Че по чем

С того случая на встрече выпускников прошло полторы недели. Альбина неспеша выходила из дверей «Бережка» почти что, как из дома, после непродолжительных разговоров с Королевым о настоящей властной ситуации в окраинах и Москвы и, что их эдакий план Барбаросса, надо исполнять оперативнее, а не курить план. Их диалог, как обычно, состоял из чужого монолога, ее номинального присутствия и периодического согласия. Чаще немого. — О, красотка, — выскочил из припаркованной машины Суббота, недвусмысленно намекая, чтобы поговорили они в салоне. Альбина догадывалась, что он подгадывал момент, чтобы с ней поговорить и искал любой предлог ее выцепить, но уж точно не рассматривала возможность, что он так нагло и в лоб исполнит задуманное. — У тебя шнурки развязались, — констатировала Альбина, ухмыльнувшись однобоко. Что-то капнуло на плечо. Она подняла глаза к небу - действительно, за то время, пока они сидели, небо окончательно затянула накрапывающая ещё с утра облачность. — Ерунда сущая. Не хочешь выпить кофе, как ты любишь, капучино с ванилью? — Не спрашиваю, откуда ты это знаешь и нет, не хочу, я только что поела, — соврала, ведь кусок в горло не лезет из-за происходящего. Девушка выбросила пустую пачку сигарет в близстоящую мусорку, прежде, чем последовать за парнем. Все же, было что-то в Субботе странно-пугающее. Не как в Королёве. Королев пугал голову. Чертов дон Корлеоне. Живет по своим же законам и вообщем-то главный страх, касаемо него, сводился к возможности получить по заслугам за совершенное дело абсолютно справедливо. С той лишь поправкой, что когда придётся умирать, лицо не будет трогать улыбка. А варианта «Назад» нет, поэтому он становится синонимичен смерти, а его слова приговору. По-другому бывает ли… Суббота пугал не так. Как бы она не отходила, не получалось скрыться от его пристального и навязчивого внимания. Стоило ей сесть в машину, как о лобовое стекло автомобиля затарабанил разгуливающийся крупный дождь. Тим не возражал против чужого молчаливого согласия и не плавно тронулся с места. Выжидающе молчал. Иначе мог наговорить лишнего. Альбина отвернулась к окну, почти по-пионерски сдвинув колени, что было не в ее манере. — Я и не знал, что ты с такими влиятельными дяденьками общаешься, — руки парня были украшены вереницей перстней и колец, она должна была признать, что этот факт придаёт ему солидности. По белеющим костяшками было видно, что руль Суббота сжимает с усилием. — А именно? — Ну, здесь не простые люди собираются. — Я в курсе. Больше конкретики, больше фактов. Называй вещи своими именами, — со смешком попросила Родионова, поворачивая голову впервые. — Думаешь, самая умная? — Родионова на чужой ответный взгляд выплюнула грубо «Следи за дорогой лучше». — Да че тебе надо? — грубо огрызнулась девушка, пока чёрный внедорожник, тонированный наглухо, увозил их одной из самых длинных дорог, если судить по близости к центру, ещё и кренился к обочине на один из самых неудачных и труднодоступных участков дороги. Его даже с заворота не видно. — А чего так грубо, мы просто разговариваем. И тогда в школе не договорили, между прочим, — резкое движение чужих рук заставляет упасть даже не в объятия, а завалиться на бедро, чудом не задев руль. Попытки вырваться были отсечены мёртвой хваткой. — Ярик… Ярик сука. Воронов не лучше. — Закрой рот. О чем нам с тобой разговаривать? Последний светофор перед перелеском горел красным, но они промчались со свистом шин по асфальту, не заметив, что почти облили вовремя отошедших от остановки людей. Улыбка у Родионовой была кислой. Прямо как полчаса назад. — О чем говорить будем, господа? — ухмыльнулся Королев, поправив закатанные рукава белоснежной рубашки. Он постукивал о деревянный стол ножом. — Совсем забыл представить, это Альбина. Конгломерат бригад сидел напротив, попивая кофе. Было неожиданно видеть перед собой Малевского. С чего бы ему приезжать из Израиля сюда вновь, не успев уехать? Уезжал ли? Девушка отметила его скованную и стесненную приличием позу, но в толк не могла взять. Об этом бы все гудело… Перед глазами снова мелькнула картина измайловского рынка и крови, разбрызганной по асфальту. Неприязнь. Афганцы не любили горцев и это было закономерным и объяснимым явлением. После подошёл и Ярик. Тот не подал вида, что они знакомы, кивнув. Не посчитала нужным это делать и сама девушка, облизнув губы. Взгляд его был тяжелее прежнего. С такими людьми не дружат. С такими даже знакомства не составляет счастье иметь. — Твоя девочка? — единственное, о чем поинтересовался Антон, хлопая крепким металлическим портсигаром. — Моя, — с гордостью сказал Королев. — Красивая. Преданная ли? — Не сомневайся. Преданная. «Как будто про породистую псину» фыркнула про себя Альбина, задевая пальцами ссохшиеся маленькие головки сухих ландышей, стоящих в маленьких аккуратных букетиках на столах. Ей было сказано молчать, она и молчала. Вот и тебе истина, что себе не изменить. Либо она изменилась. — Если тебе потребуется помощь, знай, что я готов тебе помочь, — Альбине хотелось головой удариться об панель. Он не знал, просто не мог знать всего происходящего, но зачем, зачем лезет куда не просят... Хотелось выть. — Нравишься ты мне, из головы вообще никак не выходишь даже покурить. Пиздец. Ни о чем другом и ни о ком другом думать не могу. Ты так глупо себя закапываешь... — Глупым людям и существование глупое, разве нет? — Ты далеко не глупая девушка, Альбина. Ты же так красиво подставила его, — когда Тим усмехнулся, она интуитивно поняла о ком идёт речь. Макс. Улыбка с лица спала. — я сначала даже и не понял… — Не понимаю о ком ты. — Я ничего от тебя не прошу кроме честности. Не ври, пожалуйста, — попросил мужчина, заглядывая Родионовой в глаза, чтобы не увидеть, что там за душой стоит и стоил ли хоть что-либо. Он опустил взгляд, напрочь забыв о тех данных ему деньгах, чтобы он втерся к ней в доверие. Они казались неважными. А ещё лежали нетронутыми в бардачке. — Ты же и твоя компания убили Макса. Это было тем железным аргументом, от которого было не уйти. Потому что лишь причастным была истинно понятна подоплека происходящего. Альбина запустила ладони в короткие волосы, отводя их назад со смехом. Похожа на мармелад, расплывшийся от жары по пыльному асфальту. Сладкий, подкрашенный, химозный, клейкий. Для беды ведь нет ни хороших, ни плохих людей. — Убили не мы, а люди по приказу Батоно. Вообщем-то случай, потому что... Это разное, — показалось, что холодный воздух от кондиционера обжег. — Реально, но не номинально. «Подписали смертный приговор» тебе больше нравится? — Никак не нравится. Нам просто обоим нужен был повод избавиться от этого бельма в глазу, — резюмировала Альбина. Каковыми бы не были маргинальными и беспринципными законы преступного мира, скорость на руку у Батоно не могла не оставить за собой вопросов. — Спасибо за повод. — Спасибо за решение проблемы. Дяде. Ты уже решил, зачем тебе ещё какие-то мои проблемы. Откуда знаешь-то? — вряд ли бы Батоно сказал, подумалось Родионовой. Будь она на его месте - не сказала бы. О таком говорить только импозантному человеку с наполеоновскими намерениями, либо же, как анекдот за столом в подпитии. — Свозил их на гору, увидел знакомые кольца, — он вынул одно из нагрудного кармана, положив девушке на тыльную сторону ладони. Мертвым же они ни к чему. Он бы не попытался даже обвенчать ее со смертью, хотя Альбина напряглась. — Ты понимаешь, чем это тебе грозит? — Как и ему - смертью по глупости и не много чести. Учитывая, что грозит мне сейчас - остальное мне вообще не грозит, — усмехнулась Альбина. — И… Давно? Варианты есть? — Нет. Гремучий студень. Скажи честно, тебе кто-то приплатил за такую инициативу? — Если кто-то узнает, то кровавая баня в челябинской резне Самойлова мне покажется раем на земле. Потому что мне почему-то стало не все равно. Потому что ты почему-то не соврала. Не знала почему. Просматривая кино, можно отмотать запись назад, щёлкнув по dvd-шнику клавишу справа дважды, разглядеть более подробно и внимательно эпизод. Человеческая память это сделать позволяет тоже. Но что там, что там, нет никакой возможности повлиять на исход. Титаник не перестанет тонуть, слова и поступки не обратятся вспять, напоминая неправде, вызывающей положительные чувства, когда сам человек начинает в нее верить. Поэтому и не смогла соврать. — А кто приплатил-то? — Дядя. Родионова кивнула. Мысль о том, что это не Королёв создала малое ощущение безопасности. Хотя бы сейчас, хотя бы на час, она не может быть уверена, что он ей не соврал не то, что «хотя бы», а «даже» сейчас. Альбина нервно перестукивала телефоном по колену. Ее дядька весь день не брал трубки. Он ничего не сказал ей о том, куда направляется, когда будет, зачем. Такого не случалось очень и очень давно. Суббота плавно скинул скорость, но лежачий полицейский они все равно зацепили, отчего машина слегка подпрыгнула. Через несколько десятков метров показалась преградившая дорогу авария. — Алё, дядь Игорь, крестный не у вас? — отвлекшись, не обращая внимание на происходящее, спросила Альбина, методично ударяя пальцем по бардачку. — Он к вам собирался вообще?… Да трубки не берет, поняла. А там чего? — Я пойду посмотрю, — бросил Тим перед тем, как хлопнуть дверью и подойти, пока менты не приехали. Ведь если скорая стоит с чёрным пакетом, того глядишь и ждать не надо. Взгляд Альбины зацепился за то, что столкнулись байк и хороший крепенький крузак. Чёрный подкрылок тяжело балансировал возле кювета, рядом с ним лежали смятые, как консервная банка, номера. Сердце пропустило глухой удар. «Показалось ли?» подумала Альбина, вылезая из машины. Тим возвращался, тут же перехватил ее за плечи, не давая обзора к происходящему. — Ты туда не идёшь. — Почему это? Дай пройти. — Нет. — Тим, да че там?! Че ты молчишь? Суббота своим нависающим из-за разницы в росте силуэтом не позволял даже в пол глаза посмотреть, что там на самом деле происходило и происходит. Она уперлась руками ему в грудь напористо, чтобы оттолкнуть. — Дай пройти, — проговорила Аля с нажимом, не оставляя попыток перейти преграду в лице парня, что перехватил ее руки вокруг запястий, не давая держаться. — Не на что, да и не нужно тебе на это смотреть! — отсек Тим небрежно, но без излишней грубости, прижимая девушку к себе. Когда-то же надоест вырываться. Ну, или силы оставят. — Я сама решу, что мне нужно, что нет, пусти меня, блять! — у Альбины сорвался голос и она, выкрутив руку потерявшему на секунду бдительность парню, рванула вперёд. Правда, сразу же остановилась и не в силах смотреть на открывающуюся картину развернулась. Рука сама перекочевала на приоткрытый рот. Не показалось. Ключи с брелком в виде связки гильз с оторванным куском раскореженной панели и плоть. — Говорил же, блять. Сначала Альбина не чувствовала ничего, не понимала. Глаза были сухими даже когда ее начало потряхивать, и нервный смех она больше не могла закрывать ладонью. Родионова бы продала все, что у неё было за возможность разрыдаться с брызгами слез, соплями, в голос, а не так... Беззвучно, сухо и побито. Хронический стресс, как и ипохондрия... Сильная, мать его, девочка. Тим шептал куда-то в висок слова около успокоения, перебирая пальцами волосы, отводя от лица назад. Плохо умел успокаивать ровно столько же, сколько дарить чувство определенности и уверенности. Этого не может быть, это не правда. Стоило только прикрыть веки, как перед глазами возникала отпечатавшаяся на той стороне картина. Въелось, как ржавчина, как сигаретный дым в синтепон легкой куртки. И рука с часами, на которых растрескался циферблат. Парень немного отодвинул Родионову от себя, заглядывая в мутные глаза напротив. Он обхватил ладонями впалые щеки. — Послушай меня, — проговорил Тим осторожно и внимательно до реакции Альбины, чтобы сконцентрировать внимание на себе. — давай я всё тебе «от» и «до» расскажу, хочешь? Только пошли в машину, сейчас нам тикать отсюда надо, понимаешь? Я все расскажу. Краем глаза она заметила рядом с высоким худым мужчиной, смолящего по ветру, Зенина, который, встретившись с ней взглядом, ухмыльнулся, обозначая, что он ее заметил. Чуть склонил голову перед тем, как отвести взгляд снова на мужчину. Внутри что-то треснуло. Оскал мразный. — Мне страшно. Понимаешь? — она произнесла это сухо, режуще стеклянно, несмотря на отвратительный разрастающийся ком нервов. — Мне впервые реально страшно, это все реально... Он же... Это же дядя. Он не может так просто умереть! Пиздец. Это не правда же. Не правда… Я даже не хочу знать, потому что это глупость, он не мог. — ее рука не спустилась кольцом с чужого запястья. — Я хочу посмотреть. — Запомни его таким, каким он был, не надо, поверь мне, не надо. Пошли в машину, я тебе коньяка налью.