Дожди с далёкого берега

Артур на выходе ожидает, что по лицу полоснёт пеклом, но оказывается приятно удивлён. За время заседания погода успела испортиться, полдень обнимает холодом и настукивает дождём ритмы — естественная среда обитания и привычная, почти домашняя безысходность в воздухе. Артур закуривает на крыльце, выкрадывая долгожданный момент наедине. Дышит дымом и сырым асфальтом, разглядывает просторные окрестности — расчерченные квадраты клумб, изумруд газона, стриженные кусты. Артур ненавидит подстригать кусты. Он помнит, как попробовал перенести в свои края фигурную садовую стрижку — и помнит, как с криками откинул секатор и рухнул ныть прямо на траву посреди уродливых обгрызков. “Ну чего ты, ну вот же, похоже на пуделя, если приглядеться… Что-нибудь перед этим приняв. Ты принимал что-нибудь, Артур, дорогой?” — Франциск тогда притащился в сад с сочувствием и поддержкой, но в итоге с хохотом уворачивался от запущенного в него ботинка. Одиночество нарушается и сейчас, сшитая белым шумом пелена бесцеремонно прорывается, будто на частоте с помехами поймался наконец-то утерянный сигнал. Артур угадывает по шагам — потому что нельзя за столько лет не выучить. Потому что когда-то ждал их за спиной, проседая и скатываясь кубарем в беспросветную одержимость. — Прогнозы не обещали дожди, но ты всегда их привозишь с собой, — с налётом грусти подмечает Альфред, разглядывая затянутое вашингтонское небо, встаёт рядом и тоже закуривает. Артур рассеянно хмыкает и отворачивается, слегка дёрнув плечом. Сам за столько лет до сих пор не понял, совпадения ли это, колдовство ли, либо же дело просто в самой его сущности, веками повязанной с непогодами и штормами. Прогнозы не обещали скандалы и ссоры — но ты всегда привозишь себя. Артур бы затянул своё обычное — ну уж извините, я бы и не приезжал вовсе, если бы не заставляли или увы, придётся тебе потерпеть меня, такого хуёвого — но уже лет десять, как подобное он перерос. Альфред курит уверенно — непоседливый мальчишка когда-то так сильно рвался водиться со взрослыми — наученный кем-то другим, при ком-то другом закашлявшийся когда-то на своей первой затяжке, спокойный на редкость и невольно завораживающий. — Ты же бросал вроде, — Артур строго приподнимает на него бровь. — Да, и начал только что, — Альфред пожимает плечом и смотрит с вызовом. — Накажешь меня? — Обязательно, высеку и поставлю в угол, — Артур отставляет руку с сигаретой и стряхивает пепел над урной. — Просто будешь как Франциск — тот тоже постоянно бросает. А потом, как новый бурный роман у него, снова начинает. — М-м-м, ну у меня только один роман, — со странной интонацией говорит Альфред, глядит задумчиво в сторону, будто обронил слова случайно и теперь не при делах. Артур косится на него в немом замешательстве. Забывает резко, к чему вообще вёл разговор. Что это, нахрен, за вбросы такие? Без драматичных вставок уже и покурить нельзя? Вот так просто взять и между делом ткнуть под нос напоминанием, сколько они уже — друг по другу и неизлечимо. Страшно-то так. Вспомнить можно действительно многое — такое, в которое лицом как в стеклянную крошку, как лезвием по старому рубцу. Даже сейчас они стоят у Капитолия, на который Артур может обернуться и будто невзначай сказать — помнишь, как он горел от моей руки? — Как у тебя с начальством новым? — переводит тему Артур — от греха подальше. — Ну, точно получше, чем с предыдущим, — Альфред невесело усмехается и ещё невеселее втягивает дым. — А так даже не знаю, блин, ну он… Дед? Прям сильно дед. И он постоянно падает. — Ты хоть не ржёшь в эти моменты? Бессовестный, вот никакого уважения к пожилым. — Неправда, я не ржу, когда падаешь ты. — Сейчас ты упадёшь, случайно и несколько раз. — Блин, а ведь подумать только, — Альфред изумлённо круглит глаза, — он такой древний, но он ведь гораздо младше тебя? Как же это жутко. — У тебя с головой совсем уже беды? Ничего, что он и тебя младше? — Артур отвлекается на донёсшиеся из холла крики на итальянском, прислушивается, надеясь не услышать грохочущий приближающийся топот. — Выделываешься тут только потому, что выглядишь как вечный студент колледжа. Альфред шумно шмыгает носом. Разглядывает с любопытством и молчит, обдумывает что-то — обычно никогда ничем хорошим не заканчивается. — Ты тоже хорошо выглядишь, чё ты. — Вот это да, вот так спасибо, — Артур поражённо разводит руками, чем вызывает на лице Альфреда улыбку. — Это ж через какую жопу ты загнул, чтобы сделать мне комплимент. Альфред хихикает. Всё ему весело, всё ему цирковой шатёр на колёсиках. Он сегодня на заседании опять сцепился с Брагинским в этой их жуткой манере — без криков и ругани, а на желчных тонах и ядовитых улыбках — и Артур, искоса наблюдавший за ними и готовившийся в случае чего подскочить и кинуться их разнимать, в очередной раз поразился, как быстро стирается с Альфреда шумный балагур и затейник, когда мгновение — и он уже язвительный ублюдок с прицельными взглядами, выискивающими слабые места для удара, опасный блеск в глазах и вздёрнутый краешек ухмылки, как порез неосторожный, как маскировка для усыпления бдительности, чтобы никто никогда не предугадал момент, когда он вдруг наставит пистолет — а он может, Артур при подобном присутствовал лично. Господи, да если однажды жажда завоеваний и подчинения — перенятая не от лучшей ролевой модели в его жизни — всерьёз сорвёт ему и без того безрассудную башку, то прощай, мироздание, — от них всех останется только пепельный след. — Пошли в KFC? — предлагает вдруг Альфред беззаботно. Артур удивлённо моргает. Ну что за шебутная немыслимость, и Альфред ведь по жизни так — одной ногой на заседании взахлёб обсуждает вопросы экономики и вооружения, пока другой катится на скейте в восхитительное разгильдяйство. — У тебя совсем всё плохо с госдолгом, что ты даже не можешь себе позволить сводить меня в ресторан? — Как грубо, — Альфред разочарованно цокает. — Как будто ты у нас не в долгах. Сколько там фунтов стерлингов уже накапало? — А ты мои долги не считай! — Артур пихает Альфреда в плечо, задетый больной темой. — Ты только и ждёшь, чтобы я без штанов остался. — Ну-у-у… — Альфред загадочно лыбится, и до Артура доходит, что он ляпнул. — Скажем так, это всегда приятный сценарий для меня. — Ты кошмарище. — Но я никогда не ищу повода посмеяться над твоим положением! — Альфред негодующе трясёт указательным пальцем. — Я, между прочим, тебе помочь хотел, когда в сорок седьмом просил передать мне решение вопроса Греции и Турции! — Да ты просто хотел взять ещё парочку стран под свой контроль и выставить себя благородным спасителем бедствующих, — скептично кривится Артур. — Да я хотел облегчить твоё финансовое бремя! И избавить тебя от шквала критики твоего империализма и твоей инвертен… Интверне… Да блять! — Альфред встряхивает раздражённо рукой. — Интервенции Греции! — Чш-ш, слишком сложные слова, не утруждай себя, — Артур успокаивающе поглаживает Альфреда по руке, сдерживая смешок. — Я могу сводить тебя в ресторан, — подытоживает Альфред серьёзным припечатывающим тоном. — Но на самом деле я на заседании сильно захотел вишнёвый пирожок. — Пирожок — это святое, погнали, — понимающе кивает Артур и машет рукой над головой, будто тормозит воображаемое такси. Одёргивает сам себя и спешно убирает руку в карман — опять решат, что он общается с кем-то невидимым. Альфред вроде только перестал его подкалывать, и стало ещё хуже — насмешки сменились тяжёлой обеспокоенностью, будто здравый рассудок Артура ставится под сомнение, и в принципе ему хочется вызвать скорую или такси домой. — И твистер хочу, — Альфред прищуривается, наткнувшись на недоумевающий и слегка испуганный взгляд. — Это лепёшка такая свёрнутая. — А. — У тебя флешбэки от слова “твистер”, да? — А у тебя нет? — Ну не знаю, было весело. — Да прям невъебаться как — мне защемило спину, а ты порвал штаны, — Артур приваливается плечом к колонне и выдыхает размеренно дым. — Ты в KFC будешь на экранчике этом сенсорном заказ делать? — Ну… Да?.. Так удобнее? — Ладно, но нажимать всё будешь сам, — Артур ёжится в сомнении. — Чтобы не было, как в тот раз. — Когда ты нечаянно заказал пять вёдер картошки и вопил на всё кафе? — А тебе нравится вспоминать это, да? — Так я ж не издеваюсь, — Альфред бессовестно хрюкает. — Ну, только если чуть-чуть. — Поросёныш. — Просто это забавно, как ты, начавший когда-то индустриальную революцию, шарахаешься от касс самообслуживания и прочих прогрессивных штук, — Альфред опускает взгляд, задумчиво ведёт подошвой по краю ступеньки. — Помнишь, как я при тебе забронировал билеты в кино через телефон? Я думал, ты меня на костре сожжёшь или типа того. — Да иди ты! Я просто долго адаптируюсь под новшества, — Артур берёт себя в руки, чтобы не надуться позорно. — И потом, одно дело перейти с лошадей на двигатели, а другое — полностью перестроиться на цифровой мир. — Это да, ты до последнего не хотел начинать расплачиваться картой. — Зато ты бы всё на свете перевёл в электронку! А если какой-то косяк с картой, то куда ты её вставишь, в задницу? Как можно вообще не иметь при себе наличку? — Неправда, я ношу! — Альфред осекается, недоверчиво сощурившись со своих же слов. — Вроде. Надо глянуть. Он зажимает в зубах сигарету и лезет в карман пиджака, вытаскивает кошелёк — со Спанчбобом, господи, какой позорник — раскрывает и перебирает натыканные в отделы карточки, отыскивая среди них хоть одну банкноту или монетку. — Чё за мусор у тебя тут? — Артур перехватывает руку Альфреда и тянет его кошелёк к себе, хмурится, вглядываясь в заложенную под прозрачную плёнку бумажку. О господи, лучше бы он не умел читать. Это не просто бумажка, а вырезка из американского журнала “Time”, пожелтевшая от времени и потрёпанная по краям. Майская статья 1939-го года, Артур читает этот текст, как и тогда — в ужасе и неверии. Краеугольным камнем британской внешней политики является, прежде всего, сохранение интимных, дружеских отношений с США. Артур поднимает на Альфреда полный отчаянной усталости взгляд. — Ты серьёзно? Тебе до сих пор с этого весело? — он закатывает в бессилии глаза. — И сколько ещё лет ты будешь над этим ржать? — Да где же тут ржака? Золотые слова, храню их почти у сердца, — Альфред с хрюкающими смешками закрывает кошелёк и прячет обратно в карман, затягивается и выдыхает дым с дурацкой улыбочкой. — Но мы молодцы же? Всё сохраняем, никого не подвели. — Какой же ты дурак, господи. — Будем сегодня вечером сохранять интим? — Твой флирт с годами становится только ужаснее, — качает головой Артур, докуривает и выбрасывает окурок в урну. — Блин, мне перед кафе твоим надо заехать переодеться. — А что не так с твоим нарядом? — Не хочу я в деловом костюме есть лепёшки, — бурчит Артур, морщась и поправляя галстук. — Ты в деловом костюме в Темзе пытался поймать рыбу в пивную банку. — Не помню — не было. — Снято на видео — было. — Что? — Что? Альфред с невинным видом тоже бросает свой окурок. Оглядывается, смотрит выжидающе, улыбается очарованием без подвоха. — Я рад, что ты приехал, — говорит он так просто и так тепло, что хочется за руки потянуть и покружиться. Странные признания — вроде ничего простреливающего, фраза почти обыденная, но не даёт съязвить или сказать что-то вроде “ну а как бы я не приехал на общее собрание, дуралей”. Не сейчас, когда на Альфреда смотреть хочется неотрывно, солнце не выдерживает и исцеловывает его бессовестно, высвечивает по контуру, будто чудесное видение, и Артур только сейчас замечает, что дождь закончился. Назойливое и вышитое золотом, мажет медовым облака и лезет без спросу в глаза — но Артур отчего-то не противится, улыбается ответно и лишь подставляет козырьком ладонь, прикрываясь от лучей.