Хил для кэрри

      С одной стороны, откажись Феликс от вызова, и все вокруг поймут, что он все же недостаточно крут. Тщательно выстроенный образ, заслуженный авторитет — все полетит в помойку, потому что есть нечто, чего великий Ли не может. Отвратительно, несправедливо и абсолютно невозможно. Особенно на фоне того, что в игровых кругах его имя статус уже поддают сомнениям. Терпеть подобное еще и в реальной жизни? Ну уж нет.       С другой — согласись он и отсоси Хвану, как уже завтра весь университет вознесет эту заумную выскочку до небес, как единственного, перед кем на колени опустился тот самый Ли Феликс. Теперь уже за ним будут следить внимательно, местами даже злобно — взгляды тех, кому удалось пройти через его постель в роли попользованных игрушек так и всплывает перед глазами.       И каким только образом Хван умудрился поставить его в безвыходное положение, из которого путь лишь к проигрышу?       Поддайся.       Запутай.       Забери победу.       Феликс видит не Хвана — очередную выскочку в противоположной команде, загнавшую в угол и уже готовую спамить стикерами на разрушенном троне. Нечто внутри тут же реагирует опасной ухмылкой и пальцами, сомкнутыми на чужом запястье.       — Ну что ты, Джин-и. Я никогда не сдаюсь, — не без металла в сладком голосе обещает Ли, утаскивая за собой послушную тушу в черном свитере. Мимо толпы недоумевающих взглядов, мимо округленных глаз Чанбина — прямиком вверх по лестнице в комнату последнего, прекрасно зная, что никто другой туда зайти не посмеет.       Кто-то улюлюкает и присвистывает за спиной, тут же принимаясь обсуждать очередную игрушку всем известного Феликса. Хван хотел внимания? Он его получит. Такого, что пожалеет о своей жалкой попытке поставить его на место буквально к концу недели, устав от шепота за спиной, грязных слухов и обсуждений в универском твиттере.       Он заталкивает ботаника в комнату, нисколько не церемонясь — тот, в своей привычной манере, и не думает сопротивляться, спокойно усаживаясь на кровать. Закрывая дверь на два оборота, Феликс мечется между силой физической и моральной, прямолинейностью и хитростью, правдой или вызовом.       — Какого хуя ты творишь? — спрашивает Ли перед тем, как развернуться обратно. В свете настольной лампы Хван кажется уставшим и равнодушным, нисколько не напуганным и не сломленным. Последнее до тяжести в животе вызывает желание уничтожить полностью.       — Ты же сам предлагал мне проститутку, — пожимает плечами Хёнджин, задирая вверх подбородок. Настолько, что свет выделяет из темноты линию его шеи с выраженным острием кадыка.       Феликс не знает, что ему хочется больше: нажать пальцем до хрипов из легких или вгрызться зубами до сдавленной мольбы пощадить.        Неужели, в самом деле, не остановится и продолжит свою провокацию?       — Не думаю, что ты можешь себе меня позволить, — переходит почти на шепот Феликс, подходя ближе. Настолько, что впервые замечает родинку под глазом Хвана, припрятанную в складке нижнего века. Весьма миленькую, в отличие от всего остального.       — Те, кто знают себе цену, не раз называли ее, — цедит чертов зазнайка, прежде чем пройтись языком по своей нижней губе. Ли, вопреки зову логики, чувствует, как желание врезать ему по носу неумолимо ослабевает, уступая место чему-то более темному, растекающемуся по венам. Чему-то, что требует принять вызов окончательно, не думая о том, что придется оказаться на коленях. Лишь бы Хван молил о пощаде и мелко шептал его имя, извиваясь под крепкой хваткой рук, а после краснел каждый раз в чертовом университете, когда их взгляды случайно встретятся. — Так ты собираешься сосать или нет?       — А как же прелюдия, Джин-и? — тянет Феликс губы в легкой полуулыбке, вставая между чужих раздвинутых ног. Протягивая руку к лицу, что все так же остается на месте, не отстраняясь — но и не подаваясь навстречу. Не отводя взгляда от чужих глаз, спрятанных за бликующими стеклами ебучих очков в дебильной полукруглой оправе. Кожа, обтягивающая кость нижней челюсти, под кончиками пальцев до невозможности бархатистая. Словно Хван к своим двадцати с лишним так и не обзавелся даже намеком на щетину, оставшись невинным подростком с незаметным мягким пушком. Феликс почти завороженно гладит подушечкой большого пальца чужую щеку, глядя, не мигая, в чужие темные глаза. Хёнджин, будто издеваясь, вновь высовывает язык между полных губ, на которых — вот черт — ни намека на сухие морщинки. Лишь красноватая упругость, которую хотелось попробовать не то что бы на вкус, но уж точно наощупь.       И, желательно, не пальцами.       — Тебе нужна прелюдия для того, чтобы использовать свой рот по назначению? — практически бесшумно произносит Хван, только смысл ускользает от Феликса далеко и надолго, потому что под пальцами перекатываются мышцы. Невесомо, мягко, но столь уверенно, что отдается глубоко внутри.       Опуская руку к вытянутой шее, Ли оглаживает большим пальцем выпирающий кадык — Хван даже не сглатывает, все так же не отводя прямого взгляда. Ниже, к ямке между ключицами.       Надавить и затереть невесомо, царапая ногтями плечо под свитером.       Кажется, Феликс собирается все же это сделать.       Кажется, он даже совсем не против.       Ноги сгибаются сами собой. Колени впиваются в пушистый коврик у изножья кровати.       Хван не двигается и не отводит взгляда, даже когда Ли тянется к его ширинке, вытягивая пуговицу из петли прежде, чем расстегнуть молнию. Проходится пальцами по черной ткани трусов — и не находит ничего.       Нахмурившись, проводит обеими руками по внутренней поверхности бедра.       Ни намека на вставший член.       И это сбивает с толку больше, чем все предыдущее.       — Расслабься, Ликс-и, у меня не встаёт на таких порченных шлюх, как ты, — с усмешкой отталкивает его руки Хван, отстраняя от себя.       Поднимаясь с кровати.       Выходя из комнаты.       Оставляя после себя лишь пустоту и отвратительный запах проигранного матча.       Феликс с рыком свозь зубы опускается лбом на покрывало, где еще недавно сидел Хван, и крепко сжимает кулаки.       Собственный стояк неприятно пульсирует в узких брюках, с каждым ударом заключая одно и то же.       Проигрыш.       Проигрыш.       Проигрыш.       Он вообще не помнит, как отмазывается от вопросов в гостиной, когда выходит из треклятой комнаты. Точно не ищет, с кем можно снять напряжение — даже при наличии кучи желающих, Феликс заранее знает, что это бесполезно. То, что сделал Хван в своей этой блядской высокомерной манере, мог исправить лишь он сам. И если кубок мирового турнира был его целью жизни, то заставить Хёнджина стонать и молить о том, чтобы трахнуться — цель на самое ближайшее время. Без права на очередной провал. Без права на капитуляцию.       Однозначно. Полностью. Целиком. Без остатка.       Феликс думает об этом весь следующий день, высматривая макушку с дурацким хвостиком-мальвинкой в коридорах настолько тщательно, что Чанбин не выдерживает.       — Что у тебя с этим Хваном? — спрашивает он за обедом, пока Феликс вгрызается в кислое зеленое яблоко, скользя взглядом по головам. Глупо, конечно, рассчитывать на то, что ботаник снизойдет до простых смертных, променяв свой лоточек домашней еды над учебником перед какой-нибудь аудиторией, но чем черт не шутит.       — А что у меня с этим Хваном? — даже не смотря на друга переспрашивает Ли, пока телефон лежащего перед ним смартфона мигает потоком входящих сообщений.       — Сначала он говорит тебе ему отсосать, потом ты идешь с ним в мою комнату, и не думай, что я этого не знаю, — все же, посмотреть на друга стоит. Тот, прищурившись, наклонился вперед до неприличного близко, сверля черными глазенками. Феликс пожимает плечами, оставаясь при той же тактики, что и вчера вечером. Молчать и не рассказывать, как бы не хотелось объявить языкастого динамщика импотентом. Слишком просто — и слишком предсказуемо. Ли отчего-то уверен, что именно такого Хван от него и ожидал. Нечего давать задроту повод думать, что он может быть предсказуем, даже в таких мелочах. — А теперь ты везде его выискиваешь.       — Почему ты так уверен в том, что я его выискиваю? — с невинной улыбкой зеркалит Феликс, искренне надеясь на то, что с другом прокатят его любимые приемчики.       Но, видимо, не в этот раз.       — Соврешь, что ищешь того, кто задолжал тебе бабки, и я тебе больше не друг, так и знай, — не без нотки драматизма заявляет Чанбин, и Ли коротко смеется, вновь принимаясь терзать яблоко. Пожимает плечами, бросает взгляд на очередное уведомление, до которому ему пока нет никакого дела. — И кто этот такой Паппиэм?       — Спроси еще раз, и ты мне больше не друг, так и знай.       — Серьезно, тот мудацкий выскочка, который пытается сдвинуть тебя с сервера? В какаотоке? Ты что, дал ему свой номер?! — судя по неотвратимо повышающемуся тону, Чанбин вот-вот был готов от волнения заверещать девчачьим голосом.       — Дыши, чаги, — басит на это Феликс ниже привычного, опуская ладонь на широкое плечо едва ли не трясущегося от перевозбуждения друга.       — Ты обязан мне все рассказать! — Чанбин цепляется за его свободную футболку практически у горла, собирая нежную ткань в кулаке. Ли едва ли не морщится, искренне надеясь, что ему не придется ходить мятым до конца занятий.       — И я обязательно это сделаю, когда у меня появится время, — произносит Феликс тоном, которым успокаивают либо животных, либо маленьких истеричек, твердящих, что «ты меня совсем не любишь».       — Обещаешь? — столь предсказуемый недоверчивый взгляд, заслуживающий столь привычного ответа.       — Блядью буду, бро, — отвечает Феликс, и этого, пожалуй, достаточно.       Оставшуюся пару Чанбин не задает вопросов про новичка или про Хвана — Ли все так же продолжает пристально выискивать макушку с хвостиком, лишь сейчас понимая, что совершенно не помнит, на какие именно дисциплины они ходили в одних группах. Зато решает рискнуть, отправившись после занятий в библиотеку, отмахнувшись от друга беспрекословным «есть важное личное дело». Чанбин, может, и смотрит с подозрительным прищуром, но на опыте совать свой нос явно не собирается, чему Феликс ужасно благодарен. Объяснять свою интуицию, требующую немедленно попялиться на полки пыльных книжонок, он точно не хотел. Придется врать, увиливать, рушить эту трепетную честную дружбу, сложившуюся за долгие годы — нахрен надо? Хван того точно не стоил.       Но определенно стоил увиливаний и недомолвок, как и первого пришествия Ли Феликса на святую землю библиотеки.       Оказывается, он не испепеляется, как вампир в церкви. Или кто там вечно дымится и притворно корчится в этих дешевых фильмах без нормального сюжета?       Оказывается, библиотека — не свалка пыльных книг, а громадное помещение с кучей стеллажей и столов. Феликсу на ум приходит банальный Хогвартс из заезженных фильмов про Поттера, и остается пока лишь гадать, есть ли в его университете запретная секция.       На первый взгляд кажется, что нет.       «Определенно есть», — думает Ли, когда находит Хвана почти в самом удаленном уголке, сидящего спиной к нему, сгорбившись над столом. Мысли крутятся в невероятном темпе, то вальсируя, то срываясь на агрессивный тверк под электронные биты, которых никто не услышит. Подойти со спины и напугать? Залезть под стол, уронив что-нибудь с другой стороны для отвлечения внимания? Окликнуть и наехать с оскорблениями? Приложить носом об стол, как хотелось всего лишь вчера?       Вместо всего Феликс выбирает любимую тактику — выждать. Спрятаться, даром что вместо игровых кустов высокие стеллажи, забитые книгами. Он практически утыкается носом в корешки, только вот пахнет совсем не пылью.       Хваном.       Чертовы книги пахнут Хваном, или это Хван пропах книгами. Типографской краской, сухой бумагой, чем-то дождливым и домашним, как выходные в съемном домике посреди леса, где горячий камин тихо потрескивает поленьями и отбрасывает рыжие блики на каменную кладку.       С каких пор он знает, чем пахнет от Хвана?       Феликс качает головой, отгоняя ненужное — будто на помощь его больной голове невыносимый ботаник поднимается со своего места, направляясь еще дальше по рядам стеллажей. Шаг, второй — Ли несет следом туда, где света становится меньше, а шелест книг и вовсе перестает существовать.       Там, где заканчивается библиотека — узкие проходы между высокими полками, сплошь заставленные книгами, что, по всей видимости, совсем не пользовались спросом. Иначе зачем их еще прятать в самой глубине, куда никто не посмеет дойти, испугавшись приступа клаустрофобии? Хван забивается в угол, привстает на мыски, протягивая руку к одной из верхних полок, не утруждая себя тем, чтобы подставить маленькую лестницу.       Феликс скользит бесшумно, чувствуя себя настоящим хищником на охоте.       Жертва в углу.       Зубы зудят.       Не только зубы, когда тело перед ним вздрагивает, попавшись в кольцо расставленных по бокам рук.       — Не рыпайся, Джин-и, — басит Ли, всем телом прижимая чужое к полке. Хван, вообще-то, выше почти на голову, по физическим параметрам, наверное, сильнее — только вот покорно замирает, тихо дыша, не произнося не слова. Не опускает руки, не подается назад, не вырывается и не дает даже намека на отпор.       И ни намека на реакцию.       Достаточно, чтобы противный голос повторил ебучую фразу про то, что на шлюх не встает.       Феликс — не шлюха, и только поэтому оно и злит. Наверное, только поэтому. Или потому, что кто-то уж слишком сильно поверил в себя — настолько, что смеет прилюдно пытаться бросить вызов. Настолько, что нашел в себе храбрость унизить наедине. Ли, если честно, и думать не хочет о том, что злит его больше. Достаточно самого факта — злит.       До сужающегося по переферии зрения, потяжелевшего дыхания, поднявшейся температуры и возрастающего напряжения в штанах от тесного соприкосновения к крепким бедрам. Твердым, словно напряженным.       Или, все же, действительно напряженным?       Хван медленно опускается на полную стопу — Феликс в ответ едва привстает на мыски, проводя кончиком носа по оголенной шее. Пахнет, в самом деле, проклятыми книгами, библиотекой, чем-то травянистым и в отголоске сладковатым. Как домик чокнутого писаки летним полуднем, со всеми этими пчелками и парным молоком на столе рядом со свежеиспеченным хлебом.       Отвратительно до выступающей слюны.       Ли отрывает одну руку от стеллажа, опуская на чужой свитер — тот наощупь оказывается мягче и дороже, чем кажется на первый взгляд. А вот талия под ним напряжена, как и бедра. Ладонь скользит ниже, поддевает вязанный край, заползает вовнутрь, рассчитывая нащупать футболку.       Кожа. Мягкая, теплая, с напряженными невыраженными мышцами, напрягающимися под невесомыми прикосновениями. Феликс тихо фыркает смешком в чужую шею, потираясь носом. Повторяет те же движения со второй стороны.       Вопреки желанию потянуть на себя, обхватить руками полностью и прижать максимально близко, лишь напирает еще больше, вдавливаясь бедрами чуть ниже чужих.       Черт его знает, на кого там стоит у Хвана, но у Феликса определенно стоит на него. Особенно когда тот покорно стоит с задранными вверх руками, пытается ровно дышать и не дает никакого отпора, словно…       Словно ему плевать.       Слишком сложно для принятия и понимая: Ли перед проверкой решает все же настоять. Так, чтобы не списывать все потом на недостаток стараний. И вместо носа над воротником свитера проходятся губы мелкими касаниями, невесомо до мурашек — легкой дрожи замершего тела. Руки бродят по напрягшемуся животу.       Что-то внутри Феликса мелко шепчет «расслабься».       Что-то иное рычит «напрягись».       Когда зубы царапают мышцу, соединяющую шею с плечом, Феликс чувствует тянущее неудобство в собственных ногах, непривыкших так долго стоять на мысках. Достаточное, чтобы поддеть пальцами пуговицу на чужих брюках.       Достаточное, чтобы бесцеремонно залезть в чужие штаны.       Достаточное, чтобы обхватить рукой явное доказательство того, что у Хвана все же встает.       Еще как, блять, встает.       — Совсем с ума сошёл, это библиотека, — все же шипит выскочка куда-то в корешки книг, когда Феликс на пробу проводит большим пальцем по головке, обхватывая остальными достаточно крепко. Усмешка выдыхается куда-то в мягкую вязку свитера, прежде чем он все же проходится языком по соленой разгоряченной шее.       — Вот и веди себя тихо, Джин-и, ты же не хочешь нарушить правило, — шепчет Ли практически на ухо, мягко двигая рукой.       Хван затыкается — Ли смотрит наверх, продолжая медленные твердые движения. Туда, где длинные пальцы вцепились в книжную полку. И ниже, где макушка наклонилась в сторону, подставляя уязвленную шею.       Его не нужно просить; Феликс самодовольно улыбается прежде, чем втянуть в рот нежную кожу до ощутимой под языком пульсации, пока рука размеренно двигается в своем темпе. Пока вторая забирается под свитер вверх, направляясь к груди.       Пока обе наращивают темп, и кожа под языком не становится практически безвкусной.       Когда Хван начинает подыгрывать, подаваясь бедрами навстречу, а пальцы его становятся не просто белыми — сиреневыми от пережатия вен, Феликс оставляет последнюю отметину на мягкой коже, без предупреждения пережимая чужой член у самого основания.       — Прости, детка, но у тебя не стоит на таких порченных шлюх, как я.       Глухой звук за спиной, когда Феликс уходит прочь из библиотеки, определенно заставляет улыбнуться.