Че по чем

Чай пили они, впрочем, душевно, под тихий шум песен, доносящихся из радио. Старые песни были пропитаны светом, теплом, детством. Не было ощущения, что эта кухня хранила чужие разговоры и тёплые слова, а стоило ей прийти и все они сошли на нет, хотя она не влезала, несмотря на то, что говорить любила и много. Слова переплетались во вполне слаженный рассказ того, что женщина хотела услышать: что у них все хорошо, ничем они не занимаются, за что ей могло бы быть стыдно. Что ещё нужно родителям для счастья? Знание только того, что ребёнок не попадает ни в какие сомнительные компании и ситуации, пусть уже и перерос пубертатный период, но дети для родителей всегда остаются детьми. Паша держал ее за руку и под столом, хотя она давно уже не испытывала неловкости и не боялась показаться неправильной. Но его поддержка была неотъемлемой частью ее жизни, как и видная невооружённым глазом симпатия. Но ее все устраивало. Родионовой нравилась она в том виде, в котором была. — Придурок едет, — усмехнулась Альбина на пронесшуюся вишнёвого цвета «девятку», похлопав себя по колену в усталости от задумчивого безделья. Впервые за долгое время у них не клеился диалог, а тишина раздражала. — Чеито? — непонимающе переспросил Ленин, отвлекшись. — Да на дальнем херачит, трасса-то пустая, в глаза бьет. Паша намёк быстро понял, скинув на ближний свет, когда они проскочили переезд и немного проехали в сторону гаражей Прудов. Как будто его там что-то ждет. Как в Подмосковье, шутила Родионова, не катайся возле обочин, особенно с открытыми дверьми, иначе есть риск в лучшем случае отделаться тюнингом поверх царапин ключами или выбитым стеклом, а так… Могли за шкирку вытащить и бросить, старались без сопротивления не резать. Но доплачивать за то, что сам сплоховал было даже смешно, а обычно за возврат хотели не так уж и мало. Плакали отложенные и честно выторгованные у самой себя же рубли. Она все больше верила, что своей машины у неё не будет, глядя на то, как лихо Паша выкручивает руль, зная каждую канаву и как ее объехать. — Останови, архаровец, — толкнула Ленина в плечо Родионова, приметив знакомые номера у машины, стоящей чуть дальше поворота на станцию, в аккурат в кармашке перед магазином. Паша ударил по поворотнику, съезжая на обочину. Нужный диалог крутился в ее голове в разных вариациях, но исход всегда был один - ничего хорошего. — Ты пойдёшь к нему, мне стоит… — Не стоит, — стряхнула чужую руку Родионова. У неё был человек в Золотовской палатке - Старвин Егор, промышляющий машинными номерами, которые откручивали за символическую на ближайшем посту, сбывая потом за милую душу и, соответственно, копеечку получали за возврат. Человек в окружении такой нужен всегда, как травмат, живущему на Цеме, но ни разу ей не был симпатичен. О таких или вслух, или никак. В «Коломбо» Старвин ходил, пил, хуевертил, а потом… В «Кристи» до сих пор ходит… Тоже пьёт, хуевертит. Помощи у такого просить, - не добра нажить, но с другой стороны, выбора особого не стояло даже в плане «Или», «Или». Паша знал его лишь по наслышке, поэтому чего ждать не имел представление. Сидеть на месте было трудно. — Че с задней фарой? Привет, Егор. — О, здорово, —хмыкнул скептично и явно не обрадованно старый-добрый знакомый. Они пожали руки с Альбиной по-свойски, с хлопками по плечам и спине. — так, херня. — Ты тут какими? Порядки проверяешь? — положила Альбина мятую бумажную купюру на пластовый поднос за открывшимся мутным окошком. Честный обмен на Camel, нечестный на доброжелательность и искренность. — Ну, так, плюс-минус, — неопределённо взмахнул рукой Егор. — А че случилось? — С ментами не договорился, — мрачно выплюнул Старвин, который, может, и соврал бы - то ему, как нечего делать, да только смысла нет, ведь где знают двое - знают все. — С номерами что ли? — Да не, с бензином, — сморщился неприязненно мужчина, отрицательно качнув головой. Он закурил Marlboro. — нет знакомых с категорией на грузовые, кто перегнать бы мог машин несколько? — Сколько? — Штук семнадцать. — Да ты че… Охуел? — подавилась сигаретным дымом Родионова, несколько раз ударив себе в грудь. Она подняла на серьёзного Старвина, теребящего тлеющую сигарету, взгляд. Выглядел нервно, поёжился оттого, как его овеяло сквозняком. Она не нашла, что даже сказать, потому издала звук средний между рыком и вздохом. Чего было не искоренить в Старвине - его небрежность и легкомыслие. — Я нормально заплачу за это, — уверил Егор, прибавляя «если что». — Давай договорюсь я, — предложила Альбина, как-никак, у неё привелегии, хотя и его опасения насчёт того, что она банально может его слить, не имея с него перспектив в дальнейшем, понимала. Это не подогнать бутылку медицинского спирта или сунуть пару рублей. — Милка, ты забываешься. Я тут власть, — но был сомнительной властью, по правде, просто близок к отсутствующему в зоне видимости лидеру, а сам в любой момент готов про случае подставиться и подставить. Он придержал руку на животе, сморщившись, - его давно мучили боли желудка, но это не мешало ему ежемесячно уходить в запой. — Власть, ты или лечись, или шею защищённой держи рядом со мной, иначе королевство лишиться своего властелина раньше, чем Ленина вынесут из мавзолея, — лениво отозвалась Альбина, даже не огрызаясь, улыбнувшись краешком губ, от этого Старвин нахмурился. — Язык прикуси. — А не то? Вале пожалуешься? — Валентину… — Для тебя он Валентин Юрьевич, а для меня просто Валя, ты знаешь, — улыбнулась коротко Альбина, глядя снизу вверх из-за большой разницы в росте, но выглядело насмешливо с ее стороны. Валечка был не самый приятный на ее памяти человек. Любящий смотреть, а не участвовать. Он дал ей денег. Сказал, что теперь у неё нет варианта проиграть в драке, так как он на неё поставил неплохую сумму, пусть бьет в уши, колени, да хоть по яйцам, а он считал, что у младших, начиная где-то постарше ее на пару лет, напрочь отсутствовали мозги и тормоза. — Есть такое дело: я - договариваюсь, ты мне - номера, никто об этом ничего не знает. — Тебе номера зачем? Сколько? — поправил себя Егор, зная, что она не слишком любит открытые уточняющие вопросы и любопытных людей. — Да одни? — Себе что ли? Неравнозначно за такие-то усилия, — проницательно заметил Старвин, высказав наиболее логичное предположение. У него с логикой, в отличие от многих, проблем не было. Но сколько же много в нем было ненужных вопросов. — Хочу ментовские московские или три Ольги, — усмехнулась Родионова, поправив воротник кожаной куртки Старвина. — Много хочешь. — Соизмеримо с количеством фур. Так чего, по рукам? — нетерпеливо протянула повернутую на бок ладонь Альбина, готовая скрепить рукопожатием сделку. — Тебе лично? — ещё раз уточнил Старвин, хотя уже пожимал руку, но задержал рукопожатие. Родионова поняла - не отвяжется. А теперь уже заднюю давать поздно. — Лично. Старвин подумал с минуту и кивнул. — Тебя не должно быть уже в 1995, — констатировал Егор. — Но тем не менее, — расплылась в ухмылке Альбина, скидывая сигаретный окурок в сторону. От него отлетела искра прежде чем он потух на сухом асфальте. — сейчас уже 1996 и до сих пор венками не пахнет. Я ж от покойников, не переживай, тоже воздашь должок, — отсалютовала Родионова, вскидывая запястья в незамысловатом жесте, карты на руки, пусть она и младше, но в бизнесе цифры не в счёт. Она сложила трубу из большого пальца и мизинца, поднеся к уху с улыбкой, оглянувшись. Паша все это время неотрывно смотрел на неё через тонированное стекло, куря в приоткрытую дверь. — О чем говорили? — не стал терпеть с утолением любопытства Воронов. — Так, не особо важно, — улыбнулась Родионова обаятельно, но холодно, будто поддерживая баланс чужого ненужного тепла. — за жизнь, по классике, че, у нас по-другому бывает? — Если эта жизнь сводится к тому, чтобы устроить кому-то сладкую, — несколько грустно улыбнулся Паша. Она боялась остаться совсем одна, что не смотрела кого и как ломает.