Че по чем

— Аль, ты встала уже? — нарушил тишину и шевеления ее собственных мыслей Александр. Она медленно повернула голову на источник звука с натянутой улыбкой. — выспалась? — Да, я уже выспалась, встала вот. — Ты вся сырая, как мышь, — констатировал Крестный, приложив тыльную сторону ладони ей ко лбу. Нет, температуры у неё не было. — ты нормально себя чувствуешь? — Да, все в порядке, жарко просто, — глядя на открытое настежь окно и гуляющий по комнате сквозняк, было сложно согласиться, невозможно. — Смотри. Быстро едим и выезжаем тогда, чтобы пробок не собирать, а-то к ним опять не пройти, не проехать. А вкус у чая такой же, как в детстве, действует успокаивающе. Ей заваривали ветки малины не только, когда она болела. Бабушка приучила. Она многое в травах знала и понимала. Привкусом оседал на языке мёд или липа, чуть лимона. Родионова никогда не понимала какой ингредиент был доминирующим, потому что всего ощущалось понемногу. Но обычная безденежная мешанина, а это она поняла уже после, приобретала родные оттенки, такие же, как обжаренный белый хлеб на масле после рыбы или гуляш то на колбасе, то на фарше, обязательно заправленный томатом. На их направлении, на Сцепе, все же тоже были пробки, особенно, на двух переездах и мостах. Казалось, там с утра, в обед и вечером единая картина. Так оно и было, ведь все дороги сходились воедино именно там, не считая постепенно сокращающиеся до двух пять полос. Тут же была и единственная дорога, где могли ездить фуры. Особенно в вечера пятницы и воскресенья здесь было противно стоять, почти как в Москву, хотя даже в кольцо-то и не заезжая. У них на своём 110 километре кипела своя жизнь. В магазине, несмотря на ранний час, было много людей, снующие туда-сюда, как муравьев. Александр решил купить тортик к чаю. Хотя были подозрения, что не зря он не хотел Родионову с собой брать, сначала повелев остаться в машине. А на ее упорство и настойчивость вполне иногда не знал, что ответить, потому пожал плечами и в этот раз. Хочет идти, ну, пусть. Потому что табу на вранье жгло внутри груди. Если не сдержит — как ей верить другим, раз под боком змеится ложь?.. — Санечка, а ты слышал, что случилось? — Ты о чем, баб Шур? — нахмурил брови мужчина, пересчитывая деньги, ища по карманам мелочь, чтобы дать без сдачи. Эта женщина всегда была к нему неизменно добра, ласкова и приветлива, потому что он напоминал ей сына, погибшего в Афганистане. Смотрела на Александра с непередаваемой тоской и нежностью. Рассказывала последние новости за самую малость — вытерпеть трёп по мелочи о бытовых ее делах. Ведь осталась она одна в этом мире, с несделанным текущим краном в ванной, с холодной квартирой и стучащими дело, не дело по батарее соседями. Больными ногами и очередями за молоком, приехавшем в бидоне. А ему нужны были ее уши. Беспризорники, водители, продавцы, есть категории не только низовья существования, с каких можно при должной сноровке поиметь информацию. Информация ныне ценнее пулеметов, да пистолетов, жаль далеко не все это усекли. Видимо, в детстве пороли мало. Нет, безусловно, ему было ее жалко. Стариков вообще жалко, детей, всех, но при этом надо объективно понимать, что всех не пожалеешь. А доверять или не доверять — это уже личный выбор самого человека, принудить к этом Александр не может при всем желании и амбициях. И от молодых парнишек ничего там не зависело, просто уклад штабелями в рядочек. Интернациональный долг никогда не будет уплачен до конца. Ее же сынок поимел с чеков, да в «березках» много тысяч. — Санька, ба, сколько не виделись! — на кассе, когда Родионова уже взяла в руки торт и слушала рассуждения вслух о том, что им надо будет по пути заехать ещё на хлебокомбинат за пирожными, Крестного окликнул какой-то рябой на лицо мужик. Показался Альбине сразу неприятным. Лицо его было одутловатым, а глаза неестественно блестящими. В людях она за немногие свои годы все же научилась разбираться и составлять первое впечатление правильно. — И тебе утра, врать, что доброго не буду, — второе Александр добавил уже тише, чем вызвал у Альбины улыбку. — Че, как сам, Кеш? — Да все сам, все сам! — увилисто с усмешкой произнёс неприятный теперь уже не такой и незнакомец. Все незнакомцы прекрасны, покуда незнакомы, потому что в противном случае нередко оказывается, что они знакомые. — О Аля, да я тебя совсем мелкой помню! — Я вас, увы, нет, но рада нашему знакомству в более осознанном возрасте…? — она ждала, что ей назовут отчество, но тот лишь взял ее свободную руку и поцеловал тыльную сторону ладони, оставляя на ней слюни. — Просто Кеша, по-официальному Аркадий! — Так чего ты хотел-то? — руку Родионовой выдернул из хватки и опустил сам Александр, переключая на себя внимание приятеля. — Не было случая, чтобы ты подходил просто так. — Обижаешь! Ой, обижаешь меня! Неправда! — замотал головой и заголосил мужик под общее недовольство скопившейся очереди, так как его немногочисленный товар уже пробили, а денег он искать как и не думал. — Давай до улицы, не до посторонних ушей. Александр вздохнул, глядя на то, как Аркадий беспокойно и беспомощно шарит по карманам непослушными руками. Знакомая схема. И сейчас он попросит в долг. Ответит с коротким похабным «Мерси», прекрасно зная, где у него немного денег есть. И ответом ему послужит короткое и исчерпывающее: «Больше не проси» и запись в книжечку. Он же будет уверять, что в другую смену долг принёс, но его почему-то не записали, будет тыкать знакомым мужчиной, который, конечно, за честное слово это подтвердит. Честное слово и сто грамм. Что-то не меняется. — О чем ты хотел поговорить? — на улице, закурив, спросил ещё раз Александр в открытую. — Давай в кофейню зайдём, я не завтракал ещё… — Кеш, мы спешим, — осек резко и зло Крестный. — У нас буквально пара десятков минут до того, как мост опять встанет. — Пешком ходили бы и не было б проблемы… — пробубнил недовольный, в том числе и тем, что его сигареткой не угостили, мужик, доставая свою измятую пачку Camel’а. — Проблема есть. Она, как на восемьдесят восьмом или забыл? Мосты падают, — с насмешкой прояснил мужчина, глядя на то, как товарищ задумчиво дует фильтр не найдя у себя и зажигалки. Александр делиться не был намерен. — Так что не испытывай мое терпение. — Да дело тут громыхнуло, будто бы кто-то ж подчиненных батоно Кобе, но северных, — акцентировал собеседник, заговорщически придвинувшись и положив Александру и Альбине руки на плечи. Воровато огляделся и продолжил. — у Юры Севера деньги спер прямо из тачки в разгар дискотеки, за селом, прикинь? — Откуда мыслишка? — Сверху вестимо! — он возвёл палец к небу, когда Александр выпутался из нежелательных для него объятий. Собеседник, чиркнув зажигалкой, его же, закурил, выпуская дым в воздух. — И че, насколько правда? Половина? Четверть? — Да вот тебе крест, как есть, так и сказал, без преувеличения, — все! — Кто, нашли? — Да говорят прям там и взяли, не нашли правда денег у него, но на кого повесить с легкой руки — запросто, — он вскинул руки самоуверенно, будто сам имеет к этому непосредственное отношение. Альбина же старалась не подавать вида, что что-то не так. Стало страшно. Почему так масштабно? Все стало известно меньше, чем через сутки. Но после от неопределённости полегчало. — Теперь на ушах город наш ходить будет… — Кто этот несчастный? — Да черт знает, — и на это Родионовой оставалось лишь мысленно облегченно вздохнуть. Хотя не на что. Это буквально протягивание веревки и мыла со словами: накажи себя сам, ты знаешь, что делать. — Денег у него, может, и много, не убудет, но одно известно, тот несчастный — труп, закопают просто даже, чтоб неповадно было. Жалко их даже… — А батоно чего? — А насчёт батоно я не в курсах. Знает ли он и просто отмалчивается или чего готовится и выясняет, одно ясно… — Что из этого пока ничего особо-то и не ясно, — перебил Александр, затушив окурок, кинув на асфальт и притопча кроссовком. — Будет точнее, с фактами — звони, номер помнишь, а сейчас изволь простить, спешить надо. — Бывай! Альбина быстро перебирала ногами до машины. Нет лучшей ситуации для декларации и прокламации, чем слух. Хотела она или не хотела — дорога у неё теперь одна. К самому батоно Вахтангу. Дома В доме у Игоря всегда было шумно и суетно. У Альбины начинала болеть голова не столько от соседей, которые тоже были не заварными пирожными на праздник, сколько от самой атмосферы. Все дико друг с другом сталкивались в узком коридоре, бились плечами о дверные косяки и стены, хохоча при этом от собственной неуклюжести. Не было ни разу, чтобы в доме чего-то со звоном и лязгом разбитого не полетело на пол в приезды гостей. К Игореву возвращению из командировок жена всегда пекла домашний пирог, какой тот любил, с брусникой, если получалось, в более подходящее сезонье, а так на припасенные варенья коржи испекла, забивая себе в магазине муку. Тот все время нарезал круги от северной столицы до города чекистов в ЕКБ. Доезжал и почти что до Благовещенска, там пары вёрст нет, в ЕС был. И деньги имел приличные за перегоны автомобилей в своё время, но на старости лет решил стать законопослушным гражданином. Раз получивший лёгкие деньги - не сможет забыть их сладость и шелест. Антон и его младшая сестра играли в дэнди, активно комментируя происходящее, сжимая в руках пластиковые автоматы. Родионову больше инстинктивно передернуло. На фоне тихо-тихо шумел лежащий на боку второй телевизор, антенну которого крутил Игорь. В кресле сидел старый дедушка Святослав, живущий в квартире над ними с тех пор, как пережил утрату жены. Желание держать под боком или жить дружной семьей, ссылаясь на свою свинцовую грусть - неясно, ей было не понять. В семье иное царило. С Крестным она была на одной волне, а к отчиму таких особых авторитарных чувств не питала, как если бы она снимала с кем-то квартиру, вынужденная сожительствовать. Он не делал ей ничего плохого, но воспринимать его решения, как что-то безоговорочное не могла, так и тянуло съязвить по поводу того, что он ей не отец. Но он старался. Потому она прикусывала язык, дабы не рушить хрупкий мир на минном поле. Забавно, но характером они были гораздо более похожи, чем с родным отцом, по немногим словам дяди Саши. Владимир был надежным, человеком слова, по выправке суховатым, но она не жаловалась. С ним всегда можно было договориться. Однако особого тепла она не ощущала. Не знала цену семейным узам. Альбина махнула рукой главе семейства. Она села на предложенный стул на кухне, предложив помощь Марине Александровне, пока мужчины отошли на балкон покурить за взрослым диалогом. — Скучно тебе с детьми, да, Альбин? — произнесла женщина, откладывая мыльную губку, пена от которой расползалась по влажной раковине. — Я боюсь с ними оставаться, ты же знаешь, — опёрлась копчиком о стол девушка. — неровен час сломают что-нибудь. Или в доме, или себе, отвечай потом. — Антошка на тебя похож очень, прямо вылитый, такой же шебутной и заполошный, — не отрываясь от, видимо, наиувлекательнейшего занятия, коим являлось протирание тарелок, отозвалась Марина Александровна. — Каким-каким, а как я становиться уж точно не надо. — Недавно подрался с парнем на восемь что ли, лет его старше, на улице. Тот к девочке приставал, он же у нас занимается с парнями в школе после баскетбола… — Антоша у нас почти что король Артур, — жаль, что у этого города иные короли, подумалось с неприязненной болью девушке. Мозг требовал табака, приличия говорили молчать и не дёргаться. Чего от сердца осталось - качало кровь. — они хоть погуляли с той девчонкой? — Он проводил ее домой. — И даже не зашёл на чай. Наш Шарик-то лопух… — цыкнула с наигранным возмущением и любовью Альбина. Паренёк был славным. — А ты? — А я только с ветром в голове один на один. — И как сессию закрыла? — неловко пожала плечами женщина, переступив с ноги на ногу, не ожидав подобного ответа, который отсекал ветви дальнейшего диалога в этой теме. — Какие планы на будущее, тебе совсем немного осталось? — Курс так и два на заочном. Закрыла прилично, как я говорю, лучше синий диплом и красная рожа, чем красный и синяя. Я… а чего, поеду в Америку или на худой конец в Европу, в Финляндию там, работать буду, чего мне в этой дыре прохлаждаться, — кружка чуть не выпала из рук Марины Александровны. По тону Альбины было сложно определить серьезно она или просто стебется, как всегда это делает, только чуя, что тема разговора становится серьезной. Сейчас скалилась. — Аль, фантазёр, ты меня называла… — В Питер хочу, страсть, — протянула на выдохе Родионова, расслабляясь. По кухне разносился непередаваемый запах блинчиков. С медом бы их, почти, как у Владимира выйдет. — Но Америка тоже круто. — Да кому ты нужна в Америке? Даже в Петербурге? Ты думаешь, там лучше что ли? Что в городе сила? — Ну, предполагаю. Может в ваше время это было изменой родине и все такое, порицалось, малая Родина и привязка, но я лучшей жизни хочу. — Чем тебе твоя не мила? — уже раздраженно произнесла Марина Александровна. — Вот знаешь, я тебе расскажу, Сеня Елисеев уехал в свою Америку, «Парадиз», как он ее называл, а вернулся на родину, в Советский Союз… — И умер, — женщина была обескуражена ее знанием. Альбина отправила масляный блин в рот, вытирая пальцы о зеленоватую скатерть. — Сеня Елисеев вернулся и умер. Нет больше родины. Мы продали и предали родину. Есть теперь только Россия, которая мне родиной не станет никогда. Порог комнаты перешёл дедушка, сжимающий в руке кружку со сколотым краем. На ней был изображен Кронштадт. Родионова, в отличие от женщины, глаз не прятала - наоборот смотрела открыто. — Алечка, пойдём, поможешь мне, — он добавил тише. — пожалуйста. — Да, дед Свят, пошли. — Тебе сколько сахара класть? — бросила через плечо Марина Александровна, звеня маленькой чайной ложкой о дно вымытого и натертого бокала с рисунком ангелов, - подарок Игорю от одного из друзей, из Рима. Ответ она знала, зачем спрашивала было непонятно. — Как обычно, полторы. А ты, дед Свят, все также на сахарозаменителях? — Волей судьбы, но надоели мне страшно. — Толк-то от них есть? — А с нервами много ли толку? — засмеялся скрипуче дед, челюстью поведя. — Сахар не от сахара поднимается. — Что случилось? Не то, чтобы не было догадок. Да и не ответит дед Свят. Не того склада человек, что не пройдёт само, то и без толку лечить - все упование на натуру и жизнь, никак не на господа и, уж тем более, антибиотики. Жена его, несмотря на скосившую ее болезнь, сохраняла жизнерадостность и веру в чудо. Но как после этого было верить в чудеса… — На вот, купишь себе что-нибудь, — дедушка сунул в руку Альбине деньги, прижимая ее ладони к груди. — Дед Свят, убери пожалуйста, я не возьму… — отрицательно закачала головой Родионова с виноватой улыбкой, хоть брови ее были сведены. — Не обижай старика, бери. — Лучше Антону и Лере отдай, правда. — Я им уже дал, почему им дав, я тебе дать не должен? На, убери, пока Марина не увидела… — дед кивнул. Альбина его обняла крепко, обхватывая за плечи. — С чем тебе помочь? — Да хорош тебе, я слышал ваш диалог, посчитал должным прекратить. Не до ора сегодня, — он приложил руку к голове, так обычно делал, когда повышалось давление. — Да и куда-то уехать, то будет, как минимум, три вопроса: Почему не слышно шагов Крестного, что пытается не разбудить, где утренний треск масла на сковороде и где, чёрт побери, ебущиеся за стенкой соседи? — засмеялась Родионова, но делала это через силу, чтобы дед Свят не услышал, не увидел, скопившейся за смехом боли. — Поторопи наших мужиков. Альбина с энтузиазмом согласно закачала головой и излишне торопливо пошла на балкон. Не хотела, чтобы дед видел, как ей больно смотреть в его тусклеющие глаза, держать за родную сухую руку и просто выверять на глаз, сколько ещё так. Медленно чахнуть, это естественно, и что естественно, то не безобразно. Но не когда ты сгораешь на глазах. Она не умела поддерживать людей, давно поняла, как и бросаться словами. Все демонстрировало дело. До неё донестись лишь обрывки разговора, и почему она сразу их не прервала, не ответила бы. Просто слушала, припав плечом к неровно вырубленному косяку двери. — …Я не знаю че делать и чем это кончится, — интонации дяди были давно забытыми, если знакомыми, казалось, при ней он никогда не сомневался. — Я ж тебе говорил, Сань. — Легче мне от твоего «говорил» что ли? Сам знал на что шёл. Ещё один синий в Москве-реке, одно радует - ко мне не ближе. — Не хорони раньше времени себя, мы тоже думали, что мы гнием, слушая речи Ельцина с танка, получая трехсотые грузы, а вот деды… Не то ли было, то ли еще будет. — Не думал даже, Игорь. Свои не сунуться, а единицы побоятся лично. Все хорошие у Ореховских, окромя Сани. И то, не надолго. Поименно все есть. Однако вилами и на словах все. — На безверие и слова - вера. —Куда девать, черт знает… ГУВД настолько же бесполезен, как наш район при случае жаренного. Я к Сереге съезжу на днях, потолкую, думаю, за это он отстегнёт денег… — Олег? — К Олегу и соваться не хочу, сам понимаешь в чем он меня винит до сих пор. Альбина появилась в аккурат после оброненного нервного смешка, когда Игорь будто бы затылком ощутил ее присутствие. — Крестный, дядь Игорь, чай пить, с тортиком! — как можно непринужденнее проговорила Родионова, просовывая бедовую любопытную голову в дверной проем. — Сейчас докурим и идём, — сухо обозначил Игорь и закрыл дверь. В голову били, как бывает бьет кислород, мысли о том, что это может быть связано с ними. Она уже больше, чем трижды успела сначала принять свою паранойю, а после и понять фатальность решения. Если деньги приходят - они обязательно уходят. А то, что их пока ещё не растрясли или признак того, что это не в общий плавильный котёл, но ещё больше вопросов рождала эта версия, или того, что очень скоро их эта незавидная участь ждёт, потому что незнание не длиться долго. Взгляд холодный. Просто устала, так бывает. Она несколько секунд простояла, глядя на колышущуюся серую пыльную паутину в углу под потолком. В каждом доме своя паутина, в этом тоже кто-то когда-то попадал в передряги, из которых не вылез до сих пор. — Новый год у вас отмечать будем? — поинтересовался уже гораздо веселее Крестный, пока Альбина сидит со сложенными руками, закинув ногу на ногу в отдаленном углу на табуретке. Если не хватает места - ей никогда не сложно уступить. — До него дожить ещё надо, — усмехнулась Родионова откуда-то сзади и готова поклясться, что дядька воздухом давится. В тот момент выходит на автомате, как дробь. Лёгкие снова жжет и курить хочется. А ещё бы слова Славы на ухо, что все хорошо, если не хорошо, то в порядке, но никак не плохо. А на самом деле-то, если посудить, то хуже некуда. Чтоб близко и по-родному притянул к себе, по голове погладил, чтобы все переживания, дёргающие неестественно лицевой нерв, схлынули, и снова осталась лишь уверенность. Ведь, когда они вместе - им море по колено, а не дружба со всеми - дружба ни с кем. — Это правда. Дожить надо, — смехом поддержал Игорь, размешивая чай неровными и подрагивающими движениями ложки. Он прищурился в попытке прочитать ее эмоции, но она лишь перевела странный удовлетворенный взгляд в ответ. Пикнули несколько дохло где-то вдали часы. У всех есть свой час. У кого-то звёздный, у кого-то последний. — А чего вы так, доживем, конечно, будто кто-то сомневается в этом! — Александр развёл руками, перед этим непонимающе и звучно хлопнув в ладоши, не понимая общего настроения. Сам пытался сохранять оптимизм, затыкая паузу, как если бы заело кассету на видике. — Марина поможет нам салатов наделать, помнишь тот, который был… С орехами? — А что говорят о тебе? Правда? — несмотря на отвлечённую тему разговора, собственную без привлечения безучастность и повисшую неловкость, стоящая лицом к девушке Марина Александровна, заговорила. — Смотря кто, что, как, — уклончиво отозвалась Родионова, глаза отведя в непонимании в сторону лишь на секунду, демонстрируя степень флегматики. — Что ты от скуки связалась с группировкой и вы держите окраину южную. Что под руку смотрящим соседским попались. — Очень громко, очень, вранья больше половины. Этот ответ на вопрос ни женщину, ни кого бы то ни было из присутствующих не устроил. Смысла врать и быть хорошей Альбина не видела, потому решила даже не отнекиваться, тем более, для Игоря все давно понятно, даже если никогда об этом не было сказано напрямую. Крестный не поощрил ее тягу к честности, несмотря на то, что семье, казалось бы, можно рассказать все, что угодно. Но кому-кому, а себе абсолютно точно этого всего, что угодно знать не следовало, как никому другому. Как с действием лекарства в Советском Союзе, которого-то и не было. Действия, не лекарства. — Чего-чего, а уж никому мы точно не попадались. Если б мне было скучно… Я бы нашла какого-то лоха и отжала у него его мелкий бизнес. Так что не, пиздят, — Антон неслышно прошёл вперёд, чтобы взять с полки бабаевский шоколад с безучастным видом, Родионова бы могла сказать, что это ее школа. Не видеть, не знать, ничего никому не сказать, да с точностью наоборот. Потому что глупая и совсем не взрослая. Но неприятные слова, которые никто не хочет услышать, заталкивает себя с горящим чаем, льющимся по стенкам горла. Они распрощались скоро и спешно. Альбина не стала допивать даже чай, хотя он давно-давно остыл.