Че по чем

«Что осталось от меня?» подумала Альбина разочарованно, откинув голову на сиденье, несильно ударившись об мягкую обивку. Ленин обратил внимание, целуя обнаженное плечо нежно, пытался поймать отсутствующий взгляд. Родионова застегнула на три последние пуговицы рубашку механически. Паша искренне пытался разными способами допытаться, что случилось за эти несколько дней, но Родионова не отвечала, даже не увиливая от вопроса, просто демонстрировала нежелание. А на вопрос, как у дядьки здоровье, непоколебимо ответила, что все лучше всех, будто ничего не случилось. А все же трахаться в машине неудобно, отметила Родионова, разминая спину. Если она затекает, то подумать тошно. — Кто удивляется тому, что у больницы стоят машины скорой помощи или катафалки? Да никто, мне кажется, — вслух рассуждал Паша, заворачивая на крутом повороте. Он часто комментировал происходящее вокруг, чтобы заполнить неуютную тишину. С этим бы и радио справилось, но оно не работало по причине того, что магнитолу несколько дней назад уволокли, вскрыв машину. Вот и все, ни авторитета, ни привета, ничего не боятся и нечего бояться. Всего-то стоило оставить дорогое портмоне под лобовым. Они ещё до этого решили собраться где-то в этих числах и провести время вместе, вчетвером. Никто не отменил эту встречу ни по телефону, ни на словах, что сейчас было бы Альбине исключительно приятнее. Паша об этом и вовсе забыл, но он не искал в этом повод успокоения души или открестится. — Походу, мы первые. — Если никого не будет, то просто покатаемся. А так, — она отодвинула кресло, нажав на рычаг под сиденьем до упора, развела руками неопределённо. — подождём. У тебя ещё остался аперитив женьшеневый? — Должен быть, под сиденьем посмотри, — они столкнулись руками в поисках бутылки, но Родионова дала понять, что справиться сама, и помощь ей в этом не нужна. — Ты же ходила к Славе? — И? — Может, позвонишь? — Альбина не сказала, что диалог ни к чему не привёл, как и о том, что это отчасти стало причиной ее непотребного состояния, в котором она заявилась к парню, как к себе домой, среди ночи, напугав его родителей. Будто на короткий промежуток вернулась в свои тринадцать. Тогда это ещё все ново, интересно, а парни на два года старше кажутся взрослыми и опасными. Сама взрослеешь быстрее. Посидеть у кого-то дома под пластинки — ретро, а вот выкупить кассеты «Красной плесени» в ларьке и гонять их пиратки на магнитофоне, распивая сладкую Vimto (Хотя чаще женьшеневый аперитив, как раз) — да, это был предел мечтаний и так сильно походил на американские фильмы, которые приоткрывали завесу фантомной сладкой жизни. Хорошо везде, где нас нет. — А ты так и не сказал, как вы с Яриком познакомились, кстати, — перевела тему Родионова, отчего Ленин скривился, даже не стараясь это скрыть. — Мы поехали с другом, царство небесное, в казино в Москву по… Кажется, это была зима ранняя, декабрь. На его деньги, он тогда срубил достаточно много, но свято верил, что большие суммы целиком и полностью себе оставлять нельзя, а на благотворительность — скучно. Местный Мавроди в малиновом пинжаке и с цитатами Кеннеди. Поехали к Вите Северному, только открытое на пепелище, через своячников, было отличным вариантом и не таким ещё громким, как «Шайба». — А на чем срубил? — Автоугон. У нас тогда только парк автомобилей появился, ну, и мы сразу с Европы «Немцев», — он махнул небрежно ладонью, неопределённо очертив круг, она угадала в этом Люберцы. — парень подтянул, делили достойно. Родионова улыбнулась коротко. Пашу больше было не противно слушать, это Родионова отметила, слова не казались такими множественными и ненужными, будто потерянными в сутолоке. У неготовность приоритете всегда было заработать бабок себе на красивую жизнь, при этом особо не напрягаясь. И чувство, что он ей врет не покидало девушку ни на секунду. И так каждый день, если даже не обращать внимание, то слух все равно цепляется. Отвратительно. — …И вышло, что приехали менты накрывать чего-то по нелегалу. Документы, ряд достаточно крупных полетело на этом, но Северы не дураки оба. Я к этому времени, чего не скажешь о Гоше, шнорер, денег загрёб нормально, жалко было отдавать-то. А делать нечего, сидеть даже пусть и сутки и того хотелось меньше, а там зреет протокол и за большим не постоит, моя тачка и так во временный записана была, пришлось ронять пятнашку и условиться на «Договориться потом». Тем сговорчивым ментярой стал Ярик. — И на чего договорились «потом»? — Так. Неприятно пятно моей биографии… — Так и я не моралист. — Знаешь, я лучше расскажу тебе лично, чем ты потом узнаешь это от кого-то другого. По нашему району проходило много инцидентов с наркотой, знаешь. А потом произошёл ряд облав в Орехово-Зуеве… — Ты сдал. У каждого в шкафу по десятку скелетов со стилетами. Он кивнул, выдохнув шумно, потушив окурок о дно жестяной банки в подстаканнике. Совесть — она лишняя в организме, а как аппендицит не удалишь, — соврать гораздо проще, но, увы, ни разу не лучше. — В каких кругах интересных ты общался… Я б по твоей роже рукой поаплодировала. — Да кто общался в «каких», те давно лежат, — с сожалением констатировал Паша, думая, что не единожды ему готовы были не словесно за все хорошее, им сделанное, пояснить. А дело было лишь в деньгах. — Таких угощают, такие себе наркоту никогда не покупают и в дома не стучаться. Будучи еще малолетним пацаном в вареных джинсах старшего брата, вдоволь он насмотрелся на то, как люди дерутся и наносят увечья друг другу. Синяки, гематомы, царапины, содранная кожа, хруст костей, влажный сбитый кашель, хлюпы пропитавшейся кровью одежды. А все из-за чего? Из-за того, что хочется халвы с пряниками послаще поесть, в Испанию съездить и пива попить с друзьями, людьми, которых считаешь друзьями. Семью, чтобы собственные дети не с пистолетами играли, как Воронов сам, эхо войны, найдя в лесу, парню тогда оторвало два пальца. Почему-то независимо от возраста мало кто может и хочет решать проблемы миром и словом. Ведь о позоре и попятной может кто-то узнать, нередко или по пьяной лавочке, или по трёпу бахвальных павлинов, а это абсолютно не солидно. В первую очередь о позоре знаешь и сам. Улица делает из человека либо героя советского союза, либо подлеца высшей марки. Такое не должны видеть дети. Потому что именно из таких детей вырастают впоследствии жестокие взрослые. Скрывающие свои недостатки, но уже не взглядом разряжая в тебя незримую обойму, а вполне ощутимую в отдаче каждой пули, поражающей тело, физической. — Сука… — Что? — Ты либо крестик сними, либо трусы надень, че нам так везёт, — плюнула Альбина, понимая, что выходящим из черного Мерседеса мужчинам достаточно было бросить взгляд в сторону машины, чтобы ее заметить. Без тонировки. Не прошло и пяти минут, как в пассажирское стекло постучали костяшками пальцев. — Я пойду с тобой. — Сиди тут. Я быстро. — Нет, заебался я сидеть, пока ты проблемы решаешь, а они только множатся, я понимаю, что ты многого мне не договариваешь, но хоть раз, дай я поговорю и… — Я сказала сидеть тут, че непонятного?! Дорого дело обходится, а проблемы не терпят. — Давай уедем? Ещё не поздно. — Поздно, — девушка выскочила из машины, громко захлопнув дверь. Она хорошо помнила те покровительственные нотки в голосе Зенина в их последнюю встречу, чтобы быть такой дурой и тащить за собой ещё кого-то, а ведь стоит толко попасть в зону внимания. Воронов и без того фигура, как оказывается, видная. Широка известная в далеко не узких кругах. — Альбиночка, детка, — Зенин ухмыльнулся самодовольно, подзывая жестом к себе, чтобы обнять за талию. В этом обращении не было нежности Воронова, только уничижение. — Теперь прямо кровь с молоком… Подойдешь? — спросил он, подмигивая. — Или боишься? Давай, иди. Неожиданная встреча, правда? — Весьма, — согласно кивнула Родионова, испытывая от этих объятий только чувство неудобства, особенно, когда чужие ладони на несколько секунд опустились на бёдра. — Мой двоюродный брат в Раменском два кафе купили и ресторан, обмыть приехали это дело, не хочешь присоединиться? Подышим воздухом свободы, а? — Извините, откажу, — она также отказалась от предложенных сигарет, в выборе между: быть или не быть, всегда бывает: была не была. — у меня тут встреча с друзьями совсем скоро. — А мы не против твоих друзей, — он ни на секунду не убрал ухмылку с лица. — Ты не бойся, никто никого не обидит. — Я все же откажусь, если можно… — Ты же понимаешь, что выбора у тебя нет, детка. Каковы у тебя друзья, — засмеялся Михаил, глядя девушке за спину. Альбина обернулась. Видела, как машина Воронова отдалялась все дальше, пока не скрылась из вида полностью. Он ее бросил?! — а мальчик-то твой уехал, какая жалость, а я надеялся познакомиться с кем-то из твоих друзей. Стало быть, расстроена встреча? Неужели поругались или он просто испугался? Конечно, он понял, что ты так просто и быстро никуда не пойдёшь, а приключения на свою задницу он может найти. Знакомые же номера, любера. Как хоть звать такого непорядочного мальчика? Слава? Паша? Оставил тебя на произвол судьбы, это нехорошо, это надо бы наказать… — Не трогайте его, — Зенин ухмыльнулся, она сделала выбор для себя, кем можно пожертвовать, жаль близких людей не как пальцев на руках в количестве. — И какая вам разница, кто это и как его зовут, я не собираюсь вам… — Если я захочу — ты мне все в подробностях расскажешь, вплоть до того, какие пошлости он шепчет тебе на ухо, а если не захочешь — то заставлю. Заступников у тебя больше нет, Алечка, круг сужается. Поэтому, не глупи. Если я спрашиваю, то я хочу получить ответ. Честь-совесть тем нужна, у кого власть да сила есть. Тем, которые два века готовятся жить и отмерили себе, да только сдохнут все равно так же, больше положенного срока не проживя. Сердце Родионовой забилось быстро. Взгляд исподлобья проскользил по высокой грозной фигуре. Понимание. Везет, как субботнему утопленнику — баню топить не надо. Это он приложился к тому, что был убит Крестный, как она раньше не заметила цепь на руке, или он одел ее именно сегодня, зная, где она будет? Но откуда… Об этом знал только Суббота. И тело. Зачем им его тело… Они с Батоно заодно?.. Конечно, иначе зачем ему давать племяннику деньги, семейственность. Это все было подставой: кафе, приехавший авторитет, вовремя Суббота рядом, чтобы поехать именно по той трассе, и слова Тима тоже, даже если кто-то из этих двоих догадался по чистой случайности, во что Родионова не верила, то второй знает наверняка… Верить некому, они все знают и нужна им Родионова живой ровно до того момента, пока они не увидят деньги живьём. Дальше — даже не расщедряться на запаянную цементом бочку, а так — развлечение наблюдать за ее потугами, как за детьми в песочнице из окна наблюдают родители. И ты после обеда приходишь к разрушенному песочному замку. Только в детстве ты видел в этом красивейший замок, в котором могли жить король со свитой, рыцарь с прекрасной дамой, и его падение подобно самой страшной трагедии. А когда вырос… Ты видишь только влажные комья песка и суглинок, а на остатки башен наступаешь ногой. Не дети, так время все равно сломает. — Вы имеете к этому отношение, — она ухватила мужчину на запястье. — Я? Никакого, — со смешком выдохнул сигаретный дым Зенин. Конечно, врет. Хотя, может, и имеет, такое же, как производители оружия к преступлениям им совершаемым… Ее он пугал гораздо больше Королева, потому что стоило тому задумать, как Зенин ловко это исполнял, не озвучивая. А в основном одним своим видом нервировал, стоя по левое плечо, будучи правой рукой, поясняя тонкие детали дел более, чем наглядно. От этого спину пробивал холодный пот. Его тяжелый и испытующий колючий взгляд заставлял съеживаться. Потому что все, о чем он говорит, по-настоящему. Со шкурóй тяжело против искренней исполнительности, когда тебя распирают и эмоционально, и физически эмоции и желания, которые ты не можешь затянуть и запрячь в узду. Он завёл ладонь ей за спину, подталкивая пойти с ним. «Все по-настоящему» не пытался себя даже разубедить Паша, выжимая педаль газа в пол, и не глядел в зеркало заднего вида. Ему взгляда хватило понять, что Миша, о котором, упомянула Родионова — не Королев. Осознание всей степени убыточности и неприятного страха приходило накатами в ужимках рук и ухмылки одних только глаз, но достигло своего апогея в молитве, чтобы смотрящий не заметил его, слышать не хотел он ее, а может, и не расслышал, что бог-то во время, в этом Паша был уверен более чем. Отходов же было — море. На знакомом поприще быть взятыми за шее, а им повод был даже не нужен, и с одним только по итогу. И тот кончится горсткой земли сверху.