Они не знали, что мы семена: В объятиях Тьмы

Лес дышал тяжёлым, вязким туманом, словно тот пытался удержать его в своих объятиях. Едва уловимое движение листвы и трав казалось медленным, ленивым, а звуки — приглушёнными словно мир не хотел разрушать покой этого мрачного ненастного утра. Высокие сосны стояли как молчаливые стражи, их кривые ветви протягивались друг к другу, образуя своеобразный купол, через который солнечный свет едва пробивался бледными полосами. Молодой эльда, облачённый в синий бархатный плащ, шагал по узкой тропе, ведущей к невысокому холму, где нашла свой последний приют Наниша.Земля под ногами была мягкой, усыпанной опавшей хвоей, которая издавала слабый запах смолы. Вокруг царила неестественная тишина: даже птицы избегали этого места и не выводили своих протяжных мелодичных трелей. Только редкое потрескивание веток под ногами эльфа нарушало безмолвие, но звук этот гас почти сразу, поглощённый густым туманом, который, казалось, становился всё тяжелее. Он шёл медленно, будто оттягивая неизбежный момент. Букет белоснежных лилий, что обильно цвели в Имладрисе в это время года, покоился в его руке, их хрупкие лепестки трепетали на ветру. Это место стало частью его мучений — каждый шаг сюда напоминал о той, кто была для него судьбой и смыслом, и о том, как несправедливо она ушла. Её имя звучало в его мыслях, как тихий шёпот, который он не мог заглушить. Когда он дошёл до вершины холма, сердце его забилось сильнее. Здесь, на месте её покоя, всё дышало тишиной и умиротворяющей простотой. Могила Наниши, выложенная из белого мрамора, казалась частью леса: гладкий камень словно впитывал бледный свет утра, отражая его мягким, почти призрачным сиянием. Простая и без украшений, она была подобна песне, исполненной в полутона — её красота была в сдержанности, в искренности, в том, что говорило о ней больше, чем любые изысканные узоры. Но что-то было не так. Его взгляд задержался на плите, и беспокойство мгновенно охватило его, холодной волной пробежав по всему телу. Мраморная плита была сдвинута, её гладкая поверхность теперь лежала под углом, открывая разрытую землю под ней. Элрохир замер, не веря своим глазам. Он сделал несколько шагов вперёд, и увиденное окатило его ледяной волной ужаса: могила была пуста. Его дыхание стало частым и тяжёлым. Тревога сжала сердце ледяными цепкими лапами, мысли путались. Кто осмелился нарушить её покой? И главное — зачем? Сердце сжалось. Это место, всегда пропитанное печалью, теперь внушало тревогу. Элрохир медленно опустился на колено, его пальцы скользнули по влажной земле. Она была рыхлой, как будто её побеспокоили совсем недавно. Взгляд эльфа метнулся по сторонам в поисках ответа. Но вокруг — лишь безмолвие и густая зелень леса. Он шепнул её имя, едва слышно, словно лелея в душе надежду услышать ответ. Но ответом ему была лишь звенящая тишина — едва уловимая и страшная, запутавшаяся в седых прядях тумана. Слабый ветер прошелестел в кронах, не принеся ничего кроме холодного прикосновения пустоты. «Это невозможно…» — мысль пронзила его разум, холодная и неотвратимая, как внезапный порыв зимнего ветра. Тревога медленно окутывала его, как густой туман, незаметно проникала в каждую мысль, не оставляя места для спокойствия. Элрохир сжал в руке букет, сминая хрупкие лепестки лилий, их едва уловимый аромат утонул в сыром воздухе. Он ещё раз окинул взглядом разрушенное место, где некогда покоилась та, чьё существование наполняло смыслом его бесконечно долгую жизнь. Теперь здесь не было ничего. Ни покоя, что раньше оберегал это место. Ни грусти, что некогда наполняла воздух мягким, терпким оттенком утраты. Даже воспоминания о ней, о её голосе, улыбке и том едва уловимом тепле, которое она привносила в мир, казалось, растворились в тумане. Это место больше не дышало её присутствием, не хранило её образа, как лесные тропы хранят следы шагов. Вместо этого осталась лишь пустота — холодная, безликая, пугающая своей всепоглощающей тишиной. Эта пустота словно звала его, холодным эхом разливаясь в сердце. Она не молчала — она кричала. Настойчиво, требовательно, призывая разгадать её зловещую тайну. Элрохир решительно поднялся, глядя на разорённое место. Элрохир бросил измятые цветы на землю. Повернувшись, он быстрым шагом направился к отцу, его мысли теперь сосредоточились на одном — найти ответы.

*****

Ночь окутала лес плотным, густым мраком. Небесное полотно раскинулось высоко над кронами, усеянное сияющими осколками далёких звёзд. Полная луна, окутанная пеленой приближающегося тумана, едва пробивалась сквозь переплетение ветвей, отбрасывая слабые блики на землю. Ночное небо напоминало иссиня-чёрный холст, на который неизвестный никому художник случайно пролил краску, разлившуюся тысячами звёзд — таких далёких и таких холодных. В центре поляны, сокрытой глубоко в сердце Темнолесья, пылал костёр. Его пламя вздымалось высоко, разрывая густую завесу ночи и окрашивая пространство вокруг в оттенки золота и алого. Жар от него исходил тяжёлыми волнами, заставляя воздух дрожать. Вокруг костра стояли фигуры в тёмных плащах, капюшоны скрывали их лица, а свет пламени, играя на ткани, придавал им какое-то страшное величие. Они казались частью этого древнего леса, рождёнными из его теней и преисполненными его силой. Факелы, расставленные по кругу, горели ровно, их пламя едва колебалось, будто повинуясь ритму голосов друидов. Тени, отбрасываемые ими, кружились по стволам деревьев, сливаясь и распадаясь, как неясные образы из тревожного сна. Никаких звуков леса — ни шороха листвы, ни крика птицы. Только тихий, монотонный напев разливался по поляне, звуча на древнем языке, не котором говорили их предки, говорят ныне, и будут говорить те, кто придёт следом. Это был язык, что соединял времена, голос, проникающий в саму суть леса, в его корни и ветви. На земле перед костром лежала девушка. Её фигура казалась эфемерной, тонкой и призрачной, словно сотканной из лунного света. Тело покоилось на ложе из переплетённых ветвей и трав, устланном лепестками лесных цветов. Белые колокольчики, разложенные вокруг её головы, образовывали изящный венец. На плечах и груди лежали звездчатые цветки ясменника, мерцая в отблесках огня. Лепестки лунника, блестящие словно монеты, были разбросаны по всему ложу, придавая ему таинственное сияние. Её белоснежное одеяние, лёгкое и невесомое, переливалось в мягком свете костра. Кружевные узоры на ткани напоминали тонкие линии инея, лёгкие и мимолётные, как дыхание зимнего утра. Лицо девушки, бледное и неподвижное, хранило печальную и нежную красоту, словно само время застыло в её чертах. Медные волосы мягкими волнами спадали на ложе, переливаясь тёплыми отблесками огня. Тонкие руки, сложенные на груди, украшал браслет из нитей плюща. Серебряные руны, вплетённые в него, мерцали, отражая свет пламени и свет далёких холодных светил одновременно. Друиды стояли в кругу, воздев руки к небу в немом призыве. Их голоса сливались в единый напев, ритмичный, почти дурманящий. Звуки их пения сплетались с треском костра. Среди них выделялся мужчина, стоящий ближе других к пламени. Плащ тяжёлого тёмного цвета обрамлял его широкие плечи и спускался к земле, сливаясь с ночными тенями. Отблески костра, то яркие, то угасающие, освещали строгие черты его лица, в тени ниспадающего на лицо капюшона мерцал взгляд холодных властных глаз. Неожиданно напев оборвался, и друиды замерли. Тишина, упавшая на поляну, казалась оглушительной. Из круга вышли две фигуры. Они подошли к ложу, где покоилась девушка. Тот, что был выше, остановился у самого её изголовья. Второй остался стоять позади, его фигура почти зловеще выделялась на фоне костра. Высокий медленно опустился на колени. Откинув капюшон, он обнажил лицо — напряжённое, исполненное странного смешения благоговения и холодной решимости. — Кровь её врага… — произнёс мужчина. Он поднял руку, в которой блеснул узкий клинок, тонкий и изящный. Лезвие мелькнуло в свете костра, прежде чем он уверенным движением полоснул себя по ладони. Тёмная кровь заструилась по его пальцам, капля за каплей пропитывая белоснежное одеяние девушки. Алые следы расходились по ткани, оставляя причудливые узоры. Они пропитывали её платье, пятная его чистоту, наполняя новой, пугающей жизнью. Огонь в костре вспыхнул ярче, его языки взвились вверх, окрасив ночь в яркий, почти ослепляющий алый свет. Лес вокруг задержал дыхание, застыл в ожидании. Мужчина опустил руку, и по его лицу скользнула мрачная тень. — Кровь её рода… Из тени на поляну выволокли старца. Он, облаченный в потрёпанное серое одеяние, выглядел измученным и слабым. Его худое измождённое тело подводило, он едва держался на ногах. Лицо, изрезанное морщинами, хранило годы прожитых лет и бесчисленных тягот. Его кожа, сухая и бледная, напоминала выжженную землю, а губы были сжаты в молчаливой решимости. Длинные седые волосы, растрёпанные и спутанные, ниспадали на плечи, скрывая тощую старческую шею, тонкую, как ствол иссушенного дерева. Глаза старца, яркие и проницательные, сверкали, словно далёкие звёзды, поглощённые мраком ночного неба. В них не было мольбы или слабости, только непреклонная сила, что некогда возвышала его над прочими. Древняя магия, всё ещё тлеющая в глубинах его существа, искрилась в этом взгляде, подобно углям костра, который больше не может пылать так ярко. Перед ними стоял не просто человек, но тот, кто некогда был великим. Его сила могла покорять не только племена, но и природу, подчиняя её своей воле. Теперь же величие обратилось в тягость, а он сам стал жертвой тех сил, которыми повелевал. Сломленный, но не покорённый. Его взгляд, полный горечи и сожаления, задержался на девушке, лежащей у костра. — Полдон, прошу тебя, остановись! — вымолвил старик, его голос звучал слабо, надрывно, будто любое слово могло стать последним. В его глазах блеснули отчаяние и тихая мольба, отражение угасающей надежды. Он неотрывно смотрел на фигуру у костра, пытаясь достучаться до неё, желая остановить то, что, казалось, уже невозможно предотвратить. — Молчать, Эрданар! — рявкнул Полдон, с презрением глядя на старика. Друиды схватили старика за руки и потащили к костру. Его шаги были неровными, ноги подкашивались. Эрданар пытался сопротивляться, но его измождённое тело не оставиляло ему ни малейшего шанса. Костёр, пылающий в центре круга, отражался в его глазах, наполняя их алым светом. В его взгляде не было страха — лишь бесконечная горечь. Оказавшись у ложа, старика заставили опуститься на колени. Пламя костра взметнулось, отбрасывая на его лицо пляшущие отблески. Ветер трепал его седые волосы, спутанные и рассыпавшиеся по плечам. Он поднял глаза к девушке, её лицо было неподвижным, почти умитротворённым, и в этот момент во взгляде Эрданара появилась тихая боль. — Прости меня, Наниша, — произнёс он хрипло, его голос едва перекрывал треск пламени. — Если бы я мог… если бы я мог. Его слова растворились в воздухе, подхваченные ночным ветром. Голова старика опустилась, плечи подрагивали от безмолвных рыданий. Полдон сделал шаг вперёд. В его руках поблёскивал ритуальный клинок, узкий и гладкий, покрытый древними рунами, светящимися мягким зелёным светом. Его взгляд был холодным и бесстрастным. Он остановился напротив Эрданара и поднял клинок, но не спешил. Полдон наклонился к Эрданару, а костёр вдруг вспыхнул ещё ярче, озаряя их фигуры. Ритуальный клинок лёгкий и бесшумный опустился, оставляя на воздухе невидимый след. Старик вздрогнул, но не произнёс ни звука. В последний миг он вновь обратил взгляд к девушке, его губы шевельнулись, но слов уже никто не услышал. Голова старца склонилась, а огонь в костре взметнулся до небес, осветив поляну прощальным всполохом. Полдон выпрямился, держа окровавленный клинок. Эрданар остался лежать на траве, его худое, измождённое тело застыло в вечном покое. Алая кровь медленно растекалась по земле, впитываясь в траву. Поляна замерла, звуки исчезли, и даже костёр, до этого бушевавший ярким пламенем, словно потерял свою мощь, теперь лишь тихо потрескивал. Воздух наполнился тяжестью, пронзительным молчанием, в котором ощущалось завершение чего-то неизбежного. Земля, что хранила род Эрданара веками, теперь приняла его в последний раз. Полдон вытер клинок о подол своего плаща быстрым почти небрежным движением. В его глазах не было ни сожаления, ни триумфа, только ледяное равнодушие. Для него эта жертва была необходимостью. Шагом на пути к великой цели. Он поднял голову, взглянув на фигуру девушки, лежащую у костра, и его голос, низкий и уверенный, разорвал тяжёлую тишину. — Его Тьма, его великая сила — то, что вернёт славу нашему народу, — произнёс он, словно подводя итог. Полдон вытащил из складок своего плаща массивный перстень с чёрным обсидиановым камнем. Камень блеснул в свете догорающего костра, отразив алые отблески пламени. На его поверхности, гладкой и тёмной, словно ночное небо без звёзд, мелькнуло нечто, что на мгновение привлекло взгляд Полдона. Он задержал дыхание, но лишь на миг, затем уверенно подошёл к девушке. Он поднял её холодную руку и надел перстень на её тонкий палец. Тишина поляны стала ещё более гнетущей. Камень перстня на мгновение блеснул, отражая свет костра, а затем потух, словно растворившись в окружающей тьме. Полдон выпрямился, опустив руку девушки обратно на её грудь, и на мгновение замер, глядя на неё сверху вниз. Воздух вокруг задрожал. Костёр, до этого тихо догоравший, вспыхнул чёрным пламенем, его языки выгнулись против ветра, треск разорвал ночную тишину. Тени, отбрасываемые огнём, закружились по поляне, извиваясь и меняя очертания. Земля под ногами застонала, низкий утробный гул прошёл по поляне. Лес, до этого застывший в мрачной тишине, ожил. Листья деревьев зашептали, их голоса наполнились злобой, а в шёпоте слышались древние тёмные проклятия. Ветер поднялся внезапно, закрутив воронку из пепла и листьев, направив её к ложу, где покоилась девушка. Тело Наниши вздрогнуло, её грудь судорожно поднялась. Глаза распахнулись резко, наполненные густой, всепоглощающей тьмой. Она села медленно, движения были резкими и неестественными, как у куклы, которой только что подарили жизнь. Тёмные глаза девушки обвели поляну. Они были пустыми, холодными, в них больше не осталось ни следа от прежней Наниши. Этот взгляд не выражал ни любопытства, ни боли, только безразличие, в котором таилась бездонная темная сила. Костёр взметнул новые всполохи, угли взлетели высоко в небо, но пламя больше не дарило света. От него веяло тьмой, способной поглотить даже звёзды над головой. Полдон наблюдал за её пробуждением, не дрогнув. Друиды, один за другим, медленно опустились на колени, склоняя головы в глубоком поклоне. Их руки, ранее воздетые к небу, теперь легли на землю. — Да здравствует наша королева, Наниша из рода Лаэриндэ, — разнеслось по поляне, их голоса слились в единый хор, полный почтения и трепета. Едва заметная улыбка тронула её губы, лишённая радости или тепла, но полная мрачного торжества.