Че по чем

— Веди свидетеля, — ледяным тоном проговорила Родионова в трубку, когда ее снял Паша. Она все время смотрела неотрывно Раменскому в глаза. Тот ошарашенно, но не широко их раскрыл, будто даже специально наоборот щурясь. Его лицевой нерв начало сильно дергать. Не понимал. Подстава. Макс не думал, что девушка опустится до этого. Откровенная клевета и постановка. Ситуация заведомого проигрыша. Его. Иронично, что ей Коба поверит куда охотнее из-за более благонадёжной ее репутации, ведь сам Раменский не раз попадал в просак. Сука. Паша поперхнулся сигаретным дымом, когда услышал всего два обезличенных слова, доносящиеся с того конца провода. Он хотел подумать, что ему показалось, но нет. Мозг лихорадочно искал решение проблемы, будто напрочь забыв для чего это делалось, и к какому результату может привести в перспективе. Времени на «подумать» ещё меньше, чем делать. Он вынул из бардачка стопку купюр и вышел на улицу, стараясь своим видом не привлекать никакого внимания. — Хэй, парень? — обратился Павел к молодому человеку с плеером Sony. Сложно было сказать сколько ему лет, потому что роста был непропорционально высокого, а лицом совсем глупышным ребёнком. — A…? — несмотря на то, что Ленин грубо остановил его толчком в грудь и прихватил за плечи (даже стёр немного кожу о грубую джинсу), тот не до конца понимал, что обращаются к нему и чего-то от него ещё хотят. Потому что странный незнакомец так синхронно открывал рот под песни Гребенщикова, пока не понял, что на нем наушники. — Тебе, тебе. Или с незнакомыми не разговариваешь? — подтрунил Паша. У него не стояла цель парня очаровать манерами, только убедить. — так будем знакомы: Паша. — Дима. — Хочешь подзаработать, Мить? Мартинсы себе новые купить или кассеты, чего душа попросит, а? — Ну, кто ж денег-то чурается… Хочу. Только чего делать надо? — в чужих глазах загорелся нужный огонёк, означающий, что из человека можно было вить, что к душе лежать будет. Кто соглашается до озвучивания суммы — те совсем простые в считке, без самоуважения и часто отчаянные. — Не поинтересуешься сколько денег? — поднял брови в смешке Ленин. — Сколько? — и если сначала Воронов хотел отдать всю пачку, то теперь с деловитым видом пересчитал несколько десятков хрустящих долларов и вложил в руку парню. — Нужно будет сказать нужные слова нужным людям. Будешь свидетелем, — объявил, как бы между делом, Павел. — Но я ж ничего не знаю и не видел. — Свидетелем по найму, догоняй быстрее, Митя. У подруги сложная ситуация, потому надо будет подтвердить все, что она скажет без заминок и запинок. — Я так не могу, а если неправда, я же не знаю… — и грела мысль о внеплановом доходе, и совесть звенела набатом. Митя обхватил голову руками. — Ты уже взял деньги, пути обратно, увы, нет, — ехидно ухмыльнулся Ленин. — Да забери! — Откажешься, — я тебя в асфальт закатаю и положу при ремонтных работах в Лыткарино, а они там, поверь, каждую неделю проходят, потому что кто-то разбивается насмерть или отказывается от обязательств, а может, и долги не платит… — Паша зажал деньги, надавив на чужие пальцы и ладонь, прижимая к чужой груди. Он прошептал остальное парню на ухо. — Выбирай: или это все твоё, или твоим последним пристанищем станет не кладбище, а могильник. — Хорошо… Выбор-то в любом случае был не богат. — И не проколись, — посоветовал Ленин. — Иначе тоже самое, сам понимаешь, только с предварительными экзекуциями. Когда Дмитрий заходил в указанное здание он стукнул по двери. Это было не похоже на удар костяшками, скорее, нижней частью кулака. Паша шёл следом, чтобы парень ничего не выкинул, потому что вера — только на словах. Доверенный пистолет холодил живот под объемной рубашкой. Когда Митя увидел Раменского, то он его сразу узнал. Внутри вскипела злость. Он неплохо насолил парню в недалёком прошлом и по взгляду Макса было понятно, что тот его тоже узнал. Это было на руку. — Чего же вы видели, молодой человек? — спросил Батоно играючи, в надежде ли подловить, было непонятно. Митя наступил на шов клетчатого пола, как ребёнок. Паша вкратце обрисовал парню придуманную им наскоро самую реалистичную, на каком мозг был способен в тот момент, легенду, пока они поднимались. Тот шумно прочистив горло подтвердил ранее описанные тезисы, не привнося, ровным счётом, никаких подробностей, разве что несколько раз повторил, что он видел и знает, и уверен в том, что он видел и знает. Палился. В чем — тоже не распространялся, но каждый был волен думать и по-своему воспринимать. Раменский сначала побагровел, а потом побелел. Ведь тот начал рассказывать о инциденте, связанным с афганским рынком и Севаком. Того никто из присутствующих не ожидал. Альбина едва не подавилась воздухом, удачно замаскировав это за откашливанием от глубокого затяга предложенной сигары. Она знала одну из версий изложения событий. А сколько уж этих версий. Если на Черкизоне шла полным ходом торговля оружием, химией, нелегальщина… Не Севак все же, посерьёзнее будет. Никто здравомыслящий или отчаянный с афганцами не хотел связываться. А парень, обуянный сладким привкусом мести, ударившим в голову как нельзя уместнее, теперь не выглядел нелогичным, рассказывая, не много, не мало — быль. Да такую, которая на Максе крест поставит окончательный. Альбина кинула взгляд на Пашу. — Красиво, — хитро прищурившись, комментировал Вахтанг и создалось ощущение, что он все знал и понял, касаемо его неимения отношения и личного счета. Но горел желанием этого проблемного отвести от себя, чему так хорошо ситуация, пусть и не имеющая значения, поспособствовала. — Уважаю. Слава, до этого обеими руками закрывшийся лицо, растёр его, оставляя вмятины на щеках от пар колец. Вторичная информация ошарашила его не меньше, чем первая, а первая сделала это очень и очень сильно. Он чувствовал затылком, как повышалось давление. — У вас все? — Все. — Что ж… Я своё слово держу, — он кивнул ЧОПовцу, взявшему обмякшего и почти не отказывающего сопротивления Макса. Альбина заставила себя не смотреть куда и как его уводят, сохранять удивительное в своей реалистичности спокойствие. Дементьева передернуло. — вы о нем больше не услышите. — Спасибо за приятную компанию, Батоно, но нам пора идти… — улыбнувшись произнёс Слава, хватая Родионову за руку излишне крепко и больно. Та едва не спотыкнулась. — Не останетесь на самое интересное? — склонил голову набок Коба. — Нет, вам решать, что с ним делать, не нам, то не наше дело, а у нас делишки, — с хлопком, растирая ладони друг о друга, сказал Дементьев. Воронов только и видел, как Родионова прятала руки в карманы, чтобы никто не заметил нервную дрожь. Трясло, как наркомана перед заветной дорожкой. Из-за подкосившихся ног она почти полностью повисла на Владиславе, но позволила себе лишь в тот момент, когда был понятно, что никто не смотрит им вслед и можно скинуть с себя стальные тиски ситуации. Она затянулась. — Ты понимаешь, что ты сейчас сделала? —на выходе Дементьев спросил ее одними губами, которые не успели ещё зажать сигаретный фильтр. По внутреннему ощущению девушки одной не ограничится. Слава, как в отсутствие воздуха, расстегнул пуговицы и багровые следы покрыли его лицо. — Мы. — Ты. — Пусть, если тебе так принципиально. И ты понимаешь. Того требовала ситуация. Если ты не сориентировался, не взял на себя ответственность, то это сделала я, — пусть саму и трясёт, и колбасит, как проститутку. — не могла по-другому. — Могла. — У нас есть деньги. Время… До того, как выплывет, если выплывет. Время и деньги. Паша, молодец, хорошо сработано, — тот в диалоге не участвовал, пожав плечами. Гаранта того, что Митя не расколется, если кто-то наедет не было, в то же время он был рад, что ситуация вышла в плюс, а не минус. Задуманное удалось, пусть и в совершенно ином виде. — Раменский ему реально насолил, — усмехнулась неверующе Альбина на смятенную реплику Воронова, он всегда был умелым и хитрым естественным импровизатором. Но выглядел так, будто всезнающий в отношении даже не самых громких слухов, слышал впервые. — Бывает же совпадение, нам сейчас все на руку… Родионова подошла к автомату с газированной водой. Выбор был не богатый, — две копейки отсчитала за мандариновый сироп. — А как я тебе доверять смогу после этого? — спросил неожиданно, когда компания уже оказалась в машине и надо было давать по газам Дементьев. Совершенно неожиданно. Родионова очень медленно отвела взгляд в сторону. В глазах было слишком много всего того, что она бы не хотела выставлять на обозрение. Не самодовольства и гордости. Зубы ее сжались. В «хорошем» свете он ее представил в угоду своей искренности… — Слав, ты че? — Альбина непонимающе и даже беспомощно всплеснула руками с нервной растерянной ухмылкой. Ее дернуло на то, чтобы она расщерилась. — тебя, вроде, по голове не били, а мне и некогда было. — Он твоим парнем был, пусть и бывшим, другом, а ты вот так, ради личного интереса…. — Слав, ну, ёба, ну, ты загнул тему, конечно, мы же свои! — вклинился Ленин, в попытке сгладить ситуацию. — Да он тоже был «свой», — едко плюнул Слава, не понимая искренне, как можно взять на себя право быть богом и решить судьбу человека, ещё так грязно. Его честность лезла наружу. — Если ты думаешь, что я… — она оскалилась. Если он даже допустил такую мысль, то о чем может идти речь? Мысли в его голове задерживались. Если считает ее плохой, то не соответствие, а лишь становление хуже остаётся. Она в смехе откинула голову. Смех ее был смехом, обычным, но совершенно не привычно смешным. — А знаешь, что? А думай, что хочешь, блять! Паша чувствовал себя третьей спицей в этом колесе, но минута от минуты неудобнее. Сам бы так не смог. Цена меньше, чем за бочку дерьма, ощущение ещё более неприятное. Соврал бы, если бы сказал, что озвученная Владом мысль его голову не посетила. Старался ее отогнать, примеряя ситуацию на себя и приходя к логичному выводу, что поступил бы точно также. Но вряд ли это было важным. Такое он не мог озвучить — был бы не понят, не мог сказать наедине, потому что, что за поддержка, если не может быть сказана во всеуслышание? Слава не мог решить стоит ли ему продолжать разговор или продолжить молчать. Извиняться было не за что, но ощущал на себе тяжесть молчание, как вины. Родионова ни слова больше не сказала, располагаясь на заднем сидении в лежку. Так до Централа за Сабуровым. Говорила, что ей надо в Непецино. Находится ей сейчас рядом с парнями было физически сложно, вряд ли бы досидела даже до Люберец, желая сесть на станции и скинуть с себя груд тишины. На фоне играл тихо и заунывно Мираж. — ….Завтра улечу в солнечное лето, Буду делать всё, что захочу…. — Выруби, — бросила Альбина вскользь, упираясь взглядом в потолок. Размышлять о правильности — зря переводить время. Его назад не отмотать, она сделала то, как ей казалось, чего требовала от неё ситуация и убеждала себя в том, что на это в том числе надо было при прочих равных, как минимум, ещё и решится. Она поступила, как считала правильным. Или ты, или тебя — закон не только каменных джунглей. Чувствовала температуру, можно было даже не прикладывать ладоней. Она остановила не доезжая города, махнув на прощанье, не поворачиваясь. У ветхой стены маленького двухэтажного зданьица, расписанного яркими расплывшимися граффити, напротив почты, дети играли в войну. Палки им служили винтовками и автоматами, а чеченцами или немцами, как повезёт, были, как правило, ненавистные в компании. Они стояли, подняв руки над головой, и выкрикивали что-то более напоминающее немецкую речь. «Русиш швайне», «нихт шинс» и прочее. Не было того, кто сказал бы, что правильно изредка меняться ролями. Не было того, кто сказал бы, что в войну во дворе, в принципе, играть неправильно.