубрил свою статью день и ночь, день и ночь сверял факты, чтобы точно не ошибиться. Разбуди его ночью, он подскочит и начнет тараторить свою статью от начала и до конца. Да Хосок иногда даже не кушал, лишь бы больше времени осталось на зубрежку. Он не гулял все эти полмесяца, не встречался с друзьями, он не обратил даже внимание на то, что Субин как-то иначе начал к нему относиться: обиделся. Хосок его прекрасно понимает, ведь он почти перестал общаться с ним с этим собранием, он обязательно извинится, сводит его в какое-нибудь кафе, и тогда Субин его обязательно простит. Он и так простит, потому что для Субина Хосок — почти что родной человек. Яркий лучик с ослепительной улыбкой. Чем больше времени подходило к собранию, чем меньше оставалось дней, тем сильнее паника распространялась внутри Хосока. Она росла с каждым днем, становилась все гаже и отчетливее, порой заставляла задыхаться, порой указывала ему свое место. Хосок ведь не из тех богачей, что будут на этом собрании. Свое место он получил лишь только за собственные труды, и потому, что мозг его выбрал правильную направленность. Но разум шепчет совсем иное: "Ты не достоин находиться среди них" или "Тебе там не место", а то и вовсе "У тебя нет шансов". А шансы у Хосока были весьма высокие, только вот он всегда в себе сомневался. Возможно, встречался бы он уже тогда с Кимом, был бы увереннее в своих действиях и изъяснениях. Но Хосока тогда любовь и прочие дела не волновали, единственное, чего он желал — чтобы люди обратили внимание на природу и перестали ее губить. Хосоку не была важна ни награда, ни слава, ни что-либо еще. Лишь чтобы его труд остался оценен, чтобы он был услышан и понят. Но все пошло не так с самого утра. Он прожег рубашку, забыв переставить режим с хлопка на шелк, пришлось взять другую, а в ней Хосок чувствовал себя неуютно — стоит получше присмотреться, можно заметить ареолы темных сосков, а от волнения и холода они еще и становились твердыми. Перед тем как выйти, Хосок забыл закрыть дверь, пришлось спешно возвращаться, а оказалось, дверь он закрыл. Потом еще и, сидя в автомобиле, чуть кофе, купленное в маленькой забегаловке, на себя не пролил. Хосок ругался, как не ругался никогда, он готов был уже слезы пустить, когда застрял в пробке. Хосок успел, и ему слегка полегчало. Только увидев всю эту красоту зала, пестрящую различными красками, у него закружилась голова. Хосок целый вечер пил только воду, он везде таскался с хрустальным стаканом в руке. Перед самым началом собрания, всего за несколько минут, он вышел подышать свежим воздухом, но даже здесь ему не дано было обрести покой. Хосок до сих пор чувствует, стоя на сцене, этот прожигающий взгляд пронзительных темно-карих глаз. Он замечает его в толпе, прямо рядом с директором. Становится как-то совсем неуютно. Хосок передергивает плечами, из-за чего вновь сбивается. Ему бы самому себе постучать по голове, чтобы больше не ошибался, но его выступление уже подходит к концу. Хосок расстроен, Ким это понимает без слов. Плечи юноши совсем поникшие, а сам он смотрит в пол. На сцену выходит следующий выступающий, Ким теряет Хосока из виду. Он бы подскочил, начал бы его искать, но директор, положив ладонь на его колено, спрашивает, кто ему в итоге приглянулся. Парень, вышедший на сцену, последний. Если бы Ким помнил хоть одно выступление, кроме Хосокового, он бы непременно что-нибудь ответил. Но сейчас остается лишь пожимать плечами, глупо улыбаясь. "Я скажу, когда все выйдут на сцену", — объясняет он. Директор, натянув уголки губ, согласно понимающе кивает. Любой из претендентов действительно достоин. Здесь собрались самые лучшие. Колено нервно дергается вверх, а губы то и дело подвергаются насилию со стороны зубов. Ким нервно поглядывает на сцену, боясь упустить Хосока, которого все еще нет. Наконец он выходит самым последним, отчего Ким облегченно выдыхает, и начинает нервно посмеиваться, прикрыв рот кулаком. Только бы директор не различил его состояния. Ким тычет на какую-то девушку, говоря, что она его заинтересовала. Он даже не знает, о чем была ее статья, но, когда директор сказал, что она одна из лучших на факультете журналистики, глупо было отказываться от такого самородка. Лучшая, так лучшая, это сыграет ему только на руку. Почему Ким не выбрал Хосока? Потому что ему не хочется знакомиться с ним в таком ключе. Ему не улыбается перспектива, в которой Хосок обязан писать о его бизнесе статьи, да и вообще — Хосок совсем другой, он с ним обязательно наладить связь, только иным способом и для иных целей. Ким видит, как Хосок ярко улыбается, когда ведущая собрания объявляет, что он занял почетное третье место. Ему уступил парень в очках, а первое заняла та самая девушка, на которую указал Ким. Хосок медленно подходит к ведущей, застенчиво улыбается, беря микрофон в руки. Он произносит благодарственную речь, после чего зал заполняется хлопками и одобрительными переговорами. Хосоку вручают большой букет, грамоту в рамочке и пакет с призом. Он несколько раз кланяется не только зрителям, но и ведущей, которая, посмеиваясь, нежно гладит парня по плечу. Ким же сжимает ручки стула до побеления костяшек. Он чуть ли зверем не рычит при виде этих действий. Хорошо, что за столешницу не схватился, иначе еще одного нападения она бы не выдержала. Хосок слишком быстро исчезает — Ким даже не успевает встать со стула. Он не остался на пир — предпочел как можно быстрее оказаться дома, выпить чай с шоколадным тортом и завалиться спать, перед этим написав эсэмэс Субину. "Поздравляю. Я очень рад за тебя". Приходит спустя десять минут, но Хосок уже этого не видит — сон окутал, пробрался внутрь сознания. Ким спрашивает у директора о Хосоке. На его вопрос, почему он вдруг заинтересовался им, отвечает, что рассматривает парня как запасной вариант. Директор, конечно, цокает языком, но соглашается поделиться всей информацией, которая у него имеется. От него блондин узнает, где учится Хосок, какова у него успеваемость, и даже то, где он живет. Правда адрес не точный, но дом верный. Киму пришлось попотеть, чтобы завоевать внимание Хосока. Он приезжал в его университет, ждал, пока закончится последняя пара. Первый месяц Хосок его игнорировал, сбегал, как только взгляды их встречались. Но после первого вечера после месяца сбеганий, они узнали друг друга лучше. А после Хосок сам не заметил, как начал скучать по Киму, который иногда пропадал на пару дней из-за своего бизнеса. *** — Субин! — громкий голос разносится по всему коридору, а следом за ним розоволосый парень кидается к Субину, повиснув на шее. — Ты почему так долго? — дует пухлые губки розоволосый. — Прости, — Субин перехватывает парня правой рукой за поясницу, вжимая в себя. — Тут у Хосока проблемы. — О, Хосок, я тебя и не заметил, — парень, чмокнув Субина в губы, нехотя отстраняется от него. Подойдя к Хосоку, жмет руки. — Привет, Ëнджун, — улыбается Хосок, пожимая протянутую ладонь. — А что случилось? — Ëнджун поглядывает то на Субина, то на Хосока. — Ты слышал новости? — Субин подходит ближе, обнимает Ëнджуна за талию. — Разве это новости? Он уже два года этим промышляет, — цокает Ëнджун. — А в чем дело-то? Хосок, у тебя проблемы? — Нет, все в порядке, — заверяет. — Это Субин слишком резво отреагировал на новость. — Хосоку идти домой одному, — вздыхает Субин, поясняя ситуацию Ëнджуну. — Ты же помнишь, ему через озеро идти. — Почему бы ему не взять такси? — недоумевает, сильнее прижимаясь к Субину. Рядом с ним так тепло и надежно. Субин тяжело вздыхает, исподлобья смотря на Хосока. Если бы все было так просто, он бы и не переживал за друга. Но ведь Ким... Это слишком тяжело, это тяжело понять даже Субину, который точно так же, как и Ким, ни за что бы не отпустил Ëнджуна. Но Ким совсем другой, и Субин это знает. Все слишком сложно, и перед Хосоком не хочется объяснять Ëнджуну, почему тот не может поехать на такси. Ëнджун не отстанет, поэтому Субин шепчет тихое: "Ему парень не разрешает ездить на такси". Ëнджун поднимает удивленный взгляд на Субина, будто бы переспрашивая, не ослышался ли он? Но тот хмурит брови, не отводя взгляда от Хосока. Ëнджун поджимает губы, в голове рой мыслей, которые он бы хотел высказать этому Киму, про которого он знает только от Субина и самого Хосока. Возмущению нет предела, Ëнджун только и может, что тяжело вздыхать то открывая рот, то вновь закрывая. Сказать-то здесь нечего, уж точно не Хосоку что-то говорить. — Д-да, — запинается Хосок, — я возьму такси. — Он неловко чешет затылок. Он все прекрасно слышал, но сделает вид, что все в порядке. Хосок привык к тому, что его парень порой слишком сильно контролирует его, опекая со всех сторон. Но Хосоку это даже нравится — он может чувствовать себя защищенным. — Ты уверен? — с беспокойством спрашивает Субин. Он поднимает руку, чтобы подбодрить Хосока, но опускает. Субин и сам не знает, как помочь другу. — Да, — уверяет Хосок. — Я попробую дозвониться до Кима. Может, сегодня он освободится раньше. Не переживай за меня, Субин. Что может случиться? — Напиши мне, как только окажешься дома, — сдается Субин. — Обязательно, — Хосок несильно обнимает друга, который не может сдержаться от порыва чувств, и обнимает в ответ крепче, чем следовало. И почему у него внутри такое чувство, что он видит Хосока в последний раз? Все неправильно, Субин слишком сильно накрутил себя. — Ну раз разобрались, — Ëнджун тянет Субина на себя, — пойдем скорее, там уже скоро "Пила" начнется. — Он обхватывает руку парня и тянет к выходу. — Любишь же ты эту мерзость, — морщится Субин. Он поворачивает головку к Хосоку, остающемуся позади, шепчет одними губами "Напиши, не забудь". Хосок кивает в ответ, и долго машет рукой, пока не остается в коридоре один. Нужно позвонить Киму. Отвечают спустя несколько долгих гудков, кажущихся Хосоку бесконечными, который от волнения не может устоять на месте: все ходит по коридору туда-сюда, всматриваясь через окно в темноту. От нервозности он начинает грызть ногти, но вовремя вспоминает, что Ким ненавидит эту привычку, поэтому, отдернув руку, взлохмачивает волосы. Устоять на месте он не способен, чувство тревоги вновь преобладает над разумом. — Да, — слышится хрипловатый усталый голос, когда Хосок уже собирается отключиться. — Ты взял... — облегченно выдыхает, прикладывая руку к груди. Сердце потихоньку успокаивается. — Что случилось, Хосок? — Ким не на шутку пугается. Обычно Хосок не звонит ему в такое время. Они заранее договариваются, заберет Ким его сегодня после пар или нет. — Золотце, все в порядке? — Да, — Хосок неуверенно пожимает плечами, но вовремя вспоминает, что по телефону разговаривает, следовательно, абонент по ту сторону телефона никак не может увидеть его телодвижений. Хосок прикрывает глаза, нервно сглатывая, лбом утыкается в прохладное стекло. На улице все так же темно, если не темнее стало. Хосок заранее знает исход, но все же говорит то, зачем позвонил. — Ты не сможешь меня забрать? — его голос звучит так неуверенно, что Ким бы точно заметил эмоциональную нестабильность парня, если бы не был так занят. — Мне страшно, — добавляет совсем тихо. Ким, конечно же, этого не слышит. — Малыш, — звучит чуть грубее, чем хотелось. Ким сразу меняет тон. — Прости, — он звучит так ласково, что Хосок готов просто заскулить, прижавшись к широкой груди. Ноготками бы исцарапал эту грудь, только бы не чувствовать этой давящей атмосферы. — Я слишком занят сегодня, навряд ли освобожусь раньше. Ты без меня ложись, все равно не дождешься. Снова эти проблемы, — чертыхается Ким. Хосок слышит, как его кулак вписывается в стол или какую-то другую твердую поверхность. Хосок жмурит глаза. Что еще он ожидал? Ким не то что не приедет за ним, он даже ночевать придет часам к трем ночи. В последнее время он вечно пропадает на работе. Хосока это и бесит, но в то же время он понимает его — точно так же, как Киму важен его бизнес, Хосоку важна его профессия. Если нужно будет, он готов хоть до ночи сидеть за очередной статьей, только вот Ким не разрешает этого делать: он насильно отправляет его в постель, а вот Хосок ему и слова сказать не может. Ким и не послушает. — Хорошо, — наконец произносит Хосок. — Я люблю тебя, не задерживайся, прошу. Я не смогу без тебя уснуть. — Я постараюсь, малыш, — нежно звучит Ким. — Люблю тебя, отключаюсь. А дальше только гудки, заставляющие Хосока посмотреть на экран. Но потом и он потухает, и Хосок остается совсем один. Хосок осторожными тихими шагами идет по длинному коридору. Где-то еще слышится смех да разговоры, но они все отдаляются, становятся тише. Хосок, наконец, покинув здание университета, совсем недавно отремонтированное, дизайн которого теперь напоминает университет из какого-нибудь американского сериала или фильма, спускается по лестнице. Чуть не задевает бедром стоящую возле лестницы огромную, чуть ли не достающую ему до талии вазу. Жалко было бы разбить такую красоту. Хосок в последний момент отскакивает, облегченно выдохнув. Не задел. Ну все, дальше темнота, сгущающаяся будто бы только над его головой. Хосок скорее семенит по дороге, параллельно расстегивая рюкзак. Ну его, запреты Кима, он ведь ничего и не узнает, тем более Хосок один единственный раз. — Черт, — вырывается изо рта. — Твою мать, — ругается, вздернув рюкзак. Все содержимое вываливается на асфальт. Хосок судорожно ищет квадратный бумажник, но, так и не найдя, выкидывает рюкзак от злости и досады. Встав, ощупывает каждый карман. — Зашибись, — истерический смех разносится по почти что пустынной улице. Хосок обреченно идет к рюкзаку, нисколько не виноватому в том, что хозяин забыл бумажник. Отряхнув, собирает вещи, запихивая как попало. Последние деньги он потратил на обед, думая, что в запасе еще точно есть. Такое бывает редко — забытый Хосоком бумажник, скромно расположившийся на тумбочке, но все же порой случается. Но именно сегодня это тревожным знаком пульсирует в голове. Ну уж нет, все в порядке будет. Да и почему вообще должно что-то случиться? Хосок сам себя напугал, теперь и самому расхлебывать эту кашу. Еще и Субин этот... В общем, просто нужно дойти до дома, уж там его точно никто не тронет. Да, так Хосок и поступает. Вздернув подбородок и напялив рюкзак на плечи, уверенной походкой идет в сторону озера, только вот чем ближе он к нему подходит, чем дальше становятся фонари города, тем сильнее Хосоку хочется сбежать. Неважно куда, можно даже обратно в университет, укрыться в будке охранника, можно даже собачкой сторожевой прикинуться. Переждать ночь, а потом снова на учебу. Озеро фонари почти не освещают, а те, что освещают, слабо потрескивают, то и дело моргая. От этого в разы страшнее становится. Хосок покрепче сжимает лямку рюкзака, чуть ли на бег не срывается, когда слышит позади себя какой-то шум. Он бы обернулся, чтобы убедиться, что это просто кошка, а может, собака, но страх слишком велик: не позволяет повернуть голову. Именно в этот момент в ней вспыхивают все вырезки из статьи про серийную убийцу. Вот уже на протяжении двух лет какой-то псих убивает молодых парней возраста Хосока. Да и телосложения у них очень схожи. Сколько бы полиция не гналась за ним, даже зацепок никаких так и не нашлось. Серийный убийца будто призрак: исчезает сразу после убийства. Его будто и вовсе нет, но жертвы говорят об обратном. Иногда они истерзаны до такой степени, что трудно определить, кто именно пал жертвой, иногда он и волоска не трогает. Мгновенная смерть, — как любят говорить прокуроры. На улицах за эти два года стало совсем небезопасно, но молодежь все равно гуляет допоздна, надеясь на удачу. "Если вы слышите свист — немедленно бегите или прячьтесь. Если же слышите за собой шаги — вы обречены". Вспоминает Хосок, услышав звуки, отдаленно напоминающие свист. Он где-то там, за несколько метров от него, совсем тихий, почти не различишь. Но Хосок отчетливо его слышит, будто свистят над самым ухом. Сперва кажется, что это просто воображение разыгралось. Сейчас возле озера совсем тишина, только какой-то зверек перебегает с места на место, откуда здесь может взяться еще один человек? По этой дороге мало кто ходит, особенно в такую темноту, про эту дорогу мало кто знает. Хосок уже привык идти этой дорогой — это самый короткий путь до дома. Нет, нет, не может быть, чтобы помимо него еще кто-то шел позади него. Но как бы Хосок ни старался, начинает думать о самом плохом. Сжимая в пальцах лямку рюкзака все сильнее, он чувствует натянувшуюся ткань, готовую в любой момент изрезать ладонь. Как бы Хосок ни старался не придавать значения свисту, который, скорее всего, просто почудился ему, ускоряет шаг. А потом, когда он решает, что точно один находится на этой местности: становится слишком тихо, можно сказать подозрительно, свист вновь раздается где-то позади, только теперь намного, намного ближе. Хосок ускоряет шаг, а потом и вовсе переходит на бег, параллельно снимая рюкзак с одного плеча. Трясущимися руками хватается за замок, расстегивая молнию. Как назло, телефон лежит на самом дне. — Не может быть, — шепчет, слыша за собой шаги. Телефон, наконец, оказывается в потной ладони. Хосок чуть не роняет его на землю: до такой степени ему страшно. Ему бы, как минимум, следовало обернуться и убедиться в своей оплошности, но слишком страшно. А вдруг это и правда псих, а вдруг это вовсе не воображение? Хосок до темных пятен перед глазами сжимает веки, сильно стискивает зубы, прикладывая телефон к уху. — Давай же, — чуть ли не кричит, слыша лишь гудки. Почему Ким так занят в такой момент? Где он ходит, когда жизненно необходим? Сквозь гудки Хосок слышит осторожные шаги. Ему кажется, что он слышит тихий смех. Не оборачиваться, только не оборачиваться. Хосок уже вовсю бежит, сильнее прикладывая телефон к уху. Становится так страшно, до трясучки. Но как бы быстро Хосок ни старался бежать, преследующий догоняет. И теперь Хосок уверен, что никакое это не воображение, что за ним действительно гонятся. Петляя меж валунов, он пытается запутать преследователя: Хосок знает эту местность как свои пять пальцев, а вот непонятный объект, преследующий его, навряд ли. Когда кажется, что Хосок отбежал на достаточное расстояние, когда кажется, что больше нечего бояться: еще чуть-чуть и будут видны фонари, освещающие их улицу. Когда Хосок почти добегает до дороги, где точно должен кто-нибудь гулять, когда ему кажется, что Ким вот-вот возьмет трубку, назвав трусишкой, когда он облегченно выдыхает, слышит тяжелое дыхание, нет, он ощущает его на своей шее. Тихо взвизгнув, он медленно поворачивает голову. Последнее, что помнит Хосок перед тем, как отключиться: удар по голове тупым предметом и чернота перед глазами, но главное — свист, проходящийся по всему телу, вызывающий панический ужас и мурашки. — Алло? — слышится из динамика телефона, оброненного Хосоком, который тут же приходит в негодность ударом массивной подошвы армейского ботинка. Фигура, насвистывая мелодию, известную лишь ему одному, переворачивает тело на спину. На губах непроизвольно расцветает улыбка. — Наконец-то я нашел тебя, — шепчет незнакомец, откидывая длинную челку, прикрывающую Хосоковы глаза. — Оказывается, ты почти не изменился. Перехватив Хосока, незнакомец закидывает его на плечо. Где-то совсем рядом проезжает автомобиль, владелец которого мог бы спасти парня, если бы его не унесли обратно к озеру. Незнакомец идет в развалку, вновь насвистывая песню под нос. У него чертовски хорошее настроение, ведь Хосок именно тот, кого он так долго искал. Он уже и не надеялся когда-то найти его. Кажется, сама судьба смилостивилась, послав ему парня, за которым он столько ночей гнался. Эти три года, погруженные во мрак, прошли не зря, и сейчас, наконец найдя Хосока, незнакомец сможет освободиться. Он завершит начатое дело, потому что больше ему никто не нужен, потому что можно больше не искать. И только одна ночь видела, как сложно ему было все эти три года. Может, хоть сейчас полегчает? Определенно. Найдя Хосока, он теперь просто так его не отпустит. Вертя ключ зажигания на указательном пальце, незнакомец, похрустывая гравием, направляется к автомобилю, припаркованному под высокой березой, что своей листвой наполовину скрывает его. Открыв заднюю дверь, небрежно бросает Хосока на сиденье. Кажется, парень ударяется макушкой о другую дверь. Неважно, у него и так голова будет болеть от удара битой, которую незнакомец, открыв багажник, точно так же, как Хосока, закидывает внутрь. Сев на переднее сиденье, заводит автомобиль, включает магнитолу. По салону разносится старая песня. Подпевая, парень плавно нажимает на педаль, выезжая из места укрытия. Сегодня определенно самый лучший день за все эти дни, до этого казавшиеся незнакомцу бесконечными. — Как думаешь, поладим мы с тобой? — обернувшись, спрашивает Хосока, находящегося в бессознательном состоянии. — Думаю, поладим, — незнакомец улыбается уголками губ. Он тянется правой рукой назад, пытаясь дотянуться до ноги парня, но, выругавшись, садится в прежнее положение, чуть не врезавшись в автомобиль, несущийся навстречу. — Ладно, пока не буду тебя трогать, — бурчит под нос, выруливая на свою полосу. — Все равно у нас впереди много дней, — на лице появляется жуткий оскал. Наверное, это даже к лучшему — что Хосок этого не видит. *** Ким, застегнув ширинку, направляется к раковине. Помыв руки, долго вглядывается в свое отражение. Синяки под глазами, в придачу к ним мешки, уставший взгляд измученного человека. Он набирает в ладони прохладной воды, умывает лицо, пытаясь этим хоть как-то себя взбодрить. Получается не очень-то хорошо, но теперь хотя бы глаза не слипаются. Ким решает еще и кофе выпить. Он слышит звонок телефона еще с коридора. За закрытой дверью он звучит тихо, но в пустом коридоре несложно различить звук звонка. Выругавшись, Ким подлетает к двери и успевает ответить до того, как телефон бы перестал звонить — Алло? — в ответ тишина, а потом гудки. Ким сразу же перезванивает, но на том конце опять гудки. Наверное, он позвонил по ошибке, а сейчас уже спит, думает Ким, откладывая телефон в сторону. Он бы тоже хотел оказаться в постели, где под боком лежит Хосок, похожий на маленького бельчонка. Ким бы обнял его, прижал бы спиной к груди, уткнулся бы носом в шею, прикрыл глаза и уснул. Но сроки поджимают, к сожалению, как бы он ни хотел оказаться сейчас в постели с Хосоком, не может. Иначе почти половина поставщиков откажут ему, а терять с ними связь никак нельзя. Ким, тяжело вздохнув, устремляет взгляд на окно, за которым уже давно темнота. Пока он смотрит на улицу, Хосока увозят в незнакомое место. Пока Ким мечтает оказаться дома, обнять такого мягкого, чуть ли не плюшевого парня, тот лежит в бессознательном состоянии на заднем сиденье. И только одному человеку известно, куда, зачем и почему он везет его.