Че по чем

Родионова шла максимально тихо, беззвучно скидывая куртку на ходу. Она предусмотрительно откинулась назад, чтобы убедиться в том, что занавеска на кухне не колышется, — балкон закрыт. Значит, Крестного уже спит. Альбина стащила небрежным движением обувь, сразу же с носками. Старые мозоли болели с новой силой и на белых носках сзади она видела розовые пятна крови. Не хотела тревожить сон крестного по этому поводу. Отложила до завтра. Больше шума наделает и всего. Она прислушалась. Совсем тихо работал телевизор. Там крутится какая-то из старых речей политических бывших руководителей. Альбина не знала почему их иногда пересматривал с кассет дядя Саша. Она подошла ближе, чтобы разглядеть. Как обычно и все неизменно, — светлое будущее, которое достигается с шестидесятых годов и никак не достигнется, но оно непосредственно близко. Союз развалился, а оно все не наступило, если они не считали, конечно, случившееся светлым будущим, к которому так давно шли. На трудном отрезке перестройки, когда, как Дамоклов меч, нерешенные проблемы, мог сказать господин Горбачёв, когда хотел. И разные, — связанные с продовольствием, рынком. То, что людей беспокоит… А людей уже мало что беспокоит, когда они готовы выйти на улицу с битами и пистолетами, когда кровь вкуснее вишни. Она вышла на второй балкон, сопряжённый с залом, и только хотела закурить, как Крестного увидела. Обещала бросить. Стало неловко и она пожала плечами, будто озябши и бесцельно. Александр смерил ее насмешливым и одновременно непонятным ей грустным взглядом и вскинул перед ее лицом зажигалку со слабым, но ярким пламенем, пуская блик по лицу. Прикурил и себе, во же задумчиво втянув дым. — Ты рано, — констатировал обыденным тоном Александр, но после наблюдательно подметил. — что-то случилось? — Нет, — замотала головой девушка не слишком расторопно. — Точно? — Ты же прекрасно видишь, когда я вру и знаешь, что я тебе не вру, — в неловких паузах она украдкой подглядывала на сигарету, пока не затушила о металлические перила балкона, так ни разу не закурив. Он же будто знал о чем она даже думает, не говоря о произошедшем. — Не убедила, — наклонил голову Александр. — Скажу так: ничего серьёзного, — она неопределённо взмахнула кистью руки, отписывая круг, обозначая, что не более какой-то рядовой архаичной ахинеи. — Я на это надеюсь. — Дядь Саш, а как они разошлись? — глядя на скрывающиеся за волнами фиолетовых разводов мягких облаков звезды. — Ты о чем? — Мои родители. — Ну, как оно и бывает обычно, — пожал плечами Александр, не имея представления, что, как таковое, можно было бы сказать в данной ситуации. Застала врасплох. — Я не спрашивала никогда, но, думаю, пришло время. И ты не можешь молчать вечно. — Их сожрала привычка и серость будней, что называется, — он вздохнул. — лодка о скалы семейной жизни, все дела, дело не в тебе было, не подумай. Он просто устал не бывать дома и при том не иметь денег. Кризис. Деньги были только у самых… Хитрых, наверное, да предприимчивых. Как ГКО. — А что с ГКО? — Афера это все для наивных дуриков, да и все. Не будут их выплачивать и ты, максимум, в дальнейшем обклеишь им туалет. Здесь точно также. — Просто устал? — переспросила Альбина. Подсознательно она, конечно, хотела услышать иное. То, что она смогла бы понять и сказать, что да, выбора у него не было, а это лишь больше ее разозлило. — Да. Можно поругаться и помириться, но когда люди не ругаются, а расходятся — чаще навсегда. Нет никакой паузы и передышки в отношениях. Если чувствуешь «нет» — никогда не держи, это сразу «нет» и обратным никогда не станет. И человека второго тоже не жалей. Кому нужна такая жалость… — Александр затушил окурок о стекло пепельницы. — А почему он Рублёв, а я Родионова? — фыркнула Альбина раздосадовано, сложив ладони на коленях. — Кличка. — Имел-таки грязные деньги? — А кто не имеет, — цыкнул в сторону Александр. — По юности, воровал и сбывал иконы, поймали на Рублеве, когда он упал ему на голову. Ну, и с головой дружить как-то тоже, знаешь, с того момента тоже перестал, возможно, эти события между собой и связаны. Владимир появился вовремя, ну, как появился, он всегда тут и был. — Был разве? — непонимающе качнула головой Альбина. Для неё это было чем-то новым, ранее не понятным, да и не особо нужным, но сейчас это было на манер обуха. — Друг-сослуживец, влюблённый в последствие до одури в жену своего лучшего друга, а по смерти решающий заботится, только без смерти обошлось, само собой. Оно, правда, непонятно к худшему или лучшему. Безумно Владимир мать твою любил. — Он же вернётся, да? — обоим было понятно, что речь идёт о Владимире. Неожиданно стало тревожно. Даже большей степенью погано из-за того, что она ощущала себя тварью. Может, не последней, но точно той «одной из». — Должен. На, — Александр отодвинул ручку кресла, вынимая из деревянного, вмонтированного внутрь отсека, пистолет. Он оценил его вид на глаз и проверил целостность патронов внутри. Ещё раз оглядев Родионову он протянул ей оружие размашистым движением. — Это же безумно, ты как и где вообще… — она не понимала происходящего и явно не собиралась принимать столь неожиданный презент. Оружие просто так никогда не дарят. Это значит лишь одно: что кулаками в имеющейся ситуации не обойтись и соскочить тоже не получится. Знак. Почему он так смотрит, будто все понимает, знает и принимает? Так же не должно быть… Она негнущимися пальцами прижала к себе огнестрельное оружие, вопросительно глядя на дядю Сашу, потом на сам пистолет. Тяжёлый и холодный он грел ей сердце. — Дорогой до черта… — Денег не считай. К гробу карман не пришьешь, а на что мне ещё они, деньги эти, меня вспоминать будешь, — оставалось ощущение, что была его непосильная лепта внесена в ту красивую в своей простоте историю о ее родителях, будто все это время он заглаживает вину. Только перед ней или умершей матерью тоже было Альбине неизвестно. Мужчина что-то недоговаривал. Язык не поворачивался спросить о чем, как даже мысль не проскользнула, что фокус вообще смещён с неё. Сим-Салабим, фокус же неповторим… Она вышла из прострации, когда сильные руки коснулись ее плеч. — Он тебе пригодится, Аль. Держи ближе к сердцу, — он приложил на секунду висящую на ее шее гильзу к пистолету. — Пользоваться им не бойся, если чувствуешь, что без него не обойтись. Дерись тогда до последнего. Но дерись за правду. За свою правду. Как я всегда тебе говорил, иначе не думай даже. Она на протяжении всей речь, от слова до слова кивала энергичнее и энергичнее, стараясь смахнуть слёзы, навернувшиеся на глазах. Грудная клетка ныла о чем-то ужасном и непредотвратимом. Альбина сжала Александра в объятиях до боли и ломоты в рёбрах. Или это все также надо ее сердце. Предчувствие поганенькое не оставляло даже тогда, когда он уронил ее голову себе на плечо и начал нежно и успокаивающе гладить по волосам. — Спать бы надо, — прошептал ей в макушку Александр. — завтра поедем к племяшке моему, хотел чтобы ты со мной съездила. Она кивнула. Обязательно. Даже если есть какие-то дела — отменит. С утра же Владу и позвонит. Спала Родионова плохо, несмотря на то, что беспробудно. Она только обрывками помнила, что ей снилось, но голова была просто чумной по пробуждению и отказывалась даже элементарно ориентироваться во времени и пространстве. Девушка, покачиваясь, дала пару кругов по комнате, пока голову окончательно не заштормило от ее лихорадочных круговых движений. Ворона на подоконнике недоуменно склонила на девушку голову, как бы спрашивая, что ей дуре, не сидится на месте. А Альбина все пыталась выцепить из сновидений ещё хоть что-то. Она стояла на ступеньках их потрёпанного и обветшалого храма, он был ещё деревянным. Хотя он сгорел за много лет до этого и на другой стороне дороги уже возвели другой — кирпичный, никак не мог быть деревянным. Девушка была одета в чёрное кожаное платье, единственное в гардеробе, имитирующее запах. Она зажигала поочерёдно свечи и поставила в ряд перед иконой Пантелеймона Афона. Запах подтёкшего лампадного масла свербил в ноздрях. Она медленно снимала перчатки с рук. Создавалось ощущение, будто ставит все эти свечи себе, а потом Родионова произнесла речь «Да светиться имя твое…» за упокой. Свой же упокой. Холодный пот лил с неё градом, а ком, вставший в горле никуда не уходил. Она не могла заставить себя успокоиться. Никогда не верила не во сны, не в приметы, но заворожённая, не могла перестать прогонять один и тот же отрывок сна у себя в голове. — Аль, ты встала уже?