Дожди с далёкого берега

Артур приплывает в Америку солнечным утром. Небо лазурью бьётся о морскую рябь и искрящимися осколками осыпается в солёные воды, когда он сам — горящий и ослепительный — прикрывается ладонью от лучей и с корабля высматривает на берегу знакомую фигурку. Альфред бежит по причалу — ветер цепляет волосы, белая рубашка трепыхается мотыльком — машет рукой и каким-то бумажным листком. До Артура доносятся его радостные возгласы, и внутри что-то теплеет и крошится — никто и никогда его так не встречал. Странное чувство — быть кому-то важным, быть кому-то нужным — инородное, непривычное, к себе никак не клеится. — Капитан! — резко останавливает Артура старпом, когда тот уже порывается сойти с корабля. — Позвольте. Он указывает неловко на запятнанный кровью камзол. Артур опускает голову, разглядывает невпечатлённо бурые брызги на плече и груди. Переглядывается с помощником, молча выскальзывает из рукавов и сбрасывает снятый камзол в протянутые руки. — Такой себе из меня наставник, да? — усмехается он, расправляя оборки на высвобожденных манжетах. — Прикатываться в гости прямиком из бойни. — Зато поглядите, как он вам рад, как он ждёт вас каждый раз, — помощник наблюдает чуть ли не с умилением, как Артур спешно ощупывает свой пояс, проверяя, все ли кинжалы он вынул перед трогательным воссоединением. — И он любит вас. — Удивительный ребёнок, да? — Артур не без гордости улыбается. — И за что только? Дети, что с них взять. Старпом в ответ улыбается как-то грустно и отдаёт своему капитану честь. Артур похлопывает его по плечу на прощание и ловко взбирается на бортик, свешивается с натянутых канатов — бриз растрёпывает ворот подпоясанной рубахи и исцеловывает разгорячённое лицо — игнорирует цивильный трап и хулиганисто спрыгивает вниз. Примчавшийся к пришвартованному кораблю Альфред с разбега влетает в раскрытые объятия — Артур поднимает его над землёй и кружит, пока тот подгибает ноги и визжит ему на ухо, от них шума неимоверно на весь порт, и счастье обоих обнимает ореолом лучей. — Ну здравствуй, хороший мой, — Артур целует Альфреда в щёку, надевает ему на голову свою треуголку с пером и несёт его на руках, ступая по деревянному скрипучему пирсу. — Вон как ты подрос, скоро и меня обгонишь. — Наконец-то ты приехал, знаешь, как я по тебе скучал?! — у Альфреда голос звонкий и нетерпеливые нотки — смешная тараторка — он обвивает рукой Артура за шею и показывает ему листок. — Смотри, это ты! Нравится? — Ух ты, да это же лучший мой портрет, — Артур восхищённо рассматривает рисунок цветными карандашами — и корабль, и море из волнистых гребешков, и он сам в своём красном мундире и в шляпе, и даже парочка чаек. — Повешу в рамку над рабочим столом. — Ты мне расскажешь, что с тобой в этот раз приключилось в море? — Обязательно, у меня для тебя сто-о-олько историй, — Артур прокручивается на месте и слушает ответный заливистый смех. — Но сначала ты расскажи, как у тебя дела тут без меня. — Всё-всё рассказать? — Всё-всё расскажи. И Альфред рассказывает — про спасённого птенца, про котят трёх цветов, про мальчишку, с которым он подружился и играл на лугу, а после тот загадочно исчез, про гербарий, про сломанную мачту его игрушечного корабля, которую Артур обещает непременно починить. Альфред напрасно громкий, когда можно говорить тише и спокойнее, но Артур в детстве был таким же, голос вырывался резью по ушам и дерзил даже тональностями, и его всегда одёргивали, чтобы знал своё место, поэтому теперь, когда у него есть Альфред, неугомонный и болтающий взахлёб, Артур ему позволяет без малейшего укора — кричи-кричи-кричи. — Шляпу кстати отдашь мне потом, я тебе её просто примерить дал. — Не-е-ет, нечестно! — протестующе ноет Альфред, вцепляясь крепко в треуголку и дёргая негодующе ногой. Артур беззлобно смеётся — на душе беззаботность и редкий покой, каждый приезд сюда он будто сбрасывает с себя всю тяжесть прожитых веков, и отголоски битв и кровавого хаоса, которые он притаскивает на себе неизбежно, временно отпускают и разлетаются с криком чаек. И эхо покинутого в руинах берега глушится в шелесте волн. — Эй, ты слышишь меня? Очнись! Артур распахивает глаза, вздрагивает как от повторной ударной волны. Картинка мира складывается в склонившегося над ним Альфреда — лицо в копоти, треснувшее стекло очков, клубы чёрного дыма за его спиной. Альфред порывается закинуть его руку себе на плечо, но Артур поднимается сам, встряхивает головой, выругавшись и согнав мерзкую муть с глаз, по прорвавшимся сквозь звон в ушах звукам возвращает себя в реальность, из которой его бесцеремонно вышвырнули. Реальность на вид плачевна — обугленные останки патрульной машины, развороченной взрывом самодельной бомбы, мельтешащие раненые и разбросанные тела погибших. Артур вцепляется в винтовку и оглядывается по сторонам, спешно оценивая обстановку. Год 2003, окраины Багдада, лето нещадным пеклом, неумолкающее эхо миномётных обстрелов, разгар партизанской войны. Они в заднице, если вкратце. Сорванная операция сметает все планы и вынуждает вернуться обратно на базу, но прибывшее на место взрыва подкрепление берёт на себя эвакуацию трупов и забирает раненых, чтобы доставить их в госпиталь. Артур на базу не особо рвался — с утра он уже успел пособачиться над картой с американским главнокомандующим, и вторая встреча явно прошла бы ещё хуже — поэтому, выдохнувший из-за отпавшей необходимости менять маршрут, он хлопает Альфреда по плечу и вместе с ним покидает трассу, по рации связываясь с другим отрядом. Позже, когда они уже сидят вдвоём в укрытии тени оврага, Артур дёргается в сторону Альфреда что-то сказать — и резко застывает, полужест и полуслово повисают в воздухе, когда он вдруг опускает глаза на своё запятнанное кровью плечо. Оно проносится всполохами на какие-то раздробленные секунды, но припечатывает и вырисовывается в забытую сцену — море и пришвартованный корабль, причал и машущая рука, камзол в крови так некстати и страх показаться в таком виде тому, кто просто ждал встречи под солнцем, кто слишком юн и не должен узнать ничего плохого о мире. Артур только сейчас осознаёт, что у него кровью залито и лицо — подсохший след по виску до шеи, на который он не обращал внимание. Потому что подумаешь — раненый и в крови, как будто бы в первый раз, как будто бы первое поле боя на двоих делят — но почему-то именно сейчас прошивает, будто он явил своё истинное обличие и спохватился совсем поздно, а теперь стушёвывается и пятится растерянно назад, нелепо прикрываясь. Альфред всё это время наблюдает за ним с недоумевающим прищуром, молча стягивает с плеча рюкзак и достаёт смотанные бинты, затем вынимает флягу из поясного чехла. Артур за его шевелениями наблюдает краем глаза и всё ещё мысленно придумывает способ уменьшиться до песчинки и не вызвать лишних вопросов. Альфред откупоривает флягу и промачивает бинты водой — Артур готов разораться, что тот зазря тратит питьё, но замолкает, когда Альфред ловит его за подбородок, разворачивает лицом к себе и вытирает кровавые потёки с виска и щеки. — Знаешь, что мне в тебе не нравится? — Зачитаешь мне сейчас список? — Артур морщится от покатившихся капель и прикрывает глаз. — В другой раз, пока только за один пунктик предъявлю, — Альфред затирает окровавленный лоб и задирает мешающуюся чёлку. — Мне не нравится, когда ты пытаешься от меня спрятаться. Артур недовольно шмыгает, отворачивается и завешивается обратно волосами, растрёпанный и нервный, будто Альфред поймал его, дикого и чумазого, а теперь пытается отмыть и вывести в люди. Альфред фыркает и тыкает его пальцем в сгиб локтя. — Я не впаду в шок от вида крови на тебе, представляешь? Ни твоей, ни чьей-то чужой. Артур молчит, скрещивает руки на груди и упирается в склон спиной, всё равно неосознанно пытается отстраниться, устроиться подальше и не пересекаться взглядами. — Я когда-то пытался уберечь тебя от войны, — говорит он отстранённо, мысленно снова в отмотанных назад годах, в сожалении надломанном. — От крови, от выстрелов, от огня. — Да, а потом ты сжёг мою столицу, — Альфред вбрасывает это так беззаботно, будто говорит о том случае, когда Артур сигаретой прожёг ему футболку. — Я сейчас не со зла тебе припоминаю, ты не думай, просто… — Альфред выдыхает тяжело в перечерченное самолётными полосами небо. — Смешные мы. Артуру до ужаса не нравятся такие разговоры — острых углов между ними предостаточно, и от греха подальше их стоит игнорировать всеми силами, а не тыкать в них дурашливо пальцем и смеяться. И пусть лучше Альфред говорит о привычном и повседневном — об очередной теории заговора, об инопланетных захватчиках, о готовящейся экранизации супергеройских комиксов. Пусть они лучше обсуждают взахлёб Доктора Кто и восторженно трясут прогибающимися от количества сыра ломтиками пиццы, чем здесь и сейчас — по краю и в застывших секундах до нового взрыва. Он наблюдает, как Альфред убирает обратно бинты — господи, этот балбес должен в рюкзачок складывать бутерброды и мячик, а потом от неуёмной энергии и дурости попереться искать в какой-то заднице загадочный ручей и недоумевающе разводить руками посреди леса, когда ручей ни в какую не будет отыскиваться. — Ты хочешь домой? — Очень, — Альфред застёгивает рюкзак и поднимает недоумевающий взгляд. — Не помнишь, зачем я здесь? Артур смотрит на него настороженно. Знает не понаслышке, как битвы порой сливаются в одно багровое марево, и в какой-то момент, под залпы пушек и лязг мечей, в дыму и в артобстреле, посреди очередного боя, за которым тянутся сотни предыдущих таких же бессмысленных, в голову вместо пули прилетает вопрос — зачем я здесь. Но Альфред вроде как в забытье не проваливается, во времени и в пространстве себя всё-таки осознаёт. Заканчивает со своей вознёй, плюхает рюкзак себе под бок и садится рядом с Артуром, подперев затылок рукой. — Я сегодня вдруг подумал — а что если начальство отправило меня сюда специально, чтобы от меня избавиться? — Херовая затея, если это правда так, — Артур утыкается затылком в песчаную стену и прикрывает глаза, чтобы поутих гул в голове. — Мы всегда возвращаемся. Альфред поддерживает невесёлым смешком. Его начальство как-то раз учудило глупость и попробовало обсуждать важные государственные вопросы за закрытыми дверьми. А потом все эти высокопоставленные уважаемые лица в испуге жались в кресла, когда Альфред выбил двери без особого труда и под хоровое молчание прошёл в кабинет с добродушной улыбкой, будто случилась небольшая заминка, недоразумение и только, было и забыли — и пусть только попробуют повторить. С Альфредом не существует правильной тактики. Огораживать его, держать взаперти, не воспринимать всерьёз — буквально дразнить притихший вулкан. А дать ему волю, разрешить амбициям мчаться впереди него, незащищённый мир подкинуть ему в руки вместо кубика Рубика — и вот ты уже смотришь на небо в огне. — Так-то я знаю, что мне скоро обратно, — Альфред отпивает из фляги, и Артур зачем-то заглядывается на дёрнувшийся кадык. — Меня отправили сюда проконтролировать первые этапы, не на годы же мне теперь здесь оставаться. — А это затянется на годы? — осторожно уточняет Артур. Альфред неопределённо мотает головой, что-то загадочное вымучивает на лице, и Артур от него устало отмахивается, поняв всё и без слов. В конце концов, у всех у них есть негласные точки, которые перманентной пометкой на карте — мира не будет в этих местах. — Меня ещё другой момент интересует, — Альфред закручивает крышку фляги, убирает обратно в чехол на поясе и косит взгляд. — А зачем здесь ты? — Кто сказал, что я здесь? — усмехается Артур, подбирает с земли камушек и перекидывает из ладони в ладонь. — Я дома в Лондоне, сижу пью чай под сериал, а ты перегрелся на солнце и разговариваешь с миражом. Камушек ударяется о пальцы, отскакивает и скатывается Альфреду под колено. Тот смотрит недоверчиво на Артура, опускает медленно взгляд и подбирает упавший камушек, вертит в руке и отбрасывает в сторону. — Это было жутко сейчас, — говорит он с нервным смешком. — Я уже как-то разговаривал с тобой, а потом понял, что сижу в пустой комнате и не могу определить время суток за окном. О, Артур помнит, о каком весёлом периоде идёт речь. А ещё помнит, как в один из таких дней всё-таки оказался в доме Альфреда, как бил его по щекам, чтобы не отключался, как тащил его, тяжёлого и неповоротливого, в ванну и поливал из душа ледяной водой, как пытался поймать фокус зрачков, червоточиной затянувших привычную синеву. Артур осторожно трогает Альфреда за руку — вдруг тому сейчас нужно осязаемое доказательство его присутствия. — Ты правда не понимаешь, почему я здесь? Не понимаешь, почему я вообще всегда оказываюсь там, где ты творишь хуйню? — А я творю хуйню? — Альфред спрашивает без возмущения — искренне интересуется. — Ты ведёшь боевые действия в чужой стране. — Я пытаюсь урегулировать военный конфликт. — Так ли это на самом деле, или ты просто убеждаешь себя в этом? Артур сам не знает, чего добивается такими вопросами. Точно уж не пытается подцепить и устроить внеплановое выяснение отношений, хотя именно на это он сейчас будто и нарывается, но Альфред понимает, что это Артур просто вот так разводит на разговоры по душам, потому и не вскидывается негодующе и не рвётся спорить — за годы наловчился различать все оттенки между ними. И это не первая война Альфреда, и Артуру важно понять, насколько всё плохо, насколько он втянулся, насколько они в этом плане с ним похожи. Люди любят говорить — история всех рассудит. Вот только судить она будет уже мёртвых и неспособных раскаяться, пока те, кто шагали по эпохам и пережили всех, будут стоять где-то в сторонке и под стаканчик кофе лениво переругиваться из-за очередной ерунды — неприкосновенные, неподсудные, неисправимые. Свидетели и преступники в одном лице. — Тогда тем более, раз всё такое сомнительное и неправильное, — Альфред скептично рисует в воздухе кавычки и резко подаётся вперёд, чтобы Артур не увиливал. — Зачем ты здесь? — Я твой союзник, доброе утро. — Люди в твоей стране протестуют против войны. — А давно правительство спрашивает мнение своих людей? — Ты не отвечаешь на вопрос. — Потому что ты задолбал придуриваться, будто не знаешь ответ. Альфред чешет загорелый нос, откидывает назад топорщащуюся чёлку, мается от гнетущей жары. Качает задумчиво ногой, приваливает её к ноге Артура, разглядывает сложившийся между ними угол. — Получается, ввязываясь в какую-либо войну, я сразу обрекаю на неё и тебя? — Надеюсь, что ты не зачастишь с этим делом, — Артур лениво пихает коленом пристроившуюся конечность, вдыхает неспешно раскалённый воздух — иссушенный, жжёт изнутри, сейчас бы грозу втянуть во все лёгкие. — Не подсаживайся на войны, Альфред. Уж я-то знаю, о чём говорю. Артуру можно книги писать — о том, в какое крошево ты расшибаешься, когда падаешь с той немыслимой высоты, на которую взобрался. О том, как учишься смотреть сквозь прожигающие взгляды и отбиваться едкими репликами. О том, как тяжело жить, когда никто на тебе больше не видит короны, а она, фантомная и впившаяся, по-прежнему при тебе. А ещё он знает, что все его предостережения как об стенку — сам когда-то был такой же. Альфред с протяжным хмыканьем подпирает рукой голову с видом великого мыслителя. — Правильно ли я понимаю, что ты попробовал войны и наркотики только для того, чтобы потом сказать мне, что всё это херня? — Блять, да, — Артур шлёпает себя по ноге и поражённо кивает, будто его наконец-то осенило. — Всё в моей жизни было сделано только ради тебя. У Альфреда на лице мелькает секундная улыбка — смешливый шалопай — и тут же тает, будто на город падает тень посреди безоблачного дня. Весёлость на нём всегда именно гаснет, как по щелчку, контрастно и порой пугающе. — Скажи, тебе лучше жилось до того, как появился я? — Мне жилось просто восхитительно, — Артур неиронично кладёт руку на сердце. — А я пережил средневековье, на секундочку. Он засматривается на рябящий плавящийся пейзаж вдалеке, проверяет, не приближается ли с равнинных просторов песчаный шторм, замирает невольно — весь сарказм улетучивается, когда смотришь на горизонт, неизменный из века в век. — И вот теперь я даже представить не могу свою жизнь без тебя, пускающего мне её под откос, — Артуру сказанное даётся на удивление легко, хоть это и неслыханная для него откровенность. Он переводит взгляд на Альфреда, убеждаясь, что тот ещё не сбежал в ужасе от его сентиментальности. — Ты не появился, Америка, ты ворвался. У Альфреда смешное лицо — как будто ему самому неловко с того, что он однажды вывалился из ниоткуда в мир и наделал всюду шума. Он поднимает руку в непонятном жесте, покачивает в воздухе и накрывает ладонью так кстати попавшееся колено — Артур смотрит на своё пойманное колено заинтригованно. — Если мы здесь не умрём… — Мы никогда не умрём, смирись. — Блин. — Что ты хотел договорить? — Не помню. Не важно, — Альфред устало морщится и опускает голову Артуру на плечо. — Всё это не важно. Мы никогда не умрём. И ты всегда будешь со мной. Артур не шевелится первые секунды, боится согнать наваждение — своё или чужое — выжидает, настороженный и впаянный в выкраденную тишину на двоих. Вздрагивает рукой, выскальзывая из ступора, выгибает шею, чтобы прижаться губами к устроившейся рядом макушке, момент мимолётный и такой нужный, прицельным взглядом следит за небом, будто оно заранее выдаст, если пойдёт трещинами, вслушивается во временное затишье. И обещает — без клятвы на мизинчиках, но клеймя и обрекая: — Уж не сомневайся. _