Я скучаю, Солнышко

Русоволосая девушка сидит на кухне и пьет уже черт знает какую по счету кружку чая. Ну, как сказать пьет. Сидит за столом, обняв себя, даже непритронувшись к нему после того, как вытащила из него заварку. В общаге все взвинченные, уставшие и взволнованные с тех пор как их подруга Оксана украла амулет у своей подопечной и напала на них. Ребята не знали что делать, постоянно обдумывали различные варианты того, как им стоит действовать. Вике, отвечающей за Вайолет, кажется, что если бы не она, то ее соседка даже ночевала бы на кухне, чтобы не пропустить ничего важного. Ева тоже не знала что делать. Но она знала то, что это по-прежнему их Оксана, их неотъемлемая часть, часть их семьи, и ей нельзя вредить. Еве казалось, что если бы Оксана ее не спасла тогда, то ребята уже перестали бы слушать ее вечное: «Мы должны ее спасти, но не навредить». Потому что сама Оксана не особо боялась им навредить. С тех пор, как Оксана стала появляться им в снах, ситуация обострилась. Ева молчала, что подруга приходила к ей далеко не один раз, потому что не хотела случайно обострить ситуацию. В каждом чертовом сне она пыталась вернуть к здравому смыслу отвечающую за Магику, но ей это не удалось. В последний раз она даже разревелась при ней от ощущения собственной беспомощности. А ведь обычно она всегда способна держать себя в крыльях или руках. С момента исчезновения Оксаны, Евстолия стала гораздо чаще трансформироваться в форму антропоморфного лебедя. Лебедушку… Она видела свою мордочку в отражении и каждый раз с щемящей болью в сердце вспоминала, что подруга называла ее исключительно так, и никогда лебедем. От слова «душка». И все с ней соглашались, смущая девушку только сильней. Евстолия обожала их семью. И видеть как она распадается было невыносимо больно. Радовало только одно — они все еще думали об одном. О том, как спасти Оксану, и о том, что сама Оксана не совсем понимает, что творит. «Солнышко, что ты творишь?» — обессилено спрашивала Евстолия раз за разом. То у самой Оксаны, то у себя, пытаясь найти ответ на этот вопрос. Вот и сейчас ее искусаные в кровь бледные губы произнесли: «Солнышко, что же ты творишь?». Совсем беззвучно, но в голове отвечающей за Лину и Вебби эта фраза гремела, вместо грома, раскатами отчаяния. Девушка обняла себя только крепче. Ей как никогда нужны объятья и поддержка, но сейчас, как и всегда, она в первую очередь думает о других. Ей нужно быть сильной. Потому что ей нужно вселять веру в ребят любой ценой. И если все дойдет до того, что ей придется манипулировать ими, чтобы те не натворили глупостей, не пали духом, не решили защищаться в ущерб Оксане, она это сделает. Потому что она снова чувствует себя той загнанной в угол мышью, той куклой, которая всегда ставила других на первое место и никогда себя. Сейчас она тоже ставит всех их впереди себя. Потому что она сильная, она восстановится, какие бы шрамы эта ситуация не оставила на ее душе. Потому что с Оксаной что-то не так и она это прекрасно понимает, как эмпат. Потому что она ненавидит себя за свою беспомощность, а мысли предательски ей припоминают те разговоры, когда тогда еще будущая отвечающая за Магику де Гипноз пробовалссь на «роль». Потому что она чувствует вину перед Оксаной. За все. За то, что не в состоянии помочь, за то, что не в состоянии уберечь, за то, что не может вернуть ее… За все. И такую же огромную вину она чувствует перед ребятами, потому что тормозит их и при этом ничем не может им помочь. Ева очень устала. Но не должна показывать это ребятам. Да, она понимает, что они и так прекрасно знают, как ей сейчас плохо. Но именно по этому она должна держаться духом. Потому что, пока она держится, остальные, скорее всего, будут держаться вместе с ней. Девушка подняла обессиленный взгляд на дверной проем своего блока и увидела там стоящую Вику. Это значило, что еще примерно пол часа и девушка пойдет спать. Вика переживала за состояние соседки и хотела знать, что та будет спать в их комнате, а не на кухне. И ее опасения не были беспочвенны, ведь однажды такое уже произошло. Евстолия тяжело вздохнула, взяла давно остывшую кружку чая и побрела влед за соседкой в их комнату. Вика быстро захватила заранее приготовленные вещи и выскользнула из комнаты, стараясь не прикоснуться к соседке, а Тедди осталась. Дверь закрылась и девушка увидела свое болезненно-усталое отражение в зеркале. Она тяжело вздохнула, тут же не дав этому усталому вздоху перерости в тихий плачь. Ева устало повалилась на свою кровать, тут же беря в руки своего плюшевого мишку и прижимая к груди. Грудная клетка ныла от боли ни чуть не меньше, чем голова. Хотелось разреветься от собственной беспомощности и бесполезности. Она неоднократно говорила, что за своих готова в клочья разодрать любого. Но сейчас она разрывалась между своими и своими. Сероглазая достала из шкафчика таблетки. Быстро оценив силу головной боли, она взяла нужную таблетку и быстро выпила ее, запив горьким холодным чаем. Чаем, потому что идти обратно на кухню за водой она не хотела, хотя и прекрасно знала почему таблетки стоит запивать именно простой водой. Горький, потому что она, по всей видимости, забыла добавить сахар, да, и, к тому же, не вытащила вовремя заварку. Зеленый чай с мелиссой должен хорошо успокаивать, но со своей задачей он справлялся откровенно говоря плохо. Евстолия больше держалась на самовнушении и своей силе воли, чем на нем. Мысли по-прежнему витали вокруг подруги. Ей было интересно, придет она сегодня к ней или решит навестить во сне еще кого-нибудь из общажных. Или вообще не навестит никого. Еве очень хотелось знать как она там. Ей очень хотелось ей помочь, вернуть ее в нормальное состояние. Потому что то, что с ней творилось сейчас не было нормальным. Да, у Оксаны есть плохие качества, — в прочем, как и у любого другого живого существа. — но Ева знала, что она в нормальном состоянии не способна на все это. Лебедушка наотрез отказывалась верить, что ее подруга, ее 'тетя' делает все это по доброй воле, в трезвом уме и рассудке. Хотелось, чтобы это все было просто затянувшимся кошмаром и там, в реальности, все хорошо, все как раньше. Но подсознание противно напоминало, что реальность здесь. И от этого никуда не деться. Взгляд упал на стол. На нем лежали скетчи, тетради с конспектами — работа работой, но учебу никто не отменял. — ноутбук, планшет, пенал, румяна… Малыши Венерены-Мухоловки тоже были на месте. А еще там лежала красивая заколка в виде прекрасной бабочки — подарок из сна. От Оксаны. На память. Она осторожно взяла в руки бабочку и стала вертеть ее в руках. Прозвенело уведомление на телефоне, возвращая девушку из воспоминаний в реальный мир. Пришло сообщение от «Триполярного бати» о том, что сбор на кухне через пять минут. Ева пометила его как прочитаное, размышляя о том, пойдет ли Вика на собрание после душа или все же решит пойти спать, ведь она тоже очень сильно устала. А потом пальцы зашевелились, и отвечающая вспомнила, что у не в руках лежит заколка. Она смотрела на красивую заколку и пыталась игнорировать ноющую головную боль и рвущуюся от самоненависти и волнения душу. Она смотрела на бабочку, словно завораженная всеми этими миниатюрными и изящными деталями. В голове всплывал последний сон и слова Оксаны. Она прикрыла глаза, едва ли не чувствуя, как подруга аккуратно заколола ей часть челки этой самой заколкой. Это было тогда, в том сне. Но ощущения были, словно сейчас это действие повторилось вновь. Ева медленно открыла глаза. Лебедушка еще ни разу не надевала эту заколку, так может стоит надеть сейчас? Послышался стук в соседнюю комнату — судя по голосу, Мэй решила самолично проверить, что все увидели сообщения от Саши. Ева смотрела на прекрасную бабочку у нее в руках, и сердце сжималось от боли. — I miss you… Come back, please…