Укрощение строптивого

      Ночью городятся ужастики — бегу по бесконечным лабиринтам из темных зловещих коридоров за ускользающим физруком, но, в конце концов, он заманивает меня в ловушку, связывает и измывается. Часто просыпаюсь, подолгу не могу уснуть. В один из таких моментов тянусь за телефоном и удаляю скайп подчистую. Сраное приложение!

***

      Любое утро представляет собой чистый хардкор, особенно если не спать всю ночь. В этом я убеждаюсь сполна, получая позорную парашу по любимой истории. Даже Димка не смог меня вытащить, хотя аж из кожи вон лез, чтобы подсказать незаметно для училки. Картинно воздеваю очи к потолку и вопрошаю «за что?»       — Матвей, твой устный доклад звучит очень неубедительно, — поясняет Ольга Петровна.       — Вы имеете в виду, у меня голос заспанный?       — Нет, голос тут не при чем. Ну смотри, ты сказал, что Клеопатра правила Турцией, а Цезарь повел в бой греков…       — Да? — соображаю, шарики, словно заржавевшие шестеренки, медленно вращаются в голове. — Я такое сказал?       Смотрю на Димку, тот удрученно качает головой — да, мол, сказал. И наговорил много чего еще.       — Да, Матвей, да, — Ольга Петровна не оставляет и шанса. — Это мало того, что ошибочно, так еще и не имеет ни малейшего отношения к Израильско-Палестинской войне.       Что? Надо было рассказать об этом? Веселый будет денек. Вздыхаю и возвращаюсь на место.

***

      — Что за хрень с тобой творится? — спрашивает Дима, когда мы заходим в туалет на перемене.       — Какая хрень? Ты о чем? — становлюсь над дыркой, расставляю ноги, расстегиваю ширинку. Димка делает то же самое. Отсутствие перегородок возводит уют и комфорт общения в новый абсолют. Впрочем, мы уже привыкли.       — Ты как-то странно себя ведешь. Что случилось?       — Да ничего, просто… Блядь! — начинаю ссать, забыв оттянуть крайнюю плоть, в результате попадаю себе на штанину. Димка шарахается в сторону.       — Воу, осторожнее!       — Сорян, сорян, виноват, — оттягиваю плоть, обнажаю головку и иду на второй заход. Получается удачнее.       — Так в чем дело-то? Ты какой-то задумчивый, — не унимается Димка.       — Да я ж говорю — не высыпаюсь я, вот и все.       В туалет заходит Пономарев.       — О, здарова, парни. Как оно?       Дежурно отвечаем «норм», стряхиваем, смываем, пока Пономарев тянется к форточке. Сейчас будет вонять своим куревом. В какой-то степени я даже рад его приходу — Димка не станет выносить сор из избы при других, а я, наконец, получу необходимую передышку, перед тем как снова идти в логово дракона. Не думаю, что он будет таким же выебистым тет-а-тет, поэтому надо не ударить в грязь лицом. Наклоняюсь перед зеркалом над раковиной, проверяю — достаточно ли убедительно я выгляжу? Хм, по шкале харизмы — шесть из десяти, чего-то не хватает…       — Ну ты выдал сегодня, Тихонов, — Пономарев щелкает зажигалкой и прикуривает с довольной ухмылкой. — Астерикса пересмотрел что ли?       — Да это я так, прикольнулся, — умываю глаза холодной водой. Бодрит, зараза. Запах хлорки в комплекте. Димка ждет сзади, решил, наверное, провонять табаком вместе со мной за компанию.       — М-м, — Пономарев затягивается и оборачивается на залетного первокурсника. Тот окидывает нашу компанию виновато-испуганным взглядом и ливает из катки.       — А ты не боишься здесь курить? — спрашивает Дима, усердно размахивая сигаретный дым по сторонам.       — Не-а, — Толик спокойно стряхивает пепел в «очко» и поясняет: — У меня там человечек стоит, если что — маякнет. Все на мази.       Умывание морды лица придает ей намного более свежий вид. Поправляю волосы руками, мочу оттопыривающиеся участки.       — Ты как на свидание, прям, — подмечает Пономарев.       — Просто хочу выглядеть свежо.       — Может, пойдем уже? — задыхающийся от дыма Дима подходит ближе и показывает мне наручные часы: до начала второй пары остается четыре минуты.       — Иди, — приходится маскировать раздражение самоуверенным тоном. — Встретимся за партой.       Дима бросает взгляд на меня, на Пономарева, снова на меня, поудобнее вешает сумку на плечо, кашляет и уходит. Вздыхаю. Неудобно вышло… Все-таки Дима не кто-нибудь, а мой лучший друг еще со школы; вместе прошли все классы, вместе поступали в шарагу, даже договорились вместе записаться в автошколу, когда пойдет следующий набор. А я его от себя просто отшиваю, ничего не объясняя. Не хватало еще всей этой хуйне разрушить нашу дружбу! В пизду! Заканчиваю с волосами и выхожу из туалета.

***

      Выглядываю из дверей спортзала, вижу физрука на другом конце помещения, рядом со стойкой с мячами. Попався, гад ползучий! Тоби пизда! Руки ледяные, все никак не согреются после холодной воды. И колени дрожат, от позавчерашних нагрузок. Топаю прямо к нему, а тот завис у стойки и все никак не развернется ко мне передом. Ненавижу эту дурацкую джинсовую куртку, эти дебильные ботинки с тупым носом. Ковбой недоделанный, бля. Подхожу, нетерпеливо кашляю в кулак.       — Виталий Сергеевич!       Тот оборачивается ко мне с баскетбольным мячом в руках.       — В спортзал можно приходить только в сменной обуви, — и слушает мяч, стучит по нему кулаком.       — Я не заниматься пришел, а…       — У тебя с ушами все хорошо? Я сказал — ПРИХОДИТЬ в спортзал можно только в сменке, вне зависимости от того, будешь ты заниматься или нет, — скребет мяч ногтем, на каменном ебле не дергается ни одна мышца. Зато на моем все задергалось, заходило ходуном от возмущения.       — Послушайте, мне в самом деле нужно…       — Выход вон там.       В глазах рябит от злости. Недолго думая, с силой бью по мячу сверху и тот выпадает из его рук. Оба смотрим, как мячик прыгает к стенке и замирает, прислонившись к батарее. Поджимаю губы и с вызовом смотрю ему в глаза — мол, мне похуй на твои правила, ты выслушаешь меня здесь и сейчас! Тот свистит в свисток и орет:       — Взвод, строиться!       Из раздевалки табуном выбегает параллельная группа и встает в шеренгу. Какого хуя? Пока я в замешательстве, физрук собирается пойти к ним. Бросаюсь ему под ноги, мельтешу перед глазами.       — Мы еще не закончили!       Группа посмеивается над тем, как я выгляжу, а мне похуй — понимаю, что уже далеко зашел и предпринимаю еще более дерзкие попытки его остановить: хватаю за куртку и тяну назад, но этот Терминатор хуярит как Титаник сквозь айсберг и тащит меня за собой.       — Тихонов, ты мешаешь мне проводить занятие!       — Ну и замечательно! Великолепно! — тужусь, семеня вслед за ним. Наконец он останавливается.       — Что тебе нужно?       — Надо поговорить, — становлюсь спиной к группе, утираю пот с лица. Ебаный упырь! Староста задевает меня плечом, передавая журнал. Со злостью провожаю его взглядом. Физрук открывает журнал, задумчиво листает.       — Какое сегодня число?       — Издеваетесь?! — еле сдерживаюсь, чтобы не взорваться на весь зал. Физрук достает телефон, смотрит, пишет что-то в журнал. Сжимаю кулаки, чувствую, как меня начинает трясти.       — Кажется, ты хотел поговорить?       — Да!       Он закрывает журнал, сует его под мышку и идет к группе.       — Бойцы, этот ваш сотоварищ из параллельного взвода рьяно рвется доложить весьма важную информацию, — он останавливается точно посередине и разворачивается, зыркая на меня с издевательской ухмылкой. — Дадим же ему слово. Мы слушаем, Тихонов. Начинай.       Стою перед тремя десятками парней в скучных серо-черных майках и смотрю на этого ублюдка, на этого сукина сына, которому явно по кайфу мучить меня. Уебище лыбится и подмигивает, пользуясь тем, что со спины его никто не видит. Но я-то вижу. И меня передергивает от отвращения.       — Боец, ты задерживаешь целый взвод. Из-за тебя они уже и так останутся после занятия.       Среди строя проносится недовольный гул. Десятки лиц смотрят на меня с нескрываемой ненавистью в глазах. Губы дрожат, в горле ком. Я не заплачу, я не заплачу…       — Язык проглотил?       — Пошел ты!       Иду на выход, слышу сзади:       — Сорок кругов, бойцы, быстро, быстро!       Выхожу из спортзала наощупь, не вижу ничего вокруг. Мудак, просто мудак! Будь он проклят! Чтобы его машина сбила! Чтобы на него потолок обвалился! Чтобы… Берусь за ручку двери и… Блядь, накрывает. Сажусь на ближайшую ступеньку и плачу, тупо плачу, размазывая слезы и сопли. Как же все это глупо, пиздец! Ну почему, блядь, почему, сука, из тысячи геев угораздило попасть именно на этого? Обхватываю коленки, утыкаюсь носом в джинсы. Приходит Димкино сообщение в васапе «ты где?» Тру глаза, отвечаю «ща приду». Дима, мой заботливый друг, настоящий братюня — не счесть, сколько мы прошли вместе. Всегда поддержит, всегда поймет. Так нахуя я скрываю от него правду? Решено, расскажу все Димке, вместе что-нибудь придумаем, как всегда.

***

      На инженерную графику заявляюсь с таким опозданием, что пожилой Максим Геннадьевич долго разглядывает меня поверх газеты, не верит своим глазам.       — Я уже поставил пропуск, — он озадаченно чешет затылок.       — Ну, тогда просто посижу, — пожимаю плечами, стараясь особо не светить лицом, на котором даже после тщательного умывания все еще виднелись следы слез. Сажусь к Димке, смотрю на чертеж у него на мониторе, думаю с чего начать. Сразу совершить каминг-аут? Но я ж не гей, мне просто нравится дрочить и раздеваться… для мужиков. Блядь, пиздец, попадос. Но пусть уж лучше об этом знает мой близкий друг, нежели чем какой-то небритый петух с ебанутыми замашками.       — Ты где пропадал? — Дима оборачивается на меня. — Постой, у тебя глаза красные. Ты что…       — Дим, я должен тебе кое-что сказать, — перебиваю его, смотрю ему в глаза. Дыхание учащается, щеки наливаются краской…       — Матвей? — он удивленно опускает взгляд. От волнения я не заметил, как накрыл его руку на мышке своей рукой. Спохватываюсь и убираю руки под стол, мельком окидываю остальных — вроде не заметили. Пиздец, ебаный недосып…       — Прости, — зачем-то извиняюсь и придвигаюсь поближе, хотя и так сижу уже чуть ли не на коленках у Димы. — Я… Ты спрашивал, почему я такой, помнишь?       — Угу, — Дима не сводит с меня глаз, усиленно держит мышку, словно боится, что она убежит. Вздыхаю и делаю голос еще тише.       — Тут такое дело, в общем… Бля, все гораздо сложнее… Я… Дим, я давно занимаюсь одним делом и… Ну, не подумай ничего такого, просто мне было скучно и…       — Доброе утро, Максим Геннадьевич, — раздается за спиной голос Инессы Львовны. Все отлипают от своих мониторов, вытягивают головы. Архипов испуганно сворачивает сапера, Пономарев в спешке закрывает пейнт, забыв сохранить. Кураторша окидывает аудиторию деловитым взглядом и останавливается на мне. — Я заберу у вас Тихонова на пять минут, ладно?       — Конечно, Инесса Львовна, — кивает препод. — Забирайте хоть до конца пары, все равно он, считайте, отсутствует.       — Пойдем, Матвей, — кураторша манит меня пальцем и первой выходит в коридор. Переглядываюсь с Димой.       — Иди, — тихо говорит он, возвращая мне мою утреннюю фразу.

***

      Иду за кураторшей, спускаемся со второго этажа в главный холл. Сердце готово выпрыгнуть из груди, живот сворачивается в трубочку, спину колет тысяча иголок разной величины. Он сказал ей! Сказал! Иначе зачем забирать меня посреди пары? Блядь, что же делать? В невыспавшемся мозгу вертится с десяток оправданий разной степени паршивости, но все они улетучиваются, стоит мне заметить, что, спустившись с лестницы мы сворачиваем не налево, в сторону кабинета Инессы Львовны, а направо, в сторону директорской. Все плохо, нет, все хуево, просто пизда!       — Я все объясню! Инесса Львовна, пожалуйста!..       — Конечно, объяснишь, Матвей. Но не мне, — кураторша открывает дверь и зазывает — мол, заходи давай, перед смертью не надышишься. Ох, лучше бы я умер.       Берусь окоченевшей рукой за дверной косяк, протискиваюсь. Передо мной просторная светлая аудитория. Большой длинный стол со множеством стульев по бокам. Во главе стола сидит коренастый лысеющий мужик в деловом костюме. Охуеть, неужели это сам директор? Никогда не видел его живьем, только пару фоток в интернете.       — З-здравствуйте, — голос дрожит как у шестиклассника.       — Присаживайтесь, молодой человек, — директор с мрачным видом указывает на стул сбоку от себя. Все, хана. Похороните меня за плинтусом, press F to pay respect, этот парень был из тех… Дрожу как шлюха в церкви, но почему-то тянет на поржать. Сажусь, молюсь, чтобы это сделали быстро. Взгляд падает на кольца с разноцветными камнями на пальцах директора… которыми он листает мое личное дело! Узнаю фотку себя в четырнадцать лет и все понимаю без слов. Инесса Львовна садится напротив, старается не смотреть на меня. Конечно, позор группы — дрочер-онанист, показывающий себя в интернете. В кабинете повисает вязкая тишина, в которой можно услышать как отчаянно бьется мое сердце. Стук в дверь заставляет вздрогнуть.       — Можно? — спрашивает физрук.       — Конечно, входите.       Физрук невозмутимо проходит к столу и садится рядом с Инессой Львовной, кладет ногу на ногу, расстегивает куртку и фривольно откидывается на спинку стула. Сверлю его взглядом висельника — мол, мне, конечно, наденут петлю на шею и вздернут тебе на потеху, но, сука, я буду приходить к тебе во снах! В голове откуда-то возникает «в эротических». Ага, в эротических, бля, точно! Снова пробивает на ржач, да так, что не сдерживаюсь и громко хихикаю. На меня смотрят как на дауна. Приходится извиниться, но это мало спасает положение. Директор с шумом захлопывает мое дело, складывает пальцы в замок.       — Виталий Сергеевич, слово за вами. Расскажите все с самого начала и в мельчайших подробностях.       — Нет! — вскакиваю, в панике уронив стул.       — Право, что за дерзкий мальчишка! Сядьте! — возмущается директор.       — Сядь, Матвей! — кураторша выглядит испуганной. Один только физрук спокоен как удав, лишь окидывает меня оценивающим взглядом. А мне нечего терять, кроме своей поруганной гордости! Баста! Я не позволю опустить меня при всех! Упираюсь кулаками в стол, тяжело дышу. Бей или беги — ебаный инстинкт включился на полную. Адреналин ебашит по венам, колбасит, как алкаша после пятничной попойки.       — Это личное, он не имеет права, я буду жаловаться, я подам в суд, я…       — Матвей! — перебивает Инесса Львовна.       — Хороший садовод не разбрасывается секретами с грядки, — физрук выдает туманную фразу и деловито оправляет куртку. С недоумением смотрю на него — что это сейчас было? Пошел на мировую? Но к чему тогда весь этот шабаш, зачем?       — Он сядет сегодня или нет? — директор теряет терпение, а кураторша краснеет, не зная, как на меня воздействовать. Поднимаю стул и опускаюсь наощупь, не сводя глаз с физрука.       — Еще одна подобная выходка, и мы отстраним вас от беседы. Уяснили? — директор указывает на меня ручкой.       — Да… да, простите, — неловко кланяюсь.       — Продолжайте, Виталий Сергеевич.       — Господин директор, вы и сами все видели, — физрук пожимает плечами. — Мне особенно нечего добавить, кроме разве что недостойного поведения со стороны Матвея еще в день нашего знакомства.       — В чем оно выражалось?       Физрук обреченно вздыхает, словно жертва изнасилования. Двухметровая такая жертва изнасилования.       — Открытые насмешки, коверкание моего отчества, отказ в просьбе сдать телефон во время занятий… Вроде все.       — Хорошо, спасибо, Виталий Сергеевич. Ну, что я могу сказать, — директор ставит ручку на стол и оборачивается ко мне. Рефлекторно пячусь назад, не желая участвовать в «фокусе с исчезающим карандашом». — Конечно, я всякого повидал за время педагогической деятельности, но такого неприкрытого хамства, какое проявил ваш студент, глубокоуважаемая Инесса Львовна, не встречалось даже в лихие девяностые. Это немыслимо!       Кураторша стыдливо опускает голову. Понимаю, что защищать меня некому и пытаюсь защитить себя сам.       — Но я же отдал телефон и пробежал эти сорок кругов! Инесса Львовна, вы же сами видели! Я все сделал!       — Матвей… — начинает кураторша, но директор жестом останавливает ее и оборачивается на меня.       — Дело не в том, что вы сделали, а в том, чего НЕ сделали — а именно, не проявили должного уважения к одному из самых уважаемых учителей нашей страны, профессионалу своего дела.       — Но я…       — Тихо! Научитесь слушать, когда решается вопрос… — задумавшись, директор оправляет галстук. — …относительно вашего дальнейшего пребывания в стенах нашего учебного заведения.       Страшные слова, произнесенные вслух, сковывают невидимой цепью, затыкают рот невидимым кляпом. Перед глазами невольно проносится вся сознательная жизнь, в которой, как ни странно, мелькают несколько кадров с дрочкой. Угроза отчисления — это уже серьезно, серьезнее некуда. Дома убьют, если узнают. Столько времени, столько сил — и вылететь со второго курса из-за конфликта с физруком. Димка останется доучиваться, а я пущусь во все тяжкие…       — Я готов дать ему шанс, господин директор. С вашего позволения, разумеется.       Растерянно смотрю на физрука. Шанс? Ты же сам сдал меня, сволочь! Ты же сам привел меня на казнь! Двуличный, лицемерный, наглый…       — Очень благородно с вашей стороны, Виталий Сергеевич, но вы уверены, что справитесь со столь проблемным учеником?       Физрук награждает меня взглядом, от которого мне хочется провалиться сквозь пол.       — Конечно, ведь это моя работа. Дайте мне немного времени, и я сделаю из него достойного члена общества.       Не могу сдержать короткий смешок: забавно слышать такие высокопарные речи от того, кто дрочит по скайпу заодно с нашкодившим студентом. Тоже мне, страдалец хуев. Памятник ему еще поставьте!       — Значит, решено — молодой человек переходит под ваше командование. Инесса Львовна, вы не против?       — Нет. Он в вашем полном распоряжении, — отвечает та, не поднимая головы. Вот тебе и двадцать первый век, демократия! Меня в открытую продают в рабство. Хотя, что там продают — отдают бесплатно, передают из рук в руки, как сраную вещь, как предмет! С немым упреком смотрю на кураторшу — ну как так-то, Инесса Львовна? Вы же крестная нашей группы, всегда шли нам навстречу, помогали и решали проблемы с другими преподами, а сколько субботников мы провели вместе, а сколько было внеклассных чаепитий в нормальной атмосфере? Из-за какого-то физрука похерить годами выстраиваемые отношения…       — На этом решено. Ну-с, — вынеся заключение, директор убирает ручку в карман, потирает руки, выжидающе смотрит на меня. Чего ему надо? Руку пожать что ли?       — Молодой человек, — он смотрит на меня как на дебила, стоит мне вытянуть руку. Делаю вид, что зачесался затылок. — Если вы хотите встать на путь исправления, то хорошим тоном будет попросить прощения за свои непотребства.       Что? Перевожу взгляд на физрука. Может, еще отсосать ему прямо здесь, на столе? Ну а че, еще ж не до конца унизили! Сглатываю. Пиздец. «Попросить прощения» — че за детский садик, бля? Все трое смотрят на меня, как ополченцы на Каддафи. Походу, мне не выйти отсюда, не извинившись.       — Простите, Виталий Сергеевич, я больше так не буду, — выдавливаю из себя.       — Честно? — подъебывает тот. Пидор.       — Честно-честно.       — Замечательно, — удовлетворенный прилюдным отлизом очка, директор встает из-за стола. — Ждем результатов. Все свободны.

***

      Вылетаю из кабинета как нуб из тимы задротов, у лестницы сворачиваю и иду на выход из шараги. Нахуя подниматься обратно на инженерку, если и так уже пропуск стоит? В пизду, лучше подышу свежим воздухом. Эти десять-пятнадцать минут у директора утомили похлеще сорока кругов. Голова раскалывается, в теле слабость, как после простуды. Ебаное дерьмо! Хоть бы Инеска не позвонила родителям…       На улице чуть-чуть легчает. Сворачиваю за угол, в курилку, где до усрачки пугаюсь хуй пойми откуда взявшегося Пономарева.       — Тихонов, ты че такой бледный? — спрашивает с сигаретой в зубах.       — Бля, Толян, дай по-братски, а? — прошу севшим голосом.       — Чего тебе? — удивляется тот.       — Ну, папиросу свою, сигарету.       Толик делает затяжку, вынимает и протягивает мне обслюнявленным концом.       — Последняя.       В любое другое время я бы побрезговал, но сейчас… Чем черт не шутит! Сую бэушную папиросу в рот, торопливо делаю затяжку, закашливаюсь. Пономарев ржет надо мной.       — Не заглатывай так, чудак!       Прокашливаюсь, делаю затяжку чуток поменьше, выдыхаю дым. Вроде получается. Пономарев кивает и хлопает меня по плечу.       — Добро пожаловать в клуб курильщиков.       — Да брось, это я так, — неумело стряхиваю пепел, тот летит мне на рубашку. — Нервы успокоить.       — Нервы? На инженерке перенервничал что ли?       — Угу.       На инженерной графике группу делят пополам: одна часть на втором этаже в главном корпусе, другая — на третьем в боковом. Толику отсюда как раз ближе возвращаться назад, чем мне. Пусть думает, что все дело в инженерке. Ему я совру без сожалений. А вот что сказать родителям и Диме? Мерзкий едкий дым пропитывает кожу, одежду, во рту вкус, как будто кошки насрали. Но зато я успокаиваюсь. Вроде бы. Сигареты же успокаивают, иначе зачем их курят? Докуриваю, продолжая уверять себя, что отпускает с каждой затяжкой. Толик внезапно хлопает по плечу.       — Что?       — Палево! — шикает он, смотря куда-то мне за спину. Бросаю курево на землю, притоптываю ногой, оборачиваюсь — физрук. Но идет не к нам, а мимо, по другой стороне, спускается к магазину.       — Ложная тревога, — выдыхает Толик. — Бля, завтра физра. Готов снова бегать?       — Нихуя, — бросаю и выхожу из курилки. — Спасибо за сигарету.

***

      — Зачем вы это сделали?       — Сделал что?       По ленте медленно ползет бутылка Пепси и два батончика Сникерса. Кассирша привычно пробивает товар.       — Зачем было стучать на меня? Сами же гово…       Физрук резко оборачивается ко мне.       — Никто на тебя не стучал, глупый. Ты сам себя подставил.       — Сто семьдесят два, девяносто, — кассирша безразлично оглашает цену.       — Безнал, — физрук показывает карту.       — Как? Как я себя подставил?       Он вздыхает, прикладывает карту.       — Ты зачем ко мне заявлялся? Я предупреждал. Пока ты обезьянничал, сверху на тебя смотрел директор.       — Директор? — растерянно опускаю взгляд, но тут же делаю недоверчивое лицо. — Что он там делал?       — Оценивал перспективы отделки помещения на втором этаже, — официально поясняет физрук, забирая продукты. — Как видишь, ему не очень понравилось твое выступление.       Вот это да! Это что же, получается, весь кипеш и впрямь из-за меня, из-за моего глупого поведения в спортзале? Блядь, откуда я знал, что на втором этаже будет директор? Ебать, я при нем послал ненавистного преподавателя, который… не стал сдавать меня? Голос кассирши врывается в мысли:       — Брать будете?       — Что? А, нет-нет.       Бегу за физруком.       — Подождите!       Тот останавливается у дверей, нехотя оборачивается.       — Ну, что еще? Между прочим, у меня сейчас пара, как и у тебя.       — Я хотел поговорить насчет того… той ситуации, — говорю, заговорщицки оглядываясь на редких прохожих. В его взгляде возникает интерес.       — Хотел — поговори, только быстро, — он принимается открывать бутылку.       — Спасибо, что не рассказали об этом. Тот хмыкает, делает глоток. Мнусь с ноги на ногу, потираю руки. Блядь, а ведь нормальный, по сути, мужик-то оказался! И общается без выебонов, и не сдает без причины. Может, зря я с ним так? Может, и в самом деле я и только я виноват в своих проблемах?       — Для меня очень важно, чтобы все осталось в тайне, — продолжаю после долгой паузы. Физрук распечатывает батончик и откусывает кусочек, пережевывает.       — Ну, посмотрим, насколько это для тебя действительно важно.       — Что? — непонимающе смотрю на него, а тот лыбится.       — Ты такой забавный, когда растерянный, — надкусывает еще кусочек. — Видишь ли, твои вчерашние фокусы записаны на камеру. Копии отсняты, лишнее вырезано. Так что постарайся не разочаровать, если не хочешь стать звездой всего колледжа.       И уходит, оставляя меня охуевать. Записано, копии… Что-о-о?! Ах, ты!.. Лечу за ним, догоняю, хватаю двумя руками за предплечье.       — Как?.. Как вы посмели?! — воздуха отчаянно не хватает.       — Матвей… — тот закатывает глаза.       — Удаляйте, блядь, нахуй! — выкрикиваю ему в лицо. Прохожие оборачиваются, пара зевак останавливается поглазеть на нас.       — Матвей, не будь дураком!       — Это моя жизнь, сука! — заношу сжатый кулак, целясь в наглую рожу перед собой. Падение бутылки на ногу заставляет вздрогнуть, теряю концентрацию и физрук тут же обхватывает кулак ладонью, прижимает меня к бетонной стене.       — Успокойся, слышишь? Подумай о родителях!       — Да как ты!..       Он накрывает мне рот ладонью. Мычу и вырываюсь, пытаюсь укусить или лягнуть, а перед глазами маячит его рожа.       — Матвей! Я давно мог все рассказать! Превратить твою репутацию в руины, будущее и карьеру в жалкую пыль! Однако не сделал этого! Я пожалел тебя, дал шанс!       С неохотой успокаиваюсь, перестаю сопротивляться. Что это? Он выглядит… озабоченным? Физрук убирает свою лапу от моих губ. Сплевываю в сторону, вытираю тыльной стороной ладони. Молча наблюдаю, как он подбирает упавшую бутылку, протирает ее от пыли.       — Мне не нужна ваша жалость, просто удалите это по-человечески, вот и все.       — Я бы и рад, но… — он цокает языком и вздыхает. — …опыт показывает, что не стоит верить на слово. Не бойся, пока ты слушаешься — все остается в тайне. Считай это стимулом изменить свое поведение. Приятно было поболтать, но меня ждут ученики.       И уходит, спокойно дожевывая батончик. А я опускаюсь на корточки и прячу лицо в ладонях. Не могу. Я так больше не могу!