Че по чем

Прошло около недели. В тот вечер ничего знаменательного не произошло и впервые за долгое время чутьё Родионовой дало сбой, и они просто катались по Москве, она осталась у него, потому что вернулись они ближе к пяти. Альбина не удивилась, когда увидела входящий с незнакомого номера. Она только вышла из ванной, когда он раздался трелью противного звонка. Нет ничего хуже накопленных обязательств. Она провела рукой по отрезанным совсем коротко вручную волосам, удаляясь на балкон. «Не успела вернуться — опять от меня что-то надо кому-то». Родионова вышла к Королеву в сером кардигане по щиколотку нараспашку, даже не стараясь прикрыть вида коротких шорт и едва прикрывающих их футболку. Сырые неуложенные волосы обдувал холодный ветер. Тут же она пожалела о расторопном решении подобного вида, ибо не холодно оказалось только на первый взгляд. Она сложила руки на груди, давая понять, что не настроена на разговоры. Чувствовала себя беззащитно. Беззащитно, со связкой ключей от чердака, квартиры, гаража и машины в кармане. Ключ всегда можно вогнать в ладонь, шею или глаз. А также можно открыть одну из дверей к деньгам. — Давай в машину, поговорим, — доброжелательно улыбнулся Михаил Анатольевич, рукой приглашая ее направиться к виду транспорта. Машина уже была иной, не той, с которой они вытащили деньги. — тебе должно быть холодно. — Я ещё болею после той ночи в клубе. Альбина безразлично пожала плечами. Шмыгнула носом неосознанно. Не то, что она могла ещё хуже разболеться ее мысли теребило, иное. Разговор продолжительный. Улыбки и вовсе не вышла, она послушно села в приоткрытую дверь и дождалась хлопка с боку. Пути назад нет, отступить не может, а иначе зачем ему с ней разговаривать? Прознал, точно прознал… Королев хлопнул багажником. Альбина отодвинула кресло, чтобы колени не упирались в панель. В машине приятно пахло его одеколоном. Даже сквозь забитый нос чувствовалось. Не терпким, он будто просто въелся в обивку и саму машину, как если бы он не вылезал из неё сутками. Родионова старалась незаметно вдыхать поглубже, это ее успокаивало. Переносил в детство. У отца был похожий одеколон. За рулём сидел постоянно, не вылезая, катаясь по стране. Ему все было мало денег. Не мало, нет. Просто недостаточно. Он не хотел, чтобы его дочь и Альбина нуждались в чем-либо. Она так думала, пока не поняла, что тот всегда был заложником своего эгоизма. Тогда тяжело было. А потом… Владимир, забравший ее, фактически умыкнувший без правил встреч, не брал ее кататься по заброшенным деревням, таких в Подмосковье было очень и очень много, с какой стороны не подъехай. В такой она жила какое-то время у бабки, бегая босиком по горячему асфальту, сбивая коленки, иногда выезжая в магазин самостоятельно. Он давал порулить, садясь сзади за пассажирским. Хоть и давал, но очень возмущался, когда у неё тряслись руки, потому что прямо перед ней в трактор влетел мотоциклист. Владимир только дворники и включил. А она помнила багровые разводы на плитах. Ей, казалось, что так было несколько лет. Она приходила вечером, ложилась на софу и мечтала о том, что у неё будет много друзей, также собирающих наклейки из жвачек, ей тогда привезли коробку из Литвы, что совсем скоро она вырастет, у неё будет выпускной, а потом она уедет навстречу мечтам и приключениям. Смотрела на текст «Cherry Lad», который сама же и вырезала и представляла Алена Делона, зовущего ее на танец. Под матрасом скрипели фантики от конфет, которые всегда давала бабушка. А когда она спросила об этом, Владимир ответил, что все уложилось в одно. В одно лето. Восемьдесят третьего. Пока не пришли рэкетиры. С тех пор домиком бабушки была гранитная узкая оградка в аккурат над гробом несколькими метрами ниже. — Оно и немудрено, ничему тебя жизнь не учит? — Альбина потеряла даже нить их диалога, задумавшись, но в следующую секунду нахмурилась. — Учит лишь надпись перед тем клубом. Там же погост был раньше, на его месте, а сейчас светится «Добро пожаловать», ну, и куда, спрашивается, когда даже если от самого Кремля осталась только одна стена?  — Раз уж с ужином не срослось, не везти же тебя в таком виде, — усмехнулся Королев согласно, издавая двусмысленный хмык. Он окинул Альбину взглядом. — Я могу и переодеться, если вы уж очень имеете намерения поговорить, Михаил, — смехом сказала Родионова. — А я намерения имею, — подтвердил ее худшие опасения мужчина. Альбина натянуто улыбнулась, кивая согласно, оповещая о том, что она не заставит себя долго ждать. Его она уж никак не планировала звать даже подождать на пороге — обойдётся. Вышла минут через пятнадцать. На ней была растянутая темно-зелёная футболка и карго, немногим темнее. На лице по-прежнему не было макияжа и оно отражало состояние нездоровья. — О чем хотели поговорить? — задала вопрос Альбина, чтобы не мучать свою голову больше. — Не торопи события. О делах принято разговаривать многим позже начала диалога. И… Также принято поинтересоваться, о чем хотел бы поговорить собеседник, первостепенно о обыденности, касаемо визави. — На ходу придумываете? — изогнула бровь девушка, запуская руку в свои волосы с неопределённым цыком. — Простая этика. — И все же? — Ты правда уличной борьбой занималась? — Альбина не понимала были ли это нотой интереса или первым, что пришло в голову к Королёву. Даже не понимала серьезно ли он говорил до этого. Было жутко. — Почему нет? Удивительно? — Родионова спросила пересохшими губами, облизнув нижнюю. Она привыкла к насмешкам в свою сторону в этом отношении. Но хорошо смеялись те, кто потом зубами на асфальт не плевались. «Не то, чтобы» донеслось в паузе между репликами. — Занималась боксом и сейчас ещё пока не бросила. — Травма? Такие перерывы, как правило навсегда, — говорил Королев, стряхивая пепел в открытое окно с лицом знатока. — Позвоночник, голова, одним не ограничивается, думаю, знаете прекрасно, что все в связке. А я исключение. — Самоуверенно. Не шутки. — Конечно, не шутки, шутки — что парни в бинты мажут гипс, чтобы выиграть и поигрывают девчонке, руки ломают, заточками грозить от бессилия начинают, — прямо-таки улицы Лондона, со слов Ленина. Там они или разговаривают, или решают дела сразу на месте, никогда кулаками, всегда холодным или огнестрельным, — негласные правила Стратфорда. — Мужики или кто. Было бы смешно, если б грустно не было. — Похожа с одним человеком. Тоже говорят, что пока не ляжет, а со рвением — это малый отрезок времени, вам ж хоть трава не расти. — За него говорить не берусь и не буду, не знаю и вряд ли смогу узнать когда-то. Я живу этим, чтобы отказываться, дышу. Так просто, лучше уж лягу, зато за дело и при деле. Ведь каждый шрам — история. Пафос придаёт живой речи статичность и шаблонность, даже если за ним скрывается истина. Пафос — пик личностного роста. — Будто не за что больше, — Королев не любил эту символичную высокопарность и преданность жизненному принципу, идеологически, выходило, как движение на ощупь. Однако, ценил в людях. Есть исполнители, есть идеологи. Сам бы он не мог, подобным образом руководствуясь, не ощущать бессмысленность, хоть и любил руководить. Том Сойер. Он должен был видеть результаты, поставить приоритеты, оценить перспективы. И главным из приоритетов, который единственным мог наступить на горло принципам, — не честь, а выживание. Наибанальнейшее. Потому что если жизнь внезапно оборвётся, то иных возможностей Михаил просто не увидит. Непозволительная роскошь. — О, нет, есть, это и есть мой стимул выходить из драк победителем, потому что мне есть куда и зачем возвращаться. — Чувствуешь себя живой? — Да, — не думая, твёрдо соглашается Родионова. Иные раздумья, как и самокопание, слишком энергозатратны, пусть у неё и определённого рода энергозависимость. — Счастливая. Я вас познакомлю. — С кем? — С Зениным. — С Зениным?! — глубоко моргнула Альбина. — Да, думаю, вам будет что обсудить за эту тему. Ты его заинтересовала, девочка. Слава впереди тебя, но я не верю, покуда не выясню. А теперь к нашим баранам… Говорят, — он посмотрел на неё исподлобья украдкой, скидывая скорость, переключая на третью, когда они завернули в переулки. — дружок твой — лидер маленькой группировки на окраине Куйбышева. Наши территории занимаете, а не платите, — засмеялся он. — Отчего не платим? Платим. — Кому? — Арбатскому. —Интересно, — ухмыльнулся Королев. — выходит, поздно мы познакомились, поздно, даже странно, как так получилось, — он в мягкой манере перекатывал гласные и Родионовой казался знакомым акцент, проявляющийся только в этом. Но она не могла вспомнить и даже сосредоточиться. Согласится на встречу было, как захлопнуть своими руками капкан. Но это как сказать нет, радоваться пять минут, осознавать десять и жалеть пять лет. — Мы встречались совсем недавно… А Макс как? — Какой? Арбатский? — Раменский, че там с Арбатским, все на Арбате, — засмеялся Михаил, только там не его территория, об этом не было неизвестно, чего там его бары за МКАДом на сто первых километрах, там своя правящая династия. В таких дырах, богом забытых, в которые заехать — полбеды, беда — выехать, особенно, если ты не заблокировал двери и плохо даёшь задний старт. — Понятия не имею. Давно его не видела, а чего, случилось с ним что ли чего? — Альбина расслабилась, гоняя, как мантру, у себя в голове простую истину: меньше думаешь, меньше загоняешься, ниже интеллект, проще жизнь. Чем было дальше, тем верилось меньше. — А врать некрасиво. — Что, простите? Да, вот, что зовётся: курильщикам без плана тяжко. — Я не поняла, вы что сейчас сказали… — Говорю: случилось бы, не спрашивал б, а знал, — повторил размеренно Михаил. — В таком случае не буду отягощать тебя лишними думами, просто на связь не выходит, сама понимаешь — как-то некрасиво выходит, придётся ему о долгах напомнить, что долг платежом красен. — Заслуженно будет, абсолютно. — Обижал тебя? — наблюдательно заметил на последнюю прибавку Королев, метнув в ее сторону быстрый острый взгляд. — Да. Обижал. Но это в прошлом. Глупо таить обиды на человека, который не сможет их искупить. Королев кивнул. Они лихо завернули на набережную и уже через несколько минут перед глазами стояло не освещенное фонарём, так как стояло удаленно от дороги, кирпичное маленькое здание в два этажа. Из его небольших окошек бил свет, будто его можно было регулировать, как воду из-под крана и лилась музыка. Что-то темы джаза. Вокруг здания раньше, наверное, что-то было из зелени, — так безжизненно выглядела вымощенная плиткой в виде полукруга площадка. Альбина внимательно посмотрела под ноги: в ночь не видно, но днём это будет похоже на яркую мозаику из битого стекла. А ранним утром в глаза бьет. И крошка пыли сухим треском под ногами шипит. — Оружие имеешь? — спросил Королев перед тем, как минуть первую дверь, приобняв за плечи. — Как в казино? — с иронией отвечает Альбина. — Охрану и оружие отложить? — Формальность, — одними губами произносит Михаил, наклонившись секундно. Хочется больше называть его Мишей, но не потому что пройдена грань отношений уважения, а потому что это тоже иронично. Будто бы они просто друзья, может, любовники пришедшие в кафе, потому что все фильмы в кинотеатре пересмотрены, а дома надоело делать вид, что они не заняты друг другом. Она выложила заточку, вытащенную из одного из многочисленных карманов штанов под скептичный взгляд. Таким смотрят хозяева жизни, которые уверены, что их безмятежной ничего не угрожает, покуда заточка не приставлена к шее. Первый и последний раз она смотрела в упор человеку с таким взглядом, когда сжимала руками до побеления костяшек, когда ее единственного лучшего друга попытался ударить отчим. Она запомнила его очень отчетливо. Кухня и так была залита кровью, бьющей из сломанного носа, рассеченной брови. Ещё удар — кто знает до чего, когда ты влажно кашляешь, чуть не захлебываясь, согнувшись, обхватив живот. На неё у ублюдка бы не поднялась рука. Больше она не появлялась в их доме. Стало страшно от самой себя, потому что все происходящее будто было вне ее. Альбина всю ночь не сомкнула глаз, глядя в потолок. Она не могла оставаться в стороне, если было в ее силах сделать что-то, что изменит ситуацию в уклон справедливого разрешения при несправедливом начале. Просто так — никогда. Чем она думала? Она не думала. Но с того самого момента Альбина поняла, что это, своего рода, приговор и кредо, которому она не сможет противиться. Не так воспитана, чтобы оставаться безучастной. И от себя со временем становилось только страшнее. Потому что раз от раза это походило лишь на предлог для подпитки иных принципов. — Какова красота… — внимание Родионовой привлекло висящее на боковой стене в зале полотно, которое выбивалось из общего настроения своей темнотой. Она коснулась рамы. — Что за картина? — Эта? Георгий Савитский «Ленинград. Белые ночи», 1941 года. По мне, так какая-то больно светлая, будто ей светит лучшее будущее изнутри, — произнёс Королев. Родионова взглянула на неё ещё раз, а потом на него, она считает ее темной, а ему она светом пышет… Вот что значит, блатным и ночью солнце светит. Так запросто он с ней говорит, высказывает своё мнение, ей интересуется. Все это неспроста. — Не верите, милая девушка? — поинтересовался спустившийся со второго этажа высокий мужчина с невзрачным лицом. Но голос у него был приятный, глубокий, завораживающий. Королев пожал с ним руки, обнявшись коротко. Если не владелец, то один из основных посетителей этого места и друг. Интересно, Королев вообще умел дружить?.. — Не в наше время, не в нашей стране, — оскалилась Родионова, не имея желания ни представляться самолично, ни представляться в принципе. — Оригинал? — Репродукция, конечно, — не стал долго держать интригу Михаил, кивая товарищу, галантно отодвигая стул перед дамой. Чужие ладони, задержавшиеся на плечах, пустили разряд тока. — Выбирай. Перед Родионовой легло меню в темно-красной обложке. Глазами она, чтобы не бегать, уперлась в первую попавшуюся строчку, как оказалось, с десертами. Ничего примечательного выбирать не стала, будто надеялась в любой момент подорваться и уйти. Хотя сомневалась, что дадут. Думать о, пусть и малой, вероятности гораздо приятнее, чем осознавать реальность ее невозможности. Она пила крепкий картадо, глядя в окно. На тихую гладь воды вдали, на раздолбанный асфальт. Лишь бы не смотреть на собеседника. Тишина утомляла, но озноб отпускал. — Знаешь, нравишься ты мне Аль, — произнес Королев спустя некоторое время, разрезая стейк ножом, придерживая вилкой. Так аристократично, как у местного дэнди франкских арондимсманов, у нее никогда не получалось. — девочка толковая, умная… любишь деньги? — Кто же не любит, люблю. — Мне невыгодно, чтобы на северной территории кто-то играл в героев без плащей возле лисьих нор, хочу разобраться с этим по-тихому, понимаешь о чем я? — он кинул на неё взгляд смешливых в своём равнодушии светлых глаз. Несмотря на молодость, он выглядел действительно внушительно, как мог бы только знающий себе цену. — История с деньгами мне на руку, сама понимаешь, даже если это не вы, то… — Я друзей не измеряю… — предрекая чужое продолжение мыслей, заявила Альбина, искренне возмутившись. Она сжала кулаки, но тот шикнул, приложив палец к ее губам. — Дай мне договорить и не перебивай, — не слышал «нет» и не планировал начинать Королев, одним взглядом заставляя ее остаться сидеть на месте. — Развал одной глупой группировки без возможности существования отдельно, не имеющей на руках ничего, это не развал СССР. Мы, как дети ментов, друг друга понимаем? — Предельно… — вынуждена была признать Родионова. Такая определяющая условность. — Но я же не главная, всего я не знаю в делах, — попыталась увернуться от чужих слов, как от удара Альбина. — Можешь врать своим дружкам, но не мне. Они сделают что ты хочешь, когда хочешь и в каком виде. — Разве не все друзья так делают? — О, нет, далеко не все, — отклонился в расслабленном положении Михаил, ногу на ногу закидывая. Мужчина прищурился, пытаясь понять, серьезно ли она или издевается. — Друзья бывают разными. «Иные друзья врагов хуже» в голове мелькнуло при мысли о том, что у него либо хорошо, либо никак, он уже разбил ее на голову. — Вы не верите в дружбу, да? — Не верю. Верю в выгоду. И тебе советую. — А я верю, — выдохнула с фырком Альбина упрямо. Михаил не настаивал на своей точке зрения. У каждого был повод убедиться в своей позиции и не один, это как иметь не ценя и ценить не имея. — Сколько хочешь? Назначай цену, — Альбина посмотрела на предложенную визитку и ручку. Вот тебе и развивайся, либо сдохни, как ГКЧП. Пластиковый корпус жег, как паяльник. — Хорошо, пойдём от обратного, такая тебя устроит? — он расчеркнул на вскидку несколько цифр, будто это просто комбинация выигрыша на лотерейных билетах. Она была колоссальной. Альбина пододвинула к себе бумагу, смазав пальцами не высохшие чернила. — Вы убьете их? — единственное, что получилось выдавить у себя из Родионовой. Она охотно бы что-то добавила, но нечего было сначала из соображений собственной безопасности, потом по факту. Вот и все, вот и праздник на улице Суворова 13. — Это уже как получится, краса, ты же не глупенькая. Но, — Королев приподнял девушку за подбородок, переключая на себя внимание. — ты можешь подумать и выбрать одного, кому не повезёт чуть меньше, чем остальным. Альбина дёрнулась. — Ответа сейчас не прошу, подумай хорошенько, взвесь, — она вскочила на ноги, отмерев, как по щелчку пальцев. — Сами найдёте? — Что за вест-фраза? — засмеялся Михаил, смяв салфетку после того, как протер губы от брусничного соуса. Он затянулся сигаретой. — Мне и искать не надо, как и тебе, знаешь, где найти и… Меня радует, что мы смогли договориться. С тобой предельно приятно иметь дело, — он ей подмигнул, издевательски напоминая о ее положении. Хотя они ни о чем не договорились. Однако, что хитрость против дурака со стажем? Зенин ухмыльнулся, столкнувшись с Родионовой в дверях, но она поспешила выйти, несмотря на его попытку ее задержать.