ДЗИГЕН ДАЙСУКЕ. Детство, Отрочество, Юность, Зрелость.

Прошло ещё три года. Я до сих пор маялся среди блох. Что ж, это меня не тревожило. Хорошо, что года два назад забрали Донко. Он мозолил мне глаза после того случая. Каждый вечер я доставал украденный пистолет из-под половицы под кроватью и любовался. Меня всё в нём притягивало и возбуждало. Сбоку ручки я прочитал небольшую надпись — марку пистолета, «Магнум». Мне не раз хотелось всех тут расстрелять. Наверное, я стал слишком нервным. Но пуль в этом пистолете не было, да и правила морали я хорошо знаю. Утром, зимой, второго декабря, я шёл по коридору, облитый бледным светом из окон с улицы. Настроение было паршивое, впрочем, как и обычно. Тут дорогу преградила громадная тень. Сколько лет знаком с Ямозо, а он не меняется. Всё такая же жирная дрянь. — Плакса, ну-ка, прочь с дороги! — рявкнул на меня он. Однако, за много лет он перестал быть для меня авторитетом. — Обойти не можешь? — буркнул я осипшим голосом. С некоторого времени я начал ощутимо сипеть. Как меня только не обзывали — Горбатый, Лохматый, но только не плаксой. Этого я простить не мог. — А чего ты придираешься? — великан сурово повёл плечами и свалил меня с ног мощным ударом по щеке. Меня прорвало, да так сильно, будто в душе я был не человек, а смертоносный дьявол. Я вцепился Ямозо в лицо и двумя коленями пнул под рёбра. Враг согнулся пополам и с хрипом упал прямо на меня. Все блохи, гуляющие по коридору, взорвались криками, и, когда начали делать ставки, послышались шаги. — Так, что здесь происходит? — из ближнего кабинета вышла молодая замдиректора, миловидная девушка в очках. Но недооценивать её не надо — она одним рывком поставила на ноги слона Ямозо и подняла меня, пришибленного, за локоть. — Дайсуке опять дерётся, Акасура-сан! — злобно оскалился враг и, в подтверждение своих слов показал царапины моей ненависти на его громадных щеках. Женщина раздосадованно вздохнула и, не отпуская моего локтя, повела меня в свой кабинет. Я мрачно остановился в проходе, понимая, что теперь меня в очередной раз накажут розгами и спустят в подвал отсиживать задницу на холодном полу, но сейчас директора не было в школе, и Акасура-сан не преминула этим воспользоваться. Замдиректора села за широкий стол в просторном просто обставленном кабинете и пригласила меня внутрь взмахом руки. Я вошёл и запер за собой дверь, облегчённо опустив сутулые плечи. — Садись, Дзиген. Я сел напротив неё на табуретку, отрешённо скрестив руки на груди и опустив голову. — Тебя что-то гложет? — проницательно спросила она, поправив очки. — Он первый начал, — вместо ответа скупо оправдался я. — Я знаю, — невозмутимо произнесла Акасура-сан. — Но я задала совсем другой вопрос. Мы помолчали. Она что, думает, я ей просто так признаюсь? — Нет. — Дзиген, — женщина протянула руку через весь стол и подняла на себя моё лицо пальцами за подбородок. — Я уже много лет здесь работаю. И в качестве психолога тоже. Неужели я не могу не заметить изменения в тебе? Я отодвинулся от неё, потому что она слишком сильно задела моё личное пространство. — Ты зачем-то держишь эмоции в узде, — Акасура-сан убрала руку и села обратно, как ни в чём не бывало, хотя взгляд стал более сочувствующий. — Если хочешь, я могу оставить эту тему. — Оставьте, — решительно ответил я, а внутри всё так и стремилось назадавть ей кучу вопросов, начинающихся с «Почему?..» — Ладно, — покорно согласилась замдиректора. — Только, я тебя прошу, драка — не лучший способ расслабиться. «Кто бы говорил» — сердито подумал я. — И ещё, — остановила меня она, когда я уже собрался уходить. — Пожалуйста, прекрати курить на заднем дворе. Иначе у тебя совсем осипнет голос, или того хуже, заболеешь раком. Тебе всего шестнадцать лет. Единственное, что я тогда подумал, было «А, так вот почему у меня сипнет голос!» *** Через полгода я сбежал. Не знаю, что меня побудило к этому бездумному плану, но я хотел новой жизни, другой обстановки, горячих ощущений. Нельзя получить всё это, находясь в сером обществе блох. С собой я прихватил только «Магнум», и бежал через забор по пыльной жаркой улице. Солнце палило так, что окна пылали белым огнём, а воздух трещал и размазывался по телу, отказываясь нормально проходить в лёгкие. Я достаточно далеко убежал, и теперь шёл по трассе, вглядываясь в размытую серую даль. Я не знал, что будет дальше. Через час я пожалел, что ушёл. Но возвращаться было бы стыдно для меня. Жара достигла пика, пыль накрыла меня волной. Воздух дрожал, будто под землёй горел огромный адский пожар. Но я шёл в непонятное, но, вероятно, светлое будущее. Примерно дня три я просто скитался по окрестным городам, пока не дошёл до Токио. Меня поразил его громадный вид. Если представить, что весь город — это челюсти, то состоял он только из одних клыков — высоток. Я изнывал от жажды и голода так, что меня ломало. Я подбирал бычки и поджигал их об ещё тлеющие окурки в мусорных корзинах на улице. Курение помогало мне забыть о голоде, но горло всё равно пересохло и саднило. Я пару раз просто отключался от жары. Неверное я время выбрал для побега… «Магнум» под рубашкой нагрелся и оставлял на моей груди ожоги, но я не выбросил его. Я слишком сильно к нему привязался, чтоб потом забыть. В одну ночь мне пришлось им воспользоваться в первый раз в своей жизни. Ночь в Токио слишком светлая. Как день, только искусственный, без жёлтого оттенка солнца. Всё ещё было жарко, но не так сильно. Я не спал. У меня ужасно ныли ноги, хотелось их просто отрубить. Я сидел на улице, прижавшись тощей спиной к скамейке, и курил. Внезапно послышался визг покрышек. У меня даже уши заложило. Я посмотрел на дорогу и поразился. По дороге скакали два военных автомобиля. С крыши одного стрелял человек, но не из автоматики, а из обычного пистолета, «Вальтера». Из окон преследователей тоже высунулись пара человек и пускали целые гоненные залпы. Я аж вскочил. Ноги сразу перестали болеть, и я понёсся им вслед. Я не хотел пропустить ни секунды перестрелки. Естественно, они далеко оторвались от меня, но потом я услышал грохот и скрежет металла — передняя машина резко врезалась в стену. Человек, сидящий на её крыше, мотнулся и хорошенько ударился головой об кирпичи. Преследователи остановились и выпрыгнули из своего автомобиля. Один из них достал из-за пазухи пистолет и возвёл курок. — Никогда не любил русских, — плюнул он и направил дуло на безвольно распластавшегося по асфальту стрелка. У меня сердце чуть через горло не выпрыгнуло. Я достал «Магнум» из-за пазухи и схоронился за углом, внимательно наблюдая. Он меня заметил. Видимо, ему сейчас было плохо, но нетвёрдой рукой он достал из-за пояса горсть пуль и бросил их мне. Я растерялся. Так, Дзиген, возьми себя в руки. Меня заметили враги, но не увидели, я слишком хорошо спрятался. Но это ненадолго их отвлекло. Я не умел заряжать пистолет. Но мои руки уже будто знали это, и через секунд пять я вылетел из своего укрытия, ужасно дрожащими руками взведя курок. В ушах шумело, перед глазами разливалась чернота. Я услышал, как раненный произнёс тихо: — Три десятых секунды, похвально, парень… Я взял пистолет в левую руку и положил палец на спусковой крючок. — Парень, ты не на тех напал, — пробасил левый стрелок. — Брось пистолет. Иначе я вышибу из тебя мозг. Не люблю злых людей. Вот честное слово, то, что я выстрелил, было явно не чистой случайностью из страха. Послышался шорох упавшего тела. Я не смел поднять глаз. Но через чёлку я чётко видел второго, с автоматом. Он начал стрелять, и лицо у него при этом было звериное. В этот момент я будто стал сверхчеловеком. Ловко уворачиваясь от очереди я повернул колесо своего пистолета и выстрелил ещё раз. Я упал в унисон со вторым стрелком. И потерял сознание.